скачать книгу бесплатно
– Маттео, дорогой, – внезапно оживилась Жозефина. – Мама сказала, что ты временно остановился у неё. Что же тебя привело сюда? Что заставило такого взрослого мужчину отказаться от всех прекрасных барышень, путешествий, вечеринок, удовольствий, и осесть в отчем доме?
– Просто захотелось, – вяло отозвался Мэтт.
– Невероятно! – выдохнула Жозефина. – Но это скорее заслуга матери… Шанель, плюс твою карму! Зрелый и успешный сын из всех благ мира сознательно выбирает твоё крыло!
Маттео довольно энергично кивнул – он был согласен. С матерью у него действительно были ну просто идеальные отношения, даже невзирая на диаметрально противоположные характеры. И это действительно была заслуга скорее Шанель, чем его.
– Да брось, Жози, он просто поссорился с женой…
Мэтт дёрнулся, как ошпаренный: мать испортила всю малину. Уж чего-чего, а такого выброса его личной жизни на всеобщее обозрение он не ожидал. Глаза его чуть сощурились – он слишком хорошо знал свою мать: она бы никогда так не поступила, не будь у неё что-то на уме.
– С женой лучше не ссориться! – как-то пискляво заметила Жозефина, вытягиваясь и распрямляя плечи.
Дамочка гинеколог даже закинула ноги одну на другую, чтобы они казались стройнее.
– Во-первых, у меня нет и никогда не было жены, – хрипло прокомментировал этот спектакль Мэтт. – Во-вторых, я не поссорился, а расстался с надоевшей девкой. В-третьих, я здесь, потому что мне тупо жаль денег на очередную аренду, когда я ещё не разобрался с предыдущей.
– Ох… наверное, это очень дорого снимать квартиру в самом сердце Ванкувера с видом на залив…
– Дорого, – кивнул Мэтт и обжёг горло глотком кофе.
– Понимаю… но разве для одного из самых успешных… эм, мужчин в модельном бизнесе не должны такие вещи быть сущей ерундой?
Шанель раскрыла лежащий до этого на журнальном столике веер и начала энергично обмахивать им шею. Мэтт скрипнул зубами.
– Должны. Для успешных. Но я не успешный.
Жозефина с удивлением округлила глаза.
– Раньше был, а теперь нет, – добавил он.
– Что случилось?
– Только то, что моя «возмужавшая» рожа перестала привлекать девочек, и журналы с ней на обложках перестали так хорошо расходиться.
Это было правдой, но мало кто в этой комнате, кроме самого Мэтта, осознавал до конца все масштабы его проблем.
В модельный бизнес он попал случайно – просто зашёл с другом за компанию на кастинг. Друг происходил из не самой успешной семьи иммигрантов и находился в постоянном поиске приработка, Мэтт же только месяц назад получил от матери в подарок на шестнадцатилетние новенький Инфинити, и карманных денег у него было хоть отбавляй, и подружек он мог приводить, когда захочется. Но Мэтт и в вопросах дружбы был переборчив: если и определял кого в друзья, то со всей вытекающей ответственностью. На кастинге, впрочем, оба совершенно зелёных кандидата в модели больше глумились над происходящим и никаких реальных планов на такой вид деятельности не имели. Как ни странно, приняли обоих. И Мэтт и Бен честно отработали в съёмках социальной рекламы для молодёжи, и каково же было их удивление, когда всего за четыре часа им обоим выплатили по триста долларов. Это были первые самостоятельно заработанные Мэттом деньги, и вкус у них был будоражащим. Он вдруг почувствовал себя мужчиной, умеющим добывать, правда способ добычи ему не просто не нравился, а был глубоко неприятен. В то же лето владелец машины стоимостью в шестьдесят тысяч долларов устроился на работу в Макдональдс на минималку. Потом был продуктовый магазин, магазин одежды, кафе, магазин подержанных лодок и катеров, где он хлоркой отмывал их корпуса от ракушечника и плесени. Мэтту хватило одного лета, чтобы понять: деньги на всех этих работах зарабатывал не он, а владельцы. Он лишь отдавал всё своё время за копейки, которых не хватало даже на то, чтобы хорошенько развлечь девчонок. Он твёрдо решил учиться, как в своё время сделала мать, а пока не отказывать себе в более лёгких деньгах, получать которые он мог всего лишь натягивая на себя футболки и джинсы новых неизвестных брендов и позируя перед камерой – агентства с завидным постоянством предлагали ему контракты. Однако к моменту окончания школы неизвестные бренды стали известными, а один его контракт превышал годовой доход матери, владеющей гордым званием PhD (высшая научная степень, доктор наук) на своих визитках и на вывеске с именем её клиники.
Шанель была не просто умной женщиной, она была самой умной из всех, кого он знал. Пожалуй, одна только Ива могла бы посоревноваться с ней в интеллекте, но Ива была юной и неопытной, а потому безбожно проигрывала во всём, что касалось жизни. Шанель была не только умной, но и богатой. Мало кто представлял, какие суммы она ежегодно указывает в своей налоговой декларации, как и то, кто именно прячется под солнечными очками и бейсболками, посещая её тихий офис в маленьком малоизвестном городке. Эти люди хорошо платили тому, кто умел решать их проблемы. Шанель, конечно, не могла избавить своих пациентов от всех их проблем, но очень хорошо справлялась с самыми важными. И богатела. Но ещё больше богател её девятнадцатилетний сын, многократно переплюнувший заработки матери без всякого образования, диссертаций и заработанной десятилетиями репутации. Всё, что ему нужно было делать – это рекламировать трусы. Хотя именно трусы и были его самой большой проблемой. Шанель была бы довольна жизнью, если бы Мэтт всего-навсего не мог себя в них удержать, но нет, её сын был слишком сложен, чтобы его проблемы были такими простыми. Маттео был глубоко и безнадёжно разочарован собой, презирал то, чем зарабатывал на жизнь, но продолжал это делать, пристрастившись к роскоши и драйву, миру у его ног, пусть и не в том формате, в каком ему бы хотелось, но тем не менее. Неудовлетворённость разъедала его изнутри, с каждым годом всё больше превращая в дёрганного, вечно всем недовольного неврастеника.
– О, господи, Маттео, не могу в это поверить… Мне так жаль! Я могу тебе чем-то помочь? – участливо поинтересовалась Жозефина.
– Хочешь предложить мне работу?
Гинеколог на мгновение оторопела и, только чтобы не выглядеть неловко, спросила:
– А что ты умеешь делать?
«Кроме как позволять другим людям любоваться на себя» – хотела она добавить, но из уважения к подруге, а никак не к этому дерзкому сопляку, смолчала.
– Ну… я мог бы раздвигать твоим пациенткам ноги.
– Маттео! – тут же вспыхнула Жозефина.
– Что? До сих пор у меня это неплохо выходило, – невозмутимо заверил он.
Видавшая многое в жизни Жозефина покраснела и бросила на Шанель взгляд-призыв приструнить наглеца.
Шанель издала приглушённый звук – это она втайне подавилась смешком. Её открытой реакцией на происходящее были лишь вздёрнутые брови и повышенная скорость обмахиваний привезённым когда-то из Мексики веером. Вещица была броской и аляпистой, потому что выбирал её восьмилетней мальчишка.
– Шанель! – тон Жозефины не оставлял сомнений – она в бешенстве.
С трудом скрывая улыбку, Шанель подскочила со словами:
– О боже! Уже два часа! А я совсем забыла про Сару!
Так и не определившись за все свои пятьдесят с лишним верующая она или нет, Шанель признавала только одного святого – своего сына, причём всегда и несмотря ни на что.
– Какую ещё Сару? – едва ли не хором поинтересовались Жозефина и Мэтт.
– Твою двоюродную племянницу, дорогой. У Таши сегодня зубной врач, и она попросила забрать Сару из воскресной школы. Занятия заканчиваются в два сорок… я уже точно не успею, выручай, сынок! Ты доберёшься туда быстрее меня…
Лучше всех в этом мире Мэтта знала его мать, но и он очень хорошо её знал, поэтому, увидев в школьном дворе Иву Джонсон, даже не удивился.
Он обожал свою мать в том числе и за то, что она никогда на него не давила, не приказывала и даже не уговаривала. С самого раннего детства ему была дарована полная свобода: хочешь в шортах иди в школу, хочешь в штанах, да хоть в юбке – всё только так, как Маттео нравится. После первой же выпорхнувшей из его комнаты девчушки, он обнаружил в ящике своей прикроватной тумбочки большущую коробку с презервативами. Мать ни разу даже не дёрнула его по вопросу оставшегося за бортом его жизни колледжа.
Но иногда, а точнее, всякий раз, как Мэтт впадал в состояние уязвимости и рефлексии, Шанель повторяла ему одно и то же: «Эта девочка когда-нибудь сделает тебя счастливым, возможно, самым счастливым из всех». И этой девочкой был не кто иной, как Ива Джонсон. С чего мать это взяла, было одному богу известно, но он предпочитал с ней не спорить и молча делать своё.
«Своё» – это встречаться с кем угодно, обращать внимание на кого угодно, но только не на Иву. Она ему попросту не нравилась. Он был не для неё. Положа руку на сердце, он вообще не считал себя созданным для кого-то. Однако как-то так выходило, что его свободолюбивая и лишённая привязанностей натура не успевала выпутаться из одних отношений, как оказывалась в новых. В двадцать шесть за его плечами было три полноценных гражданских брака и такое множество более кратковременных связей, что он со счёта сбился.
У двадцатипятилетней Ивы не было ничего общего с девочкой, которую он помнил со школьных времён, но почему-то узнал её сразу. Она стала очень толстой. На её плечи был наброшен вязаный кардиган, целью которого, по-видимому, было скрывать складки жира на боках девицы.
Мэтт даже поморщился от такого зрелища. За годы его рабочих разъездов по миру, чаще по Европе, его глаза привыкли совсем к другим фигурам. Красивые и ухоженные женщины окружали его каждый день: он с ними работал, и он с ними спал. А ещё знал не понаслышке, что красивое тело – это труд и выдержка, а жир на боках – это лень и слабоволие. Мэтт был из тех, кто ежедневно занимался спортом и презирал слабаков.
Заметив его, Ива вначале оторопела, потом, коротко улыбнувшись, кивнула. Мэтт кивнул ей в ответ и заметил то, чего не хотел бы замечать – щёки Ивы порозовели.
От мысли, что Ива может к нему подойти, и тогда придётся изображать любезность, его тоже немного бросило в жар. Но Ива к нему не подошла. Она стояла, окружённая девочками, склонившись над чем-то в её руках и отвечая на миллионы вопросов, сыпавшиеся на неё как из рога изобилия – ей было не до него.
Сара сама подбежала к Мэтту, сообразив, что сегодня он пришёл по её душу, и вместе они отправились домой.
Вернувшись, Мэтт застал мать в саду с сигаретой и чашкой чая с жасмином.
– Зачем ты обсуждаешь такие вещи с другими людьми? – упрекнул он её. – У вас же есть какой-нибудь там кодекс докторской чести? Ну, типа тайна пациента уйдёт с тобой в могилу – в таком духе…
– Когда ты доживёшь до моих лет, сын, вдруг окажется, что на правила можно смотреть и сквозь пальцы. Опыт прожитых лет обязан научить человека разумного тому факту, что единственный ориентир в жизни и есть сама эта разумность. Только на неё и стоит опираться. А ещё тебе истошно захочется совершить что-нибудь хорошее, пока есть время. Что-нибудь настоящее. Пусть и не сделать кого-нибудь счастливым, но, по крайней мере, хотя бы менее несчастным.
Мать протянула руку и коснулась его волос над ухом. Бережно поправила их, а потом сама же и взъерошила, с чувством прижимаясь ладонью. Она так не делала лет сто, но пугало Мэтта не это, а блеск в её внезапно покрасневших глазах.
– Как тебе Ива? – вдруг спросила она. – Очень изменилась?
– Толстая.
– И что с того? Я тоже толстая! Меня же ты любишь?
– Так ты моя мать, а она мне кто?
– Сейчас никто, но может стать кем-то, если захочешь.
– Ты бы видела, во что она одета… как старуха, ей богу! Вот как можно так себя запускать?
– Может, у неё сейчас не лучшие времена? Образование её стоит дорого, а работу найти сложно. Ей бы сейчас не помешала поддержка.
– По ней не скажешь, что голодает.
– И по тебе, моему красавцу, не скажешь, что на душе черным-черно. А ты купи ей красивое платье и пригласи на свидание. А когда она придёт, подхвати на руки, закружи и скажи, что никогда ещё не видел такой красоты. И поверь, ты ей не солжёшь.
Мэтт усмехнулся: его мать – это нечто.
Глава 3. Маттео
Ива уже около часа находилась в до боли знакомой комнатке: были времена, когда она или приезжала сюда сама, или же мать силой её притаскивала к себе на работу – в районную больницу Игл Ридж – и устанавливала капельную систему. То были тяжёлые, тёмные времена для них обеих.
Но они уже давно позади.
Мать обработала раны на её руках и левую даже перевязала.
– Казалось бы, всего час назад с тобой говорили по телефону, и ничто как говорится, не предвещало. И как только тебя угораздило в такое ввязаться?
– А что, надо было оставить человека умирать?
– Но ты же не парамедик, Ива! Для этих целей есть специалисты: спасатели, медики, пожарные, полиция, в конце концов! А что, если бы ты сама пострадала? А если бы погибла? Это же надо додуматься лезть в машину и доставать пострадавшего!
Ива решила оставить эту тираду без комментариев.
– Господи, ну вот и как ты теперь будешь работать? – причитала мать, глядя на израненные руки Ивы.
Ива и сама не знала, как будет выкручиваться на работе, но средство, которое вколола ей мать сразу, как увидела, заставляло Иву воспринимать эту проблему философски: не она первая, не она последняя повредила своё главное орудие труда – руки.
– На неделю отдам все операции Лу?не. Пообещаю премию, она не откажется.
Решение всегда можно найти, нужно только постараться – Ива в это свято верила.
Мать только вздохнула и подошла к умывальнику, чтобы вымыть руки.
Внезапно дверь открылась и в проёме показалась Маккензи – одна из подчиняющихся её матери медсестёр.
– Каролина, вы не разберётесь с этим? – поморщившись, спросила она.
В её руке был зажат зиплок, сквозь прозрачные стенки которого виднелись окровавленные предметы: бумажник, телефон, часы и… красный шнурок.
У Ивы похолодели пальцы.
– Давай, – усмехнувшись, протянула руку мать. – Если так бояться крови, зачем было идти в медсёстры?
– Нужно найти водительские права и внести в систему данные о пострадавшем. Полиция уже звонила, их интересует его личность. И да, там ещё троих привезли.
Мать кивнула. Как только дверь за Маккензи закрылась, она начала выуживать из пакета предметы.
– Маккензи новенькая, неопытная совсем. Но ничего, со временем приработается – одной рукой будет рану обрабатывать, другой пирожок себе в рот заталкивать.
Иве такие терзания были неведомы. И словно бы прочитав её мысли, Каролина вдруг вспомнила:
– А помнишь, как в первом классе мы шли с тобой в школу и набрели на раздавленную крысу? Даже меня, медсестру со стажем чуть не вырвало – все кишки у бедолаги торчали наружу, а что сделала ты? Отыскала веточку и давай препарировать… А сколько тебе тогда было? Пять?
Ива молчала. Точнее, она с напряжением наблюдала за действиями материнских рук. Вот она вначале вынимает все предметы и выкладывает их на специальном металлическом столе, вот она берёт в руки бумажник, вынимает карточку водительских прав и подставляет её под кран, струя воды становится красной от крови, мать переворачивает карточку на другой бок, тщательно трёт её защищёнными латексной перчаткой пальцами, затем подносит к глазам.
Кисть её руки начинает трястись, как лихорадочная. В тишине комнаты Ива слышит, каким вязким и натужным становится дыхание матери.
– Ива… – только и произносит она и поднимает на дочь внезапно покрасневшие глаза.
Ива отворачивается. У неё была надежда, что это не он, всё-таки была. Много времени прошло, мужчина в её руках был слишком искалечен и окровавлен, чтобы быть в чём-то уверенной, да она и не разглядывала его особенно. Как только увидела браслет, каждую последующую секунду использовала только на то, чтобы его спасти. Но надежда всё-таки была.
Мать вышла из комнаты.
Вернувшись через час сообщила:
– Жив. Оперируют.
Так она делала ещё восемь раз – операция длилась девять часов, и каждый час мать сообщала дочери, жив ли пациент. Последнее её сообщение было в лучших традициях мироздания:
– Сотрясение, пробито лёгкое, перелом левой руки и нескольких рёбер, ушиб левой ноги, повреждены желудок и печень, большая кровопотеря, но ты вовремя его доставила. Позвоночник цел. Пока на ИВЛ. У его жены ушиб мозга средней степени. Ребёнок умер.
Глава 4. Благие намерения
Семь лет назад
Однажды летом во время каникул, когда Мэтту было шестнадцать, а Иве только должно было исполниться пятнадцать, он засобирался с друзьями на озеро.
Мать спросила, будут ли девочки, на что он честно ответил, что будут.
– Это очень хорошо. Когда вы гуляете с девочками, я чувствую себя спокойнее. А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? – внезапно оживилась Шанель.
Тональность её голоса приобретала оттенок приподнятого настроения всякий раз, как она намеревалась предложить сыну что-нибудь благое.
– А что, если нам позвонить миссис Джонсон, и спросить, не занята ли Ива?
– Это ещё зачем?
