Крестовская. Роман

скачать книгу бесплатно


– Здравствуйте, госпожа Крестовская.

– Здравствуйте, – ответила Мария.

– Вот приехала дочка погостить, – пояснил Куперник, – тоже, кстати, из Петербурга, и я дорожу каждой минутой общения с ней, даже на службу, как видите, взял с собой. Так что… – Он с улыбкой развел руками.

– О, я вас прекрасно понимаю. Мой отец не видел, как я росла, и, полагаю, жалеет теперь об этом.

– Я уверен, что жалеет. Значит, до завтра?

– До завтра.

– Таня, скажи госпоже Крестовской до свидания.

– До свидания, госпожа Крестовская, – сказала девочка, оторвавшись от рисования.

Не могла Мария знать, что эта девочка Таня через много лет станет ее ближайшей подругой, невзирая на разницу лет, и будет ее звать не госпожой Крестовской, а по имени.

Глава четвертая. Где жизнь и правда?

Назначенное на другой день испытание Крестовская прошла великолепно. Поначалу, правда, она опасалась, что может повториться та же история, что и с Кирьяновым, то есть что Куперник имеет в виду домогательства, вот и отложил на другой день, чтобы не при дочери. Поэтому вела она себя в первые минуты напряженно и скованно. Но выяснилось, что у Льва Абрамовича нет в мыслях ничего такого. Он провел ее в здание театра – в нем пахло животными, потому что прежде там помещался цирк – и познакомил с режиссером, которому, собственно, и предстояло принять решение на ее счет. Тот пригласил ее подниматься на сцену.

Зрительный зал был, конечно, много меньше, чем в той же Александринке, и вообще меньше, чем в любом другом петербургском театре. Но со сцены он казался огромным, особенно учитывая его пустоту: кроме Куперника и режиссера, там были налицо несколько актеров, пришедших поглазеть на дебютантку. Марию, однако, это не сбило, она пребывала в приподнятом настроении, поняв, что ее страхи напрасны и что ее действительно будут «испытывать» как артистку. В таком состоянии духа она вдохновенно сыграла все предложенные ей сцены.

– Не обманула Подобедова-первая, – довольно потирая руки, сказал режиссер. – Есть в девчонке искра, есть желание. Хотя техника хромает, – добавил он. – Ну да не в первые же амплуа мы ее принимаем!

С Марией был подписан контракт на один сезон. И бурная театральная жизнь закружила ее. Знакомство с труппой, репетиции, заучивание роли… Все было как в тумане, и по прошествии лет она не смогла восстановить в полной точности, что с ней происходило в те дни. И дневник был не помощник, потому что она во всей этой круговерти просто забывала делать в нем записи.

Но ярким пятном навсегда запечатлелось в памяти Марии то, каково ей было перед премьерным выходом на публику, и даже то, как она выглядела.

Ставили французский водевиль. Марии доверили второстепенную роль служанки; по сценарию это был довольно легкомысленный персонаж, этакая девушка-вертихвостка, пронырливая и кокетливая до ужаса, свою философию «живи как хочется и радуйся жизни» она излагала во фривольных куплетах, сопровождавшихся столь же фривольными танцами. На репетициях это казалось не более чем забавным и Марию, счастливую погружением в театральную жизнь, нимало не смущало, но вот настал день спектакля. Волнение, колотящееся в груди сердце, нервная дрожь, состояние как перед обмороком… Опытные актрисы старались ее успокоить, говорили, что это вещи обыкновенные перед дебютом. И ближе ко второму действию, к своему появлению пред очи зрителей, битком забивших зал, Мария с помощью старших подруг и обрызгивания лица водой привела себя в равновесие.

Вот к ней в уборную заглянули, сказали, что пора. Она, давно уж наряженная и напудренная, еще раз пробежала глазами листок с ролью, и без того назубок затверженной, перекрестилась и, выдохнув, отправилась «навстречу судьбе». Она была готова!

Идти к сцене нужно было длинным коридором, что освещался вереницей газовых рожков. Стояло там трюмо, куда смотрелись актеры, чтобы в последний раз проверить, в порядке ли костюм. Взглянула на себя и Мария.

О Боже! Она ли это? Та ли это маленькая девочка, любившая, когда ей рисовали смешные фигурки животных? Та ли это скромная смолянка, предпочитавшая разговорам о женихах чтение учебников и хрестоматий или, на худой конец, романов? О нет! На нее из зеркала смотрела нагловатого вида разбитная девица, одетая в вызывающий наряд. Вернее, даже не одетая, а полураздетая! Плечи и руки обнажены, ноги обтянуты в трико, и еще эта коротенькая французская юбочка, долженствовавшая распалять воображение зрителей-мужчин. Лицо, правда, имело перепуганное и невинное выражение, но это не выкупало общего впечатления.

– Это не я, – прошептала Мария.

Чувство действительности, вытесненное всей этой театральной суетой и мельтешней, вернулось к ней. Она ощутила вдруг, сколь неестествен окружавший ее артистический мир, ей захотелось сбежать из него, сбежать раз и навсегда.

Но Мария встряхнулась, улыбнулась своему отражению в трюмо. «Назвался груздем – полезай в кузов!» – вспомнилась ей пословица. Нельзя было подвести Подобедову-первую, поручившуюся за нее, Куперника, поверившего в нее, память матери, наконец!

Не убирая с лица улыбки, поспешила она на сцену, тем более что ее уже подгоняли.

Ей казалось, что она удовлетворительно справляется с ролью. Не блестяще, но сносно. С нужной интонацией подает реплики, смешно кривляется и поет куплеты и уморительно подтанцовывает. Глядя в зал, она видела, как зрители, особенно мужчины, направляют на нее бинокли и лорнеты и улыбаются.

«Значит, нравится!» – радостно подумала она. Но тут же она как будто посмотрела на себя со стороны, и пришло осознание, что это не игра ее производит впечатление, а ее полуголый вид, ее ноги и плечи. «Ну и пусть!» – назло самой себе решила она. Ей нравилось, что она нравится, это, как известно, свойственно прекрасному полу.

Роль Марии исчерпалась одним действием. Главный герой пьесы, добродетельный молодой человек, отринул ее кокетничанье с ним и выпроводил прочь. Этим и завершился ее актерский дебют.

Когда закрылся занавес, все поздравляли Марию с почином, со вступлением в театральную семью, которое теперь можно было считать окончательно свершившимся. Особенно рад был за нее Куперник – из почтения к Подобедовой-первой он относился к Крестовской как к своей любимой протеже и, конечно, счел за долг присутствовать при первом ее появлении перед зрителем.

Но актер, исполнявший главную роль, – тот самый добродетельный молодой человек, – выразил недовольство игрой Марии. Улучив минутку, когда она оказалась в относительном одиночестве в своей уборной, он, блистательно красивый, тем паче в не смытом еще гриме, проговорил:

– Вы ни дать ни взять деревяшка сегодня были.

Мария опешила. Так неожиданно было слышать подобные слова после всех только что пропетых ей славословий. Она посмотрела в его красивое лицо, надеясь увидеть лукавую улыбку, коей сопровождают шутки. Но он был серьезен и даже зол и от этого еще более красив.

– Именно что деревяшка! – раздраженно повторил он и вышел.

Столь нелестный отзыв остался единичным. Даже в газетной рецензии, посвященной спектаклю, сдержанно похвалили Марию, отметив ее «прекрасную читку» и то, что из нее «обещает выработаться замечательная актриса». Это печатное мнение, присоединенное к остальным, устным, перевесило оценку, сделанную партнером по сцене. «Никакая я не деревяшка! – думала Мария. – Просто он завидует, что мне, с моей второстепенной ролью, уделили больше внимания, нежели ему!»

Следующие несколько недель она купалась не то что в лучах славы – об этом говорить все же не приходилось, – а во внимании публики. Молоденькая и хорошенькая, что еще нужно актрисе для успеха! Даже поклонники из местных богатых театралов у нее появились, пытались, впечатленные ее внешностью, проникнуть к ней в уборную, чтобы выразить восхищение, но их отваживал Куперник: он твердо следовал просьбе Подобедовой-первой оберегать Марию от такого рода приключений.

Куперник не только приглядывал за ней, но и приглядывался к ней как к актрисе. Кое-какие особенности в ее игре открылись его взгляду, и не лучшего свойства. «Деревяшкой» он бы ее не назвал, но все же…

Однажды, после очередного водевиля и очередной полученной Марией порции зрительских восторгов, он вызвал ее на откровенный разговор.

– Я много наблюдал за вами, госпожа Крестовская, – начал Куперник, – и заметил, что вы не вся отдаетесь действию спектакля.

– Скованность вообще свойственна дебютанткам, – перебила Мария. – Это обыкновенное следствие робости, страха.

– Но вы не скованны, а как-то холодны. Как будто отстранены от того, что происходит вокруг вас на сцене. Такая отрешенность непростительна для актрисы! Где жизнь, где правда в вашей игре?

Мария молчала, ошеломленная. Эти слова сильно по ней ударили, к тому же она чувствовала их истинность, что только усугубляло их болезненность. Все же Мария возразила:

– Жизнь? Правда? – горько усмехнулась она. – О, я мечтаю играть жизненно и правдиво! Но какая может быть жизнь и правда в глупых водевильчиках? Куплетики эти нелепые! Как хотите, а я не могу, просто решительно не могу вовлечься в действие! Посмотрите на мой вид, в конце концов! – Во время разговора она еще оставалась в привычном своем сценическом наряде, то есть почти полуголая, только с накинутым на обнаженные плечи платком. – Это же просто стыд! Да, я улыбаюсь, я принимаю комплименты, но что я при этом чувствую! – В глазах у нее заблестели слезы.

Куперник смотрел на нее с сочувственной улыбкой.

– В вас так и чувствуется институтка. Но если вы такая уж кисейная девушка, то не стоило вам идти в актрисы.

– Но ведь это была моя детская мечта! У меня мама была актрисой, и ее мама была актрисой!

– И что, они не рассказывали вам, какова суть этой стези?

Мария покачала головой.

– Они умерли. У меня одна только бабушка по отцовской линии.

– А сам отец? – Конечно, Куперник знал, что ее отец, известный писатель, вполне себе жив.

– Он не участвует в моей жизни, ему больше по нраву путешествия. Во время турецкой кампании он был корреспондентом на Балканах, а когда она закончилась, тут же стал искать возможности, чтобы побывать на Дальнем Востоке.

Куперник сочувственно помолчал, потом сказал:

– Что ж, вы, пожалуй, правы, в водевиле не найти жизни и правды, это представление для увеселения публики, и не больше. Но если лишь в этом дело, то я посодействую, чтобы вас попробовали в серьезной роли.

Лицо Марии прояснилось.

– Да?! Вот было бы великолепно! Уж тогда бы я показала жизнь и правду! Или, как выражается мой отец, «правду жизни». А кстати, – перевела она разговор, – а где же ваша прелестная дочка Таня? Давненько я ее не видала.

– Уже в Петербурге. Жена забрала.

– Ваша жена, значит, в Петербурге живет?

– Да.

Видно было, что Купернику неприятна эта тема, и Мария предпочла закончить беседу. «Все-таки неспроста говорят, что он изменил жене с какой-то актрисой», – предположила она.

Глава пятая. Негодяйка великая

Как и обещал, Куперник «продвинул» Крестовскую на роль в серьезном спектакле. Это был «Ваал» Алексея Писемского.

Режиссер поначалу скептически воспринял кандидатуру Марии:

– Помилуйте, Лев Абрамович! Рановато ей еще в драмах-то играть! Еще хватка не выработалась у нее, не сможет она уловить и передать характер! Вот легкий жанр, где улыбаться да ногами дрыгать, – так он отзывался о водевильных танцах, – это ее!

Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Артистку Степановскую, игравшую в «Ваале» одну из ролей, поколотил актер, у которого был с ней роман: ни с того ни с сего он приревновал ее к рабочему сцены, всегда пьяному старику. (Кстати, ревнивцем этим был тот, кто ругал Марию «деревяшкой». ) Вследствие побоев Степановская на какое-то время слегла – хотя больше вследствие стыда, а не побоев, – и ей потребовалась замена. И режиссер соблаговолил попробовать Крестовскую.