скачать книгу бесплатно
Руководителю медицинского центра Наталье Федотовой;
Врачу-эпидемиологу Елене Евгеньевне;
Врачу МРТ Сергею Баранову;
Полковнику м/с Владимиру Гурлеву;
Акушерке Тамаре Станиславовне Лямишевой;
Сотрудникам немецкого фармацевтического концерна Юлии, Елене и Руслану. А также сеньору Антонио за отличную пиццу.
Сотрудникам издательств «Крафтовая литература» (Россия) и «Четыре четверти» (Беларусь).
Сайту pikabu.ru, всем своим подписчикам.
Павел Гушинец.
НА ОКРАИНЕ МЕДИЦИНЫ
Шесть часов утра
Я лежу в абсолютно темной, узкой и крошечной комнате, каждую минуту, как проклятый, поглядывая на табло дешевой электронной «Монтаны». Табло в темноте не видно, и приходится нащупывать подушечкой пальца острую кнопку подсветки, щуриться в попытке рассмотреть цифры.
Без пяти шесть. Еще пять минут непонятной наполовину дремы, наполовину тревожного ожидания писка будильника. Сегодня была очень спокойная ночь, и мой напарник Виталик разбудил меня только два раза. С Виталиком мы приятельствуем, да и вообще он человек хороший, поэтому осторожно входил в каморку, слегка тряс меня за плечо:
– Паша, вставай. Везут.
И я вскакивал, натягивая халат, потому что в нашу больницу на скорой везли лежачего. А мы с Виталиком санитары. И нам надо нести носилки с пациентом в приемное отделение, а потом – куда распределят.
Виталик – хороший человек. Бывший сиделец Игорь в таких случаях просто грохочет кулаком в дверь чуланчика. А Аркаша так и вовсе может пнуть раскладушку, на которой я сплю.
– Подъем, студент!
Они старые и злые. А мы с Виталиком – молодежь. Я второкурсник медучилища, а Виталик только из армии, еще не определился. Поэтому нам с Виталиком всегда есть о чем поговорить, и я люблю с ним дежурить. Игорь может прийти на смену пьяный и полдня парить мозг рассказами о воровских понятиях и тюрьме. Потом добавить и завалиться спать на диван в приемном, оглушая пациентов и врачей своим храпом. А ты с тоненькими медсестрами таскай носилки. Аркашка тоже противный мужик. Появится в начале смены, притащит свой старорежимный поцарапанный чемодан со всяким барахлом, посидит в уголочке, а потом убегает в отделения. В чемодане у него консервы, печенье, еще какая-то мелочь. Аркашка по кругу обходит палаты и медсестер, продавая втридорога содержимое чемодана. И пациенты покупают. Не от голода, больше от скуки.
Придет потом Аркашка довольный, украдкой пересчитывая в кармане халата барыши. И примется учить меня жизни. Терпеть этого не могу.
– На фиг тебе это училище? Ну отучишься, потом куда? В медицинский? А дальше? Будешь у нас в больнице старым бабкам клизмы ставить? Надо ловить момент, надо раскручиваться.
Сам Аркашка раскручивается. Подторговывает продуктами, разводит на своей старой даче белых мышей и крыс, продает их на рынке. Без налогов, чеков, без гарантий и разрешений. Лихой и хаотичный бизнес середины девяностых. Выгода с этой торговли копеечная, но Аркашка очень своим бизнесом гордится. На работу ходит только для того, чтоб пенсия потом капала.
С Виталиком проще. У нас одинаковые проблемы, одинаковые взгляды на жизнь. И будит он меня осторожно, аккуратно:
– Паша, вставай. Везут.
Первый раз привезли в полвторого ночи. Чумазая от сельской грязи скорая притащила бабульку с обострением холецистита. Бабулька знать таких слов не знает. У нее «унутрях болит». В толстенной карте целый набор болячек, рекомендаций, лечения. Рекомендации бабулька привычно игнорирует. Любит сало и выпить. А в больницу ложится только к зиме, когда огород убран и скотина пошла под нож. Она и сейчас недовольна, «несогласная госпитализироваться», потому что утром «курей» кормить и козу доить.
Кое-как уговариваем ее. Тащим до лифта, оттуда в отделение хирургии. Коридоры успокаиваются.
Я опять иду в чуланчик, урвать от ночи пару часов тревожного сна.
Второй раз привозят уже почти на рассвете. Законная добыча субботней дискотеки – ножевое ранение. Тут возни побольше. Надо аккуратно раздеть окровавленного пациента, постараться с ним не подраться, а пациент нетрезв и возбужден. Потом на каталке – в операционную. Там уже не наша работа. Виталик остается ждать вызванных ментов, я опять иду спать.
И вот утро. Тревожное ожидание писка будильника подбрасывает меня над раскладушкой минут за двадцать до нужного времени. Несколько секунд я ошалело таращусь в темноту, стараясь понять, что происходит и где я. В голове еще вертятся остатки какого-то сна, но я уже не помню, что там было. Постепенно прихожу в себя и тянусь к часам. Можно еще подремать.
Потом бесконечные двадцать минут я лежу в темноте, на грани сна и яви, каждую минуту поглядывая на табло часов.
В каморке неприятно пахнет старым слежавшимся бельем, мышами, какой-то химией. Еще пахнет сыростью и старыми стенами, которые никак не проветрить. Еще неприятно пахнет от самой раскладушки. Игоря не раз тут рвало, а брезент раскладушки уже не отмыть.
Здание больницы древнее, еще дореволюционное. В его стенах был кадетский корпус, и мальчишки в каких-нибудь эполетах маршировали по коридорам и во дворе, который тогда, наверное, назывался плацем. В нашем актовом зале, где сейчас на стене выцветшее пятно от давно снятого портрета Ленина, кадеты танцевали вальсы и мазурки с какими-нибудь барышнями-курсистками. И скрипел начищенный до зеркального блеска паркет, и каблуки начищенных до зеркального блеска сапог оставляли на нем черные полосы. И хрустела французская булка. Или не хрустела.
А в мою каморку они забирались, чтобы с бьющимся сердцем тискать этих курсисток. И эти стены слышали десятки шепотков-признаний.
Интересно, что в каморке было при кадетском корпусе? Может, хранили пыльные папки с документами; может, тут стояли швабры и ведра, при помощи которых стриженые кадеты драили полы. А может, в чулане, за железной дверью прятались длинные шкафы с винтовками. И с этими винтовками в 1920 году последние кадеты корпуса шли в атаку на «красных» под Одессой.
Фантазия у меня хорошая. И стоило мысли о шкафах с винтовками проникнуть в мой полусонный мозг, как меня тут же окружили призраки мальчишек в белогвардейских шинелях. Их увезли из этого здание в далеком 1914-м, когда к городу подступали немецкие войска (к этому городу постоянно кто-то подступал, при Иване Грозном и Петре – шведы, при Александре – Наполеон, при Николае и Иосифе – немцы). Но когда-то по городу ходила байка о том, что при ремонте здания в подвале нашли обвалившийся подземный переход (о, этот таинственный подземный тоннель из Верхнего в Нижний город). Начали копать, естественно надеясь найти клад, а нашли три полуистлевших детских скелета в военных дореволюционных шинелях. И в кармане у одного были оловянные солдатики.
Байка, не больше, чем байка. Но для моей разгулявшейся фантазии этого хватает. Сна как небывало, потому что призраки стоят вокруг и касаются меня своими холодными пальцами. Чуть в стороне – долговязая фигура, выше на голову, чем остальные привидения. Тонкое породистое лицо великого князя. Олег Константинович, окончивший этот корпус в 1910-м и убитый на фронте первой Мировой. Один из редких погибших в войне Романовых.
И мне уже жутко и зябко, хочется спрятаться от привидений под одеялом. Но мне лень шевелиться. Каждое движение впускает под одеяло сырой и холодный воздух чулана, а пока я лежу неподвижно, под одеялом хоть немного теплее. Привидениям придется отступить.
Я лежу и собираюсь с силами, чтобы ровно в шесть встать с раскладушки рывком. Такое ощущение, что каждая секунда чувствительным электроном проскакивает через мой мозг. А сам уже представляю, как встану, как открою скрипящую дверь, как выйду в коридор, потом загляну в приемное. На столе, положив голову на руки, будет дремать медсестра Танечка. У Танечки поверх белого халата наброшен еще один, теплый и цветастый. Виталик услышит меня, выберется из угла.
– Пошли покурим, – хриплым голосом предложит он.
Мы спустимся по высокой лестнице во двор, стена из красного потрепанного прошедшим столетием кирпича скроет нас от ветра и от глаз начальства. Виталик достанет из кармана помятую пачку, в которой болтаются оставленные на утро две сигареты. Чиркнет спичкой, сложит ладони лодочкой. Из двери, которая ближе к РАО, выползет во двор санитарка тетя Валя. Тоже затеплит огонек спички, поморщится от едкого дыма, шумно сделает первую затяжку. Тетя Валя на нас слегка дуется. Вчера днем резались мы с Виталиком в карты. А что, день тихий, пациентов почти нет. Особенно лежачих, а жидкий поток плановых нас не касается, они своими ногами дойдут. От скуки сели мы оба на диван за перегородкой. Виталик вытащил потрепанную колоду карт. На третьей партии в дурака за перегородку заглянула тетя Валя:
– Пацаны, отнесите мочу в лабораторию.
Мы иногда помогали ей. Лаборатория от приемного далеко, тетя Валя уже немолода, варикоз там и все такое. А значит, мы подхватывали деревянный ящичек с банками, в которых плескалась желтоватая биожидкость, и тащили его в лабораторию. Игорь с Аркашкой тетю Валю сразу посылали, а мы жалели. Но не в этот день. Виталик в третий раз отчаянно проигрывал, поэтому огрызнулся через плечо. Тетя Валя обиделась, дулась на нас полдня. И утром тоже продолжит дуться.
– Ва-а-аль, – подаст голос Виталик.
– Пошел на хрен! – ответит санитарка.
– Ну Ва-аль! – Виталик фамильярно приобнимет тетю Валю за плечо. – Ну не дуйся.
Санитарка начнет таять, но гордость не позволит ей сразу сдаваться.
– Ну хочешь, мы в следующий раз за жрачкой в столовую сгоняем?
– Сгоняете? – оживится Валя.
– Зуб даю.
– Ну ладно. – Тетя Валя окончательно нас простит и некоторое время мы будем стоять рядом, прижимаясь плечами к шероховатой кирпичной стенке и болтать о пустяках.
Потом мы с Виталиком вернемся в приемное. Поставим чайник, заварим в кружках нерастворимый кофе. Будем потягивать его, смотреть в окно и плеваться от коричневых крошек. Проснется Таня. Зазвонит стоящий у нее на столе телефон. Заскрипит тормозами первая скорая. В конце улицы покажется пошатывающаяся фигура Игоря или скрюченный Аркашка. Начнется очередной рабочий день.
Будильник пищит на моей руке. Пора, сжав зубы, откидывать колючее одеяло и вставать. Снимать с гвоздя, на ощупь, помятый белый халат. Идти к умывальнику в приемник, курить, ежась на утреннем сквозняке, первую за сегодня сигарету. Передавать половину недокуренной сигареты сонному Виталику.
Пора начинать новый день. Шесть часов утра.
За рекой
Сегодня дежурство в приемном на редкость спокойное. Четверг, середина недели. Всем лень и некогда болеть, драться и калечить друг друга, принимать химические жидкости, несовместимые с организмом. День проходит в скуке и полусне. Мы с Виталиком, санитары отделения, и вовсе не вылезаем из-за своей занавески. Сидим на диване, бесконечно шлепаем по его дерматину засаленными картами. Счет в турнире приближается к трехзначному числу. Мы уже потеряли к картам интерес, но заняться решительно нечем.
Жидкий поток поступающих больных иссяк еще в 11 утра. Все они были ходячие, и наша с Виталиком помощь не понадобилась. Еще вчера из терапевтического отделения выписали пациентку 150 кг весом, которую надо было таскать с третьего этажа в подвал на рентген и ФГДС. Переломанные из травмы тоже как-то обошлись без нас. В обед мы лениво сходили на кухню за кастрюлей борща для приемного отделения. После обеда Виталик пошлялся по этажам, приставая к медсестрам, но девчонки поголовно были не в настроении, и он вернулся играть со мной в карты.
Скучно и лень. День тянется, как расплавленная на солнце резина.
После восьми вечера на столе медсестры приемного Наташи задребезжал телефон.
– Санитаров? Сколько? Обоих? А он буйный, кусается?
Наташа с нехорошей усмешкой посмотрела на нас. Мы с Виталиком насторожили ушки.
– Ну смотрите. Сейчас скажу им. – И, уже положив трубку телефона: – Собирайтесь, лентяи. Надо пациента в Задвинье везти.
Задвинье – это район Полоцка. Старинный город традиционно делится Западной Двиной на две части. Верхний город, увенчанный белыми стрелами Софии. Там вал Ивана Грозного, пробитый в самое сердце чашей стадиона. Там мост, по которому отступали наполеоновские войска, остатки зданий кадетского корпуса. Там стоянка первобытных людей. За забором базилики, искалеченной императором Петром, мрачнеет наша первая городская больница. А на другом берегу серые пятиэтажки Задвинья. Кварталы советской постройки, перемежаемые унылым частным сектором. В древние времена там были какие-то слободы, выселки. Да и теперь там не слишком весело. А еще Задвинье – это психиатрическая клиника. Психиатрия недалеко, если уметь шагать по серым двинским волнам. Ее почти видно. Но ехать приходится в обход, через бетонный мост, по городским улицам.
А если зовут нас, значит, кто-то из пациентов Задвинья попал к нам в больницу с переломом или обострением язвы. Его пролечили и сейчас возвращают в объятия постоянных врачей.
– Кто там? – осторожно спрашивает Виталик.
– Кусается, плюется и мажет санитаров дерьмом! – делает страшное лицо Наташа.
– Вот и езжай сама, – не остается в долгу Виталик.
– Да ладно, пошутила я. – Наташе лень с ним пикироваться. – Псих какой-то. Тихий.
– А чего они свою бригаду не пришлют?
– Некого. На всю больницу только трое санитаров остались. И все в буйном. Не могут их оторвать. Мало ли.
Привычное дело. В Задвинье санитары долго не задерживаются. Кому охота за копейки смотреть на все это. Тут в обычной больнице иногда прилетает. А уж среди психов…
Набрасываем на халаты синюшные телогрейки с вышитыми на спине буквами «ПЦГБ», тянемся по лестнице в отделение.
– Не лети. – Виталик останавливается между пролетами, забирается на огромный, шириной почти в метр, подоконник, открывает рассохшуюся форточку.
– Покурим.
Я восхищаюсь его наглостью, его уверенностью в себе. Виталику сам главврач не брат. Он и его пошлет подальше, если вздумает цепляться. Неторопливо дымим помятыми «астринами». Табак плохо утрамбован, его шелуха попадает в рот, приходится отплевываться.
Наверху хлопает дверь в отделение. Слышится раздраженный женский голос:
– Виталик… твою! Вы куда делись? Машина ждет, а они тут курят.
– Счас. – Виталик невозмутимо, нарочито неторопливо делает последнюю затяжку, выбрасывает окурок в окно. Сползает на клетчатый пол.
«Псих» – щуплый мужичонка в каком-то непонятном и немного смешном ворохе одежды. Сидит на стуле, возле поста медсестры. Ноги вместе, глаза в линолеум, на коленях потертая сумка. Рядом сопровождающая из Задвинья – некрасивая костлявая медсестра. Смотрит на нас сердито.
– Где вы шляетесь? Мне тут до вечера сидеть?
Виталик расплывается в своей неизменной улыбке.
– А что? Тепло, светло, и вкусно кормят. Отчего не посидеть.
– Придурок, – фыркает медсестра, но уже не так зло.
– Я Виталик, – поправляет ее мой напарник. – Но для вас – можно и придурок.
Постовая Анечка, место которой заняли задвинские, хмыкает. Медсестра из «психички» тоже почти улыбается. Только пациент сидит неподвижно и смотрит в одну точку где-то у себя под ногами. Его почему-то жалко.
– Пойдем, Зайцев, – говорит ему медсестра. – Домой пора.
Зайцев с готовностью вскакивает. Семенит по коридору так быстро, что мы едва за ним поспеваем. Спускаемся во двор по серой бетонной лестнице, затертой тысячами ног. Мимо массивного сейфа, у которого я когда-то отходил после получения зарплаты. Мимо дежурных «покойницких» носилок. Во дворе промозглый ноябрьский ветер лупит нас в лица смесью дождевых брызг и мелкой цементной крошки. Зайцев испуганно прикрывается сумкой. Мы грузим его в темно-коричневую «буханку» с красными крестами на боках, садимся напротив на неудобные скамейки.
– Держитесь, хлопцы! – кричит нам водитель.
И с лязгом трогает с места.
Предупреждение своевременно. Раздолбанную машину бросает по выбоинам в асфальте. На перекрестках, перед светофорами, водитель старается тормозить аккуратно, но нас все равно бросает вперед. Зайцев валится на бок, чуть не теряет свою сумку, испуганно охает.
– Американские горки! – торжествующе орет Виталик.
Даже сейчас ему весело.
Зайцева выгружаем во дворе психиатрической клиники. Сопровождающая медсестра уводит его в здание с обшарпанными желтыми стенами.
– Когда назад поедем? – спрашивает Виталик у водителя.
– Поболтайтесь тут с полчаса, – отвечает тот. – Надо какие-то бумажки забрать.
– Без проблем. – Виталик кивает мне и топает вслед за пациентом в здание.
– Ты куда? – испуганно спрашиваю я.
– А что? Торчать тут под дождем? Пошли, с местными медсестричками побалакаем.
– В дурку?
– Ну в дурку! И что? Не больница, что ли? Везде люди. Пошли, не ссы.
И мы пошли. И уже через пять минут Виталик сидел в сестринской, дул из чужой чашки горячий чай, хрустел сушкой и смешил курносую девчонку в белом халате. Мне тоже сунули в руки стакан с чаем, позволили занять краешек продавленного дивана.
– Как тут у вас? – спрашивает Виталик. – Весело?
