Взрослый ребенок алкоголика. Реальная история взросления и исцеления от детских травм

С мамой наши отношения оставались натянутыми, как струна. Она звонила редко, а видя, как активно общается мама моей подруги, меня охватывали грусть и злость – мне так хотелось, чтобы и моя мама звонила чаще, а не лишь раз в месяц. С классов седьмого-восьмого я перестала делиться с ней своими переживаниями; после очередного рассказа о своих бедах я лишь услышала: «сама виновата». Эта фраза заставила меня с горечью крикнуть, что больше никогда ничего ей не расскажу. На вопрос о школе делах я отвечала коротко: «нормально». Так продолжалось до девятнадцати лет.

В девятнадцать меня бросил парень, которого я любила, и боль эта была для сердца невыносимой. В тот момент мне хотелось рассказать об этом маме и получить её поддержку. Я позвонила ей с таксофона в нашем общежитии и, плача, открыла душу. Наконец-то я услышала слова любви и поддержки, и это наполнило меня счастьем.

Про отца я тогда даже не вспоминала. Мне было неинтересно, где он и что с ним. И вдруг как гром среди ясного неба раздался звонок от него. Я шла по городу, ответив даже, не поняла, что это отец, пока не услышала в трубке: «Доча, это папа». Сердце заколотилось, руки начали дрожать, и меня охватил страх. Как оказалось, страх никуда не ушел, я до сих пор его боялась, даже разговаривая по телефону. Он сказал, что думал, я еще учусь в школе, а когда позвонил домой, то от мамы узнал, что я уже два года как студентка и живу в Новосибирске. Помню только, что он спросил, как у меня дела, а я ответила: хорошо. Остальную часть разговора я не помню, а помню лишь чувства растерянности и ужаса, подобно кролику, запертому в клетке с удавом.

После того разговора он исчез на многие годы. И вот когда мне исполнилось 28, он неожиданно вернулся. Страх снова охватил меня, когда отец опять мне позвонил. На его предложение: «Скажи мне свой адрес, возможно, заеду в гости», я ощутила, как холодный ужас прошелся по телу, и мне захотелось где-нибудь спрятаться. Я так и не назвала ему свой адрес.

Меня начинало тошнить от осознания, что, несмотря на то что мне уже столько лет, я замужем, у меня есть ребенок, я все еще боюсь отца, как испуганная девочка. Это было невыносимо, и, увы, я не могла с этим справиться. С тех пор он стал иногда звонить, но наш диалог никогда не складывался. Я отвечала сухо, «да» или «нет», и стремилась как можно быстрее закончить разговор.

Чувство злости охватывало меня, когда я думала о тете, без разрешения давшей мой номер отцу. Но все равно каждый раз отвечала на его звонок. Так и началось наше общение, которое продолжалось вплоть до смерти отца.

Глава 4. Взрослый ребенок

В этой главе я опишу, с чем сталкивалась во взрослой жизни до психотерапии. Многое, что здесь будет описано, присуще детям из алкогольных или любых других деструктивных семей. Возможно, в чем-то кто-то узнает себя, а что-то может и не совпасть.

Страх, с которым я столкнулась в детские годы из-за отца, надежно укоренился внутри меня, вылез во взрослой жизни в образе панических атак. Эти тёмные тени прошлого следовали за мной до 31 года, внезапно охватывая меня в любое время, вне зависимости от того, чем я занималась. Внутри всё сжималось, как будто мир вокруг подвергался силе, способной сокрушить, дыхание учащалось, сердце колотилось, создавая ощущение, что неизбежно произойдет нечто ужасное. Я ненавидела это состояние, хотя оно длилось всего несколько минут, но в тот момент казалось вечностью. Если в это время рядом находились люди, я искусно маскировала свои переживания, никому не открываясь. Лишь в 31 год я узнала, что это – панические атаки.

После шести месяцев упорной работы на психологическом курсе панические атаки оставили меня, больше не держа в лапах страха. Однако отголоски сложного детства не ограничивались лишь этим.

С мамой у нас были откровенно плохие отношения. Мы орали друг на друга, скандалили, опускались до оскорблений, словно забывая о родстве. Я начала считать себя вправе, указывать ей, как жить, хотя она, по моему мнению, не имела на это права в отношении меня. Каждая наша ссора казалась мстительным отголоском той боли, которую я испытывала в детстве.

Я легко заводилась, и меня можно было быстро вывести из себя.

Я была импульсивной, остро реагировала на мелочи. Даже такая простая ситуация, как желание купить платье именно сейчас, могла вывести меня из себя, когда магазины закрывались, а я оставалась ни с чем. В те моменты злость обрушивалась на всех: продавцов, мужа, на саму себя. Мне хотелось разгромить, разбить, хоть как-то выразить весь накопившийся гнев.

Импульсивность – черта, присущая детям. Это похоже на истерику ребенка, которому не купили желанную игрушку. Когда что-то недополучено в прошлом, человек порой стремиться восполнить это в будущем. И вот я оказалась в ловушке: взрослая по годам, а эмоционально – все еще нет.

Импульсивность часто проявлялась в приобретении ненужных вещей. Каждая покупка была попыткой залатать зияющую рану боли, что открывалась внутри меня. Это была лишь иллюзия спасения, разговор со своей пустотой, но решение было мимолетным, как утренний туман. Ведь эйфория, возникающая от покупки, стремительно ускользала, оставляя лишь чувство опустошенности.

Стремление к совершенству – это внутренний порыв, коренящийся в неясности: порой мне было сложно различить, где проходит граница нормы. Я чувствовала обязанность быть идеальной женой и матерью, и когда мне не удавалось выполнить эти роли, критика внутри меня разгоралась с огромной силой.

Отсюда также возникал страх выглядеть глупой, показать, что я что-то не знаю. Ведь тогда я даже не думала о том, что незнание – это естественная часть человеческого существования. Познание всего невозможно, как и идеальность в каждом шаге.

За этим скрывался перфекционизм как стремление к идеалу требует, чтобы любое действие исполнялось безупречно. Время от времени, вместо того чтобы решить задачу, пусть и с ошибками, я предпочитала оставаться бездействующей. Существует такое выражение: «Хочу сделать идеально, но чаще получается вовсе никак». Вот именно так у меня часто и происходило. Да и до сих пор бывают у меня моменты, когда стремлюсь выполнить все идеально. Тогда я напоминаю себе, что лучше сделать неидеальный шаг, но шаг.

Я никогда не умела разрешать конфликты; этому меня не учили. Конфликты вызывали у меня внутреннее отторжение, и я старалась обходить их стороной. Когда же избежать ссоры не удавалось, у меня возникало две яркие реакции. Первая – убежать, ведь мой внутренний ребенок пронзительно помнил скандалы из детства и испытывал страх перед лицом «противника». Вторая – атаковать, срываясь на крик.

Я даже не переносила быть свидетелем споров. Как только разговоры начинали звучать с повышенными тонами, в моей душе возникал знакомый страх. Это был тот же ужас, что и в детстве, когда отец поднимал руку на маму.

Однако парадоксально, я любила споры и могла с пеной у рта доказывать мою правоту.

Мне было непросто доводить дела до конца. Я часто бросала свои начинания в самом начале или в середине пути. Это порождало во мне чувство стыда, за которым следовало жестокое самобичевание. Корни этого состояния уходили в мои неспособности планировать и ставить ясные цели. Порой, беря на себя слишком много, я сталкивалась с физическим и эмоциональным истощением. В детстве не было примеров, которые могли бы показать мне, как справляться с этими вызовами, и никто не делился со мной тайнами достижения успеха.

Осуждение себя и обесценивание стали моими верными спутниками. Особенно в начале профессионального пути. Когда мне говорили, что я хороший юрист, я лишь улыбалась, но в глубине души чувствовала, что я обычная, что задача была несложной и любой мог бы с ней справиться. Я часто думала, что могла бы сделать лучше.

Другая грань самокритики проявлялась в моем неумении принимать комплименты. На похвалу за красивую прическу я могла ответить: «Ой, это просто я утром помыла голову». Несмотря на то что я довольно быстро научилась принимать добрые слова, искоренить обесценивание себя оказалось задачей гораздо более сложной.

В этом пути мне помогло осознание: ошибки не определяют мою сущность; я – не сумма своих неудач. Каждая ошибка – это лишь кирпичик в моем здании, а не его основание.

Я остро реагировала на изменения, которые ускользали из-под моего контроля. Гибкость была мне чужда. Мне хотелось, чтобы всё было, как я хочу. Компромиссы вызывали у меня глубокое сопротивление. Мне сложно было принимать изменение планов. Например, отмена любого мероприятия, будь то поход в магазин или прогулка, воспринимались мной настоящей трагедией.

Ноги здесь растут опять же из прошлого: невыполненные обещания и несправедливые наказания сформировали такой паттерн поведения.

Одно обещание осталось в памяти, как яркий след. Я мечтала о собаке, и родители дали мне слово подарить щенка, если я закончу первый класс отличницей. Я усердно старалась и выполнила условие, но не получила обещанного. Долгожданная награда всё время откладывалась – на второй, затем на третий класс.

Моя мечта о собаке исполнилась лишь в 14 лет, но не родителями. Сказать, что я была тогда счастлива, значит, не сказать ничего.

Я была неуверенной. Ребенок, как чистый лист бумаги, впитывает отражение своего окружения, формируя представление о себе. Наибольшее влияние на нашу самооценку оказывают «значимые люди» – чаще всего родители. Отец, погруженный в мир алкоголя, не мог предложить поддержку или добрые слова, а мама, истощенная заботами, не находила времени и сил на воодушевляющие речи. Она сосредотачивалась на удовлетворении наших базовых потребностей с сестрой: еда, одежда, сон, физическая безопасность.

Из этой неуверенности родилась жажда одобрения моих действий и выборов. Боясь взять на себя ответственность за ошибку, я искала поддержки у других, чтобы, если что-то пойдет не так, иметь возможность возложить вину на тех, кто помог мне выбрать.

Неуверенность проецировалась на мои финансы – стоимость своих услуг я неизменно занижала, боясь вообще озвучивать суммы.

Я ощущала себя не такой, как все. Другие, казалось, в обществе чувствуют себя комфортно и свободно в отличие от меня. Я была будто самозванка в высшем обществе, которая дрожала от страха разоблачения. В мой внутренний мир было встроено чувство отчужденности и изолированности в связи с тем, что я в школе или в другом месте я искусно маскировалась под счастливую девочку, убеждая всех в благополучии своей семьи, отчего испытывала изнуряющее и мучительное чувство стыда. Мне казалось, что, если кто-то раскроет тайну о моей семье, я стану изгнанной, словно носительница чумы, оставившая на себя яркую печать позора. Это чувство разделила меня с окружающими, проведя невидимую черту между мной и тем миром, который казался таким легким и безоблачным для других.

Я подавляла свои эмоции. В детстве были ситуации, когда мне запрещали плакать, и за каждое неконтролируемое всхлипывание меня могло ждать наказание. Тогда я научилась тому, что теперь называю: плач в себя. Этот навык, высеченный в сердце, стал моим щитом, но вместе с тем привел к психосоматике в виде бронхиальной астмы. Я скрывала свои слезы, но под поверхностью бушевало море эмоций, жаждущих свободы.

Отношение людей ко мне всегда определяло мою самооценку. Если меня любят, значит, я хорошая; если же нет, значит, я плохая. Отчего появлялось желание угодить каждому, даже в ущерб себе.

Размытые личные границы, так как в семье с алкоголиком в принципе границы не соблюдаются. Соответственно, и во взрослой жизни нет понимания здоровых личных границ. Какие они. Где они начинаются, где заканчивается «я» и начинается «другой».

В психологии есть синдром под названием «взрослые дети алкоголиков», сокращенно «ВДА», и в одноименной книге Дженет Войтиц приводится список характерных особенностей, предложенный одним из ВДА по имени Тони А. в 1978 году.

И этим списком я решила с вами поделиться.

14 черт взрослого ребёнка алкоголика

1. Мы оказались в изоляции и стали бояться людей и властных фигур.

2. Мы постоянно ищем одобрения и потеряли себя в этом поиске.

3. Мы боимся разгневанных людей и любых критических замечаний в свой адрес.

4. Мы стали алкоголиками либо вступили в брак с алкоголиками (либо всё вместе); либо нашли другую зависимую личность, например, трудоголика, чтобы удовлетворить свою болезненную потребность в покинутости.

5. Мы занимаем позицию жертвы, и эта черта определяет наши любовные и дружеские отношения.

6. Мы слишком ответственны, нам проще заниматься проблемами других, чем решать свои; это позволяет не замечать собственные недостатки.

7. Мы испытываем чувство вины, когда защищаем себя, а не уступаем другим.

8. Мы стали зависимы от эмоционального возбуждения.

9. Мы путаем любовь с жалостью и склонны «любить» людей, которых можем «жалеть» и «спасать».

10. Мы запрятали вглубь себя чувства из травмирующего детства и утратили способность испытывать или выражать их, потому что это причиняет слишком сильную боль (отрицание).

11. Мы сурово осуждаем себя, у нас не развито чувство собственного достоинства.

12. Мы зависимые личности – мы панически боимся быть брошенными и делаем всё, чтобы удержать отношения, лишь бы не испытывать болезненное чувство покинутости, доставшееся нам от жизни с нездоровыми людьми, которые никогда не были эмоционально с нами.

13. Алкоголизм – семейная болезнь; мы стали параалкоголиками и переняли все признаки этой болезни, даже если не употребляли спиртное.

14. Параалкоголики скорее реагируют, чем действуют.

Тони А. 1978

Глава 5. Отношения с мужчинами

В нашей семье было много родственников. Отец был из полной семьи, где росли три сына, каждый из которых обладал чувством юмора и был источником смеха. Мама тоже выросла в большой семье, где было четверо детей. Я обожала праздничные дни, когда дом наполнялся жизнерадостным гомоном, а взрослые смеялись, вспоминая старые истории. Мы, дети, играли в безмятежной дружбе, ощущая это волшебное единство в атмосфере счастья.

Однако пришло время, и этот светлый миг стал недоступен. Жизнь забрала у меня эту идиллию, оставив лишь воспоминания, которые стали основой моей мечты о большой семье.

С противоположным полом у меня всегда складывались гармоничные отношения – будь то дружба или романтика. С детства я твердо решила: в моей жизни не будет того, что было в моей семье. Я понимала, что если любимый мужчина поднимет на меня руку, это будет единственный и последний раз, потому что я немедленно уйду, не колеблясь. Ведь после первого удара, как правило, следуют и второй, и все последующие.

Я открыто сообщила об этом своему будущему супругу, когда мы только начинали встречаться.

По классике жанра и согласно всем законам психологии я должна была связать свою судьбу с алкоголиком, и однажды это едва не произошло.

Будучи студенткой, я была в отношениях с мужчиной, который был потенциальным алкоголиком. Поняла я это только после разрыва наших отношений, которые продлились недолго и закончились предательством.

Считаю, что сама Вселенная оберегала меня в тот момент, хоть и таким болезненным для меня способом. Разрыв произошел из-за того, что, будучи в отношениях со мной, он начал встречаться с моей подругой, которая после этого, конечно же, потеряла этот статус. Для меня это было двойное предательство, которое породило во мне недоверие и ревность в будущих отношениях.

Когда пережила эту, как мне казалось, трагедию, я словно сняла розовые очки и осознала, что все произошедшее для меня истинное благо: избавление от связи с потенциальным алкоголиком. В тот момент я даже ощутила благодарность к бывшей подруге за ее предательство.

Я приняла решение, что пока не хочу никаких отношений. Но вскоре судьба преподнесла мне встречу с мужчиной, с которым я нашла большую любовь, крепнущую с каждым годом.

Но в начале наших отношений все было далеко не так гладко. С мужем, казалось, царило согласие, однако внутри меня разгорелась буря ревности. Порой я закатывала истерики, произнося слова, за которые затем испытывала глубокий стыд. В те минуты я становилась неузнаваема – эмоции поглощали меня, отключая разум.

Первые полгода нашей жизни вместе – еще до свадьбы, когда мы проживали в съемной квартире – выявили мою склонность к агрессии. Даже для меня это стало шоком. Я не понимала, что происходит, и не могла справиться со своими чувствами. Я бросалась в драку, швыряя в Толю все, что оказывалось под рукой, не ведая, что в подсознании укоренилось: если ревнуешь – бей. Толя же ни разу не поднял на меня руку.

Как он все это терпел, мне неведомо. Но я бесконечно благодарна, что он не покинул меня, а, наоборот, сделал предложение. После тех бурных месяцев совместной жизни все изменилось. Я перестала бросаться в бой, но ревность по-прежнему терзала меня, и я упорно работала над собой. Моя ревность, в сущности, была порождением низкой самооценки и печального опыта предательства.

Низкая самооценка прорастала из недостатка любви и поддержки, подобно дырам в сердце. Из-за неясности в чувствах и поведении родителей у меня возник страх быть оставленной, покинутой. Мысль о том, что муж мог бы внезапно уйти, вгоняла меня в ужас. В этот момент наши отношения стали созависимыми – явление, знакомое многим, выросшим в семьях с алкогольной зависимостью. Эмоциональная связь с мужем стала такой сильной, что я думала: «Если он уйдет, я не смогу без него жить».

Эти слова, уже можно считать диагнозом для созависимых отношений. В то время как в здоровом союзе такая мысль звучит иначе: «Я могу жить без него, но выбираю быть с ним». Здесь зреет гармония – не в страхе утраты, а в свободном выборе на основе любви и взаимного уважения.

Благодаря психотерапии наши отношения обрели здоровье, в которых ревность утратила власть, уступив место глубокому доверию. Мы научились не только говорить, но и обсуждать самые сложные конфликтные ситуации. Мы стали искренне слушать и действительно слышать друг друга. В этом процессе наша любовь окрепла и обрела новую осознанность, превратившись в глубокую связь, основанную на взаимопонимании и любви.

Однако путь к решению заняться психологическим исцелением своих детских травм оказался для меня тернистым. Долгое время я отвергала необходимость этого, наивно полагая, что все переживания останутся в прошлом, что я сама смогу с ними справиться. Лишь с течением времени и страшного события я поняла, что раны требуют заботы со стороны, чтобы исцелиться.

Глава 6. Поворотный момент

В конце февраля 2017 года я решилась посетить врача, дабы удалить гемангиому, которая, хотя и не вызывала дискомфорта, портила эстетичный вид в области груди. К слову сказать, сделать я это пыталась уже очень давно. Но все не хватало времени. Но, к счастью, мама моего мужа предложила посидеть с сыном, что дало мне возможность обратиться в поликлинику.

На приеме у хирурга я показала запланированное к удалению образование, и, заметив на моей руке родинку, врач по какой-то причине предложила избавить меня и от нее. Я не придала этому особого значения и, желая избежать повторного визита, охотно согласилась. Подумала, что врачу виднее – в конце концов, она профессионал, хотя до этого я не собиралась удалять эту родинку.

В назначенный день операция состоялась. Для тех, кто не в курсе: после удаления новообразований, будь то родинка или что-либо иное, материалы обязательно направляют на гистологическое исследование. Гистология – это методика анализа тканей, необходимая для определения доброкачественного или злокачественного характера образования.

Я знала, что когда хорошие результаты гистологии приходят, врачи обычно не звонят, не сообщая приятные новости. Значит, если звонка нет – все в порядке.

Мне же звонок поступил.

Это произошло 16 марта 2017 года, дата, которая прочно врезалась в мою память, ведь накануне, 15 марта, моему второму сыну исполнился год. Мы планировали отпраздновать этот важный момент с близкими 18 марта, но теперь всё изменилось.

На экране высветился городской номер, и уже это меня встревожило. В трубке раздался голос врача: – Маргарита Анатольевна, это ваш хирург. Пришли анализы, нам нужно встретиться и поговорить.

Всё.

В глазах словно потемнело. Слова врача звучали издалека, как будто эхом, а я не могла произнести ни звука.

Со слезами на глазах и дрожащими руками я позвонила маме мужа, попросила о помощи с маленьким сыном, чтобы съездить в больницу. Затем я перезвонила врачу и сообщила, когда смогу подъехать.

А дальше разразилась истерика. Я осознавала, что на приеме меня ожидает лишь горькая правда. Если мне звонят, значит, диагноз – онкология. Дикий страх охватил меня, сжимая изнутри. Мысли стремительно метались в голове: сколько мне осталось жить; как мои дети будут без мамы; что я не увижу, как они вырастают; что не смогу присутствовать на их свадьбах; что будет чувствовать Толя, близкие; что Арсений, наверное, даже и не вспомнит меня. Я сидела на полу и рыдала, жалея себя и своих родных, особенно детей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.