скачать книгу бесплатно
– Да, я так, что ты.. я в мыслях не держала…
– Ладно, не смущайся. Все правильно. Мы же понимаем друг друга. Я согласна выйти за князя, – «Анна» глянула ей в глаза.
Впервые в жизни Анастасия Куприяновна испугалась. И кого? Семнадцатилетнюю девчонку! Опять этот взгляд! Почему раньше она не замечала этого тяжелого взгляда? Может потому, что девчонка и глаз поднять не смела на нее раньше? Что же случилось сейчас? Откуда эта смелость? Откуда эта бездна, обдающая могильным холодом?
Женщина даже руку подняла, чтобы перекреститься. Но совладала с собой, взяла со стола колокольчик и резко позвонила. Минута прошла в молчании, потом послышались шаги, и в комнату вошла одна из девушек в белом переднике и розанчиком на голове.
– Пригласи барина сюда, да поскорей, – приказала «мать». – Скажи, что дело важное, откладывать нельзя.
Девушка заинтересовано взглянула на барышню, присела и исчезла за дверью.
– А ты, матушка, не поторопилась? Может, я еще передумаю? – «Анна» издевалась.
– Значит, мне показалось? – Анастасия мигом пришла в бешенство.
Она резко поднялась со своего места и заходила взад-вперед по кабинету. Дыхание ее было прерывистым, она судорожно выдыхала из себя воздух, выражение лица уже не контролировала. Куда подевалось её спокойствие и достоинство, надменность и самомнение? «Анне» стало ясно, что нервы «матери» на пределе. Страх перед разорением, исчезающая мечта открыть Павлу путь в высшее общество, потеря контроля над беззащитной прежде дочерью – все навалилось на Анастасию Куприяновну и грозило лишить ее самообладания, а может, и рассудка. «Анна» в глубине души даже пожалела несчастную, запутавшуюся женщину.
Если все-таки именно она столкнула дочь с лестницы, то представляю, какой ад сейчас в ее душе. Можно, конечно, в состоянии аффекта убить человека, но жить рядом с тем, на кого покушалась, каждый день бояться, что правда всплывет, кому под силу? Как бы она с психу еще чего похуже не натворила. Лучше всего сейчас для нас обеих заключить соглашение о добрососедских отношениях. Я пойду ей на уступки, но попрошу и ее уступить мне в кое в чем.
– Я выйду замуж за князя, – «Анна» смотрела на «мать», – но дай мне слово, что с этого дня ты не станешь вмешиваться в мои дела.
Анастасия на это только головой качнула.
Никто и никогда еще не брал верх над нею. Ну, может, в свое время свекровь. Да когда это было! Она всегда была уверена, что справится с любой проблемой, сметет любого, кто встанет ей на пути. А тут! Девчонка, калека ушибленная подчинила себе, диктует свою волю. И главное, она не может не подчиниться ей. В дочери пробудился характер Лыковых. А она, Анастасия, имела возможность убедиться в его силе и непобедимости в первые годы жизни с Афанасием. Лыковым перечить – себе дороже!
– Звала, матушка? – в дверях переминался с ноги на ногу Афанасий Петрович. Его глаза перебегали с лица жены на лицо дочери и обратно. Он понял, что Анастасия не в себе, а вот «Анна» спокойна как никогда. Неужели ему опять придется выбирать между ними двоими? Опять сердце надвое резать?
– Батюшка, мы вас позвали, чтобы сказать, что я согласна выйти замуж за князя. Благословите.
«Анна» ожидала, что при этих словах «отец» обрадуется, но не тут-то было. Он в отчаянии взмахнул руками, лицо его покрылось красными пятнами, а губы под пшеничными усами задрожали.
– Да как же ты надумала, доченька, – Афанасий приблизился к «Анне», бережно взял ее руку. – Не пара он тебе по всему. Это мать тебя уговорила, а я не согласен. Тебе ли красавице, умнице да в кабалу к подлецу и тирану! Чтобы жизнь свою в самом начале загубить? Не будет этого!
Отец говорил все громче, бросал сердитые взгляды на жену, а та так растерялась от невиданного раньше неповиновения со стороны мужа, что молчала, хлопала своими длинными ресницами и судорожно поправляла волосы.
– Я был плохим тебе отцом, – распалился Афанасий Петрович, – вся забота о тебе была на покойной Елизавете Федоровне. Она бы не допустила, чтобы ты связала жизнь свою с этим чудовищем. Молчать! – закричал «отец», увидев, что Анастасия Куприяновна пытается возразить. – Раньше я молчал, соглашался, но теперь мое слово твердое: выйдет Анна замуж только за того, кого сама выберет!
Афанасий крепко сжал локоть «дочери» и повернулся лицом к жене: голова упрямо наклонена, усы воинственно топорщатся, глаза густыми бровями занавесились.
Вот это тихоня, вот это подкаблучник! Где ж ты раньше был, почему своего слова раньше не сказал? Нужно было дочери калекой стать, чтобы ты вспомнил о своих правах хозяина и мужчины!
– Ты…ты..ты.. – только и смогла вымолвить «мать».
– Я сама так решила, отец, – «Анна» строго посмотрела на Афанасия. – Уговоры здесь нипричем. Скрывать не буду, раньше была против этого брака, но по трезвому размышлению пришла к убеждению выйти именно за князя. И не ругайтесь, – «Анна» подвела «отца» к стоявшей столбом «матери», – поцелуйтесь и благословите меня с легким сердцем. Господь меня не оставит, да и сама я себя в обиду не дам.
Но в последнем своем утверждении «Анна» не была так уверена, как бы ей хотелось, и за преждевременное бахвальство могла поплатиться. Не видела и не знала она князя Ногина, но чувствовала, что ее жизни и здоровью грозит серьезная опасность. Может, она еще пожалеет о своем решении, но сейчас у нее выхода нет: или князь с бабушкиным наследством, или тайная смертельная битва с «матерью» за то же наследство. Кто даст гарантию, что в этой битве победит она, семнадцатилетняя девушка, потерявшая в результате падения память? Анастасия Куприяновна не испугалась столкнуть дочь с лестницы, так побоится ли она её, например, отравить?
Афанасий Петрович удивленно смотрел на дочь, и вдруг до него стало доходить, что перед ним незнакомый человек, вместо милой Анечки. Когда успела она вырасти, стать личностью, в одночасье взять верх над своими родителями? Он уже сейчас готов полностью подчиниться ей, но это не диво. Диво то, что и его жена приняла это положение. Теперь, он видел, ему не придется защищать дочь от гнева и упреков Анастасия, потому что Анастасия не посмеет ни в чем упрекнуть «Анну», а тем более показывать свой гнев.
Афанасий Петрович подошел к одному из шкафов, открыл стеклянную дверцу и снял с полки небольшую, размером с книгу, но очень дорогую икону. Он повернулся лицом к «Анне», двумя руками приподнял икону и перекрестил её
– Благословляю тебя, доченька. И пусть Господь и Мать-богородица защищают тебя во всех путях твоих, – Афанасий Петрович всхлипнул, а потом и вовсе залился слезами.
Анастасия Куприяновна ловко перехватила икону и тоже осенила «дочь», приговаривая слова молитвы. Дело было решено.
А через два дня в доме появился князь Ногин. Ему было известно о падении невесты, о том, что спина ушиблена, и он ожидал, что под этим предлогом свадьбу придется отложить на неопределенное время. Но каково было его удивление, когда вышла Анастасия Куприяновна и радостно сообщила, что «Анна» согласна выйти замуж в самое ближайшее время.
– Только и вы, князь, сдержите слово, – она тревожно заглянула ему в лицо. – Векселя на двадцать тысяч до свадьбы пожалуйте…
– Непременно, дорогая Анастасия Куприяновна. Можно ли сомневаться? – он огляделся по сторонам. – А где же несравненная Анна Афанасьевна? Осчастливит ли она нас сегодня своим присутствием?
– Как вы нетерпеливы, князь. Не желаете ли бокал шампанского по такому случаю? – царственным жестом хозяйка указала на стол, сервированный шампанским, икрой и фруктами.
– Не откажусь, любезная Анастасия Куприяновна…А вот и наша красавица! – князь театрально вскинул руки и устремился навстречу к «Анне», неторопливо входящей в гостиную.
Но на полпути живость князя уменьшилась. Последние метры он просеменил по инерции и остановился в нерешительности. Словно забыл, что дальше надо делать и говорить.
Князь на мгновение засомневался, а барышню ли Лыкову он видит. С первого свидание он вынес совершенно другое впечатление о девице, которую собрался взять в жены. Тогда это было сущее дитя, избалованное, самолюбивое, но дитя. А сейчас перед ним стояла и с любопытством его разглядывала молодая женщина, гордая, неприступная, требующая почтения.
Но уже в следующее мгновение «Анна» опустила глаза, и чары развеялись. Князь облегченно хрюкнул:
– Добрый день, уважаемая Анна Афанасьевна, – «Анна» протянула ему руку для поцелуя. – Смею ли я спросить о вашем здоровье?
– Благодарю, князь, я совершенно здорова, – она старалась говорить тихо, чтобы создать благоприятное впечатление.
По рассказам «Анна» имела представление о внешности князя Ногина, и была согласна с мнением тех, кто видел его хоть однажды.
Действительно, похож на жабу, и характер, видимо, скверный. Хорош жених! С таким ухо надо держать востро, не то проглотит, как комара. Знать, «маменька» лучшего для дочери не смогла найти.
К ним спешила Анастасия Куприяновна.
– Вот и слава Богу. Теперь прошу к столу. Анечка, – ласково обратилась она к «Анне», – приглашай дорогого гостя, – «мать» суетилась, окружая заботой и лаской князя.
Нисколько не церемонясь, гость взял бокал и, глядя снизу вверх на хозяев, произнес:
– Здоровье будущей княгини Ногиной!
– Ах, ах, ах! – умилилась Анастасия Куприяновна. – Мы так счастливы князь! Поверьте, для нас большая честь породниться с вашим семейством. – Потом она взяла «Анну» за руку, – уверяю вас ваше сиятельство, что лучшей невесты вам и не найти. Мне, – промокнула невидимую слезу платочком, – жаль отдавать дочь в такие юные годы. Но я и помыслить не могла отказать вам, князь.
Гость слушал словоизлияния хозяйки, а сам все косился на невесту. Он не ошибся в выборе! Необычная красота девушки, её гордость и достоинство – все это стоит двадцати тысяч. А сколько удовольствия он получит, когда приведет её в спальню! Надо как можно скорее назначать день свадьбы!
– Хотелось бы, уважаемая Анастасия Куприяновна, узнать ваше мнение по поводу дня венчания, – князь поклонился.
– Милый князь, мы ни одного лишнего дня не заставим вас ожидать. Кончится пост…
– К чему такая спешка, – упрекнул Афанасий Петрович, до этого помалкивающий. – Невесте еще приданое не припасено.
– Верно, верно, – согласилась жена. – Как можно без приличного приданого? Завтра же начнем…
– Приданое будем готовить в городе, – перебил жену Афанасий. – Пусть Анна едет к Александре…
– Нет! – вскрикнула Анастасия Куприяновна.
– Почему? – муж не уступал.
– Александра больна и не сможет …
– Сможет! – отрезал Афанасий Петрович. – Это мое слово! Завтра же и поедем.
Анастасия растерянно переводила взгляд с мужа на дочь, с дочери на князя. Возразить ей было нечего.
«Анна» наблюдала всю сцену с интересом. «Мать» явно была напугана перспективой встречи дочери с теткой. Почему? Может, дело в том, что Александра тоже упала с лестницы и тоже накануне свадьбы. Много совпадений. Слишком много. Что ж будем разбираться.
– Позвольте мне покинуть вас, – слабым голосом проговорила «Анна». – Голова разболелась.
– Конечно, конечно – князь оторвал короткое толстое тело от кресла. – Позвольте… – он приблизил свои губы к руке «Анны», ожидая реакции с её стороны.
Но рука не дернулась, не задрожала. Поцелуй не взволновал невесту. Тогда он слегка сжал тонкие пальцы «Анны». В ответ невеста еле слышно фыркнула и, подарив напоследок равнодушный взгляд, удалилась походкой королевы.
Князь был озадачен.
Вслед за «Анной» торопливо откланялся Афанасий Петрович.
– А не поговорить ли нам князь о наших делах в кабинете? – Анастасии Куприяновне не давала покоя мысль о векселях.
К тому же, ей хотелось выторговать у будущего родственника некоторую сумму под предлогом дороговизны приданого. Она, конечно, не скажет, что деньги на приданое находятся у поверенного в делах. Именно из этих денег будут оплачены наряды невесты. Князю это знать необязательно, а деньги ей сейчас о-о-очень нужны.
«Анна» поднялась к себе в комнату. На сердце было неспокойно. Если раньше она думала о женихе как-то отвлеченно, то сейчас, мало сказать, что непривлекательный облик князя лишил её уверенности в своих силах. Не переоценила ли она своих сил? Не слишком ли самоуверенна? Здесь не двадцатый век, когда можно и милицию позвать на помощь и общественность привлечь. Здесь женщина – раба мужчины, закон и общественное мнение на его стороне. Князь двух жен свел в могилу, говорят, так что же ему помешает и ее вслед отправить?
Надо подумать, хорошенько подумать. Как там подруга Нинка Шахова говорила: существует двадцать способов избавиться от надоевшего мужа, и все будет выглядеть как естественная смерть. Жаль, что не выяснила у нее хотя бы парочку способов. Сейчас бы очень пригодилось.
Ладно, время еще есть. Главное, не торопиться и не нервничать.
***
В реанимационной палате, на жестком ложе, окруженном с обеих сторон металлическими стойками со сложной аппаратурой, лежала женщина. Если бы не тихое щелканье и жужжание аппаратов, любому она показалась мертвой. Заострившиеся черты лица, мертвенная желтизна у висков и вокруг носа, мраморно-белые руки с посиневшими ногтями и отсутствие малейшего движения грудной клетки, свидетельствующее о наличии дыхания, – все это производило впечатление, что женщина уже умерла. Но медсестра, изредка заходившая в палату, внимательно вглядывалась в показания аппаратов, удовлетворенно покачивала головой и вносила данные в листок, закрепленный на пластиковом планшете. Иногда она подходила совсем близко, долго глядела в застывшее, как маска, лицо, недоуменно пожимала плечами, порой даже дотрагивалась до руки, к которой была присоединена капельница, вздыхала и уходила прочь, чтобы через полтора-два часа вновь проделать все те же действия.
Её сменяла другая, мало чем отличающаяся от первой: такой же наряд, состоящий из свободных штанов и куртки, круглой шапочки и маски на лице. Только у первой из-под шапочки выглядывал светло-русый пучок с металлическими шпильками, а у другой – рыжий хвостик, перехваченный мягкой цветной резинкой. Вторая сестра не брала больную за руку, но иногда, подойдя близко, наклонялась к самому лицу, будто старалась уловить незаметное дыхание женщины.
Был еще один посетитель в этой палате. Он появлялся, когда сестры отодвигали марлевые занавески с окна и позволяли ему просочиться сквозь стекло и бесцеремонно усесться на кровать, занимаемую странно неподвижной больной. Солнечный луч скользил по белому покрывалу, по плоской подушке, высвечивал перепутанные пряди волос, бесцеремонно отыскивая в них серебряные нити седины. Особенно много яркого серебра было ближе к вискам – так седеет человек за секунды до встречи с ужасом или самой смертью.
Особенно бережно проходил солнечный луч через левый плотно забинтованный висок, ощущая под собой несмелое биение маленькой жилки, свидетельствующее, что женщина все-таки жива.
Но когда наступали сумерки, на лице женщины все яснее вырисовывалась маска смерти: глубже ложились тени под глазами, чернотой покрывались губы, кожа из бледно-желтой превращалась в синюшно-серую. Казалось, даже аппараты, отсчитывающие каждый толчок ее крови, удивлялись, что она еще жива.
– Думаешь, выживет? – послышалось неразборчиво из-за перегородки, где сидели сестра и дежурный врач.
– Кто знает. Внешних серьезных повреждений, сама знаешь, нет. Но удар пришелся по виску, а как теперь под коробушку заглянешь. Надо в область, снимок черепа делать да специалистам показывать. Но она не транспортабельна.
– А ты заметил, что она больше на мертвую смахивает, чем живую?
– Дорогуша, у нас какое отделение? Реанимационное, то есть оживляющее. Мы оживляем почти покойников.
– Все равно мне кажется, что ее уже нет, только оболочка осталась.
– Это ты про душу говоришь? Так у многих живых ее давно нет, а ничего, живут, двигаются, жрут, пакости другим делают.
– Я пятнадцать лет работаю, а таких здесь еще не видела, только в морге.
– Ладно, только ты свои соображения при себе держи, а то напугаешь родственников, и будут у нас еще пациенты.
Ненадолго установилось молчание. Было слышно, как свинтили крышку с термоса и полилась жидкость. По палате поплыл аромат хорошего кофе. Смачно захрустели печеньем.
– Мне ее дочку жалко. Придет, встанет, смотрит, смотрит. А потом слезки закапают. И ручкой все гладит щеку или волосы. А еще слышала, как эта кроха молилась, Бога просила да Богородицу.
– Не хлюпай, – ответил мужской голос, потом послышались шаги, и кто-то громким шепотом позвал:
– Доктор, зайдите…
– Я сейчас, – произнес врач, одним шумным глотком вытянув из кружки кофе.
Опять тишина, только слышны звуки приборов, да неясные шумы за двойными рамами окна.
Прошло еще несколько часов тишины.
В час, когда засыпают даже самые стойкие и привычные к ночным дежурствам медсестры и врачи, прибор рядом с женщиной стал издавать отчетливые щелчки, зеленая линия на экране будто подзарядилась от неведомого аккумулятора и пошла аккуратным зигзагом, характеризующим хорошую работу сердца. Вместе с этими изменениями, стали происходить неуловимые изменения в самом облике больной. Вначале ушла с лица мертвенная бледность, губы приобрели естественный цвет и не напоминали теперь губ покойника. Чуть заметно шевельнулись ресницы, а пальцы рук слабо заскребли по покрывалу. Вот раз-другой дернулась грудная клетка, пытаясь то ли вздохнуть поглубже, то ли выдохнуть. Нервным тиком задергалась щека. Еще усилие, и женщина со всхлипом вздохнула. Потом еще и еще. В горле зародился, но не мог выйти наружу стон или сдавленный крик. Гортань напряглась, четко обозначились жилы, кожа покраснела от усилий.
Задремавшей прямо за столом дежурной медсестре почудилось, что где-то рядом взвыла сирена, рождая ассоциации с пожаром или другой бедой. Потом она сообразила, что вой раздается в ее палате, подскочила, опрокинув стул, и чуть не снеся косяк, влетела в палату. Так и есть! Кричала женщина, которая неделю не подавала никаких признаков жизни. Да еще как кричала: с каждой секундой крик нарастал, в нем явственно слышались и страх, и боль, и душевная мука. Сестре стало жутко. Она выскочила в полутемный в этот предрассветный час коридор, и столкнулась со спешащим ей навстречу врачом.
– Что? Что случилось? – видно и ему стало не по себе от этого жуткого воя.
– Там эта… которая как мертвая была, стала кричать. Жуть.
– Идем.
Оттолкнув легонько медсестру, врач поспешно шагнул в дверь, натягивая на ходу маску. Автоматически взглянул на часы. Было три пятнадцать. В это время чаще всего умирают. Верно, агония, а жаль: сколько трудов, сколько надежд родных будет разбито в этот час.
Подойдя к кровати, врач остолбенел, рассмотрев страшное выражение лица у больной. Будто в ад заглянула, подумал он, хоть и был атеистом. Наверное, авария привиделась – последнее впечатление перед тем, как ушло сознание. Голова больной в напряжении поднялась, словно ее подушка обжигала, рот был оскален, и все тело напряглось и судорожно дергалось.
Забыв, что рядом стоит медсестра, врач подскочил к столику, выхватил из коробочки ампулу, зарядил шприц и, прижав руку больной своим левым локтем, всадил иглу в предплечье.
– Помоги, – крикнул он, стараясь удержать пациентку, которая не хотела или не могла успокоиться, – убирай все!
Медсестра, выйдя их столбняка, ловко освободила руку женщины от иглы, прикрепленной к внутренней стороне локтя, сняла присоски датчиков и, приговаривая «тише-тише», своей тяжестью придавила дергающееся и выгибающееся дугой тело к жесткому ложу. Через минуту она почувствовала, что женщина поддалась действию успокоительного, стала обмякать под ее руками, судорожные крики перешли во всхлипы, а из-под закрытых век полилась горячая влага.
Еще через минуту так и не очнувшаяся женщина вновь погрузилась в беспамятство.
Дежурный врач и медсестра спиной отходили от постели, на которой минуту назад в смертельном страхе выгибалась больная. Теперь она тихо лежала, но уже не напоминала мертвеца, а была просто пациенткой, которой нужна их помощь.
