Юродивый

– Про меня не забудь, дядь.

– Достань нам всем, сынок. – закончил Владимир.

Петя открыл маленький красный переносной холодильник. Порывшись во льду, он достал четыре банки и кинул каждому из присутствующих. Щелчки колечек раздались практически одновременно.

– А я угощусь?

– Даже не знаю, Петя, – наигранно протянул Гай. – А ты не слишком мал?

Петя хотел запротестовать, но отец его опередил:

– К вашему сведению, парень уже не маленький – испил настоящей водки, и хоть бы что.

Про то, что Петя исторг её после "лихих виражей" Владимир тактично умолчал.

– Сына спиваешь? Почему я не удивлён?

– Лучше уж я, чем такие как ты, Юра.

Петя достал золотистую банку. "Миллер". Он знал это пиво (часто брал его), но это было каким-то необычным – на английском было только название, все остальные слова и надписи на банке были в виде иероглифов.

– Контрабанда из "поднебесной", – пояснил Гай. – По-другому нормального пива в этой стране уже много лет как не достать.

– В крови нас утопили, косые черти, – с причмокиванием оторвался от банки Юрий. – А мы у них пиво покупаем. Но знаешь, Гай, это всё равно лучше, чем на них работать. Да, Вова?

Владимир промолчал, Юрий не унимался:

– Вот зачем ты к ним устроился, а?

– По той же причине, по которой твоя мать пошла на панель, – пожал плечами Владимир. – Деньги должны откуда-то появляться.

Гай захохотал в голос, Марсин издал протяжное "уф", а Юрий сделал вид, что хочет запустить во Владимира, который с триумфом отхлебнул пива, банкой.

Они прикончили первую порцию и Петя понял, что то, что он пил раньше и принимал за пиво, таковым не являлось. Китайский "Миллер" оказался насыщенным и каким-то живым, что ли – никаких сравнений быть не могло.

Рыгнув, Юрий полез в карман и достал потёртый портсигар. Там были самокрутки, он раздал всем по одной. Петя решил уточнить:

– С чем они?

– Запрещёнка. – важно заявил Юрий. – Табак. Сам выращиваю. Не боишься?

– Нет, папа давал сегодня попробовать.

Юрий посмотрел с какой-то тающей надеждой, которая была в шаге от того, чтобы перерасти в разочарование и даже презрение:

– "Винстон"?

– Ну да, – не понял Петя. – А что?

Юрий повернулся к Владимиру.

– Ты что ли до сих пор хранишь и куришь это говно?

– Вместо мозгов у тебя говно. Не все родились с серебряной ложкой в жопе, чтобы грезить только "Парламентом".

– Господи боже, – Юрий закатил глаза. – Как был школьником, так им и остался!

Петя, тем временем, потягивал самокрутку. Может он фантазировал, но и без того крепкий табак чувствовался ещё крепче от газеты в которую был завёрнут. Пете было одновременно и противно, и приятно. Дым хоть и душил, но как будто согревал изнутри и давал ощущение какого-то уюта.

В перебранку вступили Гай и Марсин. Непонятно как так получилось, но спор уже шёл не о сигаретах, а о сексуальной ориентации отца и Юрия. Петя никак не мог понять, как эти четверо могли когда-то спеться и когда перебранка слегка утихла, поинтересовался:

– Вы вообще не похожи. Как вы подружились?

Все присутствующие замолчали. Даже Юрий, хотя он производил впечатление человека, которого не заставишь заткнуться и под угрозой смерти.

– Всё началось очень давно, – произнёс Владимир с каким-то удовлетворением, будто только и ждал подобного вопроса. – Я был младше тебя – вот насколько давно.

Старообрядцев открыл новую банку и начал рассказ.

– Сперва я встретил вот этого утырка, – Владимир ткнул пальцем в лыбящегося Юрия. – В 2018 году. После окончания школы решил пойти в армию, чтобы сразу отделаться. Попал в ВДВ. Я до службы гонял с длинными волосами и очень расстроился, когда меня коротко постригли. И вот, я в очередной раз озабоченно рассматриваю свою голову в зеркале, а этот придурок проходит мимо и говорит…

– Не волнуйся, волосы не хер – отрастут.

– Я и без тебя помнил.

– Ага, да только ты рассказывать не умеешь и крутые фразы обычно запарываешь, как лох.

Владимир смерил Юрия взглядом.

– Скажи честно, ты бреешься на лысо только из-за убеждений или прячешь плешь?

– У своих родителей спроси. Я их недавно встретил – отличные мужики.

Петя ещё раз поразился качеству юмора, который царил до его рождения, и подтолкнул разговор в прежнее русло:

– А дальше что было?

– А что дальше? Слово за слово – начали общаться. Я сразу просёк, что такому говнюку, как Юра, тяжело заводить друзей (тут Юрий закатил глаза) и решил спасти его от участи аутсайдера. Быть одиночкой в армии тяжко, всем известно. Мы настолько заигрались в дружбу, что не перестали общаться даже после службы. Могли шататься по ночной Рязани, ища на жопу приключений, завалиться в какой-нибудь стрип-клуб или бар…

– И вот тут в повествование плавно вступаю я. – вставил Гай.

– Почти. Небольшое пояснение – к концу двадцатых в стране произошли изменения и она стала такой, какой ты её знаешь сейчас, сынок. С этими изменениями в страну повалили "гости" (Владимир обвёл рукой противно ухмыльнувшихся Гая и Марсина) в поисках лучшей жизни. Государство, неожиданно присоединившееся к "свободному миру" идеально для этого подходило. Шёл 2026 год, кажется? (Гай закивал). Тем летним вечером мы с Юрой зависали в одном баре на нынешней Мэйсон-стрит. Не удивляйся – тогда она называлась Почтовая и не была скоплением борделей. В самом разгаре был чемпионат по футболу и мы смотрели трансляцию очередного матча (ага, раньше мы фанатели от футбола, ровно до тех пор, пока игрокам не разрешили использовать импланты и протезы). Сборная ДРР играла против Британской Федерации и в тот день разгромила её с небывалым за историю счётом. Чтоб ты понимал – в том баре всегда собирались фанаты отечественной сборной и обиженные бриташки хорошо об этом знали. Спустя час после окончания матча в бар ввалилась целая толпа этих пьяных имбецилов (под стать нам, справедливости ради) и, разумеется, началась потасовка. Мочилово всем мочиловам, скажу я тебе. Бар разносился в щепки, а все кто там находился – на куски. К тому моменту, когда стало трудно понять кто, с кем и за что дерётся, начали раздаваться кошмарные для любого футбольного фаната звуки – полицейские сирены. Все, кто хоть чуть-чуть дружил с головой (в том числе и я) пустились наутёк. Уже на самом выходе один из англосаксов сильно лягнул меня под колено и пробежал мимо. Приложился я знатно – челюстью точнёхонько об барную стойку. Так он и задумывал. В голове, где плясали звёздочки, мелькала только одна мысль – догнать и наказать урода. Вычислить его в толпе было несложно, пока падал успел запомнить огромный государственный герб, выведенный краской на спине. Догонять пришлось долго, а ведь посмотришь и не скажешь, что бегун – пузо три арбуза. Непонятно, что было у него в голове – может он плохо знал округу, или хотел спрятаться от неутихающих сирен, или просто передохнуть – но он забежал в подворотню, которая заканчивалась тупиком. Повернул было назад, а тут я. Разница в весовых категориях сразу дала о себе знать – он навалился на меня всем телом и взял в захват. Удар в печень, под колено, в челюсть – и вот между нами снова дистанция. В тот вечер я на радостях от победы сборной выпил больше чем нужно и второй же хук этого бугая отбросил меня к новому удару головой, на этот раз об мусорный бак. Бугай, видимо, тоже этим вечером хватанул лишнего (от горя, наверное) и от незамысловатого рывка ногой (даже подножкой не назову) тоже сел на жопу. Вот мы готовимся снова броситься друг на друга, как подворотню прорезает свет. Прожектор полицейской машины. В том, как свиньи нас лупили, чувствовалась озлобленность. Свиньи всегда особенно злые, когда в государстве только как год поменялся режим. После трёпки нас начали обшаривать по карманам. С меня особенно ничего не взяли; почти всю наличность, что тогда прихватил из дома, просадил в баре. А вот бугай оказался побогаче и с деньгами расставаться не хотел. За это получил дубинкой. Ещё несколько раз. В тот момент во мне взыграло не то что бы сочувствие к бугаю, а скорее ненависть к несправедливым жестоким свиньям. Я попытался им помешать и снова огрёб. По хорошему они должны были забрать нас в участок, но понимали, что там мы не будем молчать об отобранной у нас "капусте", и решили бросить там, где нашли, прописав на прощание по рёбрам. Именно в тот момент мне явилась простая истина – "мусора" всегда остаются "мусорами", хоть флаг ЛГБТ сделай государственной символикой. И вот я, избитый, униженный и крайне разочарованный, выползаю из подворотни и сажусь на бордюр. Курить хотелось – жуть, но, как выяснилось, пачку я где-то посеял. Бугай, пошатываясь, вышел за мной, плюхнулся рядом и протянул мне сигарету. Закурили. Какое-то время курили молча, после чего начали делиться впечатлениями от прошедшего матча, нашей с ним драки и поведения полицейских. Он выбросил окурок, встал на ноги и спросил: "Ты любишь пироги с почками?". Честно, никогда до того дня не пробовал и всегда относился к "потрохам" скептически, о чём ему и сказал. Бугай заверил, что его мама готовит пироги с почками лучше, чем кто-либо на просторах от Ла-Манша до Урала и позвал за собой. Жил он неподалёку, в небольшом коттеджном райончике и когда мы уже подходили к его дому, я не выдержал и спросил, зачем он ведёт к себе домой человека, которого меньше часа чуть не убил, на что он ответил…

– "Как любит говорить мой отец, всегда держи в друзьях тех, кто способен сшибить тебя с ног." – проник в повествование Гай. – Прости, Вова, но Юра прав – ты способен запороть даже самые крутые фразы. Я спокойно слушал, как ты подзуживаешь надо мной в своём рассказе, но этого бы не выдержал.

Юрий захихикал, Владимир наиграно проворковал:

– Признайся, ты тогда на меня запал, вот и повёл к родителям.

– Я не дерусь с мальчиками, которые в моём вкусе.

Владимир усмехнулся и продолжил:

– Это ещё не конец истории. Я должен рассказать, что было дальше.

Тут Юрий насупился:

– Вот не можешь ты удержаться…

– Дома нас с Гаем встретили его родители. Типичные аристократичные британцы. Он меня представил, после чего родители обработали наши с ним ссадины и раны, повздыхав о том, как рассчитывали, что в этой стране всё будет по-другому, отпоили чаем и накормили хвалёными пирогами…

– …лучшими пирогами…

– Вкуснее в жизни не пробовал, – устало кивнул Владимир. – Так вот. Окончательно стемнело. Мы сидели у камина и слушали рассказы мистера и миссис МакТавиш о былых временах. Мне становилось всё более неловко пользоваться их гостеприимством и я засобирался уходить, когда мне на телефон пришло сообщение (я вроде бы рассказывал тебе, Петя, какие раньше были мобильные телефоны; они были другие, не то что сейчас). Угадай кто писал? Юра, конечно. Догадаешься откуда?

– Любишь ты растянуть удовольствие, да?

– Из полицейского участка. Его повязали прям в баре – слишком уж увлечённо дрался и не услышал сирен.

– А ты слишком увлечённо слинял…

– "Либерасты держат в тяжкой неволе. На помощь.". Столько лет прошло, а до сих пор слово в слово помню то сообщение. Ты всегда любишь заумно выражать свои мысли в стрессовых ситуациях, да?

– Пошёл на хер.

– Особенно, если стрессовая ситуация – это камера обезьянника, набитая мужчинами-проститутками. – подхватил Гай.

– Пфф. Как скажешь, Гай. Гей. Педик.

– В общем, что было дальше, Петя. Гай изъявил желание пойти со мной, на что его родители запротестовали – соваться в полицейский участок, когда тебя только-только оприходовали легавые, было не самой лучшей идеей, и я полностью был с ними согласен, но делать было нечего. Не бросать же было этого придурка. Мы добрались туда ближе к полуночи и тебе надо было это видеть – толпа "голубков" (некоторые со свежими синяками на роже) пытается слиться со стеной камеры, а по оставшейся свободной половине расхаживает взад-вперёд Юра, напряжённо смоля. Дежурный орёт ему затушить сигарету, а тот как будто не слышит. Тебе надо было видеть выражение лица Юры, в тот краткий миг, когда он нас только увидел.

– Нормальное было у меня лицо, – хмурился Юрий. – Напридумывали себе всякого, два пидораса.

– Да ты чуть в штаны от счастья не наложил, когда меня увидел. На секунду мне показалось, что на радостях ты меня обнимешь.

– Мечтай, петух.

– Так или иначе, проблем не возникло – дежурный был рад от него избавиться. Мы с Гаем внесли залог (который Юрок потом месяц нам пивом возвращал) и ушли в ночь. Так нас стало трое.

Владимир смял пустую банку и по дуге отправил её в мусорное ведёрко.

– Горло уже пересохло рассказывать. Петя, подкинь-ка ещё баночку. Марсин, может ты расскажешь как нас судьба свела?

Марсин отхлебнул пива.

– Рассказывать особенно нечего. 2028 год. Мы с группой только недавно перебрались в Рязань, давали концерты то там, то здесь. Ну и на одном из них эти трое угостили нас пивом.

Петя рассматривал чёрную футболку Марсина, на которой готическим белым шрифтом было напечатано, судя по всему, название группы (Warszawscy panowie), но тут же оторвался, смущённый такой краткостью.

– И всё?

– Он не договаривает, зачем-то напускает интригу, – сказал Владимир. – Так ведь, Марсин?

Марсин слабо, но по-доброму улыбнулся.

– Даю шанс рассказать тебе. Я, в отличие от этих двух балбесов, считаю, что у тебе хорошо получается рассказывать.

Владимир благодарно кивнул.

– Марсин, в целом, верно сказал – мы действительно угостили группу пивом, правда немного нетипичным способом. В самый разгар концерта начался пожар – аппаратура полыхнула. Я, Гай и Юра, как и подобает истинным алкашам, заблаговременно принесли с собой по здоровенному жестяному бочонку "светлого", которые полностью извели в огонь. Пива пропало много, но это того стоило. Пожар закончился, не успев начаться.

– Кое у кого из нас тогда осталось пиво, так ведь, Гай? – съязвил Юрий.

– Которым я потом поделился, попрошу вспомнить.

– Осталось бы больше, если бы ты поступил, как сначала запланировал, да?

– Лучше заткнись.

– Не-а, про меня подробностей не опускали – про тебя тоже не будут. Его первым порывом, Петя, было оголить болт и потушить пожар "по-пионерски". Что тут сказать, содомит есть содомит – дай только помахать достоинством перед толпой мужиков.

Все дружно засмеялись, даже Петя хохотнул, но тут же осёкся – над подобным смеяться запрещала нынешняя "повестка".

– А потом была война, да?

Петя не хотел сводить душевный (он давно не испытывал ничего, что можно окрестить этим словом) разговор о прошлом к травмирующим воспоминаниям, но в то же время ему захотелось услышать о тех событиях из первых уст.

Воцарилось гробовое молчание. Все присутствующие вернулись к прежним делам – Гай к мотоциклу, Юрий к мясу, Марсин к гитаре, а Владимир задумчиво покачивал банку, поплёскивая содержимым внутри.

– Да, дядь, – нарушил тишину Юрий. – Потом была война.

– И вы все пошли на фронт, как отец?

– Парень, – горько усмехнулся Гай. – Мы заранее договорились и вместе пошли в призывной пункт.

– А где вы воевали?

– Африканский фронт, пехота – первым ответил помрачневший Юрий. – Мочил ниггеров в Нигере, как тебе такое? Оставил там ногу. Всё-таки стоит признать, недооценил я "обезьянок" – они отлично научились изготавливать и маскировать противопехотные мины.

Юрий сплюнул сквозь зубы.

– Но нет худа без добра – из всех четверых я раньше всех вернулся в родные пенаты.

– Артиллерия, – вступил в разговор Марсин. – Ближе к концу войны перекинули в Иерусалим. Там руку и потерял.

– Как так получилось?

– Твой батя танком проехался. Всегда был невнимательным козлом.

Никто даже не улыбнулся. Марсин посерьёзнел.

– Примерно через неделю "чурки" заняли город. Попал в плен. Первый день уроды просто избивали меня, на второй решили отсечь правую руку, чтоб не мог больше нажимать на курок и нормально заряжать орудия. После руки захотели отрубить яйца, чтобы не размножался, да не успели – наша авиация начала утюжить город. "Чумазые" бросили меня среди руин, думали сдохну от потери крови, но обошлось. Остался жив. Непонятно зачем.

– Красное море, флот, – заговорил Гай. – Обрабатывали Египет и Саудовскую Аравию. Все три года там провёл.

Владимир вспомнил, как Юрий любил подтрунивать над Гаем (немудрено, МакТавиш единственным из них вернулся с войны без увечий). "Кто куда, а бриташка во флот. Как прошёл круиз, морячок?". Все они понимали, что Юра хорохорится и прекрасно знает, что на воде творилась такая же жесть, как и на суше, если не хуже. В те годы Красное море полностью оправдывало своё название – частенько случались багровые приливы.

– Вы как-то мало рассказываете.

– А ты ожидал эпопею в шести томах от каждого, что ли? – Юрий оторвал взгляд от гриля. – Отец, небось, за последние годы и так все уши тебе успел прожжужать. Зачем тебе добавка?

– Нет, – Петя как-то выжидательно посмотрел на Владимира. – Он как-то особо не распространялся.

Старообрядцев уставился в тёмное нутро банки через отверстие, из которого пил. Там было нечего разглядывать и нужных слов не плавало. Их не было ни в одной книге или журнале. Просто не существует слов, чтобы правильно описать всё произошедшее за первую половину двадцать первого века, а это было необходимо, чтоб объяснить последнюю войну.

                              ***

2025 год. Очередной нефтяной кризис накрыл всю планету. Таких ещё не было. Хреново было везде, но в России было хуже всего. Так заявляла "зелёная" либеральная оппозиция. Они утверждали, что если бы правительство слушало их и страна слезла с "нефтяной иглы" ещё хотя бы десять лет назад, ситуация не была бы настолько паршивой. Народные массы, в основном молодёжь, всегда лёгкие на подъём, уставшие от пустых обещаний и просьб "затянуть пояса потуже" встали на их сторону, ведь оппозиция обещала светлое будущее без милитаризма, с охраной окружающей среды, с ещё большим количеством свобод. Иронично, если учесть, во что всё вылилось впоследствии.

Государственный переворот прошёл относительно бескровно, правительство, осознающее, что не может справиться с наступившими реалиями, решило передать полномочия оппозиции и отступить. Владимир активно поддерживал всё происходящее – участвовал в митингах, занимался агитацией, принимал участие в погроме местной администрации, которая по какой-то причине проигнорировала приказы из "центра" о прекращении своей работы. Всё потому что доверился политиканам и верил в продвигаемые ими идеи. По итогу, народ сменил совковых старпёров, которые не знали, что делать, на амбициозных сопляков, которые также не знали, что делать. Шило на мыло.

Казалось бы, счастье, которое было не за горами, должно явится. И поначалу так и было – армейская техника пилится и переплавляется на ветряки, однополые браки регистрируются, религия отошла даже не второй, а скорее на десятый план, государство принимает рабочие кадры и просто эмигрантов из демократических стран, которые только вчера были вражескими. Идиллия. Длилась она недолго.

В 2030, спустя пять лет, Россия, при участии государств-членов бывшего НАТО, заботливо предоставивших подлежащее списанию оружие и технику на замену недавно уничтоженным, начала войну с "несвободным" миром, где царили религиозное мракобесие, притеснение женщин, сексуальных и национальных меньшинств, попрание демократических и либеральных ценностей – Ближний Восток, большая часть Азии, Африка, Южная Америка. Открытая агрессия против других государств, несмотря на отход от "бряцанья оружием", в котором обвиняли старую власть, и, вроде бы, приход к пацифизму и всеобщему человеколюбию. Всё ради создания мира во всём мире, где все нации и народы будут жить свободно под выбранными заранее режимами. Война есть мир. Свобода есть рабство. 2+2=5. Всё по Оруэллу.

Цивилизация против дикарей. Пули и ракеты против камней и палок. Так сначала казалось.

Полыхнул весь мир. Бои шли на всех континентах. Первые полгода война на всех фронтах напоминала вечернюю прогулку прогулку с последующим пикником. "Дикари" ничего не могли противопоставить новой версии "блицкрига", но только от неожиданности. Они воевали на собственной и за собственную землю, ценности и образ жизни. Очень быстро неожиданно всё переменилось – католики из Латинской Америки, сунниты и шииты с Ближнего Востока и буддисты из Азии начали приходить к соглашениям, забывать старые распри и представлять не разрозненную легко уязвимую кучку, а крепкие объединения, сопоставимые с объединениями "свободного" мира. Стало очевидным, что и вооружение "дикарей" было сопоставимым, а в некоторых областях и более совершенным. Они чувствовали к чему всё движется и начали готовиться задолго до первых выстрелов и взрывов. Вот тут война и застопорилась. Началась настоящая мясорубка.

Владимира определили в танковые войска, и неважно, что раньше он был десантником. Во-первых, был дефицит танкистов, а во-вторых, Воздушно-десантных войск давно не существовало. Три месяца обучающих курсов – и вперёд. Нет худа без добра – за ранее приобретённый армейский опыт его повысили до лейтенанта и выделили танк с экипажем в подчинении.

Прошло два долгих года в самом пекле боевых действий. 14 января, самое начало 2032 года. Эту дату ему не забыть никогда. Саудовский полуостров, каких-то пятьдесят километров от Эль-Рияда. Пустыня, в которой в тот период перемешались пехота, танки и авиация. "Курская дуга" отдыхает.

Их танк М2500 "Great White Shark" (который они не без оснований дружно называли "Great White Shit") оказался в самом сердце сражения. Колымагу давно полагалось отправить в утиль – они шли по приборам, которые сбоили, словно были накодированы школьником на уроке информатики, и пытались связаться с другими машинами по рации, у которой сигнал ловился хуже, чем сеть у мобильного телефона в подземном тоннеле. Немудрено, что в конечном итоге они оказались на территории врага, считай в тылу, а стремительно сдвигающаяся линия фронта осталась далеко позади.

Случилось то, что было лишь вопросом времени – их подбили. Вражеский зажигательный снаряд попал в топливный бак. Владимир сидел ближе всех и левую часть его тела обдало горящей солярой. Сильнее боли испытать невозможно – топливо жгло до мяса, но по ощущениям до самых костей. Оно стало чем-то вроде напалма, который невозможно стряхнуть или потушить, а остаётся только ждать, пока выгорит.

Второй снаряд раскурочил левую гусеницу. Танк пожирало пламя и дальше ехать он не мог. Нужно было выбираться. Трое его боевых товарищей (контуженных, как и он сам) полезли наверх, через основной люк, а Владимир, как будто единственный помнящий устройство этого тяжёлого "склепа на колёсиках", выполз во второй, что находился в днище. Выпал на раскалённый, не менее чем сам танк, песок и начал ползти. Единственное подходящее укрытие он заметил сразу – останки сожжённого "джипа" в пятнадцати метрах.

Каким-то чудом (может плотные клубы дыма сослужили ему маскировкой) он дополз до цели незамеченным. На полпути он услышал их, а уже из укрытия под днищем покорёженного внедорожника увидел – отряд примерно из пятнадцати человек в форме "Объединённой арабской армии". Смуглые, бородатые, по злобному радостно гаркающие на своём непонятном языке, держащих пылающий танк и его до сих пор не пришедших в себя товарищей под прицелом винтовок.

Всё произошло слишком быстро, Владимир не успел даже подумать о том, чтобы что-то предпринять. Один из "чурбанов" вскинул оружие и выпустил длительную очередь куда-то в сторону. Владимир проследил взглядом направление и увидел метрах в двадцати пяти фигуру на вершине бархана, вскинувшую руки и скатившуюся обратно в самый низ. Дюбуа, его ровесник. Ещё пару дней назад рассказывал о жене и дочери (только недавно в школу пошла), а ещё о родителях, которые остались на родине, в Лионе. Он узнал его по белой бандане на голове. Совсем ведь чуть-чуть не хватило, чтобы перевалить через вершину песчаного холма и оказаться в укрытии. Один из его ребят у танка выхватил из кобуры пистолет-пулемёт, чтобы хоть попытаться сравнять счёты, но был прошит пулями сразу с нескольких сторон, так и не успев сделать хотя бы один выстрел. Барнс, чернокожий из Нового Орлеана, "горячая голова" двадцати пяти лет отроду. Неделю назад, во время прочистки орудий, сетовал о том, что в Москве не хватает баров с живым исполнением джаза. По секрету рассказал о мечте открыть такое заведение в подобном стиле, по возвращению с войны. Изнутри танка, сквозь рёв пламени, доносился ещё один рёв. Прачук, восемнадцатилетний шкет откуда-то из-под Киева. Только прошлой ночью, перед самым сном, заявил Владимиру, что если прижмёт, не дастся "бородачам" живым. Тогда он принял это за юношеский максимализм, браваду, но как оказалось на деле, Прачук слов на ветер не бросал. Предпочёл пламя.

Последним живым остался Майер, мужик, старше Владимира лет на десять из Баварии. Так вкусно рассказывать о пиве как он не мог никто. Он никогда не ставил авторитет Владимира как командира под сомнение, хоть и был намного старше. Арабы окружили его, один из них крикнул что-то несколько раз. Не нужно было в совершенстве знать фарси, чтобы понять приказ встать на колени. Майер держал руки поднятыми, но "падать ниц" не спешил. Ближайший из уродов лягнул его под колено, Майер рухнул вниз.