В начале было Слово – в конце будет Цифра

10

Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия, и, услышав, оживут.

Евангелие от Иоанна

Следующее утро, одно из последних утр последнего года последних времен, нальется капелями, мимозы в лесу, как юноши, покроются первым пушком, в тайге запестреют крокусы, проклюнутся из прошлогодней листвы морозники, как птенчики из скорлупы, и к ним полетят разбуженные капелями пчелы.

Сотни лет пчелы не приживались на Соловках, их сдувало ветрами с тех самых пор, как первопроходец сурового архипелага, преподобный Савватий, привез из заморских стран пчелиную матку в набалдашнике посоха, когда он еще и помыслить не мог, что на месте его хижины, бедной лачуги в версте от моря, из местных богатырей-валунов вырастут неприступные стены, которые не единожды защитят Соловки от шведов, датчан, англичан, голландцев и немцев, а потом не станет ни Швеции, ни Голландии, ни немцев, ни англичан, ни морей.

В сизом тумане, нехотя уступающем розовощекому утру, в монастырском дворе, между луж, Альфа Омега, укутанный в припасенную Савельичем душегрею, будет колоть дрова из найденных после схода снега деревьев, павших ранней весной. По рыжей сосне, стараясь попасть в ритм с Альфа Омегой, застучит дятел.

Савельич, чавкая металлической челюстью, примется окучивать свою клумбу – каллы и гладиолусы, похищенные роботом за оградой ботанического сада, – одновременно зорко приглядывая за стоящей в луже у клумбы трехлитровой банкой с огуречным рассолом и одним кривым огурцом. Пыхтя от злорадства, он разворчится:

– Вот так! Не хватило баллов кредит за дрова оплатить, плати натурой! Савельич бы подсобил, да Савельич сам уже на ладан дышит.

– Ладан запрещен Демократией как атрибут экстремистской идеологии! – напомнит ИЯ.

– Тьфу, басурманское отродье! – погрозит ржавым кулаком Савельич и снова накинется на Альфа Омегу. – Откуда штрафов-то столько нам налетело!

– Оплачу я штрафы, не переживай! – улыбнется Альфа Омега.

– Чем ты их оплатишь, дитятко! Баллы начисляются за достижения во славу мировой Демократии, а ты чего достиг?! Одну табуретку сварганил – и все?! Даже районное небо в иксплотацию не сдадено до сих пор! Как тебя еще на Соловках-то держат! «Я – вольный художник! Творец!» – примется передразнивать Савельич.

– А вдохновение? Где я должен его черпать? В огурцах твоих? – не уступит роботу Альфа Омега.

– А хучь бы и в огурцах! Ты поспрошай, много ли у кого по нонешним временам огурцы-то для барина припасены!

– Кстати, об огурцах!

Альфа Омега выхватит прямо из-под зоркого взгляда Савельича банку с рассолом, с удовольствием выпьет полбанки и полезет всей пятерней за огурцом. Савельич всплеснет обрубками рук, прохрипит, имитируя сердечный приступ. Заворчит, сетуя на судьбу, которая послала ему такое брыкливое и неслухмяное дитятко, зачавкает, усердно жуя жмых вороники, которую он сам насобирал в тайге, сам накрутил из нее варенья для барина, а оставшееся припас для себя, сложив в потайную яму под монастырской стеной, всегда обложенную свежим папоротником. Савельич смолоду почитал жевание жмыха самым благопотребным, и, к тому же, экологичным способом чистить зубы – впрочем, никто не знает, были ли у Савельича когда-нибудь зубы – если и были, то точно давно повываливались вместе с датчиками и проводами – но даже лишенный зубов, Савельич сызмальства боготворил витамин С и прочил спасение человечества именно этому витамину, а не каким-то там иллюзорным запретным районам.

Очередную семейную перепалку редактированного эмбриона и допотопного робота вдруг нарушит чей-то тяжелый шаг и лязганье металлической цепи. Альфа Омега поднимет взгляд от полена и увидит нунчаки, торчащие из кармана черной спортивной куртки.

– Это еще кого принесло? – грозно скажет Савельич, загородив Альфа Омегу и ощетинившись всеми своими торчащими проводами. – Чего тебе тут надобно, чужестранец?!

Чужестранец, не обращая внимания на старого робота, давно привыкшего к тому, что никто на него не обращает внимания (и, разумеется, зря), подойдет прямо к Альфа Омеге, бросив только короткий взгляд на черешневую Машеньку, собирающую драгоценные щепки.

– Лишь бы не было войны! – поприветствует присутствующих чужестранец.

– Лишь бы не было! – хором ответят Альфа Омега и Машенька.

– Простишь? – взглянув исподлобья, спросит амбал, а это будет, разумеется, именно он, охранник «Геленджика», стукнувший Альфа Омегу на чугунном балкончике у входа в клуб.

– Ты о чем? – скажет Альфа Омега, дружелюбно улыбнувшись амбалу.

– Как о чем? Я же тебе врезал.

– Ну, и что? Ты же не со зла, а по незнанию. Тебе просто никто ни разу не объяснил, что драться – ненаучно. Агрессия – антагонист мира. И когда ты дерешься, ты уменьшаешь количество мира во Вселенной. Если бы тебе раньше кто-нибудь разъяснил закон сохранения массы, ты бы не дрался, – Альфа Омега вглядится в здоровенного амбала и добавит: – Я буду звать тебя Петр.

– Почему Петр? – насупится амбал. – Я Паша. Паша Фейсконтроль.

– Петр по-древнегречески «скала», – неожиданно скажет Альфа Омега.

– Где ж ты, дитятко, басурманскому-то выучилось? Неужто этот французик, которого батюшка наняли немецкому тебя учить? – не в склад, не в лад проворчит Савельич.

– Чипированные человекоподобные знают все языки и не нуждаются в образовании, – напомнит ИЯ. – Дрова должны быть доставлены в банковскую ячейку не позже десяти. В 10:15 вам назначен наряд на дежурство в воскресный морг вместе с плотником!

– О! Долеталось дитятко! Иди теперь жмурикам читай научные лекции! Авось на это у тебя вдохновения хватит, – Савельич яростно сплюнет пережеванный жмых.

Альфа Омега обреченно вздохнет, допьет огуречный рассол и вонзит топор в очередное полено.

– Ты ведь сторожем пришел устраиваться на Район? – спросит он Пашу, переименованного в Петра.

Паша оторопеет от неожиданной догадливости Альфа Омеги и уставится на него выпуклыми глазами.

– Угу. Скотская была работа, реально. Я же не только охранником в виртуалке, я в реале работал на Центральной Спортплощадке погонщиком заключенных, – Петр боднет соловецкую морось бритой головой. – Так ты разъяснишь мне насчет закона про сохранение массы?

– Мне кажется, ты и так уже понял, – улыбнется Альфа Омега.

Зеленая ящерка, замерев от удовольствия в робком луче, упавшем между холодных луж, будет подглядывать за происходящим, готовясь в любой момент сигануть под валуны, такие же бурые, как выцветший хитон цвета пролитой крови, в котором в тот день, один из последних дней последнего века последних времен, в одной из бывших соловецких мукосеен, переделанных в морг, будет лежать нетронутый тлением старец с пожелтевшим платком на лице, две тысячи лет пролежавший в ожидании этого дня.

11

Если рассматривать смерть не как конец, а как начало нового процесса, врачи могут начать активно искать инновационные методы, чтобы остановить и обратить вспять смерть. Но если реально действующий метод возвращения людей с того света действительно будет найден, захотят ли власть имущие делиться им с простыми смертными?

НТВ, 2004 г.

Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела!

Книга пророка Исайи

Бывшая соловецкая мукосейня, чудом не оказавшаяся занятой под бесконечные ленты серверной, мало чем будет отличаться от себя самой времен, когда она впервые была построена. По углам все так же будут свербеть крысы, вспорхнет и замечется одинокая летучая мышь, пометавшись, усядется на тяжелую, влажную цепь, одну из тысяч цепей, держащих креокамеры[5] – и зря вы, читающие эти строки, подозреваете тут опечатку: креокамеры не имеют никакого отношения к бессмысленным криокамерам, заполонившим на излете предпоследних времен фитнес-залы в особняках богачей, обуреваемых страстью обеспечить себе бессмертие, как будто, с одной стороны, в этом могла бы как-то помочь криокамера, а с другой стороны, будто кто-либо мог умудриться бессмертия избежать.

В каждой овальной, прозрачной, испачканной нанозеленкой креокамере будет лежать человек с пока еще закрытыми глазами и заостренными чертами мертвеца, но уже не похожий на умершего сто или даже тысячи лет назад, а похожий на умершего недавно – позавчера, например. Или же – или же! – на того, кто вот-вот воскреснет…

Летучая мышь снова вспорхнет, и от креокамеры, которую она потревожила, раздастся едва различимый хруст – так хрустели куриные яйца, из которых вот-вот вылупится цыпленок, когда в мире был еще актуален спор о том, что было раньше, яйцо или курица.

Когда Альфа Омега, плотник и Машенька откроют дверь в морг, там будет пылиться старая, мертвая тишина, нарушаемая только шорохом крыс и писком летучей мыши. Вся троица будет заранее с неудовольствием предвкушать, как совсем скоро старая, мертвая тишина сменится воплями новых живых, которые окажутся не в состоянии переварить, что они снова живы.

Альфа Омега посветит своим неизменным фонариком вдоль рядов креокамер, вглядываясь в свежие трещины и прислушиваясь к сопению пробуждающихся. Машенька протянет ягненку горсть вяленых водорослей, плотник зашарит по карманам комбинезона, опять что-то посеяв, на сей раз – шпаргалку.

Вдруг старая, мертвая тишина зазвенит: похожая на хрустальную, пластиковая крышка одной из креокамер развалится на куски, как разваливается верхушка яйца.

– О, первый пошел, – вздохнет Альфа Омега.

– Теперь уговаривай их. Упрямые, как бараны, – проворчит плотник.

Машенька нагнется к ягненку, прошепчет ему в каракулевое ушко:

– Не обижайся, он не про тебя.

В том, что в монастыре давным-давно за ненадобностью закрыли и хлебни, и мукосейни, и квасные погреба, был очевидный плюс: именно здесь, под сводчатыми потолками, в холодных просторных подклетях-хранилищах, в которых больше нечего было хранить, удалось разместить то, что между собой соловецкие постоянцы легкомысленно прозвали воскресным моргом. Нет, постоянцы не были циниками (цинизм легко перепутать с привычкой), они как раз просто слишком привыкли к этому несказанному, непомерному, неохватному чуду, к ошеломительному научному открытию конца предпоследних времен – медицинскому воскрешению.

Механизм синтезирования тканей по ДНК был отлажен еще в сороковые – и человечество привыкло к бессмертию так же быстро, как в нулевые оно привыкло к сотовой связи, в десятые – к гаджетам, в двадцатые – к роботам. К 2084 году никто уже не замечал ежедневного чуда попрания смерти, ни разу – ни разу! – до этого не попранной человечеством, ведь не станет же ни один нормальный человек воспринимать всерьез те вымышленные случаи, которые так наглядно разоблачены в парке культуры и отдыха «Мифы народов мира».

Несказанное чудо обретения мертвыми новой жизни для последних людей стало простой медицинской рутиной, чем-то естественным и интересующим исключительно участников процесса, как в предпоследние времена несказанное чудо рождения. Воскрешенные – или, как говорит ИЯ, новопредставленные – будут уже составлять подавляющее большинство населения Автономии Демократии, поскольку почти все когда-либо жившие люди будут уже новопредставлены.

Из треснувшей креокамеры наконец вылупится первенец: невзрачный, в очках и вельветовых брюках – судя по белозубой улыбке, американец.

– Добро пожаловать в последние времена, лучшие времена человечества! – бодро объявит Машенька.

Оторопев, американец только и сможет что с восхищением выдохнуть:

– Святая макрель![6]

За ним воскреснет какой-то шальной с черными усиками, который сразу примется громко командовать по-немецки – так, что слюни его будут перелетать на соседние ряды трескающихся креокамер, из которых начнут один за другим вылезать их ошеломленные невольники.

Невольники, покрытые нанозеленкой, благодаря которой они, собственно, и воскресли, но которая им самим будет казаться гнусной могильной слизью, будут стряхивать эту слизь с себя, причитая, а то и визжа, прыгая на одной ноге, размахивая головой и руками, срывая вместе с нанозеленкой кто рыцарские доспехи, кто платья давно забытых веков, кто просто лохмотья – и вся эта, в общем-то, банальная медицинская процедура, почти не отличающаяся от выхода из наркоза, выльется, как обычно, в неуправляемый хаос, просто скандал, хорошо знакомый любому, кому доводилось хоть раз присутствовать в морге при воскрешении.

Кто-то будет молиться, кто-то рыдать, кто-то бросится обнимать ближнего своего, такого же ошалевшего, как и он сам. Удивит только дерганый немец с черными усиками, который вдруг выбросит вверх и вперед свою правую руку и гаркнет:

– Орднунг!

Над одним из хрустальных гробов появится нечесаная седовласая голова. Седовласый спокойно, без слез и молитв, поднесет свои пальцы к лицу, принюхается к нанозеленке и даже попробует ее на вкус, с очевидным исследовательским интересом.

– О-о, этого я знаю! Велкам ту зе клаб, как говорится! – поприветствует воскрешенного плотник. – Со всем уважением, Альберт Германович!

– Послушайте… Я пропустил… Что происходит? – произнесет седовласый. – Я же умер. Я помню, что я… вроде бы… умирал. И меня это даже, кажется, вполне устраивало.

– Никто не умер! – радостно сообщит Машенька. – Смерти не существует! Вы просто не умели ее лечить.

Эйнштейн оглядит странную Машеньку, похожую одновременно на Джульетту и на Ромео, посмотрит направо, налево, назад, и везде увидит только трескающиеся креокамеры, а в них – таких же обескураженных, как он сам, и, похоже, действительно воскрешенных людей.

– Подождите. Как же так, – расстроится Эйнштейн. – Смерть – это естественное и неизбежное явление природы.

– Природы тоже больше не существует! – радостно сообщит Машенька.

Эйнштейн озадаченно присядет на крышку хрустального гроба, продолжая буровить внимательными, молодыми глазами все помещение. Взгляд его привлечет неугомонный немец с черными усиками, уже сколачивающий себе из других воскрешенных первичную партийную ячейку. Эйнштейн тут же его узнает, молча к нему подойдет и влепит пощечину – к очередному изумлению Альфа Омеги, плотника, Машеньки и даже ягненка.

– Ох… – расстроится Альфа Омега. – Не успели воскреснуть, уже увеличивают количество агрессии во Вселенной.

– Вы чего, профессор? Что он вам сделал? – спросит Машенька.

Вместо профессора ответит ИЯ:

– Гитлер возродил величие Германии, попранное после проигрыша в Первой мировой войне.

– А Эйнштейну-то что не нравится? – удивится Машенька.

– Это вы у Эйнштейна спросите.

Эйнштейн насупит седые брови, молча отступит обратно и подумает, что одна эта пощечина, пожалуй, действительно стоит всей суеты бессмертия. Гитлер едва только соберется натравить на Эйнштейна свою партячейку, как Альфа Омега прочистит горло и строго призовет всех к порядку. Плотник даже удивится, откуда у такой телятины такие не терпящие возражения интонации.

– Все в сборе? Лишь бы не было войны! – поприветствует новопредставленных Альфа Омега. – ИЯ, включи автоматический перевод на все языки! Начинаю ликбез. Все вы когда-то умерли, но теперь воскресли! Ферштейн?

Ох, лучше бы Альфа Омега не был так прямолинеен. Что тут завертится! Впрочем, так происходит всегда, когда созревает партия воскрешенных, даже если начать объяснять им поделикатнее. Лицо человека при виде приземлившейся у него в огороде летающей тарелки с зелеными говорящими человечками, выражало бы меньше ужаса, оторопи и эйфории, чем выражают лица воскресших, когда им сообщают, что они воскресли. Плач, стенания и десятки возгласов на всех языках взломают прочную тишину монастырской подклети.

– Понеслось, – скажет, закрыв ладонями уши, Альфа Омега. – Батя, твоя очередь.

Плотник вытащит из кармана комбинезона замызганную шпаргалку, которую он наконец-то нашел, нацепит очки и прикрикнет:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Занимайся любовью, а не войной. Лозунг хиппи. – Прим. авт.

2

См. главу 11. – Прим. авт.

3

Что позволено Юпитеру, не позволено быку. – Прим. авт.

4

О, святая простота! – Прим. авт.

5

«Криокамера» – от греческого «криос», то есть «холод». «Креокамера» – от латинского «креатио», то есть «сотворение». – Прим. авт.

6

Holy mackerel! – возглас восторга у старомодных американцев. – Прим. авт.