Уличный классик, или Записки на коленке. Нон-фикшен 88%

Я пытаюсь узреть параллель между корридой – боем тореро с быком и с поединком Тесея с минотавром. В этом, безусловно, что-то есть, только на троне Аполлона в Амиклах Тесей ведет человекобыка живым, а в известном мифе убивает с помощью острого меча, дарованного ему Ариадной. Коррида также знает ритуал, где быку дается шанс «Прощения», но это редкое событие и в основном хвост, los cojones9 и мясо поверженного быка оказывается на праздничном столе у гостей. Таковы вековые традиции иберов, где роль жреца исполняет матадор, а в роли богов предстает знать того или иного столетия.

Буквально вчера погиб тореро (в российской прессе пишут «тореадор», но такого слова в испанском языке нет, его придумали французы). Жертва разорвала жреца. Такого не случалось последние тридцать лет. Виктор Баррио из Теруэля погиб, погиб в открытом бою.

О чем думает сейчас наследница легендарной Пахуэлеры, открывая шкаф и доставая из него свой великолепный «костюм огней», в котором ей предстоит сразиться с быком-убийцей; о чем думают ее братья по оружию, готовясь к своему очередному ристалищу? Прошло время корриды, когда она захватывала дух и вдохновляла сердца, или оно никогда не пройдет?

10.07.2016.

Малагенья

Судьба зачем-то занесла меня в Малагу. После того, как у меня произошла стычка с африканцем, наглое поведение которого требовало адекватного ответа, администрация решила выслать меня из Кантабрии. И хотя по инициативе противника состоялось примирение, меня, в конце концов, сослали на юг, с атлантических берегов на средиземноморское побережье. Можно было счесть это за варварство, столь резкие климатические передряги в разгар лютой испанской зимы, но я воспринял происходящее как должное, и покорился судьбе, отправившись в очередное непредвиденное странствие на край света.

Тогда я только постигал испанский язык и поджидавший меня на улицах, в магазинах, бюро (и в прочих местах, где превалировало местное население) андалузский диалект ещё не пугал меня своим грубым отличием от кастельяно.

По крайней мере, я всегда мог объяснить необходимое на пальцах, несмотря на то, что в тот самый момент пальцы одной из моих рук были наглухо загипсованы после их контакта с почти что каменной головой усмирённого мной накануне африканского бузотёра. Оставалась вторая рука, с помощью которой жестами, дополнявшими обрывочные фразы из моего скудного испанского лексикона, я отыскал нужный мне адрес и квартиру, где я должен был поселиться на неопределённое время, пока новые обстоятельства не заставят меня сняться с якоря и устремиться дальше в поисках иной жизни.

По новому адресу меня встретили довольно радушно. На пороге стояла и улыбалась открытой, белозубой улыбкой молодая женщина берберского происхождения. Следом подтянулись остальные обитатели радушной квартиры. Хотя жильцы коммуналки были все иностранцами, людьми разных культур и национальностей, напряг и проблем у меня ни с кем не возникло ни до, ни после. Проблема пришла с той стороны, откуда я её не ждал. Но об этом чуть позже.

После сырых, ветряных берегов Кантабрии, я оказался в городе, где на улицах росли оранжевые-преоранжевые апельсины, где скутеры сновали по дорогам посреди зимы, а море никогда не становилось по-настоящему холодным. И всё же не для того я прибыл в провинциальную, в сравнении с Мадридом и с той же Севильей, Малагу, чтобы убедиться в этих, безусловно, удивительных, но не столь важных для меня на тот момент, фактах. Смысл, я подозревал, состоял немного в другом.

Уткнувшись однажды в косяк дома, где когда-то жил один из самых необычных современных художников, чья «Девочка на шаре», висевшая в комнате старшей сестры, с детства завораживала мой взгляд, и, чья ужасная, доставляющая чуть ли не физическую боль «Герника» (Guernica), поражала моё воображение уже во взрослом возрасте, – я понял, нет ничего, что выходило бы за рамки текущей, условной «игры в бисер», начатой мной задолго до моего посещения Малаги. Как некогда в городе Моцарта, проходя взятые на себя испытания, идя по следам Зальцбургского быка, поселившегося на вершине старинного Замка, – я нанизывал невидимый бисер событий на тонкую нить жизненных обстоятельств – здесь. Впервые здесь я погрузился в медитативное состояние. Сидя на берегу и, глядя в безмятежную морскую даль, я испытал чувство, сравнимое с ощущением единства мироздания вокруг и в глубине моего сознания. Нечто подобное ощущается после выпитой порции алкоголя, но только в трезвом состоянии это чувство длится намного дольше и лишено иллюзорности, опустошающей изнутри. Не скажу, что часто, но подобные «иллюзорные приобщения к мирозданию» у меня время от времени случались, благодаря чему я мог оценить оба состояния, вернее отличить оригинал от нетрезвой копии.

Но всё это было прелюдией к главному акту малагийской пьесы. Приближалось Рождество – Navidad по-испански. Следом Новый год. А между ними затесался старинный народный праздник Вердиалес, точнее цепь праздников, происхождение которых связано с сельским фольклором, в недрах которого зародилось древнее испанское фанданго. А вообще вердиалес («verdiales»») это один из сортов оливок, сбор которых сопровождался танцами, в том числе любовными, когда парни с помощью них ухаживали за понравившимися им девушками-крестьянками. Со временем импровизированные концерты превратились в народное искусство. Сегодня малагское фламенко является одним из самых известных в мире. Облечённое в форму фламенко малагское фанданго, можно назвать истинно народным видом музыкально-танцевального искусства, корни которого уходят в глубокую древность Иберийского полуострова.

В довершении ко всем праздничным событиям пятого января начиналось празднование Богоявления (Epifanía del Señor) или День Королей Магов (Festividad de los Reyes Magos), праздник, связанный с приходом волхвов в Святую Землю.

Все эти красоты человеческого духа, наполняющие своим содержанием искусные формы традиции, пронизанные живым светом религиозных праздников, красочные шествия, уличные танцы, окутанные таинственным ореолом процессии, всё это выплеснулось в сжатый период времени на улицы портового города. И я сам того не ведая, оказался на пути этих мощных потоков, границы пересечения которых были границами иных реальностей, тесно связанных между собой. Прежде в этой жизни подобного я никогда не видел и даже не ожидал увидеть, оказавшись невольным свидетелем происходящего. Нет, конечно, крупные шествия и парады, в которых я принимал участие, в моей жизни были – это Первомай, седьмое ноября, военно-морской парад девятого мая, да и ещё демонстрация против войны в Ираке, проходившая в Вене в 2003 году. Ну и, конечно же, зальцбургские праздники, особенно Сильвестер, во время которого мы умудрились израсходовать целый ящик сигнальных ракет, выпущенных во время празднования над водами Зальцаха. Но такого многослойного действа, наполненного мистическим, как сейчас кажется, смыслом, видеть мне не доводилось. Безусловно, во многих случаях традиция давно уже подчинила себе мистерию праздников, заключив её во всевозможные формы, но и сквозь них пробивались высочайшие звуки саэты, расплавляя золото сердца и, извлекая из души смирну смирения для непокорной плоти, преображаемой благотворными фимиамами духа. Саэта из уст, из неизмеримой глубины души прекрасной Дианы Наварро вводила в транс слушателя, доводя сердце до экстатического восторга. Паралитургическая песнь творцов саэты наполняла душу вибрациями огненных звуков, вырывающихся из поющих кристаллов невидимых эфирных миров.

В День Королей Магов в Испании принято дарить подарки. Таким образом, родители поощряют хорошие деяния своих детей, совершённые ими в течении года. Не знаю в качестве подарка или наказания, я получил в нагрузку от судьбы отношения с Ясминой, той самой молодой, белозубой берберкой, очаровавшей меня в самом начале своим радушием. Но послевкусие встречи с Малагой получило дополнительные оттенки, как весьма приятные, так и отравленные ядом, учащавшихся с каждым разом наших с Ясминой, ссор. Попытки обрести совместное счастье вдали от города нашего с ней знакомства, за Пиренейским полуостровом, в холодной французской глубинке, где в скором времени у меня появилась работа, не принесли успеха. Пребывая в своём привычном полусомнамбулическом состоянии, из-за употребляемых ею медицинских средств, прописанных доктором в связи с преследовавшей её депрессией, Ясмина была ещё более-менее сносной, так как большую часть времени спала. Но стоило действию таблеток снизиться, как начинались сложности. Pastillas, pastillas! – то и дело слышал я от неё. Вычищая ненавистные «авгиевы конюшни», то есть, занимаясь благородным физическим трудом, я усталый до изнеможения вынужден был слушать её нескончаемые жалобы о том, что зря она покинула тёплую Малагу и переехала в сырую, негостеприимную Францию, что она устала и что ей всё надоело. В результате, осознав то, что наши пути ведут нас в совершенно разные стороны, мы, преодолев перевал д'Энвалира, наконец-таки, расстались. Покончив с благородным трудом, и, сбросив якорь, висевший на мне в виде Ясмины и неумолимо тянувший меня на дно, я, необременённый более ничем, отправился в Валенсию, ставшей для меня местом обновления, куда я возвращался после длительных поездок по Испании и откуда уезжал в новые места. В Малагу же я не вернулся, вернее, вернулся, но ненадолго, чтобы повидать одного близкого мне на тот момент человека. Нет не Ясмину, но тоже женщину…

Да, Малага открыла мне очень много за столь короткий срок свидания с ней. И потому Малагу я сравниваю с прекрасной благородной женщиной, идущей в пышном летнем платье в широкополой соломенной шляпе по светлым улочкам мимо апельсиновых деревьев, мимо парков и аллей вдоль берега моря. Её имя так и звучит в моих ушах – Малагенья!…

2017

Фламенкерия

Я сидел за столиком и ждал её. Сегодня она не сядет рядом, сегодня её плечо не будет жечь моё плечо, а её дыхание не будет доноситься до меня подобно жаркому летнему ветерку, ласкающему ветви молодого клёна. Сегодня она будет танцевать на сцене. Будет гореть, чёрно-красным пламенем извиваясь в ритмах живой музыки.

Тьенто10 – вздрогнула гитара, сорвался слабый стон из уст кантаора11. Послышалось многозвучное сапатеадо12. Кахон13, а за ним десятки пар ладоней взорвали тишину зала. Она появилась на сцене внезапно, я даже не успел заметить откуда, как будто явилась из внутреннего пространства таблао14. Раскрываясь диким лотосом, она раскинула в стороны свои длинные, гибкие руки, продолжая безудержное, грациозное раскрытие вовне. Пол вздрогнул под ней, отзываясь сухим треском на её поступь.

– Бамо, Бамос, токаоры15! Пусть звучат гитары ваши,

И трещат кастаньюэлас16 громче грома преисподней!

Канта, канта, кантаоры17! Собирайте души наши

И бросайте их под ноги байлаоры-фламенкерьи18!

Дух полёта! Дух свободы

В танце пламенном…

Кариньо!…

Пасеос, флорео, арабески19 смешались в многострунном звучании андалузских гитар. Эмбра в руке Кариньо, словно пахаро карпинтеро20 отбивала ритмичную дробь воинственной самки, но мачо в другой руке, не оставлял её соло и бился в такт ей.

Треке-таке-теке! – спорили между собой кастаньеты, влюблённые и вечно разлучённые мачо и эмбра21.

Тако-таконео! – отстукивали каблуки туфель.

Солео22 неожиданно прервалось. Провал в бездну тишины… И переход-начало в фанданго.

– Странно, – подумалось мне.

– Фуего сальвахе23! – Проорал один со сцены на всё кольмао24.

– Буенооо! Бенга я25! – Начиналось халео26.

Кариньо запела. Её канте-айре27, заворожив меня однажды, околдовывало меня и теперь. Мне хотелось ворваться в этот момент на сцену и, встав лицом к лицу с ней, взметнуть над ней руки-крылья, взрывая суэльо28 ударами ног.

Но я предпочёл растворить внезапно охватившую меня страсть в терпком альмерийском вине, багровевшем в прозрачном бокале. Мне удалось укротить порыв. Но укротить желание видеть танцующую Кариньо, я не мог. Она всё больше притягивала мой взор. Её дуэнде29 владело мной. Мои руки сами отправляли ей вдохновенные питос30, выражавшие мою уверенность… – только в чём она была, я не знал, как и не знал я, чем закончится этот танец. Неизвестность, таинственность мистического действа, каким было её фламенко, изливавшего душевную страсть его исполнявших, томило меня не меньше моих новых чувств к Кариньо…

9 апреля 2012

Испанцы испанцам рознь

Как-то по телевидению показывали передачу о Каталонии. Журналист упомянул о гордости каталонцев, их взаимоотношениях с испанцами. Вспомнился случай: поднимались с коллегой (с Кавказа) в лифте отеля Бенидорма (в народе мини Нью-Йорк, расположился между Валенсеий и Барселоной), где я отдыхал после спортивных трудов в Мадриде. На одном из этажей в лифт зашли двое молодых людей лет тридцати. Они поздоровались по-испански, а здороваться даже с незнакомыми людьми, как впрочем и прощаться, в Европе принято в отличии от России. С нетерпением ожидая своего выхода, они о чём-то заговорщически перешёптывались. Когда лифт остановился, оба в один голос бросили нам: «Adeu!» (Adios по-каталонски) и с торжествующим смехом выскочили из лифта. Что это было? – сначала не поняли мы. Затем догадались, что они таким образом «умыли» нас – «испанцев». Знали бы они, что мы из России.

За Мадрид или за Барселону?

Противостояние между Барселоной и Мадридом носит, вероятно, непримиримый характер. Причем, Мадрид это не только столица и коммунидад, Мадрид в неразрывной связи со своей культовой футбольной командой «Реал» – это и Андалусия, и Кастилья де Леон, и Кантабрия, и многие другие регионы Испании. И футбол это лакмусовая бумажка здесь.

Как-то раз, когда я ещё не переехал в Мадрид и находился в Андалусии, мои знакомые испанцы, собиравшиеся смотреть главную футбольную дуэль года, в ожидании этого сумасшедшего для них события (а я с футболом на тот момент уже почти завязал), спросили меня:

– Ты за кого, за Реал или Барселону? – причем звучало это так, как будто любой, кто находился на испанской земле, обязан был определиться с выбором в ту или другую сторону.

Лукаво поглядывая на меня, с азартным видом они ожидали от меня ответа.

– За Валенсию! – парировал я и рассмеялся.

«Вот умыл!» – и без очков читалось в их глазах.

Я объяснил, почему я назвал Валенсию; ведь я там жил и приехал оттуда, а это был, о, какой веский аргумент.

Посмеявшись, мы разошлись. Я пошел смотреть бокс. Бокс вместо корриды, ежедневно транслируемой по ТВ. Уже позже, живя в Мадриде, я познакомился с одним известным российским футболистом, на тот момент являвшимся тренером молодёжки «Реала». Но на футбол, на Сантьяго Бернабеу я так и не поехал, хотя много раз проезжал мимо знаменитого стадиона. Мне вполне хватало моих тренировок по боксу, а также занятий по футболу с детской командой, которую я с удовольствием тренировал некоторое время по просьбе друзей.

Вспомнился мне этот случай в связи с событиями в Каталонии и конфликтом между Мадридом и Барселоной, которому я (хотя я и был когда-то за Валенсию), совсем не рад.

Ещё менее радостно, когда звучат обвинения в сторону России, будто бы Россия заинтересована в расколе Испании. Вряд ли.

Однако, по мнению американских конгрессменов, это именно Россия «разделяла» Испанию.

Что можно ответить на это? Только в подобном ключе:

Кто Гибралтар к своим рукам прибрал,Тот и на «путч димона» вдохновлял…(…Но сдав Сорайе каталонский трон,В Брюсселе скрылся Пучдемон).

Так что определись там сами, за кого вы – за Мадрид или Барселону, за Короля или за Пучдемона! Если, конечно, вы не за Валенсию или, вообще, не за Гибралтар…

2017

Турист и странник

Сложилось так, что, живя в Зальцбурге, я выступал одно время за местный боксёрский клуб. По пути в зал, куда я ходил готовиться к турнирам, я успевал обойти чуть ли не весь Старый Город. Старый Город – это сердце Зальцбурга, его сокровенная история и скрытая мистерия. Ежедневно пересекая Getreidegasse, на которой расположен дом Моцарта, я наблюдал толпы туристов, толпившихся у окон знаменитой квартиры, втайне завидуя им. Слушая музыку Амадея, разносившуюся вокруг, прислушиваясь к течению Зальцаха, я шёл дальше по своим ничем неприметным делам, видя вновь похожие друг на друга толпы туристов. В другие дни, я шёл мимо Зальцбургского ландестеатра (Das Salzburger Landestheater), Оркестерхауза, Уличного театра и снова встречал толпы туристов, которые, несомненно, лучше меня и подчас лучше местных жителей знали здешние культовые места и достопримечательности.

В то время, как группы туристов неспешным шагом, а чаще на фуникулёре за каких-то пару минут поднимались на знаменитый Hohensalzburg – замок на горе Фестунгберг, откуда открывается великолепный вид на город, где прогуливался сам гениальный композитор и где ныне дают концерты его произведений, – я каждое утро «бегом-марш» взбирался по лестницам, ведущим к замку, пробегал несколько восходящих кругов внутри территории, и, добегая до ворот башни, возвращался домой.

Я шёл ночью, шёл ранним утром, шёл палящим днём, слыша мелодии Моцарта, слыша многоголосый рёв «Зальцбургского быка» – живущего на обжитой мною горе Фестунгберг. («Зальцбургский бык» – знаменитый старинный орган, расположенный в башне дворца).

Теперь думаю, может, поэтому некоторые мои спортивные медали, позвякивая в углу, иногда ассоциируются у меня с музыкой Моцарта?!

Но я хочу сказать другое. Чем, всё же, отличается странник от туриста? Может ли странник завидовать туристу и почему турист чаще состоит в компании, а странник всегда одинок? Турист всегда знает, куда он едет, что ему посмотреть, где поесть, где поспать, в какой позе лучше сфотографироваться, где выложить свои фотографии, каким именно текстом снабдить их. И в этом смысле турист идеален. И стоит учиться его педантичности.

Странник… Я уже как-то писал:

«Надо жить ощущением Дороги. Когда это чувство притупляется, теряешь чувство пространства и гибкости времени, которое ты сам можешь ускорять, замедлять и трансформировать в вечные мгновения…

Если путник идёт к намеченной цели, выполняя, так называемую, прямую своего маршрута, то странник пресекает пространство в различных плоскостях; его геометрия пути сложнее и основывается больше на внутренних порывах и жажде странствия. Путник руководствуется логическими соображениями, влиянием цели, которую он должен достичь. Пример странника – это вагант, странствующий поэт, бард. К этой же категории можно отнести и странствующего рыцаря. Путник – это паломник, пилигрим, идущий к святой или иной цели. Эти два типа являются высшими состояниями идущего по Пути…»

На самом деле тема странничества бесконечна, как Путь, который есть у всех от начала творения. Не творения плотского, а сотворения духа…

К сожалению, не имею возможности снабдить свой текст замечательным фото тех лет, так как было тогда не до фотографирования. Да, и должен ли был ein Wanderer записывать на плёнку и на цифру события жизни?!

2017

В Бремене – Бременские Музыканты

Как-то в Германии случилось у меня совершенно неожиданное путешествие или очередное совершенно неожиданное путешествие. Абсолютно не планируя того заранее, я с парой товарищей отправился в Бремен, вернее этот город стал транзитом на пути в другой город, в какой именно уже и не помню. Что я хотел там найти я тоже уже, честно говоря, подзабыл, зато помню, как совершенно случайно, мимоходом мы оказались на какой-то площади, где стоял монумент Бременским музыкантам, сделанный, если я не ошибаюсь, из бронзы, с характерными потертостями на лапах и прочих частях тел бродячих вагантов, располагавшихся в пределах досягаемости пальцев рук охотников за удачей.

– Смотрите! – обратился я к своим попутчикам, желая привлечь их внимание. – Бременские музыканты! Нам любые дороги дороги! – последняя фраза прозвучала как некий пароль.

– Ну, мы же в Бремене, – равнодушно отозвался один из них; другой так вообще ничего не понял.

Ну да, Бремен – Бременские музыканты, логично, – подумал я. – И в то же время алогично. Это же случай один на миллион – оказаться случайно в Бремене, да еще и нос к носу с любимыми с детства Бременскими музыкантами!

Вы тоже скажете, ну и что, что здесь такого – это же Бремен, значит должны быть где-то тут и «бременские музыканты», и не такое бывает в дороге.

Согласен, и не такое…

2017

Голодный мим

Прогуливаясь как-то вечером по Вене, я вышел на Штефан-платц, знаменитую площадь, в центре которой высится старинный готический собор XII века Штефансдом. Как всегда площадь была полна туристами и артистами, развлекающими их и зарабатывающими на них же всевозможными способами. Особенно мне запомнились (в дальнейшем я их встречал по всей Европе) превратившиеся в неподвижные изваяния фигуры: бродячего скрипача, пёстрого клоуна в рваных ботинках, феи о двух нейлоновых крыльях на алюминиевых каркасах. Проходя мимо такой живой скульптуры какого-то литературного героя, волосы которого были покрыты серебряным тальком, а из рукав торчали длинное гусиное перо и пергамент фантастических размеров, я вдруг заметил, что он ожил, шевельнул ресницами, открыл глаза и замахал руками, пытаясь произвести впечатление на столпившихся вокруг него детей. Но больше всего, мне кажется, он произвёл впечатление на меня: круглыми минутами стоять, как истукан, чтобы в один момент выйти из артистической летаргии и пополнить свою копилку очередной порцией новых европейских монет… Это надо уметь!

Но разве только это движет артистами неподвижной и оживающей внезапно пантомимы?! Скорее всего – это их призвание, образ жизни, но никак не средство заработка. Так наивно полагал я, проходя мимо разукрашенного лицедея, то ли в маске Пьеро, то ли какого-то другого мима.

«Эх, – подумал я, – жаль, что в кармане лишь итальянские лиры, скоропостижно вышедшие из обращения. Хотя, какая разница, главное, чтобы к ногам артиста летели не тухлые яйца и гнилые помидоры, а там и лиры сойдут. Всё ж это символический акт, и актёрам-европейцам не суть важно, что им там положили в шляпу, главное – эмоции…»

– Дам-ка я тебе лир, Пьеро, – сказал я вслух и бросил в копилку мастера монеты.

Внезапно из глубины позолоченной маски раздался приглушённый трубный возглас на чистом русском языке:

– А зачем мне лиры, я целый день стою здесь, как истукан, зачем мне лиры? Я тож кушать хочу.

Маска смотрела на меня, как-то криво улыбаясь, а изнутри неё вырывался этот страдальческий возглас души голодного и уставшего артиста. Я был ошарашен.

«Tut mir leid!» (Мне жаль! – нем.), – хотел было ответить я, но подавив растерянность, произнёс грубоватым голосом Арлекино:

– Ничего, в хозяйстве пригодится, бери, что есть, другого нет.

Содрогаясь от нахлынувшего на меня немого смеха, я пошёл дальше, вдыхая аромат печёного хлеба и сдобной выпечки, доносившийся из булочных. К сожалению, ни евро, ни лир у меня больше не было, чтобы утолить собственный голод.

Я шёл, а в ушах гудел голос маски…

2011

Хождение в городе Метрограде

Хотя вы и привыкли ездить на машине, передвигаться на городском транспорте, ходить пешком, метро остаётся тем тоннелем, миновать который невозможно. Так или иначе, в один прекрасный день вы окажетесь под землёй, в недрах московского метрополитена, если вы, конечно, в Москве. И хорошо, если вам посчастливиться проехаться в поезде-галерее, в самом настоящем музее на колесах. Вагоны поезда увешены произведениями мастеров 19-го века, картинами художников-авангардистов и прочими работами неизвестных мне авторов. Ехать в таком поезде не совсем обычное дело. Атмосфера побуждает к творческому осмыслению информации. Настроение людей тоже меняется, лица преображаются, глаза из унылого омута погружаются в синеву картинных пейзажей, в реалистичность портретных образов, в предметную суету натюрмортных зарисовок.

Удивительно, несмотря на контраст эпох на портретах и в действительности, попадаются живые персонажи, едва отличимые от людей, изображённых на холсте; вот рядом с изображением студента девятнадцатого века стоит молодой человек практически аналогичной внешности, будто он, а никто другой сотни лет назад, явился прототипом воплощённого художником образа. Это совпадение меня очень удивило.

Но каких поездов в многомерном, разветвлённом во все стороны города тоннеле, немного. Ехать в обычном вагоне куда привычней. В одном из таких вагонов далекого уже пролетарского прошлого – я стал участником занимательной беседы с замечательным представителем трудового класса. Стоило мне только заглянуть внутрь газетного чтива в руках этого пассажира, одетого в камуфляж и дачные сапоги (эдакий пролетариат двадцать первого столетия), как я услышал: