скачать книгу бесплатно
Эзер назвал нашу фамилию. Почему? И при чём тут папа? Я водила руками по стенам, прикладывалась ухом к бронированной двери, дважды обежала лабиринты коридоров вокруг комнаты, в которой кричали. Но проклятые арии и фуги перебивали разговор. Из-за угла вывернули двое патрульных.
– Гражданским сказано сидеть по жилблокам! – старший оттеснил меня подальше от двери. – Шляться запрещено до рассвета.
– Меня вызвал эвакуратор Гу. Иду в мастерскую.
Враньё далось легко. К тому же напарник меня узнал:
– Это любимица майорши, ну, та, которая чинила хват.
– Ладно, проводи. Как закончит, запри в бойлерной, и чтоб не отсвечивала тут.
К счастью, Гу не оказалось в мастерской. Рядом с компьютером лежал мой плеер. За несколько вечеров здесь я почти довела его до ума, а раз так, пусть послужит разведке. Я вставила штекер наушника в гнездо микрофона. С накладки наушников пришлось соскрести пластик, чтобы повысить чувствительность мембраны диафрагмы. Патрульный всё это время скучал у порога.
– А что, тот эзер из корабля, он мертвый был? – спросила как бы между прочим.
– Тебе-то чего? – напрягся солдат.
– Да просто. Забавно: мёртвая смерть. Как их кости двигаются без мышц?
– Дура, что ли? Это их скафандры, броня.
– Понятно. А как они выглядят на самом деле?
– Как-как!.. – он занервничал. – Все покрыты хитином и слизью, вместо пасти жвала, глаза навыкате. Ты всё, что ли? Пошли уже.
Я нажала кнопку записи. Плеер отправился в карман, а наушник – в рукав.
– А ты сам его видел? Папа говорит, они – как мы.
– Дура, что ли? Как они могут быть, как мы, если они – насекомые, а мы… ой, всё. Иди, не отставай.
В коридоре солдат обогнал меня и пошел нарочито бодро, не оборачиваясь. Нужный эффект был достигнут, и я свободно вытряхнула наушник из рукава в ладонь. Возле медблока приложила его к стене и катила, не отрывая. Плеер вёл запись сигнала с высокочувствительного микрофона. Симфония близилась к торжественному финалу.
В бойлерной все уже спали. В укромном уголке я поменяла разъём наушника и поставила на воспроизведение. Запись прерывалась музыкой и шуршанием мембраны по металлу, но кое-что удалось разобрать:
« – …здесь так долго?
Эзер отвечал тихо. Переводчиком был папа, и повезло, что он находился у стены:
– Они собираются лететь к Урьюи. Через три месяца.
– Спроси, они что, сумасшедшие (здесь Хлой ввернула несколько развязный эпитет)? Им не хватило, как их в прошлый раз отделали?»
Папа заговорил, но тут запись стала неразборчивой: стена пошла шершавая. Почти минуту в ухе только скрежетало, трещало и свистело. А в медблоке прозвучало что-то критически важное. Потому что ответ эзера всполошил наших.
« – Значит, прибор существует, Лау? – воскликнула майор. – Если так, …ш-ш-ш… уничтожить, пока он до него не добрался!
– Уже нельзя! Успокойтесь… Ему не найти остальные части.
– Эй! – позвала кого-то Хлой. – Кончай таракана. Тихо только.»
Послышались удары, стоны, и меня замутило. Там убивали пленника. Они не стреляли, чтобы не привлечь внимания гражданских. Забивали, душили. Прямо там, пока я шла мимо!
Вспомнилось, как раньше – я была ещё маленькой – папа относил живность за сарай. На забой. В одной руке саранча, в другой тесак. А я закрывалась в доме, затыкала уши и думала: вот он положил её на верстак. Вот перехватил поудобнее. Вот пригладил, чтобы успокоить. Вот замахнулся… Самое главное было – открыть уши, только когда прекратятся удары тесака. Я была глупая. Я думала, всё живое чувствует, думает одинаково.
«Так-ему-и-надо-так-ему-и-надо-так-ему-и-надо», – шептала укушенными до крови губами.
Это война. Он враг и злодей, рабовладелец и кровосос. Он летел убивать, или пытать, или похитить нашу семью. Или он, или мы! Да и всё уже, верно, кончено.
Перед глазами застыл утренний мертвец в небе. Мёртвая саранча. Господи, я ведь шла мимо, когда его… А что, если бы узнала тогда? Ну, что? Кинулась бы тарабанить в запертую дверь?
Это был плохой вопрос.
Позже, миллион раз взвесив за и против, я рассказала всё родителям. Под напором маминых карих глаз папа шёпотом выдавливал признания:
– Эзеры узнали о приборе год назад. И с тех пор выведывали, шпионили и охотились за ним.
– Что это такое – Тритеофрен? – спросила я.
– Он управляет тремя силами: электромагнетизмом, ядерным синтезом и распадом. Магнитные поля на Урьюи используют для связи, в быту и в промышленности. Наши электростанции в основном работают на синтезе, а оборона – на распаде.
– Знаю. Ядерное оружие.
– Да. Тритеофрен тормозит или останавливает эти процессы, где и когда нужно, чтобы предотвратить катастрофы, провести ремонтные или другие работы. Это критически важный прибор для целой планеты. Если он попадёт в руки захватчиков… Они используют его против нас, чтобы оставить Урьюи без связи, без энергии. И без защиты.
– Поэтому тебя сослали на Кармин? – догадалась мама.
– Да. В правительстве нашли самую глухую дыру и поручили мне спрятать Тритеофрен.
Мама сверлила его взглядом.
– Не понимаю, Уитмас… Почему же, если они знали, что за прибором охотятся, его просто не уничтожили?
– Никто ведь и помыслить не мог, что эзеры так близко! Тритеофрен – ценная, уникальная, баснословно дорогая технология. Нет, я… задавал им тот же вопрос, Амайя. Правительство наотрез отказалось избавиться от прибора.
– Но зачем эзерам Тритеофрен? – удивилась я. – Почему они не могут напасть с гидриллиевыми эмиттерами, как на Кармин?
Отец дернул плечами:
– Мы бы отбили нападение ещё на подступах. Но на это раз им не нужны рабы. То есть, не просто рабы. Они хотят отобрать у нас планету! Поселиться на Урьюи, как у себя дома, а пауков держать, будто скот какой-нибудь. Для крови, еды и тяжёлой работы. А жить в аду, какой они тут устроили, им не хочется.
Никому не хотелось жить в аду. Даже этим тварям, подумать только. Я покосилась на плеер:
– И этот эзер, которого вы сбили, сказал, что насекомые напали на твой след?
– Да. Он назвал моё имя.
– Но как? – взорвалась мама. – Ведь ты говорил, как её… Альда Хокс – бездарь!
– Ей на помощь прислали перквизитора. Сыщика. И он очень шустёр.
– Значит, прибор наконец можно уничтожить?
– Диспетчерам бун-штаба удалось пробиться сквозь лёд и связаться с Урьюи. Жанабель взяла тайм-аут на семьдесят часов. Она будто бы согласна, чтобы я уничтожил свою часть, но ей нужны резолюции…
– Свою часть?
– Я разделил его. У меня только треть – диалифрен, управляющий распадом. И вы не должны его видеть, ничего не должны знать, понимаете? Я зеркальный маг, они не смогут меня запытать. А по частям Тритеофрен не так опасен. Амайя, никакой перквизитор никогда его не найдёт.
– Почему ты так уверен, чёрт возьми!
– Потому что! Я знаю, что говорю, – побагровел папа и оглянулся, не разбудили ли мы соседей. – Им не достанется прибор целиком. Это обусловлено особенностью планеты, в конце концов. Кармин выбрали не просто так. В правительстве тоже не дураки, мы всё продумали заранее.
Он лёг в дальний угол и закрылся с головой, но мы все точно знали, что этой ночью уже не заснём.
Глава 9. Инкарнация
За час до полуночи гражданским разрешили выйти из жилблоков, и я улизнула на улицу вместе с вечерней рабочей бригадой. Слишком много вертелось в голове. Наверное, за целых девятнадцать лет со мною столько дурнины не приключилось. Я не могла заснуть и выпросилась помогать с барьяшками. Снаружи было глаз выколи, как темно. Я зажгла блесклявку. Двое солдат волокли мешок, наглухо замотанный липкой лентой. Комок подкатил к горлу: я подозревала, что это был за мешок. Раздался приказ майора:
– К двенадцати чтоб уже развели костер. Ясно? Не проморгайте.
Солдаты бросили куль за акридарием, у клеток с саранчой, и ушли засыпать гравием сбитый воланер. Я обошла их груз по длинной дуге и юркнула в хлев. Сторож, конечно, скоро заснул. Барьяшки намылились улизнуть за ограду, и я вышла их шугнуть… Но позабыла, куда шла. За акридарием горел неровный красный. Такой еле заметный, видимый только на краю поля зрения свет. Я огляделась в тишине. Бункер не зажигал огней ночью, разве что костры для мусора. Потому теперь меня встревожило это свечение. Разумеется, там могло быть опасно. Но душераздирающие стоны пленного ещё не забылись, и какая-то… обида… нет, разочарование не пускало бежать к солдатам бун-штаба. Мне просто не хотелось видеть никого из них… после всего.
Светился мешок, замотанный скотчем. Плотный брезент пульсировал красноватым ореолом. На моих глазах он побледнел и рассеялся, а после – куль зашевелился.
Невозможно.
Пока я силилась сморгнуть наваждение, брезент зашевелился опять, потом сильнее, и не осталось сомнений: внутри был кто-то живой. Он то дёргался, то ровно дышал, расправляя складки мешка. Я-то решила, что солдаты кинули к сараю труп эзера. Но того приказали казнить, а люди майора – мастера доводить приказы до конца. Значит, под брезентом – кто-то другой. Саранча на убой или барьяшки-гулёны.
Открыть?
Или нет.
Или да?
Мешок притих. Почувствовав жар любопытства, какой давненько бы не мешало перерасти, я присела и разрезала скотч. Под брезентом дрожали крылья. Полупрозрачные золотистые опахала, в мятых и рваных чешуйках. Они были такие живые, огромные и… прекрасные, что я сперва не заметила прикрытого ими человека. Глаза цвета какао распахнулись на самом обычном лице из плоти и крови. Охнув, я откатилась назад. Это был тот эзер. Пленный пилот. Пора было удирать и звать патруль. Но из мешка донеслось:
– …помоги… пожалуйста!..
Может быть, то были единственные слова на октавиаре, которые он знал. Слова для нечестной игры: как могла я, после всего, что слышала в коридоре, всего, что с ним вытворяли, послушать голос разума – вместо голоса из мешка?
– Пить, умоляю…
Он был бледен в тусклом свете моей блесклявки. Эзер выглядел, как обычный парень моего возраста. Широкие скулы, вздернутый нос, спутанные русые вихры. Тонкие пальцы теребили ошейник. Я узнала это приспособление: оно не давало превращаться. Позволяло только выпускать клыки, а у насекомых, видать, крылья. Сухие растрескавшиеся губы шептали в отчаянии. Кто это? Чей-то сын, брат или племянник. Не хотел, не собирался воевать. Такой же подневольный, случайный здесь, как и мы. И если выпросить у майора Хлой помилование, он будет благодарен. Не тронет, не выдаст…
– Ошейник снимать не буду, – я надеялась, он понимал если не слова, то жесты. – Только дёрнись – позову патруль.
Я отцепила с пояса руженитовую флягу и подалась вперёд, протягивая эзеру остатки воды.
Не успела даже сообразить, как всё вышло. Эзер схватил меня и дёрнул к себе. А дальше был удар – флягой? наручниками? В глазах сверкнуло, в висках взорвалось. Спустя миг я лежала навзничь на земле, а грубая ладонь зажимала мне рот и нос. Превратиться пыталась – и не могла: паника и боль оглушили рефлексы.
Эзер припал к моему виску и жадно пил кровь, упираясь коленом мне живот. Он был по-хищному агрессивен и слишком тяжёл, чтобы сбросить. Блесклявка потухла. Собрав остатки воли, я решилась на то, о чем приличные шчеры знают разве что из криминальных сводок: укусила хелицерами.
Клыки скользнули из-под челюсти, чтобы нанести удар. Липкий яд растёкся по лицу: промахнулась. Еще удар! Кажется, в плечо. Эзер дёрнулся, вскрикнул и завалился вбок. Его сотрясали конвульсии, крылья хлестали по земле, а я валялась под ними в луже крови.
Послышались крики, кто-то сильный отбросил хищника.
– Жги, чего ждёшь! – приказал Гу. Это он сцапал меня и тряс за плечи, видимо, думая, что так быстрее разберёт, жива ли. – Эмбер-твою-мать-Лау! Зачем полезла в мешок?!
– Он светился…
– Ясное дело, светился, уж часа три прошло! – Гу перестал меня трясти и принялся охлопывать варежками, чтоб наверняка привести в чувства.
Над телом эзера разгорелся костёр. Чёрный вязкий дым стелился возле акридария.
– Но я думала, он мёртвый!
– Думала она. И это вон, болваны, думали! – пристыженные солдаты принялись энергичнее опалять труп. – Проворонили инкарнацию, а эзерам после неё всегда кровь нужна. Вот он тебя и… тюкнул.
Я тронула саднящий драный висок и сморщилась.
– Инкарнацию?
– Да ты, видно, ничего-то о насекомых не знаешь.
– Уж да, мы на мехатронике тараканов ещё не проходили, – я разозлилась по-настоящему. – Здесь же гражданским никто ничего не рассказывает! Мне бы хоть какой-нибудь справочник. Методичку или статейку, или хоть памятку.
– Пошли в мастерскую, авантюристка. Дам тебе… справочником по башке.
В бункере, с пакетом замороженных опарышей у виска, я впитывала наставления Гу:
– Первое, что следует уяснить об эзерах, – это их бессмертие.
– Как у наших диастимагов?
– Хуже. Хуже для нас. Любой взрослый эзер живёт вечно, а если вдруг погибнет, то инкарнирует. Возродится, восстанет. Воскреснет, мать его. Если труп не разорвать, не сжечь… или не растворить в кислоте, таракан полежит-полежит, да и обернётся в кокон.
– Это кокон светился красным?
– Он, да. Красный шёлк – значит, молодая была тварь, первой линьки.
– И этот шёлк их лечит?
– Да. А после даёт новую жизнь. Только они будто сами не свои, когда пробуждаются. Бездушные, хладнокровные. И до одури помешаны на крови.
По пути к бойлерной я удержала Гу за рукав и страдальчески заглянула в глаза:
– Только не говорите моим: я ведь не нарочно. Мне ведь и так досталось… Он умолял помочь, я просто напоить хотела. Что было делать? Я же не зверь…