скачать книгу бесплатно
– А это что и зачем? – крикнул Михаил.
– Шалфей и душица. От всяких хворей и просто для удовольствия, – дед принёс по веточке каждого и дал Колыванову понюхать. – Вместо чая завариваю. И тебе дам. Научу как правильно травяные чаи гонять.
От необычного пряного, быстро вплывающего в лёгкие аромата и голова у Михаила закружилась, и во рту появился странный привкус. Сладкий и горький одновременно.
– У тебя ещё другие сушатся. Я много нарвал. Зверобой, мать-и-мачеха, иван-чай. В лесу этого добра – на все городские аптеки хватит, – дед развеселился. – Но я им не дам. Городские когда-нибудь допрут сами, что травы полезнее таблеток. Они книжки читают. А в книжках так и сказано. Хорошие таблетки вот из таких трав делают.
– Для сердца что растёт в лесу? – Галина схватила деда Ивана за руку. – Михаилу надо позарез!
– Горицвет и можжевельник. Вон там, с краю сушатся. Дед махнул рукой под навес.– Научу потом как заваривать и пить. С мёдом их надо. А мёд у Гришки Панова есть. Пасека у него на лугу. У него оба сынка сбёгли в Знаменский. Шоферят на элеваторе. А он пасеку лет сорок держит, почитай. Сыны вроде и не звали его с собой. Хотя он бы точно не поехал. Так Гришка их послал по матушке. Мне, сказал, пчёлы – родня. А вы отца бросаете, значит, не чтите. Ну, так и пошли, сказал, к такой-то маме! Не вертайтесь боле. Не приму. Да, я насчет мёда же говорил .Сбился, мать-перемать. Так вот, все, кто остался, его мёд едят.
– Дорогой? – спросил Миша.
– Бесплатный, – дед удивленно глянул на бывшего городского интеллигента. -
Мы тут друг другу всё делаем за спасибо. У нас коммунизм. Всё бесплатно для своих. А свои – это те, кто землю свою не предал. Кто рядом с могилами отцов, матерей и предков остался жить по совести. Ну а мёд…. Мёд и чужим продаёт в пять раз дешевле, чем он на городском базаре стоит. Так и мёд какой! Сравнишь с базарным? Да ни в жисть! Янтарь, мать-перемать! Ешь мёд и вообще всё в организме расцветёт! Точно говорю. Забудешь, где больницы да аптеки находятся. Ты теперь тоже свой. Ветровский. Если не сбежищь к зиме. Знамо дело и тебе всё бесплатно. И ты людям помогай за доброе слово, чем можешь.
– Гаврюха слушал всё не впервой. Особо не прислушивался, а хитро разглядывал Колыванова.
– Чего, Игорь? – отвлекся от деда Михаил.
– Ну, мавр сделал своё дело, мавр может и на грудь принять полбанки!
– Ё! – встрепенулся Колыванов. – Я быстренько сейчас в магазин и обратно. Забыл, блин, извини!
– Да ты не колготись, мил человек! – дед Иван подвинул Гаврюху и пошел в сарайчик. – Я ему своего дам. Какой он любит. А магазина у нас четыре года как нет.
– Вообще без магазина живёте? – почему-то с дрожью в голосе спросила супруга Колыванова. – А как это? Где соль, сахар, крупы брать? Консервы, мясо, рыбу? Конфеты, в конце концов, шоколадки?
Гаврюха, пока дед ходил за самогоном, вытаращился на Колыванова с таким изумлением на похмельном лице, будто в пивной встретил трёхлетнего пацана с полной кружкой и воблой в зубах.
– Так ты, Миха, не знал, что ли, что деревня Ветровка – мёртвая? Труп это, не преданный земле, не закопанный. У нас, то есть, у них. Нет, у нас-таки! Нету у нас ничего. Только домов пустых семьдесят два. И пока заселённых двадцать девять. Не все вымерли старики покуда. Мёртвая деревня, спасибо советской власти.
– Мёртвая! – как эхо повторил Колыванов и сел на завалинку. – Ну, так это ж по всей стране сейчас так. Молодые в город часто ездят. Их комфорт и сманивает.
Дед вернулся с бутылкой и отдал Игорю. Он, видно, слышал весь разговор.
– Да какие, мать-перемать, молодые?! Вон, половине из тех, кто убёг, за пятьдесят давно. Так они в город и не поехали. А в Знаменский. На центральную усадьбу. Там газ, паровое отопление, сортир в избе. Весь тебе комфорт. И денег получают на червонец-два больше. И ради этого? Да на хрена селянину комфорт? Веками без него жили что на Руси, что в Казахстане, Эстонии, в Туркмении. Ветровка четвертым отделением совхоза Знаменского пятьдесят лет была, и ничего. Страна не развалилась. Мы много чего совхозу давали. Мясо, молоко, картоху. А тут, года четыре назад, некие умники, десять толстых рыл, из области пять раз в Ветровку приезжали. Во все щели лазили и писали что-то. Потом директор Знаменки объявил, что совхозу иметь пять отделений нетре… не тарене..
– Да нерентабельно, дед – помог Гаврюха. Он историю убийства деревни тоже знал хорошо. – И сперва магазин ликвидировали. Мол, народу с гулькин нос, а товаров сюда заказывают как на центральную усадьбу. Значит, товар долго залёживается, а в других местах его ждут-дожидаются. В Ветровке решили, что меньше станут привозить всего. А они, блин, магазин вообще прихлопнули. Наши, которые ещё не уехали, перед закрытием магазина всё там скупили до последней спички.
Потом закрыли школу. В Знаменском три штуки есть. Возите детей туда, сказали. До Знаменки восемь километров. Как возить? На чём? Автобус не дали. А в Ветровке школа – это расточительно и нерационально. Двенадцать учителей плюс директор с завучем. Они, блин, видать, весь областной бюджет сожрали. Остались люди без работы – да и в город. А там – кто куда. Фельдшер наш, единственный лекарь, пацана имел десятилетнего. Ему учиться стало негде. Ну, он извинился перед населением, да и в город с семьёй. Снял квартиру. Только в прошлом году государственную получил. Клуб тоже быстро исдох. Клубные, они ж тоже люди. Детям ихним учиться надо, они конфеты любят и пряники, да вместе с родителями болеют иногда. Ну, собрались да уехали. И тогда повалил народ уже массово. Остались те, кто может на лошади или мотоцикле поехать за шестнадцать километров в райцентр. Раз в месяц, например. Продадут на базаре кто семечки, кто картошку, кто сало, купят еды, какой нет в Ветровке, и – домой. Не сахар тут жизнь, Мишаня.
– Да ладно бы от этого великого переселения кто-то выиграл, – дед снова закурил «козью ногу». – Так не же. Как была Знаменка средненьким совхозом, так им и осталась. Люди-то те же, что и были. Техника та же. Только денег у государства стали забирать побольше. Зарплаты выше, чем в Ветровке. А вот народу прибавилось вдвое.
– Но какая-то логика у начальства должна была существовать, – задумался Колыванов.
Старик отвернулся от Галины и тихонько выругался: – Забыли они за тягой к красивым показателям, что в нашей деревне такие же люди как они сами. Вот тебе, мать-перемать, и вся логика.
Ну, а с утра началась обычная жизнь. И через год после утра первого, деревенского, внезапно понял Колыванов, что он больше не работает за зарплату, нужную семье, а живёт полной жизнью, не замечая, что получает в городе двести тридцать рублей каждого шестнадцатого числа. С огромным наслаждением живёт он и вдохновенно дышит ветрами, пахнущими травой с покосов, а зимой ловит ртом вкусные снежинки. Как в детстве. И в организме ничто даже не пытается заболеть. Жена помолодела, добрее стала и дороже почему-то. Хотя ничего, чтобы больше нравиться мужу, не делала. Колыванов за год под руководством доброго деда Ивана научился делать всё своими руками. Мотоцикл довел до ума. Как новенький стал ИЖ десятилетний. Крышу отладил, погреб сделал новый, колодец почистил и сделал глубже. Висел над водой на канате и лопатой с трёхметровым черенком снял со дна большой пласт грунта. Вода потекла резвее и стала чище. Да и вкус у неё стал как у родниковой. Окна зашпаклевал, вторую входную дверь сам сделал и поставил. Дом утеплил с чердака и в подполе толстым слоем стекловаты. Печь вторую сам сложил. Дед помогал, конечно, но больше советами. И в трёх из шести комнат тоже стало очень тепло зимой. В ноябре он купил в городе две пары лыж и они с Галиной изъездили большой лес ближний вдоль и поперёк. На мотоцикле вдвоём мотались в райцентр и город за нужными вещами и едой, которая не росла у них в огороде. В общем, вышла вторая жизнь у Колыванова лучше, чем первая. Про сердце он напрочь забыл. А ничем другим они за год ни разу не заболели. Даже не простывали. Ванька приезжал с невестой. Обещали пожениться, купить мотоцикл и в Ветровку переехать. А работать через год зоотехником Иван уже договорился в Знаменском.
Следующим летом собирали Миша с женой вишню кустарниковую на поляне. В июне, в самом конце, солнце не жгло ещё, а ласкало теплом нежным, ветерок южный приносил издали большие порции звенящей свежести и много незнакомых ещё, но удивительно притягательных запахов. Было уютно и на воле, и в душе. Жизнь в «мёртвой» деревне была куда живее и полезней, чем в суматошном и запыхавшимся от бесплодности суеты своей городе Зарайске.
А в последний день июня к ним на поляну приехали с незнакомым Мише своим приятелем Толиком на «запорожце» Дерябин и Тихоновский. Тоже поползали меж колючек дикого вишарника, потом вечером сходили в баньку русскую колывановскую, которую они с дедом Иваном довели да уровня экстра класса. Неделю пожили у товариша в огромном доме, а однажды ушли с утра, ничего не объясняя, и вернулись аж после обеда. Довольные, будто им только что выдали сразу по три квартальных премии.
– Мы дома себе купили. За сорок рублей мне. За сорок пять Тихоновскому. – доложил Дерябин. – На улице Семененко. Кто это такой?
– Антон Степанович Семененко – это первый председатель первого в Зарайской области колхоза «Ветровский». Колхоз создали здесь ещё в двадцать восьмом году. И был он колхозом до шестьдесят третьего. Потом стал четвертым отделением Знаменского совхоза. Ну, а сегодня это «мёртвое» село. Его вы видите, – рассказала Галина.
Мы долго, год целый, везде, где могли – про вас рассказывали, – Дерябин выпил чашку настоя шиповника с мятой и разгорячился. – Никто, ни один человек о вашем переезде слова плохого не сказал! Наоборот. Одобряли и задумывались. Мужики, так прямо очень глубоко в себя уходили. Мы как-то сидели в «Колосе». Шестеро нас было. И Димка Волынец, терапевт из заводской больницы, сказал, что живёт он как врач полноценно, а как мужчина – совсем неважно. Как же он сказал тогда? А! Вспомнил! «Только что разве долг супружеский всегда отдаю, говорит. Так это всё, блин! Как мужик я больше не годен ни на что. Лампочку ещё могу сам вкрутить. Было такое года два назад. А за пять последних лет в квартире газ исправно шел, зимой батареи не текли, обои не отклеивались, холодильник морозил и телевизор показывал. Даже утюг ни разу не перегорал. В окна не дуло, носки жена не штопала, выкидывала. У меня их много. Самая тяжелая работа моя дома – полностью обед сожрать. Ложку не выронить. Блин!!! А в деревне бы я сам всё делал. Там куда денешься? Ни аварийной по электричеству, ни быткомбината, чтоб стиральную машину оживить, если что. Снег во дворе городском два здоровенных лба лопатами и мётлами убирают. Потому и здоровенные! А я в это время телек смотрю с дивана. Мускулы на заднице накачиваю. Я же, блин, забыл, как гвоздь забивать. Потому, что уже некуда. Все вбили ремонтники из СМУ-2. Это что, жизнь мужчины? Везите, говорит меня в эту колывановскую Вишнёвку.» И, между прочим, не он один такое же примерно нам говорил.
– Ветровку, – улыбнулся Колыванов – Да… Терапевт бы не лишним был в деревне. Медпункт пустой стоит, но в нём всё целое. Всё есть. Заходи, работай. Да тут вообще ничего не пропало. В клубе проекторы как новые, магазин просто закрыли на два замка, а внутри всё готово ожить. Но как, ёлки-моталки, оживить Ветровку? Это ж по верхам надо нудно ходить, слезу пускать, выпрашивать разрешения школу открыть снова, клуб. Магазин, больничку маленькую нашу, машинный двор, комбайны дать, трактора, машины, сеялки плуги да бороны… Много просить надо. А нам скажут: «Линию партии мечтаете отвергнуть? Родину не любите? Центральному комитету не доверяете?» И сожрут с ботинками и штанишками, не подавятся..
– А хрень это всё! Оживим, – пообещал Тихоновский. – Зря, что ли, отец мой – министр сельского хозяйства в республике? Надавлю на папу.
– Знаешь, куда давить- то? – засмеялся Колыванов. Не поверил.
– Я сказал – оживим деревеньку! – повторил Тихоновский почти сердито. – Ничего и просить не будем. Сами властители тут всё снова откроют, и что захотим, построят. А людей из города мы с Дерябиным наберём. Лучших спецов. Я сказал!
Ровно через неделю утром рано мужики уехали.
– Дня за два подготовимся, да в новые свои дома переедем. Жди, – сказал из окна «запорожца» Дерябин.
– А с работой как? – крикнул Миша.
– А вот так же как у тебя. Директор института тебя, Колыванова, в пример поставил и нам тоже разрешил. Надомники мы теперь тоже. Чертежи у тебя здесь получше получаются. Точнее. И авторские разработки интереснее. Так весь институт считает. Директор – первый. Всю жизнь мечтал я работать, но в институт не ходить, – засмеялся Дерябин и маленькая уродливая машина пропала за пеленой дорожной пыли.
Ну и начались чудеса. Тихоновский в Зарайске имел огромное количество друзей. Имел такую врождённую потребность – много общаться и обрастать знакомствами. Ну, и министра-папу имел, чего никто из своих и знать не знал до его откровения. Вот со своими дружками, с Дерябиным, Толиком Мухиным и Геной Шитиковым летали они в столицу. Неделю их не было. А когда вернулись, через пару дней такая завертелась карусель, что Мишане Колыванову с дедом и Дерябиным присесть было некогда. Бутерброды на ходу ели, запивая лимонадом. Народ повалил как на финальный матч чемпионата мира по футболу. Толпами ехали и покупали дома учителя, врачи, трактористы, комбайнеры, шофёры. Даже два киномеханика и три продавщицы из городского центрального продмага. Раскупили все дома, в каждом дворе прицепили собаку, взятую с улицы.
– Вот же, мать-перемать, незадача, – хватался за голову дед Иван. – Строиться надо. Нету боле пустых домов.
– Это не вопрос вообще, – хмыкнул Тихоновский и убыл в Зарайск.
Через три месяца в Ветровке быстро поставили ещё тридцать пенельных домов. Целых четыре новых улицы.
– Всё, далее пока не мутим ничего больше. Набрали всего необходимого под завязку, – предложил Колыванов.
Тихоновский напечатал в областной газете через знакомых корреспондентов объявление: «Приём специалистов и расселение в село Ветровка Знаменского района временно приостановлено в связи с избытком деловых предложений и нехваткой жилья. О возобновлении приёма заявок будет сообщено дополнительно».
Потом целую неделю ездили на «волгах» всякие комиссии из райцентра и Зарайска. Обкомовские, исполкомовские, профсоюзные. Ставили всё на контроль и сыпали хорошими обещаниями.
То есть сначала Колыванов заново родился в «мертвой» деревне, а потом чудесным, именно чудесным воздействием больших сил и властных связей на маленькую проблему – ожила и Ветровка. Тоже родилась во второй раз. Да так удачно всё вышло, что снова люди, другие, правда, городские, стали жить поживать как в сказке, да добра наживать. Ветровку сделали совхозом, который через год стал образцово-показательным. Так и не могло иначе быть. Люди-то какие заселили деревню! Сплошь мастера всех нужных дел.
…Разбудил Колыванова грохот мусорного бака за окном и бодрый голос дворника, который радостно с утра пораньше орал на молодого напарника:
– Когда ссыпаешь с лопаты мусор, наклоняй бак, придурок!
– Галинка, а сколько уже времени? – крикнул Михаил в направлении кухни.
– Без пятнадцати восемь, ёлки! – жена уже шумно выставляла на стол сковородку с яичницей. – Вставай уже. Мне-то до школы пять минут ходу, а тебе ещё на укол в больницу, да в институт к девяти. Можешь не успеть. Запишет тебя вахтёр как опоздавшего два раза за месяц и ку-ку квартальной премии. А ты мне обещал новое пальто к зиме купить.
Колыванов вставил ноги в тапочки возле кровати и пошел умываться.
– Что-то снилось вроде. Хорошее что-то, раз сердце не колет.
Но у любого сна одно свойство дурацкое есть. Если сразу его не вспомнил, то, считай, уже и забыл насовсем.
4. ДУРАКАМ ВСЕГДА ВЕЗЁТ
Рассказ
В субботу Васяткин всегда читал газету. Если рано просыпался, успевал купить престижную, «Свисток», например. Но чаще опаздывал и брал уж то, что оставалось: когда «Аргументы и факты» или, когда уж совсем не везло – «Вечерние новости». В этих случаях он так искренне огорчался, что слабонервная киоскёрша не выдерживала и давала ему из-под прилавка дефицит похлеще «Свистка» – местную газету «Впереди авангарда», которую свободно можно было купить только на чёрном рынке, да и то за валюту.
В эту субботу Васяткин снова проспал и «Свисток» расхватали.
– Люди прямо как с ума пососкакивали, – сказала баба Катя, подавая спрятанную в «коммерческие новости» местную газету. – Они, понимаешь, с пяти утра за «Свистком» очередятся! А самые шустрые вовсе спать не ходят для верности. Так тем даже «пластилинавая скульптура» иногда перепадает и «Блокнот мелиоратора».
Васяткин дал киоскёрше, как обычно, рубль сверху, выбросил за углом «новости» в урну, а «Впереди авангарда» сунул под рубаху, от завистливых глаз подальше, и побежал домой.
– Ну? – крикнула супруга Нина Петровна с кухни. – Достал?
– Пятёрку переплатил, – устало сказал Васяткин. – Это ж такая мафия!
– На хорошее дело не жалко, – успокоилась супруга. – Пусть подавятся.
Васяткин покрыл полированный стол скатертью, положил на неё газету, потом надел выходной костюм и сел читать. К обеду он осилил три статьи. Одна была про ветерана труда Мухина, который за тридцать лет ни разу не опоздал на работу, за что был награждён путёвкой в санаторий, где лечат нервы. Вторая статья сообщала о судебном процессе над продавцом Сидоровым, обсчитавшем покупателя сразу на шесть копеек, а в третьей слесарь Крюков подробно рассказывал о том, как ему удалось усовершенствовать червячную передачу от маховика на редуктор.
– Кипит жизнь, мать! Кипит, зараза! – радостно воскликнул Васяткин и собрался было пойти перекусить перед обедом, как взгляд его натолкнулся на заголовок: «Повезло, так повезло!»
– Дуракам всегда везёт… – хмыкнул Васяткин и начал читать. Ровно через минуту он отчётливо сказал: «Ни черта себе!», после чего потерял сознание и рухнул со стула.
Супруга Нина Петровна полчаса била его по щекам и таким образом отомстила за свою тяжёлую женскую долю, но в чувство Васяткина всё же привела.
– Теперь все они у меня во где! – слабым голосом высказался розовощёкий Васяткин. – Читай, мать!
Заметка сообщала: «Вчера в центральный сбербанк города Айлюлютинска пришёл счастливый обладатель лотерейного билета № 37821 серии 016, служащий «Райкрайоблгорсельконторы» Васяткин Борис Васильевич. Он выиграл автомобиль «Газ-24»! Присоединяясь к радости товарища Васяткина, добавим, что это уже вторая его крупная удача за последнее время, так как совсем недавно он, вскапывая огородный участок на даче своей тёщи Трубецкой З.Х., нашёл клад и, передав его государству, получил большое вознаграждение.
– Почему лотерейку утаил, змей? – поинтересовалась супруга страшным шёпотом, от которого тонко взвизгнула хрустальная ваза в серванте.
– Какую лотерейку? – хихикнул Васяткин. – Не было у меня никакой лотерейки!
– А «Газ-24» откуда?
– Ты что, читать не умеешь? – сказал Васяткин с издёвкой. И снова сунул жене газету. – Наша пресса – сама правдивая пресса в мире! Раз написано выиграл, значит, выиграл! А в нюансах пусть уж сами ковыряются.
Он взял паспорт, спрятал газету под рубаху и пошёл в сбербанк.
– Н-да… – почесал затылок управляющий. – Хохма!
– Хохмв в «Крокодиле» печатают, – вежливо сказал Васяткин. – А это – наша серьёзная газета. Вы что, печатному слову не верите?
– Ну, а билета-то у вас нет… – трепыхнулся управляющий.
– А вот тут уже ваши проблемы! – Васяткин грустно усмехнулся. – Человек выиграл «Волгу», об этом знают тысячи ни в чём неповинных граждан, пионеры, наверное, уже постановили пригласить этого счастливца на сбор, а его, извините, даже билетом вовремя не обеспечили. Интересно, что по этому поводу ваше начальство скажет?
– Ладно, – сказал управляющий и зачем-то поглядел газету на свет. – Чёрт с вами. Тем более, что билет совершенно случайно купила наша кассирша. Но мы его отдадим вам. К тому же она случайно три «Волги» выиграла. Подождёт до следующего тиража, не треснет.
Он вышел и скоро вернулся с билетом.
– Завтра оформлю всё как полагается, пообещал Васяткин, сверив серию и номер по газете, и поехал к тёще на дачу. Мартовское солнце съело весь снег на тёщином огороде, но землю не отогрело. Васяткин вынес из дома всю дачную мебель, разобрал веранду с крыльцом, порубил всё это на дрова, и стал жечь костры, чтобы легче копалось. До темноты он углубился в грунт по колено, а к утру перепахал участок полностью. Но никакого клада не нашёл.
– Невероятно! – поразился Васяткин и ещё раз перечитал заметку в газете. Там всё было по-старому.
– Но не мог ведь я уже сдать клад государству раньше, чем его выкопаю…
Вскоре приехала тёща, но нисколько не помешала, так как сразу же брякнулась в обморок. От полноты разнообразных чувств. А Васяткин к полудню перелопатил огород ещё раз с тем же успехом.
Тогда он оставил тёще записку: «Мамуля, мой скромный труд не стоит благодарностей!» и рванул в редакцию.
Редактор внимательно изучил заметку, проверил паспортные данные Васяткина, и сказал устало, как положено редактору солидной газеты:
– Что вас не устраивает, товарищ?
– Как что? – попёр Васяткин. – Сказано – нашёл клад. А его там и близко нет! Но вы ведь не западная пресса, чтобы так дурить читателей?
– Извиняюсь, – сказал редактор ещё более устало. Взял газету и стал с любопытством её разглядывать: – Вы, милый, где взяли этот номер?
– В киоске, где ещё… – Васяткин отвернулся.
– Так вот, с киоском и разбирайтесь! – редактор захохотал и стал крутиться в кресле. – Газета-т, глядите, за послезавтрашнее число. Мы её ещё не выпустили, понятно? Завтра с утра копайте. Завтра клад найдёте. А послезавтра, в понедельник, заметка как раз и появится. Всё логично.
– А как же лотерейный выигрыш? – обалдел Васяткин. – Сбербанк мне его уже подтвердил.
– Не знаю, не знаю, – отмахнулся редактор. – Розыгрыш тиража тоже завтра. Во Дворце первопроходцев.
Весь следующий день Васяткин работал на огороде и клад всё же нашёл. Правда, деньги оказались наши – червонцы да четвертаки. Да к тому же выяснилось, что закопала их сама тёща, уходя на пенсию из ресторана «Вишенка». Но он всё равно сдал его государству, а вознаграждение за клад сунул в банку и снова зарыл, но дома, в кадке с пальмой.
Кое-как дожил Васяткин до понедельника и с огромным трудом выпросил у бабы Кати «Впереди авангарда». Пришлось взять в нагрузку весь комплект неликвида: «Российский колокол», «Литературку», «Аргументы», «коммерческие новости» да ещё какой-то там «Новый мир»… Забежал за угол, развернул газету и обомлел: заметки «Повезло так повезло» не было нигде!
До позднего вечера он изучал газету, перелистал на всякий случай «Литературку» и «Новый мир», но заметка как в воду канула. Около полуночи в дверь позвонили. Пришёл управляющий Сбербанком.
– Гони билет, – сказал он с хамской интонацией. – А то душу выну!
В полночь Васяткин сидел на кухне, пи чай и убеждал свою Нину Павловну:
– Я ж тебе, мать, говорил: кругом мафия! Чёрта с два что-нибудь поймёшь! Такое закрутит – волос дыбом!
Хорошо, что супруга уже давно почивала в спальне и всей этой чепухи не слышала…
