Полуночная ведьма. Театр теней

Дэмьен, нахмурившись, захлопнул книгу.

– Но тебе ведь удавалось притушить свою ярость, держать ее в узде.

– До того, как встретил тебя – да. То есть… После того, как наши пути с Мэйв разошлись…

Морриган впервые видела, чтобы Дэмьен с таким трудом подбирал нужные слова. Да, он был немногословен, но, когда того требовал случай, за словом в карман не лез.

– Оказавшись в Пропасти, я почти сразу присоединился к общине берсерков. Решил, что искать единомышленников среди тех, кто с тобой одной кро… одного дара – вполне разумно. Потом уже понял, насколько глупой была идея.

– Вовсе нет, – возразила Морриган. – На твоем месте я сделала бы то же самое.

– Неужели? – усмехнулся Дэмьен. – И к кому бы ты присоединилась? К полуночным или рассветным колдунам?

Взгляд Морриган посуровел. Берсерк примирительно вскинул ладони.

– Извини. Старые привычки.

– Избавляйся от них, – сухо посоветовала она.

Дэмьен одарил ее дерзкой и лукавой усмешкой без малейшего намека на вину.

– Как прикажете, моя королева.

Морриган покачала головой, пряча улыбку.

– И как тебе жилось среди берсерков?

– Неплохо, но… Почти сразу появились проблемы. Я знал, что без Мэйв будет нелегко. Она была не просто моей возлюбленной. Она сдерживала мою ярость, удерживала меня на краю. – Дэмьен поморщился.

Морриган помрачнела. Никто из них не хотел, чтобы он это произносил. По разным на то причинам.

– И все же я надеялся, что, рано или поздно, я это переборю. Надо только привыкнуть к мысли, что мы больше… что мы пока не вместе. И тогда срывы прекратятся. – Дэмьен сжал переносицу. – Может, так бы оно и случилось, если бы Бьёрклунд не заподозрил, что со мной что-то не так. Он догадался, что мой дар имеет под собой иную, нежели у берсерков, природу. Истинных берсерков, в которых течет сила самого Одина… В общем, меня изгнали из общины.

Морриган молчала, осознавая, что в утешениях не сильна. А Дэмьен не нуждался в утешении.

– Потребовалось время, чтобы я пришел в себя. Я учился владеть собой, брать под контроль собственные эмоции. Хотел однажды вернуться в общину и доказать Бьёрклунду, что он ошибался. Не насчет всей этой истории с Одином, конечно, но насчет того, что я проклят, что разрушу все, к чему прикоснусь. Но для этого…

– Тебе нужно было взять под уздцы свою ярость.

– Именно. Потому поначалу в Пропасти я соглашался на самую грубую работу… То есть грубо обращался с очень грубо поступившими людьми.

Морриган фыркнула.

– Будучи наемником, я получил шанс опытным путем проверять свои успехи в укрощении ярости. Не думай, я не изверг. Со мной всегда был кто-то, кто меня страховал. И все-таки я рад, что тот этап моей жизни был недолгим. Я… – Дэмьен замялся. – Я понял, что нашел себя не только в желании уничтожить Трибунал, но и в том, чтобы помогать людям. Так, как могу. Звучит пафосно, знаю… Но работа устранителем проблем стала тем, чего мне тогда не хватало. Я решал чужие проблемы, используя в качестве оружия слова, а не кулаки и сверхъестественную ярость.

Морриган склонила голову набок, выражая уважение… и ощущая некую родственную связь. Как и она, Дэмьен не стремился идти самым легким путем.

– Обуздать ярость оказалось непросто. Я даже пробовал – только не смейся – духовные практики.

– Дэмьен, сидящий на ковре для медитаций в позе лотоса, – мечтательным голосом пропела Морриган.

Берсерк вперил в нее строгий взгляд.

– Я просил тебя не смеяться.

Теперь уже она вскинула ладони в примирительном жесте, заслужив мимолетную улыбку.

– В конце концов мне удалось обрести контроль над своей яростью. Я думал, что избавился от проклятия. – Дэмьен отвел взгляд. – А потом в Пропасти появилась ты.

– И стала причиной всех твоих бед, – глухо произнесла Морриган.

– Нет. То есть да, почти все время нашего знакомства я считал именно так.

Сердце гулко стукнулось о ребра.

– Почти? Что-то изменилось?

– Изменилось, – нехотя признался Дэмьен. – Клио думает, что я так сильно реагирую на твое прикосновение потому, что где-то глубоко внутри считаю тебя угрозой моему счастью с Мэйв. Тогда я был слишком взбешен, чтобы прислушаться к Клио. – Он мрачно усмехнулся. – Что ж, у меня было время остыть. И я подумал, что возможно… Возможно, она права. Не ты – причина всех моих вспышек, а то, что происходит у меня в голове. В моем подсознании.

Морриган закусила губу, отворачиваясь к окну. Странно ли это – испытывать разочарование от его слов? Выходит, она не была для него особенной. Лишь вызывала в нем чувство вины. И все же Дэмьен признавал, что ее присутствие – угроза его спокойствию, а она нарушает, колеблет привычное течение жизни, будто брошенный по озерной глади камень. В конце концов, все сказанное означало, что Дэмьен думал и продолжает думать о ней.

Так вот что значили все эти перемены в его поведении. Дэмьен перестал винить Морриган в том, что она сломала возведенную им броню, что, вольно или невольно, провоцировала в нем ярость. Благодарить его она, однако, не спешила – не нужно было даже начинать ее винить.

Вместе с тем ее терзала мысль: «Выходит, он все еще любит свою Мэйв? И надеется однажды с ней воссоединиться?»

– Хочешь, признаюсь тебе кое в чем?

Морриган усилием воли сохранила бесстрастное выражение лица. О да, она хотела.

– Когда ты рассказала про «фабрику чар» Колдуэлла, где он вытягивал дары из людей и существ древней крови… Я пытался ее найти. Хотел…

– Избавиться от своей силы, я понимаю. Почему передумал?

Ведь если бы Дэмьен задался целью, «фабрику чар», после убийства Колдуэлла запечатанную Высоким Собранием, он бы нашел. Даже, возможно, сумел бы разобраться, как работают зачарованные Колдуэллом машины, похищающие дары и запирающие их в филактерии. Наверное, лучшего для Дэмьена не придумать – несколько минут боли и разрушительная сила, которая мешает тебе жить, навеки запечатана в зачарованную деревянную коробочку…

– Я подумал: что, если потеряв дар, я потеряю самого себя? Я ведь не знаю себя другим. Не помню. – Он резко, даже зло, мотнул головой. – Нет, вру. Помню себя испуганным, слабым мальчишкой. Да, я никогда не пошел бы на сделку с Трибуналом, если бы знал, какую цену мне придется заплатить. Если бы знал, что для того, чтобы я выжил, должен погибнуть мой лучший друг. Но, думая о своем проклятом даре, я раз за разом задавался вопросом…

– Кто я без него? – тихо обронила Морриган.

Их взгляды встретились. Дэмьен с усилием кивнул.

– Но что ты ищешь там? – Она подбородком указала на книгу.

– Поначалу я пытался разобраться в сути берсеркского дара, думал, может, что-то упустил. Но нет, все достаточно очевидно и предсказуемо: берсерком человека делала сила Одина, текущая в его крови. Именно этим Ристерд и воспользовался. Вдохнул в меня эту самую силу. Она могла не прижиться, могла убить меня, превратить в человекоподобного зверя или пускающего слюни идиота. Но не убила, а изменила меня лишь в нужную ему сторону. Я пытался найти какие-то истории о тех, в ком дар работал… неправильно. Ведь случалось же такое и с существами древней крови, которые не могли совладать со своей силой. Им помогали в этом чарами и практиками. Я искал чего-то подобного. Не нашел.

– Это не означает, что таких случаев не было, – откидываясь назад, заметила Морриган.

Кровать Дэмьена была жесткой, но ее неумолимо клонило в сон. Прошлой ночью Морриган опять не смогла уснуть – мешали мысли о Камарилье и ее вражде с Трибуналом, о покинувшей Пропасть Клио и угрозах Бадо́ – и так по кругу. А значит, она на ногах уже больше суток. Когда-нибудь все это кончится. Когда-нибудь ее ждет покой.

Но не сейчас.

– Я тоже об этом думал. Викинги – гордый народ, возможно, они просто не хотели делиться сокровенным с другими народами. Открывать перед ними душу. Хотя было бы весьма любезно с их стороны рассказать о сложностях, с которыми могут столкнуться их потомки.

– Но ты продолжаешь читать…

– Я знаю, что не найду в книгах готовых ответов, – вздохнул Дэмьен. – Но надеялся, что они натолкнут меня на какую-то мысль, подадут идею…

– И как? – пробормотала Морриган, с трудом подавляя зевок. – Получилось?

Веки отяжелели и были готовы сомкнуться в любой момент.

– Думаю, да. – Дэмьен подался вперед, стиснул зубы так, что резко очертилась линия челюсти. В глазах пылала решимость. – Я хочу отыскать способ воззвать к Одину.

Сон мгновенно слетел с Морриган. Она выпрямилась на кровати.

– Подожди, что?

– Я подумал о людях, которые способны говорить с богами, а не только слышать их.

– Вестники, – негромко отозвалась Морриган, глядя на берсерка расширенными от изумления глазами.

Ведьмы и колдуны, в ком очень силен так называемый первородный дар и крепка связь с богом – будь то Дану, Зевс, Перун или Один.

Разные о них ходили слухи, один невероятнее другого. Кто-то называл Вестников посредниками между людьми и богами, благодаря которым последние могли услышать мольбы верующих в них, едва различимые среди тысяч и сотен тысяч чужих молитв. Кто-то – истолкователями божественной воли.

Века и тысячелетия минули с тех пор, когда боги вмешивались в людские жизни и изъявляли человечеству свою волю. Да и случалось ли такое на самом деле? Громовой глас Зевса или Перуна, вещающих прямо с небес под аккомпанемент прорезающих небо молний. Лик Ра среди безоблачной голубизны, затмевающий своим светом само солнце. Мягкий голос Аматэрасу в голове послушницы синтоистского храма.

Сейчас подобное представить сложно.

Одни довольно прозаически называли Вестников осведомителями, другие, высокопарно, просветителями. Однако какие бы им ни давали эпитеты, кем бы их ни считали, истории о Вестниках всегда казались Морриган скорее легендами – или же сильно приукрашенной правдой.

Да, когда-то Дану ходила по земле, как обычная смертная, но закончилось это давно, с войной Туата Де Данная и Сыновей Миля. Дану помогла своему племени победить, а после вознеслась на небо – чтобы уже оттуда наблюдать за своим народом. Чтобы помогать людям Ирландии и по всему миру – в тех уголках, где верили в нее, – оттуда, с высоты.

Возможно, она просто устала жить среди людей. Вечно воюющих, жаждущих заполучить могущество и частицу божественной силы, тянущих Дану в разные стороны, словно обожатели, набросившиеся на своего кумира.

Может, и она хотела покоя.

– Звучит слишком фантастично, знаю. И все же… Я подумал: что, если отыскать кого-то из Вестников Одина? Рассказать ему о даре, которого я не желаю. Неправильном, даже кощунственном с точки зрения любого берсерка или почитателя Одина. Даре, который, помимо того, что искусственен, еще и бесконтролен. Вдруг Один захочет избавить меня от него, лишить меня силы?

– Допустим, ты и впрямь сумеешь достучаться до Одина. Но он ведь может тебя наказать, – резко сказала Морриган. – Сомневаюсь, что он будет разбираться, кто виновен в том, что в тебе – его дар, полученный без его согласия.

Какое безумие – они обсуждали богов так, будто те были всего-навсего великими колдунами с непредсказуемым характером.

– Подумал. Но этот риск – цена, которую я готов заплатить.

– Хорошо, но как ты вообще собираешься искать Вестника, да еще и в чужой стране?

Дэмьен потер лицо ладонями.

– Пока не знаю, – хмуро сказал он. – И отправиться в Скандинавию пока не могу.

– Дэмьен… Я знаю твое отношение к темным, разрушительным силам, – осторожно подбирая слова, проговорила Морриган. – Полуночной магией и твоей яростью дело явно не ограничивается. Есть ведь и другой способ? Может, воспользоваться им вместо того, чтобы уезжать в незнакомые края и надеяться, что неведомые Вестники – если они вообще существуют – тебе помогут?

– И какой же?

– Признать, что твоя темная сила имеет право на существование, – веско сказала Морриган. – Она уже не раз помогала тебе спасти чужие жизни. А значит, она способна быть не только проклятием, но и даром. Может, стоит научиться ее принимать.

– Думаешь, я не пытался? – вспылил Дэмьен.

– Знаю, что пытался. Ты сам мне сказал, – спокойно ответила она. – И у тебя получалось.

Дэмьен мотнул головой.

– Получалось. Раньше. А сейчас…

Он молчал, хмурясь и глядя куда угодно, только не на нее. И, кажется, вовсе не планируя продолжать.

– Ты примкнул к моему Дому как друг, а не как наемник, – мягко напомнила Морриган. Звучало слишком… непривычно, слишком чуждо. Она вернула улыбку с оттенком самодовольства и царственное выражение лица. – Кстати говоря, я твоя королева, помнишь?

– Как такое забыть, – усмехнулся Дэмьен.

– Я хочу знать, что с тобой происходит.

– Происходит то, что после кошмаров Бадо́ я окончательно утратил контроль над своей силой, – нехотя признался он. – Я проводил тренировки с королевскими стражами, как ты и просила, и… вышел из себя. Парень едва меня коснулся, а я… Я одним яростным импульсом впечатал беднягу в стену, едва не сломав ему позвоночник. Я становлюсь неуправляемым, Морриган. Опасным для других.

Вот почему с недавних пор в его ножнах появился зачарованный клинок. Он больше не доверял собственному дару.

Точнее, доверял еще меньше, чем прежде.

– Может, это лишь случайность, которая никогда больше не повторится? – предположила она, поглубже загоняя тревогу.

Дэмьен не ответил. Подойдя к стене, сдвинул висящую на ней картину. За ней виднелась вмятина с расходящимися в стороны трещинами в том месте, где непоколебимый камень прогнулся под мощным ударом. Не зря Морриган удивлялась появлению картины в спальне берсерка, предпочитающего аскетичную обстановку и лаконичность голых стен.

– И это еще не все, – отрывисто произнес Дэмьен. – Однажды я очнулся от очередного кошмара, за какие-то секунды устроив в комнате жуткий погром. Здесь все было в осколках и перьях от разорванной подушки… Морриган, я не хочу таким быть. Дикарем. Сорвавшимся с цепи зверем. Тем, кто может причинить людям боль или в порыве бешенства даже отнять их жизнь.

Морриган прикрыла глаза, даже не пытаясь представить, каково ему было. Она дважды отказывалась от полуночной силы – боясь последствий, боясь, что станет такой, как мать. Но у нее всегда был выбор.

А у Дэмьена его нет.

Глава 6

Урожденная Бадо́ Катха

Некоторое время ушло на то, чтобы Лелль обошел теневой замок и заглянул в каждую его щель. Бадо́ великодушно позволила ему это и с интересом наблюдала за ним. Лелль вел себя так, будто был не ее пленником, а… гостем. При этом Бадо́ не замечала в нем нахальства, бравады или показного равнодушия к собственной судьбе. В каждом жесте скальда, в каждом брошенном на Юдоль Теней взгляде сквозило любопытство. Неуемный, жадный интерес.

Лелль с детства жил в колыбели отступников и наверняка знал немало полуночных ведьм и колдунов, но вряд ли когда-нибудь ему приходилось столь явно ощущать на себе полуночную силу. Или и вовсе находиться в самом эпицентре темных чар. Что до вёльвы, что была его матерью… ее колдовство – сейд[3] – ему было запрещено постигать.

По воле судьбы Лелль получил шанс шагнуть в мир теней – наряду с шаманами, жрецами вуду и сильными теневыми зеркалицами вроде Морриган. И этой возможностью он пользовался как мог, жадно впитывая увиденное. И гадать не стоит – историю об изнанке мира мертвых Пропасть услышит одной из первых.

Но не раньше истории Бадо́.

Наконец скальд удовлетворил свое любопытство – во всяком случае, на время и лишь в том, что касалось нынешнего окружения. Бадо́ чувствовала, что его душили вопросы, но он не осмеливался их задавать.

Пока не осмеливался.

Ткач Кошмаров грациозно опустилась на сотканный из теней трон – копию того, что остался в Тольдебраль вместе с телом Доминика. Словно плеть, по обнажившимся нервам хлестнула мысль: «Не сейчас». И Бадо́ привычно заперла внутри малейшие оттенки эмоций.

Для Лелля она могла свить из теней хоть стул, хоть кресло. Однако ему пришлось усесться на полу перед ней, следуя ее повелевающему жесту. Бадо́ хотела, чтобы он смотрел на нее снизу вверх.

Пусть вобьет себе в голову, где его место.

Пожалуй, Лелль будет для нее чем-то вроде шута и одновременно своеобразного стенографиста. Нет, хранителя воспоминаний легендарной ведьмы, ее гласа и вестника. Как много задач для столь субтильного тела…

Прочистив горло, Бадо́ смежила веки. Должна ли она говорить шепотом, чтобы Лелль вслушивался в каждое слово? Или вещать громко и четко, как делают рассказчики? Или придать своему голосу, а значит, и всему повествованию налет загадочности?

Она решила остановиться на чем-то среднем.

– Представь себе юную девушку. Милую, нежную сноходицу с чистым сердцем и открытой душой.

– Клио? – обрадовался Лелль.

Бадо́ стиснула зубы так, что те едва не раскрошились в пыль.

– Я! Я была этой девушкой. Та, что тебе известна как Бадо́ Блэр, урожденная Бадо́ Катха. Моей матерью была Эрнмас. – От нее не укрылось изумление в глазах Лелля. – Да, та самая Эрнмас. Одна из истинных Туата Де Даннан.

– Та, что породила Эриу, Банбу и Фотлу? Великую триаду?

– Первую триаду, – недовольно буркнула она.

– Что?

Бадо́ лишь отмахнулась. Об этом ему знать еще рано.

– Но я не слышал, чтобы у Эриу, Банбу и Фотлу была четвертая сестра.

Она поморщилась. Ну разумеется. Ее дражайшие сестрицы, чистокровные Туата Де Данная, прославились на весь мир, тогда как о Бадо́ знала даже не вся Ирландия, не говоря уже о Британских островах. Ирландцы и вовсе назвали в честь Эриу свою страну.

– Их отцом был Дельбет – Туата Де Данная и Верховный король Ирландии. Моим – какой-то смертный.

Будучи Туата Де Данная, носящей в себе нетронутую силу Дану, Эрнмас прожила долгую жизнь, что исчислялась веками, а не десятилетиями. Незадолго до смерти она произвела на свет Бадо́. Однако даже после того, как их мать покинула бренный мир, чтобы вознестись в чертоги Дану, сводные сестры признать Бадо́ не пожелали. Может, они и не знали о ее существовании.

Туата Де Данная – одаренные божественной силой колдуны, но отнюдь не святые. Наверняка это одна из причин, по которым между великими Эрнмас и Дельбетом не случилось вечной любви.

– Но если вы – дочь Эрнмас…

Бадо́ молниеносно ощетинилась, словно кошка. Длинные пальцы впились в подлокотники.

– Хочешь сказать, я лгу?

– Нет-нет, что вы, конечно же, нет! Просто я не… – Лелль стушевался. – Я просто подумал… сколько вам тогда лет?

Расслабившись, Бадо́ откинулась на спинку трона.

Чувствуя скользящий по ней мужской взгляд, накрутила на палец глянцевый черный локон и томно спросила:

– А сколько дашь?

– Не больше двадцати пяти, – глядя на нее честными голубыми глазами, ответил Лелль.

– Ты мне льстишь. – Бадо́ рассмеялась хрустальным смехом, прекрасно зная, что именно на столько и выглядит.

Она сильно постаралась, чтобы так оно и было.

– И все же…

Бадо́ вздохнула. Лелль так просто это не оставит. С другой стороны… Ей нужно свить из слов, как из податливых теней, достойную историю. Чем меньше белых пятен в ней будет, тем сильнее ирландцы ею проникнутся.

– Эрнмас умерла в битве при Маг Туиред, которая случилась четыре века назад, – медленно проговорил Лелль, – значит, вам…

Она ослепительно улыбнулась.

– Примерно столько же.

Удивительно или же вполне закономерно, но этого не знали даже ее дочери. Только Доминик. Мудрость и, как бы отвратительно ни звучало, древность Бадо́ вызывали в нем безграничное уважение.

К чести Лелля, он достаточно быстро оправился от удивления. Даже до обидного быстро. Как-никак, перед ним сидела четырехсотлетняя ведьма, дочь истинной Туата Де Данная!

– С чего вы решили, что ваш отец – смертный, если вам, судя по всему, даже неизвестно, кто он такой?

– А как ты думаешь? Суть в силе, юный скальд. Будь я Туата Де Данная, мне не приходилось бы прибегать к разного рода ухищрениям, чтобы урвать вожделенный глоток драгоценной энергии. Не пришлось бы учиться переплавлять в силу человеческий страх.

Напоминание о ее сущности (вернее, одной из ипостасей) Ткача Кошмаров несколько отрезвило Лелля. Восхищение поугасло в его глазах.

Ничего… Истинные, западающие в душу и память людей личности всегда неоднозначны, противоречивы, сложны, многогранны. Любое из определений могло бы стать вторым именем Бадо́ Блэр.

Постукивая ногтями по подлокотнику, Бадо́ раздумывала, о чем рассказывать дальше. Велик соблазн сразу перейти к временам, что и породили множество сложенных в ее честь легенд, стихов и песен. О том, как она получила свою силу, как стала великой Леди Ворон, воительницей и командиром. Но ее история будет неполной, если лишится важного куска – ее детства и юности.

Чтобы открыть правду, Бадо́ придется обнажить свою уязвимость. Рассказать, какой слабой она когда-то была. Или в этом вся суть? Может, в том и заключается предназначение рассказа Лелля? Показать, как ковалась сталь, как хрупкая немощная девчушка превратилась в одну из сильнейших ведьм на земле?

– Я не помню свой дом, почти не помню саму Эрнмас. Знаю только, что после ее смерти меня подобрали друиды. – Она скривилась. – Друиды… Вечные спасители человечества. Однако для них я была лишь очередным приемышем. Война Туата Де Данная с Сыновьями Миля опустошила Ирландию, оставив сирот и среди простого народа, и среди полукровок, и даже среди самих Туата Де Данная. Мы все жили в одной общине. Старшие приглядывали за младшими, друиды пытались уследить за всеми, но у них и без того хватало хлопот – исцелить истерзанную войной Ирландию. Однако без внимания я не осталась.

– Потому что другие колдуны чувствовали заключенную в вас силу? – оживился Лелль.

Бадо́ хохотнула.

– О да, ведь мой дар был столь велик! Нет, юный скальд, я родилась самой обычной рассветной ведьмой, с силой, вполне ожидаемой для полукровки – куда более скромной, чем у туата, чистокровных потомков Туата Де Данная, но чуть более впечатляющей, чем у простых смертных. Но мой дар для остальных был бесполезен. Я не умела ни исцелять, ни заживлять нанесенные земле пламенем раны, ни заставлять растения цвести, а животных – слушаться моего голоса. Я родилась сноходицей, вероятно, унаследовав дар от Эрнмас. И себя, мой мальчик, я сделала сама.

Забавно, но правда о ее рассветном происхождении поразила Лелля куда больше, чем весть о том, что ей исполнилось уже четыре века. Он смотрел на Бадо́ своими оленьими глазами так, будто подозревал обман, в чем, конечно, не мог признаться. Убеждать его Бадо́ не стала. Ей не было дела до того, поверит ли ей Лелль. А то, что она набросилась на него раньше… это лишь демонстрация силы и взрывного характера, которая повторится еще не раз.

– От прочих рассветных ведьм в общине друидов меня отличал не только дар. Никто и знать не знал, что я – полукровка, что кровь во мне смешалась лишь единожды. – Бадо́ напряглась, ладони впились в подлокотники трона, будто черпая в них силу для борьбы с самой собой. – Я родилась хрупким, недоношенным, болезненным ребенком. Я вечно сражалась с собственным телом, которое постоянно меня подводило. Частые хвори истончали мой и без того слабый организм. Вокруг меня всегда были то друиды, то целители, то лесные ведьмы, которые пытались укрепить мое тело силой всех четырех стихий.

– Но… как? Как Эрнмас, Туата Де Данная, могла родить слабую дочь?

Негромко охнув, Лелль прикусил язык и подался назад, будто опасаясь, что из пальцев Ткача Кошмаров вырвется обжигающее пламя.

Однако Бадо́, погруженная в собственные мысли, молчала. Сейчас она как никогда ясно осознавала, что чувствовала порой Морриган, понимая, что при всем своем старании не сможет тягаться с родной матерью. Понимая, что проигрывает ей во всем: в чистоте крови, в степени могущества, в колдовском искусстве.

А не понимать этого Морриган не могла.

«Может, таково проклятие нашего рода? Мельчать, пока не ослабеет совсем? Пока от силы Дану и силы Балора в тех, кто носит фамилию Блэр, ничего не останется?»

Бадо́ запоздало одернула себя: никакого «их рода» быть не может. Клиодна – еще одна почти бесполезная для мира сноходица. Ну и к чему привели ее попытки спасти людей от когтей Бадо́? А если бы в этом мире и вовсе не существовало Ткача Кошмаров, кого и от чего бы она спасала? Малышню от монстров из детских страшилок, запутавшуюся в собственных снах?

Что до Морриган… Либо она присоединится к Бадо́ и станет еще одной бессмертной, но не способной иметь детей…

Либо она умрет.

– В те времена ходили мрачные слухи о некоей болезни, которую распространяли напавшие на Ирландию Сыновья Миля. Хворь высасывала из нас магию, будто агилийская пиявка. Кто-то называл ее проклятием, хоть Сыновья Миля магии были лишены… Мать родила меня уже после того, как гойделы[4] ступили на берег Ирландии. И если ее и моих сводных сестер от колдовского проклятия могла защитить сила Туата Де Данная, во мне она была разбавлена. Может, в том и причина, почему я с рождения была так слаба. – Бадо́ осклабилась. – А может, судьба просто всегда была ко мне несправедлива.