Под игом чудовищ. Книга 2

– Как так?!

– Да вот так уж, ваше Величество. Лорд Борис в рапорте указал, что вёл свою спецроту по замку и его подвалам и переходам так, словно бывал уже здесь, и картина, то есть – план, подземелий ему знаком. Ну, или словно кто-то управлял его движением, подсказывая, какое направление выбрать, и где опускаться вниз. И они практически без единой ошибки пришли именно туда, куда было нужно!

Ну, про битву в этом самом машинном зале вы уже в курсе. Я только хочу отметить, что женщина эта… Сказала, что помогала лорду Борису потому, что сама имеет огромный зуб на лорда Хлодгара. Якобы он долгие годы держал её в рабстве. Ну, вернее, не в рабстве – так-то перемещаться по замку, и предаваться безделью и обычным женским развлечениям ей никто не запрещал. Но ночами…

Ночами, ваше Величество, ей приходилось отрабатывать в постели. Исполнять все мерзкие прихоти и капризы злобного чудовища, в которое превращался чёрный Властелин. А превращаться он мог… Во многое.

В кентавра. В дракона. В сатира. В медведе-льва. В…

Она говорит, что в редкую ночь её не приканчивали до смерти, вдоволь натешившись, и наиздевавшись. Причём обычно – мучительно. А ещё вернее – крайне мучительно, чтоб только лорд чёрный Властелин мог, тешась её муками… э-э…

Кончить.

Окончания почти любого такого акта она не помнит – умирала.

И приходила в себя лишь на следующий день. В ячейке машины по восстановлению и оживлению. Поэтому, разумеется, она не питает тёплых чувств ни к своему мучителю-хозяину, ни к оживлявшей её тысячекратно, Машине.

– Хм-м… Надо же. Женщина – сексуальная игрушка. Да ещё умеющая управлять людьми. Мысленно. Какие интересные подробности я узнаю – вот так, почти случайно!

– Уж простите меня, ваше Величество, что не доложил их на вечернем совещании – я посчитал, что такие подробности нашим высшим офицерам знать не нужно! Вот именно – потому, что нам опасно и знать, да и, возможно, приближаться к такой женщине!

И причина вам понятна: она просто прочтёт все наши планы и намерения!

– Хм-м… Возможно, вы правы, лорд Говард… Чёрт! Вот теперь у меня даже пропало желание лично осмотреть замок чёртова Хлодгара! Да и спать с такой дамой…

Похоже, это означало бы – уже самому превратиться в её раба!

– Вы как всегда глядите в корень проблемы, сир Ватель. Нам нельзя допускать даже тени сомнения в том, что желаниями и действиями вашего Величества может управлять некая… Скажем так: сторонняя воля!

Ведь мы не можем полностью доверять её версии. Мало ли, что она там расскажет про пытки и мучения, которые творил над ней Хлодгар: чтоб вызвать к себе сочувствие и жалость! И втереться в доверие!

А вдруг она – просто умело подброшенная нам шпионка?!

Или – ещё хуже! – инструмент для захвата власти над Тарсией!

Коварный план нашего врага: не удалось оружием – ну так используем хитрость!..

Представляя лорда Бориса, лорд Дилени испытывал определённое смущение: ещё бы! Ведь тот фактически уже виделся с дамой, когда она «вылупилась». И видел её… Хм!

Но дама пережила представление спокойно:

– Очень приятно, лорд Борис! И спасибо, что защитили от чёрного Властелина. А то увёз бы он меня с собой, и участь моя была бы… Незавидна.

Лорд Борис выглядел тоже так, словно ему неловко, что он даже теперь, глядя на вполне адекватно и прилично одетую женщину, всё ещё представляет её себе обнажённой. И еле сдерживается, чтоб не облизываться:

– И мне приятно, леди Ева. Как вы себя чувствуете-то, после всех этих передряг?

– Неплохо, в принципе. Собственно, никаких проблем у меня не возникло, люди лорда Дилени сами помогли мне вселиться назад, в мои личные покои.

Лорд Дилени усмехнулся:

– Ещё б они не помогли. Отказать в чём-нибудь вам, миледи, было бы…

– Вот именно. Глупо. – они сидели в комнате, которую лорд Дилени, как формальный командир расквартированного теперь в замке гарнизона в составе своего полка плюс рота лорда Бориса, выбрал в качестве временного штаба. Сидели за столом для совещаний, расположившись на вполне удобных стульях, принесённых из других комнат – во всём замке стульев имелось всего несколько десятков. Потому что контингент ящеров, похоже, не нуждался в этих предметах меблировки, располагаясь всё больше на длинных дощатых скамьях. – А я не настолько глупа, чтоб не понимать, что добиться от ваших подчинённых, милорд, почти всего, могу без хлопот.

– Это точно. Вашей милости достаточно просто посмотреть на любого солдата или сержанта, и легонько так указать пальчиком. И улыбнуться.

– Верно. Хотя, как достаточно порядочная леди, я стараюсь пользоваться своей божественной красотой как аргументом, всё же пореже.

– Но отрицать её оглупляющее влияние на мой контингент, вызывающее временами и местами стремительный упадок дисциплины, вы, миледи, надеюсь всё же не станете.

– Нет, милорд Дилени, не стану. Хотя я бы всё-таки охарактеризовала это влияние, как облагораживающее. Красота, по уверениям каких-то там древних философов, как раз и призвана спасти мир.

– Философы, как и их учения, миледи, сейчас не в почёте. Собственно, как и книги. И вообще – наш король отнюдь не приветствует все эти упоминания, а тем более – знания знаний древних учёных. (Извините за не совсем удачно сформулированную мысль. Похоже, действует и на меня.) Единственный, кто сейчас не забыл этого наследия, это…

– Да, я вижу это. Лорд, как вы его называете, Юркисс. Вот о нём мне хотелось бы узнать. Поподробней. Потому что из того, что вы, милорды, помните о нём, мне становится ясно только одно.

А именно – что сволочь он, похоже, ничуть не меньшая, чем мой бывший супруг.

– Я не могу сравнивать, миледи. Поскольку лорд Хлодгар некоторым образом лишил нас возможности, так сказать, познакомиться лично. Но насчёт того, что сволочь наш лорд Юркисс – редкостная, вы абсолютно правы. Хотя, разумеется, в возможностях он по сравнению с лордом чёрным Властелином был сильно ограничен – то есто, всегда оставался в облике человека. И оживлять никого не мог. Но просто… Зачем вам информация о нём? Ведь скорее всего вы никогда не увидитесь?

– Возможно, возможно. Но, как это говорится, человек предполагает, а Господь Бог – располагает. Поэтому предлагаю вам сделку. Вы просвещаете меня насчёт этого Юркисса, а я рассказываю вам всё, что помню про лорда чёрного Властелина. Про его характер. Привычки. Способы построения обороны. Про фермы и крепости, разбросанные – уж поверьте! – по всей той немаленькой территории, что бесплодных тундр, что непроходимых болот, что дремучих лесов, что имеются здесь. На его землях, простирающихся до самого ледовитого океана.

Я ведь, как вы уже прекрасно понимаете, отлично вижу. Все те вопросы, что рвутся вам на язык. Но которые вы стесняетесь задать, думая, что я вовсе не обязана вам раскрывать секреты своего так называемого супруга. Чтоб не навредить ему. И себе.

Однако заверяю вас: нет на белом свете другого человека, более страстно, чем я, желавшего бы как раз этого!

То есть – навредить своему супругу!

«Вторую ножку дамы я обрабатывал так же, как первую. Не хотел, чтоб она была, так сказать, обделена вниманием. Или получила – меньше. (Ха-ха!)

Вначале методично, с паузами на «частичное восстановление чувствительности», разбил и расплющил её миниатюрные пальчики большим молотком. А поскольку эта ножка тоже была в шёлковом чулочке, крови, которую я страсть как не люблю, практически не выступило. Девушка изволила выть. И рыдать. И извиваться. Ну и, само-собой, костерить меня на чём свет стоит. То есть это – в паузах между её несколько истеричными попытками поумолять меня «прекратить всё это!» Не слышал, но догадывался по мимике. Да и за сменой выражений в глазах следить было интересно: нет, «системы» в этой самой смене так и не нашёл.

Но если сколько-нибудь членораздельных звуков из перекошенного ротика почти не вылетало благодаря кляпу, то слезам литься обильным ручьём из опухших глазок ничто не препятствовало. Я даже поразился: как их там столько набирается? И если обезвоживание предыдущих красоток происходило в-основном из-за обильного потоотделения, эта, похоже, потеряет всю влагу через чёртовы опухшие – дальше некуда, глаза!

Да и ладно. Мне плевать, лишь бы она наконец охрипла, и её дикие вопли не резонировали в моём подвале, больно лупя по ушам. Я уже не мальчик, чтоб спокойно относиться к таким раздражающим факторам. Нервирует! И отвлекает.

Когда с пальцами на всю их длину было покончено, и я добрался до берцовых костей, пошёл в дело и мой основной инструмент: тиски.

Перетащить их с первой ножки на вторую было не столь трудно: я, повторюсь, хоть уже в весьма преклонных годах, а три пуда поднимаю легко!

Как ни странно, раздробление костей ступни второй ноги почти ничего мне в плане наслаждения не добавило: дама повыла-повыла, да потеряла сознание. Пришлось даже сделать пол-оборота назад, да побрызгать на неё водой изо рта, а затем и вылить остатки из ведра ей на голову.

Ну вот – совсем другое дело! Подумав, я вынул и кляп, и дал ей напиться.

Пила она, правда, с трудом. Глотать получалось не сразу, а лишь со второй-третьей попытки. Да ещё мычала что-то неразборчивое. Из разборчивого было слышно только: «Ы-ы! Ы-ы!..» Но укусить, как иные, более мужественные и хитрые, не пыталась.

Дал ей продышаться с минуту, дал и попить ещё. Вроде, пришла в себя.

И как только смогла внятно говорить, сразу стала униженно умолять пощадить её, перестать мучить, и не убивать!

А куда же девалась гордость и презрение, высказанные в самом начале: «Никакими средствами, милорд, вы не заставите меня умолять вас! Тьфу!» (Меткая: попала-таки мне в глаз!)

Ага, смешно.

С перерывами на сглатывание и мольбы ещё полкружки вылакала за три минуты.

Я отошёл к себе за стол, и даже кое-что особенно интересное записал в своих «путевых заметках». То есть – в ежедневнике. Потом на его основе буду писать мемуары. Ну, или методические указания для Конклава. (Ха-ха – два.)

Когда двинулся снова к ней, хищно потирая ручки, подмигивая, и улыбаясь милой улыбкой людоеда, красотка изволила нервно задёргаться и снова взвыть в полный голос. Вернулись, стало быть, силы и форма к голосовым связкам!

Пришлось кляп вставить на место. И «огонька поддать»! На этот раз был к ней «милостивей»: не стал подогревать медное сиденье столь сильно, чтоб аж запахло жаренной плотью, а вынул факел из-под кресла через буквально полминуты… Водичкой на его нижнюю поверхность снова побрызгал.

А когда доработал кость второй ноги до толщины полудюйма, эта сволочь (Пардон – хотел сказать – голубка!) снова отключилась. Слабенькая она какая-то…

Да и ладно: зато теперь не будет пытаться подраться со мной, пока буду переносить её на «ложе», и перепривязывать руки, и фиксировать в лубках раздвинутые ноги…»

– Ты – командир. Тебе положено быть умным и храбрым по должности.

– Положено… – он позволил себе чуть усмехнуться, зная, что хотя в полумраке его усмешки и не видно, но его партнёрша легко ощутит и это, и мысли, те горькие мысли, что роятся у него в голове по этому поводу, – Мало ли что кому положено! Это лорду Борису положено спать с тобой. Поскольку это именно он и его люди спасли тебя!

– Не нужно думать, что я пытаюсь столкнуть вас лбами. (Хотя, конечно, пытаюсь. Я же – женщина!) Лорд Борис, разумеется, заслуживает всяческого уважения и… Вот именно – поощрения. Но я выбрала тебя. И не хочу скрывать, за какие именно достоинства. В девять дюймов.

Лорд Дилени почувствовал, как краснеют уши, и прикусываются изнутри зубами губы. Гос-споди!

Как тяжело быть с телепаткой! И как это он позволил себя!..

– Неправда. Вот тут ты лукавишь. Не ты позволил себя окрутить и уложить в постель, а я приложила для этого все усилия. Сам знаешь: чего хочет женщина – того хочет!.. Я ведь уже сказала, что выбрала тебя. И ты отлично знаешь, почему и для чего.

– Да уж. Знаю. По циничности и практичности ты заткнёшь за пояс даже лорда Юркисса. И если женщине что-то надо от мужчины, она своего непременно…

– Добьётся! Всё верно. Так что не нужно пыжиться и дуться. Просто относись к этому, как, скажем, к стихийному явлению. Дождю. Снегу. Граду. Ну вот так случилось, что ты подошёл мне лучше всех. Да и, собственно говоря, ничего невозможного, милый, я от тебя не требую. А лишь того же, что тебе вскорости прикажет сделать сир Ватель. Или лорд Главнокомандующий.

Просто преподнеси мне на блюдечке с голубой каёмочкой голову лорда Хлодгара… Но это – в отдалённом будущем. А пока…

Пока просто помоги мне отвлечься. Забыться. И забыть… Забыть…

Он почувствовал, как она тоже закусила губы, хотя самообладанием далеко, как он уже понял, превосходит и его. И способностью к лицемерию и притворству – всех придворных лизоблюдов-интриганов: слёзы на её глазах не выступили. А уж глаза эти…

Он сразу понял, что утонул в них навсегда! Столько в них… Всего!

– Ты, наглая и бессовестная скотина! Ты от меня комплиментами, и даже чувствами – не отделаешься! И не нужно строить иллюзий: я – не влюблена в тебя. А просто – вот именно – использую.

Думаешь, я не увидела сразу, что ты – глубоко порядочный и совестливый тип, прячущий эту самую порядочность и честность за маской циника и равнодушного, но педантичного служаки без особых амбиций? Который якобы не хочет ни повышений ни почестей, а довольствуется лишь заработком в соответствии с контрактом, и «служением Отчизне»? Ничего не забыл, милый?

От меня ничего нельзя скрыть. И я вижу. Вижу там, в глубине, – крохотный пальчик ткнул ему в прохладный от выступивших бисеринок пота лоб, – На самом деле ты всё прекрасно понимаешь. Особенно то, что для жителей Тарсии, будь они неладны, куда лучше бы подошёл не рубака-кобель, а куда более простой, практичный и прагматичный, и не корчащий из себя былинного Героя, король. Владыка, который не тешился бы только войной, охотой, сексом, и прочими «высокородными» забавами, а побеспокоился бы о том, чтоб его граждане были в безопасности всегда. И по возможности – ещё и сыты!

И этот потенциальный король – отнюдь не лорд Юркисс: вот уж он бы о «благе» народа не задумывался. А – ты!

– Ева, не нужно…

– Не нужно говорить вслух – вот что не нужно! Потому что даже у стен есть уши. И если сейчас я могу уверенно сказать, что в пределах двадцати шагов от этой спальни нет никого, так это ничего не значит! Привыкай сразу молчать! О планах и мыслях.

Мне, собственно говоря, плевать, будешь ли ты пытаться пролезть в монархи или остановишься на высокооплачиваемой, нервной, но, по-сути – скучной должности Главнокомандующего. Мне важно одно.

Чтоб твоей власти хватило на то, чтоб наша армия, или хотя бы твой полк, добрались до Аутлетта, и мы выкурили бы оттуда моего любимого мужа. Желательно сильно потрёпанным, голодным и обессилившим. А хорошо бы – и униженным.

И чтоб я убила его сама! О-о!.. – мечтательные нотки в голосе сказали лорду Дилени о том, что, как и любая другая женщина, леди Ева предпочитает лично наслаждаться местью. Но леди пояснила и конкретизировала свои желания:

– Предварительно, разумеется, поглумившись и попытав всласть!

Лорд Дилени почувствовал, как напряглась забравшаяся ему на грудь верхняя часть прелестного торса, и похолодели сильные на удивление ручки с изящными кистями, сейчас сжавшимися в остренькие кулачки, и как под атласной кожей заходили отнюдь не женские мускулы. Но комментировать это он не стал. Да и правильно: будет нужно – она сама всё скажет.

– Твоя правда. Скажу. Потому что не для секса, как ты правильно подумал, я тебя выбрала. А для – можешь не верить, балда такая, но так и есть! – успокоения. Душевного.

А оно мне… Очень нужно.

Понимаю, что такое заявление звучит глупо, особенно из уст женщины, перевалившей за рубеж в сто двадцать лет, но это правда: я тоже… Живой человек!

Потому что когда знаешь, что в конце почти каждой ночи ты будешь убита… И убита изощрённо и мучительно – это… э-э… Раздражает. Нет, кому я вру – самой себе мозги не запудришь! Это не раздражает. А буквально давит! Гнетёт. Ожидание неизбежных мучений и смерти просто… Просто… Заставляет биться в истерике, и чувствовать себя, словно баран – тьфу ты – коза! – на бойне. Да что там: это заставляет рыдать и кататься по полу, колотя кулакам и по камням! Или – выпрыгивать с крыши башни. (Что, кстати, благодаря проклятой машине абсолютно бессмысленно, и только умножает мучения!) Остаётся лишь выть, и стонать, словно раненная львица! Наплевав на гордость и самоконтроль.

Как всё это и бывало… Вначале. Давным-давно.

Но потом…

Начинаешь понимать, что от рыданий и попыток покончить с собой – толку нет. Особенно, если к тебе, как к самому ценному «объекту» для «расслабления» Повелителя, приставлен постоянный караул. Бдящий. И ты даже в туалет сходить одна не можешь!

И хотя ты понимаешь, что твой мучитель знает всё о твоих тайных помыслах, о том, что ты постоянно думаешь лишь об одном: как бы убить его или себя, равно как ведает и о всех твоих душевных муках и терзаниях, и стремится ещё и всячески усилить твою панику и ощущение беспросветности и обречённости, начинаешь…

Да – вот именно. Повинуясь воле, неизвестно каким чудом сохранившейся где-то там, очень глубоко, – она постучала уже себе по виску, украшенному вполне человеческим завиточком смоляных волос, – приказываешь этому телу и этой душе, – она положила руку себе на верхнюю часть груди, – прекратить терзаться, выть, и рыдать.

И вместо этого начать мечтать, как уже ты поступишь с ним, когда он окажется в твоих руках! Зная, что он прочтёт это, и наверняка обозлится ещё сильней!

Но! Заставить тебя страдать сильнее – уже не сможет.

Потому что уже достигнут предел средств, имеющихся в распоряжении даже такого разносторонне образованного изверга! И на большее его изобретательности и фантазии уже просто не хватает!..

Она замолчала, отвернувшись к стене, чтоб он не видел, как она кусает пухлые губки. Затем повернула лицо снова к нему, и он увидел, что никаких слёз там нет. Ого!

Значит, она – сильнее своих страстей и воспоминаний! Мужественная.

Но вот она и усмехнулась:

– Ничего не скажешь, «раскрутил» ты меня, милый, на сеанс «ностальгических воспоминаний»! А сейчас довольно глупых переживаний о былом, и пафосных речей. Они мне неприятны. Лучше просто – прижми меня как в самый первый раз, к волосатой мускулистой груди моей «надежды и опоры», и я попробую… расслабиться и уснуть.

Ощущать, как по твоей груди разметались пушистые и приятно пахнущие яблоками локоны самой прекрасной женщины Семиречья, а на твоих чреслах покоится самая красивая задница этого самого Семиречья, и даже не пытаться что-либо с ней сделать, лорду Дилени, если честно, было приятно.

И он не считал себя странным извращенцем, или собакой, сидящей на сене. Он и сам не слишком верил в секс, как метод решения всех проблем, и уж тем более – не рассматривал его, как способ расслабиться, или забыться.

Его партнёрша права.

Ей сейчас, похоже, простое, «дружеское», если его так можно назвать, участие, и сочувствие, вот именно – искреннее и товарищеское – куда важней.

А у кого уставший боец может получить хотя бы частичное взаимопонимание и подлинное сочувствие, как не у другого бойца? Пусть даже противоположного пола…

И она отлично понимает, что он сочувствует ей, и не претендует. На гордое звание любовника. И плевать, кто там из его подчинённых чего думает по этому поводу. Он не собирается ни оправдываться, ни отчитываться перед кем бы то ни было в своих поступках. И, зная его характер, никто, даже из ближайшего окружения, не посмеет его расспрашивать. Ни о чём.

А думать о том, что он мог бы стать и королём – разумеется, не запретишь. Как не запретишь и сделать выбор.

Но сейчас ему эта забота – без надобности.

Есть и другие способы найти себе дополнительную головную боль.

Поэтому он, вслушиваясь в успокоившееся и ровное сопение, и ощущая под сильными пальцами гладкую и приятную на ощупь кожу точёной талии, вскоре и сам расслабился. И заснул.

– Сейчас посмотрим, как тебе понравится это!

Ощущать себя нагим и беззащитным было непривычно.

Как он попал сюда?! И когда?!

И почему руки стали словно слабее, и не повинуются, а тело… Словно оказалось чужим?! И поэтому он не может ни двинуться, ни тем более раскидать четверых здоровенных негров, что удерживают его сейчас в чём-то вроде большой бочки?!

А-а, вон оно что: руки и ноги – связаны!

Но вот ухмыляющаяся рожа его мучителя-тюремщика-любовника-убийцы приблизилась вплотную, и горящие безумием вытаращенные буркалы уставились прямо ему в глаза, словно пытаясь прожечь взглядом дыру:

– Вот! Видишь, какой я заботливый? Зная, что спустя сто лет тебя мало чем можно удивить, я поднапрягся, и извлёк из своей памяти хоть что-то новенькое! Этот способ применяли плантаторы в северной Америке в период, когда рабство ещё было в порядке вещей. Применяли против негров, которые провинились особенно сильно. Или против строптивых рабынь, которые имели наглость отказать Хозяину в… Интимной близости!

Ты не умрёшь, разумеется, так просто! Потому что кончики торчат внутрь бочки всего-то на дюйм! Зато их много – хе-хе-хе! Ладно, заталкивайте и заколачивайте!

Он почувствовал, как его голову пригибают вниз, и сверху надвигают крышку. Пучащуюся многочисленными остриями. Затем эту крышку забили, похоже, кувалдой, и даже вколотили в кромку бочки пару длинных гвоздей – чтоб он не выбил её головой!

С другой стороны, как он выбьет её – головой, если в крышку, как, впрочем, и по всей внутренности толстостенной деревянной бочки, набиты снаружи, так, что заострённые концы действительно торчат вовнутрь примерно двухсотлитровой ёмкости на дюйм, сотни, если не тысячи, толстых и прочных – не согнуть! – гвоздей?!

И сейчас он ощутил, что, оказывается, и его ступни, да и спина, упирается в сотни отточенных кончиков, раздирающих и колющих его почему-то нежную плоть!

Но вот бочку уронили на бок, и сотни игл и словно кинжальных кончиков впились уже в бок! А-а-а! Проклятье!!! Да что же это за!..

Он закричал, но это не помогло: бочку вдруг ещё и покатили!

Мучения от всё новых и новых игл-острий, впивающихся во всё новые и новые участки тела, были воистину непередаваемы! Словами не описать!!! У-у-у!!! О-о-о!!!

А сами гвозди, судя по-всему, ещё были и чуть сплющены, и топорщились обратными зубьями – словно на гарпунах, или рыболовных крючьях, делая так, что при выходе из тела, когда оно под действием силы тяжести опускалось вниз, ещё и рвали на безобразные ошмётки его тонкую почему-то кожу! Кровь, наверное, так и текла по телу, потому что единственное, что он смог сделать связанными окровавленными руками, фактически пожертвовав ими, так это – прикрыть голову, чтоб никакая игла или остриё не пробила череп, или не выбила глаза! И теперь тёплые и липкие потоки заливали ему иногда эти самые глаза, и рот, мешая орать и выть во весь голос!

Хотя через несколько не то минут, не то – часов, что его перекатывали по уровням замка, иногда ещё и спуская с лестниц, на которых бочка ещё и подпрыгивала, как живая, удесятеряя его муки, ему стало безразлично: пусть пробьёт и череп!

Только бы прекратились наконец эти воистину адовы мучения!!!

А что самое страшное – он понимал, каким-то образом знал, что стоит ему действительно умереть, или потерять сознание, как его мучитель, идущий следом за катимой рабами бочкой, сразу узнает об этом! И ещё он ощущал присутствие этого самого мучителя-наблюдателя у себя в мозгу: тот настолько откровенно наслаждался его страданиями, что даже позволял себе иногда похохатывать, и подвывать в тон!

И это, казалось, не кончится никогда – его тело оказалось на редкость стойким и живучим! Да что же это… И почему оно происходит с ним… Боль от отдельных уколов и ран словно слилась в один огромный, непрекращающий гореть и раздирать нервы, нарыв. Ожог. Парез. Язву!..

И вот, когда его терзания, кажется, достигли апогея, и в ушах словно звонили гигантские колокола, он наконец почуял, что сознание меркнет, и провалился в пучину спасительного забытья!

Однако судя по-всему, недолго он там пробыл. Потому что когда очнулся, ощущал дикую слабость во всём теле, а боль и вялое кровотечение из сотен дырочек и рваных ран на теле не прекратились!

Чуть повернув голову на негнущейся шее, он обнаружил, что вроде как распят: руки прикованы к поперечине, как, впрочем, и ноги. Причём ноги – раздвинуты так, словно его кто-то собрался… Насиловать!

Глянув вниз, он вдруг понял, что так оно и будет!!!

Потому что он – в женском теле!!!