Полная версия:
Дни подснежника, или В поисках вечной весны
11
Прохладное солнечное утро на море – и снова ощущение, что впереди весь день, как в детстве…
В детстве категориями «вся жизнь» не мыслишь, живешь день за днем. Когда удалось вернуть свою жизнь себе, тоже живу день за днем. Но протекают они быстрее, будто скользят сквозь меня, как облака с гор сквозь город к побережью. Сегодня экватор нашей маленькой жизни у моря между снегом и летом. Теперь дни полетят еще быстрее. Согласно исследованиям, к середине жизни, с годами и накопленным прошлым, время начинает неумолимо ускоряться. Если вам три года, то год жизни – это ее треть, а как замедлить год, если он уже 1/47-я?
Я смотрю за горизонт и думаю об «Astoria Grande» у берегов Пифагора. Согласно его теореме, видимый горизонт можно рассчитать – и он неизменен: на открытой равнинной местности для человека среднего роста радиус области, охваченной видимым горизонтом, составляет примерно пять километров. Если я больше не расту, то как замедлить время? Пишут, новизна и неопределенность, ожидание и неприятности растягивают дни, но я не хочу ничего менять в своем сегодня, как и страдать от синдрома отложенной жизни. Может, поэтому я и пишу: записанное как бы проживается заново?
Книга года учит меня главному: если сразу не получается записать, всегда можно вернуться во вчерашний день – и переписать заново… А если наша жизнь – это память, и она избирательна, значит, любую несчастливую историю можно переписать в историю побед, которых не бывает без поражений, мол, «пусть все твои черные полосы станут взлетными!»
«Нет, я больше не редактирую свои тексты. Если все время переписывать прошлое, некогда будет писать будущее», – из переписки о романе «Белый город».
12
Сворачиваем в прошлое. У Беса кончились хрустики – собачье лакомство. Из лавки на Грибоедова тянет вверх, к перекрестку на Учительскую, нашу первую улицу Сочи. По ней в тревожном 2022-м спускались к морю с Лысой горы в нашу первую заветную зиму… Солнце струится сквозь гроздья винограда и белые колонны пансионата «Москва» – и вот уже та самая «калитка со львом», дом номер 27…
…В 2022 году Учительская лежала в руинах. Дороги перед началом курортного сезона перекладывали, дорожные рабочие карабкались от моря в горы. Пансионат «Москва» – на вид старинный замок в окружении пальм с уходящей в поднебесье лестницей и колоннадой – со всех сторон бережно укрыли мешками с песком, чтобы уберечь мраморные колонны истории от обрушений, пока бурами вскрывают и перекладывают асфальт. Всякий раз, проходя мимо, я видела Киевские памятники с фотографий первых дней… и Булгаковский музей, где в одной из комнат Лариосик отдыхал душой за кремовыми шторами[18]…
– Buongiorno! А вы всё гуляете, – насмешливо укоряет нас черноглазый рабочий, а голова – в белых перьях облаков лазурного неба с картин эпохи Возрождения… Идеальная фотография. И сиюминутная мысль о том, что слово «привет» в теперь уже международном городе Олимпиады можно выучить и на итальянском, и на всех языках мира внезапно срывается в пропасть чувства вины: где-то кто-то уже погиб, а мы идем к морю, каждый день – как на работу, потому что больше не знаем, куда идти, а идти надо, иначе можно сойти с ума…
Каждый день мы становимся ближе и выше. И шутки над нами с рыжим: «Чтоб я так жил!», пока переносила на руках коротколапого через очередной ров, казалось, не кончатся.
Но вот она – плитка ровными квадратами: сангиновые дни у нас под ногами.
… В тот год после снегопадов и штормов в Сочи зацвели магнолии и вишни. Деревья словно облиты цветами. Можно захлебнуться и утонуть в ароматах цветения. Или заснуть посреди рабочего дня. Наш черноглазый строитель мирно похрапывает на парапете. Я поднимаю с тротуара его бейсболку и кладу на глаза, чтобы солнце не слепило во сне. Он улыбается, не просыпаясь. Dolce far niente, вспоминается мне итальянский перевод его улыбки. Блаженство спасет мир.
…2023-й год:
– При-в-е-е-т! – выскакивает, как тень, из-за поворота и сгребает в охапку нашу семью. И мы все четверо врастаем друг в друга на мгновение, как вечная криптомерия…
– Это же вы плитку на Учительской в прошлом году укладывали! – догадывается муж.
– А вы по ней сейчас идете, хорошо же уложили? Рад, что вернулись. Очень-очень рад.
И мы. В Сочи – легко: курорт, расслабленный город фланеров. Здесь все ходят по набережной туда-сюда, улыбаются, едят мидии и днями напролет смотрят на море. Единственные новости – из Сочи.Today: в горах Красной поляны выпал снег, на побережье ожидается похолодание, нет ничего печальнее снега на цветах магнолий… Безвременье.
Подхожу к тому самому парапету, обвожу пальцами невидимую улыбку. Интересно, встретим ли мы мастера наших дорог в этом году, или в нем проснулась жажда к перемене мест?
Dolce far niente, dolce far niente – шепчу заклинание солнечных мгновений, чтобы запечатлеть навсегда…
13
Белые цапли сменили место обитания. Теперь они рыбачат на реке Сочи, близ парка Ривьера.
Смотрю на них и вспоминаю место, где увидела их так близко в городской среде впервые. Шварцвальд, река Альб. Мой первый литературный фестиваль в Германии.
Фахверковые домики в окружении дымчатых гор. И нескончаемый дождь. И дорожки от рыжих фонарей дрожат на мокром асфальте улицы, скрывающейся за поворотом. Я оглядываюсь через плечо – и вдруг сквозь чужое лицо проступает полузабытая цыганская мечта. В смущенной улыбке угадывается знакомый привкус счастья. Новый роман рождается в одно мгновение: «ты научил меня свободе поколения бесконечности».
Тот, что напомнил героя романа, жил этажом выше, и время мы зачастую проводили на балконах, глядя на дождь. Иногда к нам прилетали белые цапли…
Писателю позволено перепроживать свое прошлое на страницах романов. Снова и снова. Пока есть силы помнить, пока способна писать. Сублимация – основа любого творчества.
На прощание подарила открытку-перевертыш с цаплей: горизонтально – птица сидела рядом в кресле, вертикально – заглядывала на мой балкон с верхнего этажа. А он позже прислал мне фото: открытка с цаплей стала закладкой между страниц моей книги «Проникновение».
14
Всякий закат после экватора моей жизни у моря ностальгический. Меня учат испытывать благодарность, но я ощущаю лишь острую тоску по уходящему дню. Не верю, что благодарность за жизнь сможет остановить смерть.
Впитываю в себя вид на окрестности с моей крыши-террасы Карлсона: в пролете фавел солнце стремится быть поглощенным морем, светлая башня из стекла парит над городом. Там точно живет Художник. Уровня Микеланджело. Пусть сотворит Новый мир – без утрат.
Многие мои друзья мечтали о собственных светлых студиях, но писали на кухнях, в чуланах, на коленке в парке.
Кадр из прошлого: запихиваюсь в вагон метро по дороге на работу ранним утром, перед глазами на сидении – полицейский, чересчур красивый для своей унылой униформы, набрасывает портреты пассажиров в блокнот, ловит мой взгляд и улыбкой предлагает сесть на его место. А сам протискивается к выходу: смена – двенадцать часов патрулировать улицы под моросящим ледяным дождем. А мечтает писать картины в художественной мастерской, полной солнечного света и воздуха…
«В тоннеле … токийская электричка… включает прожектор.
Я тоже, уезжая осенним днем в темный, полный обмана город,
должен включить в своем сердце яркий-яркий фонарик…»[19]
А сегодня у меня есть солнечный шар – как Вселенский фонарь над изгибами крыш.
15
Субботний вечер. Сочинские девушки – густо накрашены, на тонких шпильках сворачивают на набережную. Вспоминаю себя: выросла в северном городке на берегу озера размером с море… И жизнь у нас тоже протекала на набережной. Большинство моих подруг вышли там замуж: ЗАГС был прямо на берегу с видом на синие волны.
С той лишь разницей, что парни нашей набережной были одни и те же, и потому мне с юных лет хотелось уехать куда подальше. А к сочинским девчонкам каждую неделю приезжают новые женихи на курорт…
– Дочь вышла замуж в Челябинск, – рассказывает Ирина, мой парикмахер, подрезаю у нее в салоне отросшие вихры после экватора у моря. – Прекрасная семья, любит ее… но ужасный климат! Мало того, что морозы под тридцать, так еще ядовитые испарения с химзаводов. Не знаю, что и делать. Внучку себе в Сочи отвоевала на зиму, там она вечно болеет…
Любовь зла. Так и вспомнила оды челябинских поэтов желтому туману и как таксист, узнав, что опаздываем на московский рейс, закатил глаза и его «в Москву!» прозвучало, как «в Рай!»
… Свою первую – взрослую любовь – я тоже встретила на набережной Сочи. В свой первый осенний отпуск, парня родом из Сургута.
От участи жены декабриста меня спасла мама. Помню, звонили из таксофона родителям, счастливые до невозможности, объявить о нашем решении…
– Приезжай домой за шубой, как ты в Сибирь поедешь в осеннем плащике? – возмутилась мама. – Сургут столь же далек от Сочи, как и от дома, невелик крюк, дома мы тебя оденем в дальний путь.
А дома меня ждало нераспечатанное письмо о заочном зачислении в Кембридж…
Но картину, которую я ему подарила перед расставанием, помню до сих пор: два силуэта, блуждающие за стеной тумана.
16
Ресторан в конце Вселенной[20] называем мы наш пит-стоп на кофе с видом на Ривьеру. Маленький кафе-бокс на пару чашек эспрессо с ванильным сиропом. В феврале мы тут одни торчали у порога невидимого за туманом берега зла.
А сегодня – жара и уши закладывает от рева моторов. Этот проезд от Морпорта – байкерский, и все они сегодня празднуют весну.
Девчонка в шапочке с розовыми ушками кролика и ламбадой из колонок трехколесного скутера уже дважды объезжает толпу в косухах: «Полетим в закат?»
– Сочинские байкеры, – усмехается муж, – где вымораживающий heavy metal?
Я думаю о том, что музыка, как и запах, способна отправить нас в путешествие во времени. Мое детство было пронизано ламбадой. Странно, что юные персонажи выбирают то же самое. Может, поколение X и Зумеры похожи в переосмыслении мира? Мы бунтовали против всевозможных правил, а они, гедонисты, попросту забили на них.
– Я назову наше кафе Краепад, в честь Терри Пратчетта.
Не то, чтобы я фанат его Плоского мира и читала все его книги. Но талант создавать миры и отстаивать свой у забвения внушает уважение[21]. Человек и есть память…
Я из тех людей, кто хочет продлить свои дни, необязательно физически (на моем веку медицина не шагнет так далеко, чтобы преодолеть запрограммированный предел в 120 лет или продлить среднюю статистику доживания до 90), я ищу способ растяжения восприятия. Время не линейно, и не циклично, оно – ощущение мгновений. Хочу найти алхимический способ проживать каждый день как маленькую вечность: когда для всех прошло несколько часов, а для тебя будто целый год сбылся или несколько лет…
…Наконец косуха решается поручить своего железного коня друзьям – и розовые ушки на трехколесном скутере мчат мрачного, но нестареющего рокера в закат.
17
Если читаете меня в самый промозглый и безнадежный день, я научу вас творить волшебство. В каждом городе есть аптека, на каждой аптеке горит яркий зеленый крест. Если долго (в течении минуты хотя бы) смотреть на фосфоресцирующие зеленые диоды, а потом резко развернуться на улицу – она будет цвета Волшебства. Все огни будут цвета заката. Так работает наше восприятие зрения. Впервые обнаружила этот эффект случайно, когда в снегопады и дожди февраля ждала мужа под аптекой, а теперь оторваться иногда не могу от этой радуги внезапного счастья.
18
Ветер уже напоён ароматами лавровишни. Сочи – берег лавровых, и цветут они – не надышаться!..
Шагаем по набережной, смотрю на фланеров у моря: они, как волны, сменяют друг друга. Счастливые и несчастливые. Кто-то нежится в январе будто в июле, а чей-то отпуск выпадает на снегопады, дожди и шторма. Гарантированное лето зимой достается тому, кто живет у моря в межсезонье и умеет ждать.
«Эти ясные синие дни,
созерцание и прозрения марта не для вас.
Они – награда для той,
кто сумела переплыть долгую вязкую зимнюю ночь,
ничего от себя в темноте не оставив,
и вернуться из мира теней,
и сохранить любовь».
Мои первые стихи в год надежды. Как я тогда боялась солнца! Но сила прячется в слабости, озарения настигают в тени, жить лучше в тайне. А лучшее решение – жить с миром наоборот: зима у моря, лето на севере.
В тот год я писала акварелью неумелые картины под великим названием «Времена возрождения». Двенадцать месяцев года в рисунках самых значимых деталей прожитых дней, и каждый был в цвете настроения месяца. Март был первой картиной, синего цвета. С тех пор я всегда смотрю в синеву моря или небес со знанием, которое постигла в те безбрежные дни. Красота вокруг нас возвращает нам целостность. Красота исцеляет. Помогает обрести мир в себе, а себя – в мире.
19
В свой первый 2000-й год в Сочи я жила на улице Роз. В центре города высилась главная на тот момент гостиница «Москва» (сейчас здание на реконструкции). От нее до улиц Морского порта и набережной ведет, наверное, и сейчас самый длинный подземный переход.
Сегодня там перегорела проводка, и вдоль всех стен по периметру горят свечи. Озаренный мистическим светом тоннель, переход от Москвы к морю. Мой Рубикон.
Как раньше я не поняла символизм своей судьбы? Я в Сочи не летала тогда, а ездила на поезде через Москву.
Переходный, обнуляющий всё и всех год, рубеж веков… Сочи, как шекспировские Монтекки и Капулетти, делят между собой два клана. Побережье принадлежит местным. Они курят «Золотую Яву» и ездят на черных «Волгах». Дендрарием заведуют серьезные ребята с Дальнего Востока в ярких спортивных костюмах. Они предпочитают иномарки и стомиллиметровые сигареты «Вирджиния».
Я счастлива. Устроилась референтом в порт. Сбылась мечта жить у моря.
– И что вас забросило на наш скудный юг с ваших северов длинного рубля? – спросил меня на собеседовании будущий начальник.
– Море.
Он снял очки и уставился в синюю даль за окнами:
– Каждый день море-море… одно и то же море.
Тот же сплин преследовал и моих друзей. Люди у моря, они смотрели вдаль – и не видели ее бесконечности. Помню, объясняла им свое происхождение: Карелия, русская Скандинавия, северо-запад России. Они смотрели в мои раскосые глаза, на финские письмена в старом паспорте – и мечтательно произносили: «Корея». Так и не поверили, что я из России. Обещали: «Приедем к тебе в гости». Наверное, загадочная, далекая Корея манила их к себе, как меня море. Человек вечно ищет что-то за горизонтом, кажется, только на другом берегу начнется новая счастливая жизнь. А она плещется под ногами. Мелеет и испаряется…
Уже через пару месяцев я вернулась домой – пришлось вернуться: жизнь в курортном городе раза в три превышала мою зарплату, у местных был хоть сад-огород, а у меня – только съемная квартира с ценой проживания на повышение, чем ближе к сезону, тем невыносимее… В общем, после Университета я переехала жить и работать в Москву. А Сочи отстроился высотками и стал южной бизнес-столицей уже после Олимпиады и после меня.
Город мечты не получилось взять наскоком, путь был извилист. Москва многому меня научила: офис за офисом, как «мои тюрьмы – мои университеты»[22], год за годом, навык за навыком приближали меня к свободе своего дела. Четвертый год зимуем у моря в Сочи, и город счастья уже родной…
Настоящая мечта непременно сбудется! Но позже и по-другому.
– Осторожнее! Смотри под ноги, – говорит в переходе свечей муж. – Здесь крутые ступеньки.
20
Море – дымчатый изумруд под пепельными облаками, похожими на крылья истлевшего ангела. Потемневшая от дождя галька. Мы одни сегодня на пляже. Лето последних дней превратило набережную в метро в час пик. Улыбаюсь мысли, что сегодня мне вернули февраль межсезонья и тишины, которого всегда чуточку не хватает.
– Вашей улыбкой можно тучи разгонять! – выпрыгивает на нас фотограф неожиданно, будто из-под земли. Ослепительный, как солнце, в куртке апельсинового цвета.
Что ж, в безлюдном, покинутом всеми мире будем светить друг другу.
21
День Поэзии на побережье пасмурный. А значит – без теней. Есть такое понятие – «художник-тень», когда ты по каким-то причинам не можешь реализовать свой талант, но и сферу творчества покинуть не в состоянии. Литература – это моя жизнь. Я пишу и читаю, и только посредством слова жива и воспринимаю жизнь…
Сажусь у стены на пляже Сизифа – штормовые волны подпирают, и взглядом ищу «Глаз Кита». Тщетно, конечно…
В солнечные дни января, когда гадала на воске, море подарило мне талисман судьбы. Гладкий камень, по форме напоминающий тело кита, с глубоким отверстием. Заглянула: там, внутри, ракушка и, если переворачивать камень, створка открывается-закрывается и будто моргает – живой глаз. Как такое чудо смогла сотворить природа?!
– Это ваш мячик? – прозвучало сквозь грохот волн.
…Мы встретились в 2022-м. Я сидела у стены и думала о том, что любая власть – как штормовая волна, которая несется прямо на тебя, неотвратимая абстрактная разрушительная сила, нет, ее не удержать ни голосом, ни руками, ни молитвой. Мы тогда впервые заняли его писательское место у стены. Обычно мы с таксом в мячик играем у самой воды, но пляж был во власти моря. В солнечные дни видела его краем глаза: всегда в черном, писал что-то в блокноте, как неудержимый. Я ему даже завидовала: в моем блокноте рисунки чаек уступали место начертанию отчаянных планов по спасению международных проектов, а опубликованных рецензий на чужие книги написано на трехтомник собраний сочинений какого-нибудь древнего классика… Но это же не свое! Чужие двадцатые не породили во мне ни строчки. А он пишет и пишет, с такой скоростью пишут только стихи…
– Спасибо, – говорю и забираю мячик. – Нам некуда сегодня было присесть, скоро уйдем.
– Наоборот, я хотел поговорить, мне так одиноко…
Его профиль на фоне моря чем-то напоминает Байрона на черно-белых портретах.
…С тех пор так или иначе каждый год встречаемся – и по очереди кидаем таксу мячик в волну:
– Как думаете, когда наступит мир?
– Мир амбивалентен и стремится к энтропии. Саморазрушение – наше все.
– Легче пережить отчаяние, чем надежду…
И только Бес из года в год радостно прыгает и лает «еще-еще!» – и отважно несется за своим мячиком в штормовую волну, как маленький вечный двигатель.
«Глаз Кита» я забыла на январском пляже. А после стольких штормов он уже давно на дне моря. Вывод: никогда не отвлекайтесь от красоты, даже на разговоры о смысле жизни.
22
Годовщина теракта в «Крокус Сити-Холл». И снова море цветов и свечи на плакатах…
Помню, Эвелина звонит – и плачет, не может остановиться, объяснить толком, что случилось. Она живет в Красногорске, через мост от трагедии. Я включаю телевизор: стрельба по людям на концерте, взрыв, пожар, больше сотни погибших, будет больше, завалы еще не разобраны, рухнула крыша…
Наутро в Сочи на каждом перекрестке вновь зажгутся свечи на черном фоне плакатов «Скорбим», возникнет гора плюшевых мишек и кукол у эстампа «Москва» на площади центрального вокзала.
Я снова оказываюсь в своем 2002-м. Теракт на Дубровке[23]. Помню, как покупала билет на «Норд-Ост», на вторник, 22 октября (в этот же день выйду замуж, два года спустя). В понедельник был выходной, а со среды билеты дороже. Помню, как в лужах ломался первый тонкий лед под каблуками, когда шла до метро, а над головой кружились еще осенние листья, как танцевала на льду под финальную песню, звучащую в мыслях, в темном переулке, где никто не увидит… – будто на грани сотни смертей после… И еще у них там был корабль, взлетающий в небо прямо со сцены, как в наше будущее…
– У тебя талант балансировать на краю, – говорит муж.
На слове «край» в памяти вечно теперь всплывает навязчивой рифмой девиз 2020-х: «мир никогда не будет прежним».
…Тоненький перезвон колокольчиков в свете заходящего солнца – и розовые облака миндаля. Помню, как стрижи и ласточки резали небо, как торт, на тысячи мелких кусочков и раскачивались на проводах, будто на качелях, натянутых над проулком горной деревушки, где облако в форме ангела простерло надо мной длань накануне некрологов нового десятилетия…
23
Каждые выходные мы идем вдоль гостиницы «Приморская». Сейчас там стройка мегаполиса, которому позавидует Moscow City.
– Если откроют границы, все полетят на Средиземное море, и эти гиганты разорятся…
– Давай не будем загадывать, кто куда полетит… В двадцатые это непредсказуемо.
На плакатах строительных загородок Приморского парка обещают сохранить хотя бы «привратный» облик с колоннами и стеклянным куполом, как мечтается, глядя на старые фото в сепии, размываемые дождем…
Никогда не забуду, как писала из красного холла под куполом: не было тогда wi-fi в номерах и мобильного интернета, выход в сеть заказывали на стойке гостиницы и рассаживались по кругу, как в кафе или ресторане. Невиданная сейчас роскошь быть ближе даже в своих мирах.
Я писала о море, а моя лента в Живом журнале была окрашена кровью. 2010-й, на Лубянке гремят взрывы терактов[24], и многие близкие пишут мне рассветное смс с просьбой ответить, что жива. Я работала у метро Лубянка и могла бы погибнуть в то самое утро по дороге на работу, но … проспала ответы на смс в Сочи. При смене руководства посчастливилось выпросить отпуск в марте – аж на три недели тишины у моря.
Таксист в аэропорту присел от тяжести моего первого дорожного ноутбука: поставила Word на старый игровой монстр мужа и увезла с собой, чтобы писать у моря…
– Ох, и ноутбук у вас! Вы – писатель?
– Даже не знаю.
– Значит, писатель. Только у писателей мысли такие тяжелые. Сюда много ваших приезжает творческий кризис морем излечивать. И все отвечают именно так. Я раньше художником был. Море писал маслом. Хотел стать вторым Айвазовским. А сейчас у меня свой таксопарк на пять машин. И знаете что, это гораздо полезнее всех этих споров со временем… А что вы пишете?
– Мистерию[25].
– Боюсь, роман у вас здесь уйдет далеко от первоначального замысла. Смотрите, какая погода солнечная!
Первое впечатление: синее-синее море и у самого берега – остов ржавого корабля. Странное сочетание, как горизонт событий…
24
Бесу моря не хватило, но увидев, как серьезно я втыкаю шнур телефона в ноутбук, вздохнул и тихонько улегся у ног. Понедельник – день тяжелый…
Стадии взросления собаки: сначала осознает, что еда не растет, не рождается в холодильнике, и за ней нужно идти в магазин. А потом – что в магазине нужно платить. Однажды показала ему, как расплачиваюсь за хрустики с телефона – и он все понял! Наверное, думает, что на охоту я хожу в иной мир по ту сторону экрана. Но как только постиг философию творчества еды, перестал мешать работать и заступил на должность директора по вдохновению.
Помню, как лихо писали с ним рецензии на книги в пандемию, в первый год его жизни. Пишу абзац, подбегает такс и тянет за носок, отрывая меня от стола и упорно подкатывая мое кресло на колесиках к двери. Я все это время повторяю вслух недописанные строчки, чтобы не вылетели из головы по дороге…
«Счастливые люди любят понедельники», – писала когда-то. В декабре моему маленькому агентству исполнится десять лет, надо бы отпраздновать. Подарю ему мягкую игрушку, как самому успешному сотруднику.
… Два часа ночи, тропическая тьма – влажная, дикая, ароматная – охватывает, овеивает со всех сторон. Силуэты исполинских деревьев. И пронзительные вопли павлинов. Мы близ Дендрария живем, а у павлинов – время весенних песен.
Представляю, что не на своей крыше-террасе Карлсона сижу, а на горе Мезозоя, слушая перекличку динозавров…
И от любимой работы, бывает, устаешь, если в две смены пахать, пусть и с перерывами на прогулки вдоль моря. И хочется в джунгли…
25
25 марта в России отмечается день рождения почтовой открытки, считается, что именно в этот день первая открытка появилась в 1872 году в нашей стране.
Мой первый авторский проект, объездивший со мной немало международных фестивалей и разлетевшийся посланиями по разным городам и странам назывался «Книга ветра: истории на почтовых открытках»[26]. Фотографировала счастливые мгновения в путешествиях и придумывала под них маленькие притчи, истории, пожелания. А потом создала набор открыток, которые можно отправить по почте близкому дальнему.
Вместо эпиграфа: «Ветер снует повсюду, проникая в дома через открытые форточки, окна и двери. Подслушивает самые заветные мысли, волшебные сны, украдкой запоминает слова песен. И улетает прочь. А следующей ночью он уже нашептывает твои тайны кому-то другому. Так и случается, что очень часто два незнакомых человека на разных концах Земли вдруг думают об одном и том же. И каждый считает себя сочинителем».
