скачать книгу бесплатно
Рабочий класс был глух и слеп. И равнодушен к проблемам презираемой интеллигенции.
Дверь грохнула, анатомичка осталась снаружи.
Во вторник мы взяли старт почти одновременно. Я – в переднюю дверь автобуса, Тамара Ивановна – в заднюю. Я устроился в кильватере могучей старушки с гроздью авосек в ручищах. Старушка, подобно крейсеру, раздвигала плечами хлипких пассажиров и басовито рычала вокруг:
– Уступите пенсионерке место!
Ей тут же освободили место у окна, а под шумок я втиснулся на крошечный пятачок между сидениями.
Я тогда был строен и гибок, как плакучая ива.
Тамара Ивановна ввязалась в битву с парочкой аналогичных старушек на фланге. Но пассажиры сзади оказались покрепче, и старушки застряли на уровне ступенек. Тамара Ивановна попыталась их продавить, за что получила порцию отборных ругательств, проклятий и авоськой по прическе.
– Куда прешь, молодая?! Следующего автобуса жди!
– Но мне надо! – слабо затрепыхалась Тамара Ивановна.
– Всем надо! – отрезали старушки.
И автобус уехал.
В среду нервы Тамары Ивановны не выдержали. Я умудрился втиснуться одним из последних. Повис, упершись ладонями в пространство над дверью, а спиной в какого-то потного мужичка, страдающего от похмелья. Пятки мои зацепились за вторую ступеньку, а носы туфель остались висеть над бездной.
Тамара Ивановна осталась снаружи. Одна. Все, кто был на остановке, влезли, а она не смогла. Из передней двери гроздью высовывались рабочие «Стекловолокно», в проеме задней, распятый, словно лабораторная мышь на препараторском столе, висел я. Отчаяние в глазах преподавательницы было такое, что я сразу понял: ей попало за предыдущие два дня опозданий. Но что я мог поделать? Худой и не слишком наглый студент-медик. Только упереться спиной в похмельного мужичка, отжимая еще полсантиметра жизненного пространства.
Этого Тамаре Ивановне показалось достаточно. Дверь уже зашипела, закрываясь, и тут преподавательница с каким-то первобытным рыком бросилась вперед. Плечом она впечаталась мне куда-то пониже солнечного сплетения, зацепилась краешком сапога за ступеньку, рванулась вперед…
И мы оказались лицом к лицу. Очень близко. Ну прямо очень близко. И Тамара Ивановна совсем не Валечка. Я покраснел и попытался повернуться хоть боком. Куда там.
– Э-э, – простонал сзади похмельный мужичонка. – Стой спокойно, студент. А то мне и так плохо. Сейчас увидишь, чем я завтракал.
И весь автобус с осуждением посмотрел почему-то на меня. Не на мужичка, а на меня! Но тут понятно. В состоянии похмелья работники «Стекловолокно» бывали периодически. И мужичок вызывал понятное сочувствие. А я? А я – непонятная и мутная интеллигенция. Мне оставалось только сдаться.
Сорок минут мучений. С одной стороны – ароматный, икающий гражданин, так и норовящий положить свою тяжелую похмельную голову на мое плечо. С другой – твоя преподавательница. Дама за сорок с пышным бюстом, тщательно подведенными губами и ресницами. Так близко, что честный человек должен уже жениться. А мне семнадцать. И я стараюсь смотреть куда угодно, а не в лицо Тамары Ивановны. Так стараюсь, что к Полоцку у меня затекает вывороченная шея, а рубашка мокрая, хоть выжимай.
Тамаре Ивановне тоже неудобно. Не знаю, какие мысли у нее в голове крутились, но она так же, как и я, старательно отворачивалась в противоположную сторону. Автобус еще изрядно качало на неровностях убитой дороги, и мы периодически еще плотнее вжимались друг в друга.
Кошмарная ситуация. Кошмарной она была для обоих, видимо поэтому Тамара Ивановна решила немного разрядить обстановку.
– Ну что, Павел, выучил мышцы плеча? – как бы невзначай спросила она.
– Конечно выучил, – радостно отозвался я. – Целый вечер потратил, но вызубрил.
На этом обмене фраз наш энтузиазм мгновенно иссяк. Говорить дальше было решительно не о чем. Ну не станешь же в самом деле рассказывать преподавательнице про мышцы плеча, тем более что на самом деле я их едва просмотрел и планировал «шлифануть» прямо пред занятием.
«А вдруг она прямо сейчас и спросит? – внезапно похолодел я. – Чтоб время зря не терять».
Я взмолился Имхотепу, Гиппократу, Асклепию и прочим медицинским авторитетам, включая академика Павлова. К счастью, идея поспрашивать не пришла Тамаре Ивановне в голову. И мы снова уставились в противоположные стороны.
Я не знаю, как мы дожили до конца дороги. Конечно, автобус останавливался, двери открывались, но с нашей стороны никто не выходил. Наша часть салона ехала до завода. На остановке возле училища мы вывалились из автобуса. Нерешительно постояли, пряча друг от друга глаза. Потом, как и надлежит мужчине, я решительно развернулся и сбежал.
На следующее утро встал пораньше и пришел на остановку минут за сорок до нужного автобуса. Решил, что разминусь с Тамарой Ивановной во времени и не придется больше краснеть. Шут с ними, с этими лишними сорока минутами сна. Честь дороже.
Было еще темно. Сумрачная остановка заполонялась мрачными мужчинами и сонными женщинами. Кое-где поблескивали огоньки сигарет. И у самого края стояла до боли знакомая фигура в огромной пушистой шапке. Я развернулся и спрятался за киоском, пока меня не заметили.
К счастью, уже в октябре я устроился санитаром в Полоцкую больницу. Стал часто оставаться на дежурства, на ночь, а уже оттуда бежать на занятия. Пару раз к дверям училища меня с шиком и скрипом тормозов подвозила районная скорая помощь. Мы еще встречались с Тамарой Ивановной на занятиях, но это было уже не то. Яркость впечатлений быстро погасла. Кроме того, на место Валечки, Маши и Лены заступили медсестры хирургического отделения – Юля, Танечка и Наташа. А им было уже двадцать лет! Взрослые и умудренные опытом, они быстро взяли меня в оборот.
В зимнюю сессию мы сдали анатомию и с Тамарой Ивановной больше не встречались.
Сейчас мне за сорок.
И я иногда думаю – ну какие же мы все были тогда глупые, стеснительные и зажатые.
Ведь из-за такой, в сущности, чепухи переживали.
Ничего святого
Врачи тоже люди. Они спят, едят, болеют. Иногда даже злятся, страдают и выходят из себя. Иногда совершают поступки, за которые им потом стыдно. Среди них бывают хамы, невежды, алкоголики и святые. Я знаю как минимум одного врача общей практики, которого можно назвать святым, но он, к сожалению, умер примерно четыреста лет назад.
Ивана Сергеевича, врача одного известного в стране онкологического центра, я знаю лет десять. Мой бывший сослуживец Володя, с которым мы вместе когда-то месили грязь белорусских полигонов, после первого контракта ушел на гражданку, стал там врачом-онкологом, а Иван Сергеевич был у Володи заведующим отделением.
Приехал я как-то к приятелю за очередным пакетом историй, сидели мы в ординаторской, пили кофе, я записывал. Иван Сергеевич подсел, добавил какую-то свою историю, предложил печеньки, которые его жена напекла. Так и познакомились.
Милейший человек. Исключительно вежливый, внимательный. Из той породы врачей, которую принято называть старой или советской закалкой, хоть к тому времени, когда Иван Сергеевич окончил медицинский вуз, страны Советов не существовало. Каждый раз при встрече он неизменно желает:
– Вы, если что, обращайтесь. Но не дай Бог придется.
Учитывая специфику его работы, действительно, не дай Бог.
А потом я на пару лет выпал из этого знакомства. Бывает так, закрутишься, дела навалятся. Новые должности, новые заботы. Нет времени на старых приятелей. А у них тоже работы по горло. На Новый год или день рождения прилетит скупая эсэмэска, или в «ВК» свалится картинка с букетом и бутылкой коньяка. Мол, помним, любим. Но некогда.
Встретимся потом. На пенсии.
А недавно звонит Володя, и голос у него взволнованный:
– Слушай, у тебя же были какие-то знакомые из органов!
– Не были, а есть, – осторожно отвечаю я.
А сам уже представляю, что Володя кого-то пристукнул, и мне сейчас искать лопату, ехать в лес и помогать ему труп прятать. А на улице, между прочим, дождь идет.
– Надо помочь Ивана Сергеевича вытащить. Его в милицию забрали.
До августа 2020-го в Беларуси еще была иллюзия, что наша милиция нас бережет.
– Что-то серьезное?
– Я точно не знаю, я не силен в этих казенных формулировках. Но кажется, нанесение легких телесных повреждений и хулиганство.
Я вспомнил седого, полного Ивана Сергеевича, неизменно вежливого и тихого, исключительно воспитанного человека. И удивился еще сильнее.
– А чего он нахулиганил? Кому нанес телесные повреждения?
– Тут целый триллер, – вздохнул Володя. – Года полтора назад попала к нам в отделение девочка. Ну ты знаешь нашу специфику. Так вот, полный набор. Химиотерапия, облучение, пересадка. Уже все попробовали. Тянули ребенка как могли. Детские кое-как отмучили лет пять. Передали нам по возрасту, чтоб мы мучить начали. И досталась она как раз Ивану Сергеевичу. Исключительно мужественный человечек. Сама зеленая вся, руки капельницами исколоты, а нам улыбается, благодарит каждый день за нашу работу. Ты же знаешь, нам нельзя с пациентами налаживать эмоциональные связи. Они у нас нередко умирают, так что стараемся держаться подальше. А эта девочка прямо всех покорила. Мы в доску разбились, чтоб ее спасти. И вроде бы стало получаться. Вышли на стабильное состояние, потом пошла на поправку. Потом внезапное ухудшение. И после новых обследований мы руками развели. Спасти ее могла только операция в одной заграничной клинике. А стоит эта операция как две квартиры в столице.
Родители девочки тоже молодцы. Тут же бросились на все специализированные сайты, телевидение, радио. Подключили всех, кого можно, набрали кредитов в банках, продали все. Наскребли на операцию. Ты, наверное, в Интернете видел проекты по сбору денег. Так вот, и тут такое было. Собрали. И недели две назад наша пациентка улетела в Германию.
А два дня назад у нас умерла другая пациентка, за жизнь которой мы долго боролись. Ехали вечером домой в паскуднейшем настроении. Иван Сергеевич высадил меня у метро, а сам заехал на парковку торгового центра. Говорил, что нужно продуктов на ужин прикупить. Дальше мне свидетели рассказывали.
Только Иван Сергеевич из машины вышел, как к нему тут же подскочила плохо одетая дама с распечатками в руках. И, показывая эти распечатки, принялась клянчить деньги на лечение ребенка. Глянул Иван Сергеевич на листки, а там портрет той самой девочки, которую мы в зарубежную клинику отправили. А попрошайка ноет, жалуется на жизнь, на то, что у нее дочь умирает.
И вот тут у Ивана Сергеевича, что называется, забрало упало. Свидетели говорят, что он сгреб эти листки, собрал их в кулак и принялся дамочку за волосы таскать и листками в лицо тыкать. Тут же подлетели мрачные типы, которые, как оказывается, охраняли попрошайку. Но Ивана Сергеевича было уже не остановить. Он принялся бить типов. В него словно бес вселился. Подобрал какую-то железяку, гонял этих бандюганов по всей парковке. Свидетели вызвали милицию, и нашего Ивана Сергеевича повязали.
Попрошайки пишут на него заявление. А мы всей больницей ищем знакомых из органов. Вот я и звоню тебе. Поможешь?
Знакомые нашлись. Не у меня, а у одного из руководителей центра. Иван Сергеевич отделался минимальными потерями. Девочка вернулась из Германии и приходила в клинику, благодарить своих спасителей.
Кажется, все закончилось хеппи-эндом.
А вчера ехал я домой и решил заехать за продуктами, в торговый центр. На парковке подскочила ко мне цыганка с распечатанными портретами лысого от химиотерапии и облучения, изможденного, но явно славянского ребенка. И принялась хорошо поставленным голосом клянчить на лечение.
Бить я ее, конечно, не стал. Прогнал. Она пробормотала мне вслед какое-то цыганское проклятие и побежала к следующей машине. На душе стало гадко.
Что за люди распечатывают портреты чужих больных детей и попрошайничают, вызывая жалость сердобольных прохожих? Неужели нет у них веры в то, что в потустороннем мире им все это припомнят? Неужели нет ничего святого?
Истории из-под микроскопа
Мои коллеги, работающие в различных клиникодиагностических лабораториях страны, нередко завидуют врачам-лечебникам.
– У них столько интересных историй, случаев. Им всегда есть что тебе рассказать. А у нас сплошные пробирки, мазки, копрограммы. Юмор такой специфический, что поймет только специалист из такой же лаборатории.
Но недавно заглянул ко мне в кабинет врач лаборатории Юра и торжественно выложил на стол несколько исписанных листков.
– Вот. С историей массовой битвы санитаров с вэдэвэшниками в приемном это не сравнить, но интересные случаи есть.
Перечитал я записи. Ну да, юмор действительно специфический, лабораторный. Источник этого юмора – безусловно, пациенты наши любимые. Ну куда же без них. Попробую превратить эти истории в небольшой кусочек литературы.
***
Пару месяцев назад позвонил в лабораторию один любопытный.
– Подскажите, вы анализ мочи делаете?
– Конечно, – отвечаем. – Приносите.
– У меня несколько специфическая просьба, – замялся клиент.
Девушка-лаборант успела покраснеть, но звонивший тут же принялся объяснять:
– У меня в подъезде все время кто-то стенку подмывает. Ну вы понимаете. В одном и том же месте. У меня подозрения есть, но поймать никак не могу. Я достану его мочу и со стены соскоб сделаю. Вы можете по ДНК определить, тот ли самый это человек?
И был очень разочарован, что ему отказали.
***
Разница в цене между человеческими и ветеринарными анализами может ввести в грех обмана любого любителя животных.
Как-то исследует лаборант анализ кала гражданина К. на предмет всяких гельминтов и вдруг обнаруживает странные включения. Остатки бумаги там, целлофана, небольшие щепки. Ну ладно щепки, с кем не бывает. Студенты вон гранит науки грызут. Но принимать по утрам небольшую дозу целлофана не каждый станет. Закралось в душу лаборанта сомнение. А все сомнения у нас валят на нарушения преаналитики (то есть процесса сбора и доставки биоматериала) и передают специально обученным людям, которые уже звонят и надоедают пациентам.
Позвонили и по этому случаю. Оператор долго думал, как сформулировать вопрос:
– Не употребляли ли вы, случайно, целлофан?
Но наконец решил спросить в лоб:
– Подскажите, как вы собирали биоматериал на анализ?
Гражданин К. не моргнув глазом принялся рассказывать, как собирал, как производил, что ел накануне.
– А в чем, собственно, вопрос?
Ему и рассказали, что нашли в анализах.
– Ну-у… – замялся пациент, – вообще-то… – Это не ваш биоматериал? – спросил оператор.
– Не мой, – признался К. – Анализы для собак такие дорогие, ну вы понимаете? Это материал от моего пса. А этот паразит как раз накануне в помойку забрался и, видимо, что-то сожрал.
– Понятно, – вздохнул оператор.
– Ну хоть гельминты в анализах не обнаружены? – с надеждой спросил К.
– Гельминты не обнаружены. Древесина обнаружена, – ответил оператор.
***
Одна предприимчивая дама умудрилась подсунуть вместо крови своего ребенка кровь любимого котика. Купила пробирку и принесла биоматериал на анализ. Заряжают лаборанты кровь в аппаратуру, а по результатам получается, что ребенок то ли мутант, то ли рептилоид с другой планеты. Короче, с такими анализами не живут.
Снова передают вопрос в спецотдел. Дама долго не признавалась, юлила, требовала с лаборатории результаты. Правду в конце концов узнали, и пришлось аппарат несколько раз промывать, а то умные японские мозги не могли в себя прийти.
***
А в сентябре приносят в лабораторию традиционные подарки – анализы кала детей разного возраста для устройства этих самых детей в детские дошкольные учреждения.
Стандартно смотрят на яйца аскарид, проверяют соскобы на энтеробиоз. Ну и прочие удовольствия лаборантской профессии.
Анализирует врач очередной биоматериал, а оттуда смотрят на него непонятные существа. Толстенькие такие, короткие, белесые. Врач удивился, не узнав гостей «в лицо». Полез сначала в справочники, потом в Гугл. Среди известных науке паразитов похожих не обнаружилось. Позвал врач более опытных коллег. Те также развели руками. Запахло научным открытием и Нобелевской премией. Ну это кроме того, чем постоянно пахнет в подобном отделении лаборатории.
«Гостей» промыли, выложили аккуратно на чашке Петри, сфотографировали. И даже мне фотографию прислали, похвастались.
