скачать книгу бесплатно
Дорогой Борис Николаевич!
Если я начну свою беседу с Вами с погоды, то это, надеюсь, не будет банальностью: лета в 1902 г. не было, так же, как в 1901 г. не было весны. Обыкновенно я и поправляюсь и много читаю: на этот раз вследствие непрерывных дождей я вынужден был сидеть не в лесу, а в комнатах, где вследствие домашней суеты и детского крика[189 - Видимо, подразумевается новорожденный Андрей Сабуров (1902–1959), племянник Метнера (сын его сестры Софьи Карловны и Александра Александровича Сабурова). Подробную справку о егo последующей биографии см. в комментариях Т. Н. Резвых к публикации «„Долго, долго мог бы я беседовать с Вами…“ Дурылин, Метнеры и Васильев: годы разговора» (Книгоиздательство «Мусагет»: История. Мифы. Результаты: Исследования и материалы / Сост. Анна Резниченко. М., 2014. С. 251–252).] я проскучал без дела в течение трех месяцев, успев прочесть только летопись Серафимо-Дивеевского Монастыря[190 - Имеется в виду издание: Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря Нижегородской губ. Ардатовского уезда с жизнеописанием основателей ее: преподобного Серафима и схимонахини Александры, урожд. А. С. Мельгуновой / Сост. архимандрит Серафим (Чичагов). М., 1896. Ср. дневниковую запись Метнера от 8 февраля 1903 г.: «Летом 1902 года в Немчиновке читал обширную летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. Старец Серафим понравился мне значительно больше с самого начала, нежели Амвросий» (РГБ. Ф. 167. Карт. 23. Ед. хр. 9. Л. 76 об. Упоминается Амвросий Оптинский (в миру Александр Михайлович Гренков; 1812–1891), иеросхимонах, старец, духовный писатель).], два тома исследования Мережковского[191 - Исследование Д. С. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский. Жизнь, творчество и религия» в отдельном издании (Т. 1–2. СПб., 1901–1902).] и… перечитать Андрея Белого[192 - Подразумевается книга, которой Андрей Белый дебютировал в литературе, – вышедшая в свет в апреле 1902 г. «Симфония (2-я, драматическая)» (<М.>: Скорпион, <1902>).]. – Адвокатуру я решительно покинул еще весною[193 - Адвокатурой Метнер занимался после окончания в 1899 г. юридического факультета Московского университета.] и совершенно неожиданно приглашен Н. А. Зверевым в качестве Нижегородского цензора нести государственную службу[194 - Профессор Московского университета юрист Николай Андреевич Зверев (1850–1917) был в 1902–1904 гг. начальником главного управления по делам печати. Ср. сообщение в письме Метнера к А. С. Петровскому от 1 августа 1902 г.: «Назначен я в Нижний Новгород отдельным (т. е. единственным) цензором, так что мне придется возиться с газетами и водиться с Горькими, Дорошевичами etc. – Пока я прикомандирован со вчерашнего дня к Московскому Цензурному Комитету на правах цензора, вследствие чего и буду довольно сильно занят эти два месяца» (РГБ. Ф. 167. Карт. 16. Ед. хр. 6). Эту должность Метнер получил по рекомендации Ф. А. Духовецкого, который, однако, писал ему 4 августа 1902 г.: «Я сделал громадную ошибку, указав Звереву на Вас как на цензора. Вы – по призванью сначала музыкант, а потом – журналист ‹…›. Цензорство Вам скоро надоест до тошноты ‹…›» (РГБ. Ф. 167. Карт. 14. Ед. хр. 8).]. Пока я прикомандирован на правах цензора к Московскому Цензурному комитету, а в первых числах октября мне предстоит на два года расстаться с Москвой и переселиться в резиденцию царя босяков Максима Горького[195 - Уроженец Нижнего Новгорода, М. Горький постоянно проживал там с января 1898 г. до января 1904 г.].
Знакомство с Вами, состоявшееся, к сожалению, накануне моего временного, а теперь и постоянного удаления из Москвы, я считаю необходимым закрепить и потому прошу Вас известить меня о Вашем возвращении из деревни; надеюсь, что нам удастся не раз встретиться, может быть еще в Немчиновке. Брат мой[196 - Н. К. Метнер.] понемногу оправляется от той болезни, которая помешала ему весною познакомить Вас со своим искусством, так что недурно будет нарушать нашу беседу музыкальными антрактами. Итак, я жду от Вас известий. С Алексеем Сергеевичем мы обменялись письмами[197 - В письме от 10 июля 1902 г. Метнер извещал Петровского о своей предстоящей работе цензором в Нижнем Новгороде (РГБ. Ф. 167. Карт. 16. Ед. хр. 6). Петровский отвечал в недатированном письме: «Кроме того, что я сам лишаюсь Вас, мне очень жаль, что Вам не удастся хорошенько познакомиться с Бугаевым, которого, кроме Вас, мало кто мог бы вполне оценить. Ведь он не чета Балтрушайтисам и пр. Если Б<угаев> не сгорит преждевременно, чего, мне кажется, нельзя ждать, то из него несомненно готовится такая умственная сила (и не только умственная!), равную которой я затрудняюсь подобрать; куда Вл. Соловьев, м<ожет> б<ыть> больше Ницше, притом же у него плюс истинной веры. Зная его 3 года и притом очень близко, и то подчас изумляешься невероятному запасу всяческой силы, именно „силы“, т. е. неопределившейся в деятельности. Я не преувеличиваю» (РГБ. Ф. 167. Карт. 16. Ед. хр. 24).]. Я адресовал ему письмо в Правление, где служит его отец[198 - Журналист, историк, публицист Сергей Александрович Петровский (1846–1917) был членом администрации Московского вагоно-строительного завода, а также чиновником особых поручений при Министерстве народного просвещения (см. статью о нем Людвига А. Новикова: Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999. С. 591).]; он ответил мне, не обозначив своего места жительства. Повздорили с ним из-за слащавых старушек и юродства[199 - В письме к Петровскому от 10 июля Метнер делился впечатлениями от чтения «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря»: «„Летопись“ читаю понемногу; насколько личность Серафима прямо пленяет меня, настолько же отталкивает слащавость старушек. Но что произвело на меня возмутительное впечатление, это юродство Пелагеи Серебренниковой; я Вам сразу сказал, что ее портрет мне не по сердцу; чтение только подтвердило это; особенно не вмещает мой разум ее слова о своих детях: „дал-то Господь их дал, да вот прошу, чтобы взял“. То обстоятельство, что ее просьба была исполнена, самое уважение к ней, к Пелагее, Серафима нисколько не примиряют меня; исполнение просьбы может быть истолковано различно, а Серафим – был святой человек и мог ошибиться. Знаете, что: мне скорее понятно, что Мережковский называет Ницше – святым, равным величайшим подвижникам и мученикам, нежели, что Христа (хотя бы так, так ли?) ради юродивая, выпрашивающая смерти своим детям, могла удостоиться почитания со стороны такого великого мужа, каким был Серафим. Я этого никогда не пойму, хотя и желал бы понять!..»В ответном недатированном письме Петровский возражал: «Ваши слова о „слащавости старушек“ звучат нехорошо; осуждением, к тому же нетерпимым и немного свысока. А за что их осуждать? Перенесите их отношения выше, в Евангелие. Вы встретите там жен-мироносиц, Марию Магдалину и других. Их отношени<я> ко Христу (если всмотритесь) вполне аналогичны. ‹…› Ваши слова о „Серафимовых сиротах“ отозвались у меня в душе болезненно оскорблением их, и я был бы рад, если бы Вы сами увидали, насколько ложны Ваши „бессознательные впечатления“ и пр., и сами почувствовали, что оскорбили их, и даже не впервые, своим отношением. Относительно блаженной Пел<агеи> Ив<ановны> Вы тоже не правы. Чтобы ее понять, надо „единение любви“ (да и для монахинь Серафима тоже), т. е. надо быть членом той же церкви. А без „единения любви“ к пониманию чего-либо тут не подступишься». О насельнице Дивеевской обители блаженной Пелагее Ивановне см.: Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря / Сост. архимандрит Серафим (Чичагов). Нижний Новгород, 2004. С. 544–557, 641–665.]. Он мне сообщил, что кто-то родился в Польше 29 апреля 1901 года. Но я полагаю, что кто-то должен быть или русским или немцем причем очень смешанного происхождения[200 - Кто-то должен ~ происхождения (подчеркнуто Белым).]: в крови должно быть и германское и славянское и кельтическое (это, впрочем, наименее важно) и финское и семитическое. Если кто-то будет русским, то он должен будет родиться близ Финляндии в Петербурге, где эта комбинация кровей возможна; если же немцем, то где-нибудь вблизи Венгрии, где родился Никиш и Лист[201 - Артур Никиш родился в Лебеньи-Сент-Миклоше, Ференц Лист – в деревне Доборьян, комитат Шопрон.]. От польского же пустоцвета ждать нечего. Кельтическое менее важно, так как оно наименее серьезный элемент; для некоторого плутовства, фокусничества оно, пожалуй, в микроскопической дозе и может войти; нечто сар-пеладановское[202 - Французский писатель-символист и художественный критик Жозефен Пеладан (Pеladan; наст. имя Жозеф Эме Пеладан; 1859–1918) называл себя «сар» (т. е. духовный вождь); проповедовал католицизм и оккультизм, в 1888 г. возродил общество розенкрейцеров («Орден Розы и Католического креста»).] в этом «Кто-то», пожалуй, даже и не помешало бы. Я разболелся об этом потому, что вспомнил Вашего «Кто-то» на севере Франции. – Надеюсь, что Вы пережили период форсированной ненависти (или любви) к отделившемуся продукту своей мысли, и взираете теперь на симфонию спокойными глазами. Конечно, эта форма не имеет будущности, но важно, что литература начинает сознательно учить ее[203 - Конечно ~ учить ее (подчеркнуто Белым).] у музыки и подражает ей, тогда как раньше было обратное отношение: вспомните т<ак> н<азываемые> симфонические поэмы да и вообще программную музыку, не имеющую будущности, несмотря на гигантские усилия Листа. В симфонии есть места, музыкальные не в смысле формы, а по существу: это какое-то непосредственное прикосновение (вневременное и внепространственное) к Ansich’у[204 - Философский термин Канта: Ding an sich (нем.) – вещь в себе.], доступное только музыке… Раньше, до развития и распространения бетховенской и послебетховенской музыки, такое прикосновение было достигаемо в искусстве слова лишь величайшими гениями вроде Гёте; теперь, благодаря музыкальной атмосфере, это прикосновение замечается чаще и притом у талантов такого размера, как, напр<имер>, Фет… Что же касается «симфонии», как симфонии, то тут я могу только указать Вам на недостаточное контрастирование частей между собой[205 - Подразумеваются четыре части, на которые разделен текст «Симфонии (2-й, драматической)».]. Нормальный ход таков: от сложного смешанного и разнообразного первой части композиция впадает сначала в один, потом в другой из противоположных элементов (чаще сначала в andante или adagio, а потом уже в scherzo), и наконец в последней четвертой части приходит к решительному выводу. У [Вас же], кроме недостаточного контраста, – некоторая перестановка частей: вторую хочется сделать первой, а первую (andante – музыкальная скука) второй. Третья – на лоне природы scherzo, четвертая великолепно напоминает то же вечно милое и грустно задумчивой первой (у [Вас] второй) и новое собрание умственного цветника и, несмотря на его немощь, приходит к выводу, что еще не все потеряно… еще много святых радостей осталось для людей…[206 - Цитируется заключительный фрагмент части четвертой «Симфонии (2-й, драматической)»: Без слов передавали друг другу, что еще не все потеряно, что еще много святых радостей осталось для людей…» (Симфонии. С. 145).] Это очень очень хорошо; прекрасно, искренно, глубоко, сильно и нежно в одно время… Мне бы хотелось, чтобы Вы, если Вам это не очень неприятно, обратили мое внимание на те места вещи, которые Вы считаете сами недостаточно ясными, за которые Вы боитесь. Меня лично смущает пурпуровое таинство, певец лжи, прозябающий в темнице, Антихрист и Разящий на стр. 157–158; мститель на стр. 195…[207 - Подразумеваются фрагменты из «Симфонии (2-й, драматической)»: «Пурпурный свет – ветхозаветный и священный, а красный – символ мученичества. ‹…› Пурпурный цвет нуменален, а красный феноменален» (часть четвертая); «Тут был и певец лжи, прозябающий в темнице ‹…›» (часть третья; речь идет об Оскаре Уайльде, авторе эстетического диалога «Упадок лжи» (1889), и его тюремном заключении в 1895–1897 гг.); «А вдали Антихрист бежал обратно на север Франции», «То еще не был Разящий, а лезвие меча среди туч» (часть третья); «Ждали утешителя, а надвигался мститель…» (часть четвертая). См.: Симфонии. С. 130, 107, 119, 134.] До свиданья! Пишите, если вздумаете.
Э. Метнер.
Брестской жел. дор. полустанок Немчиновка, Э. К. Метнеру.
РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 1.
2. Белый – Метнеру
7 августа 1902 г. Серебряный Колодезь
Серебряный Колодезь 7-го августа 1902 года.
Многоуважаемый Эмилий Карлович,
Я был приятно удивлен, получив Ваше симпатичное письмо. Спешу ответить. Простите, что отвечаю не сейчас же. Мы, находясь от города за 33 версты, не часто посылаем туда[208 - Указывается расстояние от имения Серебряный Колодезь до города Ефремова Тульской губернии, в котором находилось ближайшее почтовое отделение.]. Ваше письмо получил только 6-го. Не знаю, когда пойдет мое письмо.
Как печально, что Вы уезжаете из Москвы! Впрочем, надеюсь, наше знакомство укрепится. Вы позволите мне писать Вам в Н<ижний> Новгород? не так ли? Если я замечу, что Мартиникская катастрофа[209 - 25 апреля (8 мая) 1902 г. на острове Мартиника взорвался, разлетевшись на части, вулкан Мон-Пеле и уничтожил портовый город Сент-Пьер вместе со всем его населением (36 тысяч человек).], преследования Комба[210 - Имеется в виду антиклерикальная деятельность французского кабинета министров во главе с Луи Эмилем Комбом, подготовившего закон о разделении церквей и государства и проведшего закон, направленный против католических конгрегаций. Возможно, непосредственным источником для Белого здесь послужила статья: Поселянин Е. <Погожев Е. Н.> Мысли и впечатления. Гонение христиан во Франции // Московские Ведомости. 1902. № 214, 6 августа. С. 2; № 215, 7 августа. С. 1.] и дурная погода суть следствия одной причины, это будет фраза – но фраза, имеющая микроскопическую дозу вероятия… Чья-то проделка, переходящая то в шутку (болезнь англ<ийского> короля[211 - 23 июня (н. ст.) 1902 г. английский король Эдуард VII перенес хирургическую операцию, вследствие чего его коронация была отложена на шесть недель.], Комб, погода, падение Св. Марка[212 - Имеется в виду колокольня Сан-Марко (кампанила; 888–1517 гг., высота около 100 м) на Пьяцце ди Сан-Марко в Венеции. Утром 1 (14) июля 1902 г. вследствие неудачной реставрации она обрушилась; к 1912 г. была восстановлена.] и т. д.), то в жестокость (Мартиника с уцелевшим негодяем)[213 - Одним из уцелевших жителей Сент-Пьера оказался портовый грузчик Аугусто Кипари, который во время катастрофы сидел в подземной тюрьме; тем не менее он получил обширные ожоги по всему телу.]. Однако будущее, как мне кажется, слегка очищается: виннозолотые закаты, опьяняющие дионисианством и столь характерные для весны и начала лета, заменяются какой-то следующей стадией… Леопард уходит… Одно время его заменила «рысь» (российская акклиматизация леопарда Индии), но не надолго. Оригинальность этого явления (явления рысьих свойств) взывает к нашей осмотрительности. Посмотрим, не замигают ли в наших словах, или в печали зарницы злых, рысиных огонечков… Посмотрим… И тем не менее два раза в небе произошло нечто неизъяснимо-отрадное, выразившееся в своем «внешнем», как синтез несовместимых (или редко совместимых) закатов: синтез розового, религиозного, мистического, женственного заката, символизирующего св. Церковь, Душу Мира, Софию, Lumen Coeli Sancta Rosa[214 - «Свет небес, святая роза» (лат.) – обращение к Деве Марии; строка из стихотворения А. С. Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный…» (1829).] (Мережковский) с золотым, ницшеанским, человекобожеским, самоутверждающим закатом. По Соловьеву Логос, воплощаясь в Душу Мира, тем самым нисходит в мир; если же человек проник в Душу Мира, скажу я, и пошел дальше в своем созерцании, то с Кем он неизбежно встречается?.. Привожу выписку из Чтения о Богочеловечестве: «Если осенение человеческой Матери действующей силой Божества произвело вочеловечение Божества, то оплодотворение бож<ественной> Матери, Церкви (по-другому Души Мира) действующей силой человеческой произведет свободное обожествление человечества»…[215 - Неточная цитата из «Чтений о Богочеловечестве» (М., 1881) Вл. Соловьева (Чтение одиннадцатое и двенадцатое). См.: Соловьев Владимир. Соч.: В 2 т. М.: Правда, 1989. Т. 2. С. 169.] «Ныне мы дети Божии, но неизвестно, что будем» (Иоанн)…[216 - Искаженная цитата; ср.: «…мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем» (1 Ин. 3: 2).] «Ich schlief, ich schlief – aus tiefem Tra?me bin ich erwacht: – die Welt ist tief» (Nietzsche)[217 - «Песнь Заратустры» из философской поэмы Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра» («Also sprach Zarathustra», 1883–1885; ч. 3, «Другая танцевальная песнь», 3; ч. 4, «Песнь опьянения», 12); в переводе Ю. М. Антоновского: «Глубокий сон сморил меня, – // Из сна теперь очнулась я: // Мир – так глубок» (Ницше. Т. 2. С. 165–166, 235); в переводе Д. Борзаковского: «Я спал, я спал – // Я пробудился от глубокого сна: – // Мир глубок» (Ницше Фридрих. Собр. соч. Т. I. Так говорил Заратустра. М.: Изд. М. В. Клюкина, <1900>. С. 252, 352).] не есть ли неизъяснимый синтез двух наиболее типичных и противоположных закатов символ, обращающий на себя внимание… Что же касается исторического воплощения «Кого-то», рождения «его» в Польше, то я почти год тому назад уже в достаточной степени оценил это явление. Лицо, сообщившее в моем присутствии об этом, обитает в Н<ижнем> Новгороде[218 - Имеется в виду нижегородская журналистка и автор религиозно-мистических сочинений Анна Николаевна Шмидт; она «собственным умом построила гностическую систему ‹…› выступила с проповедью новой церкви, которая должна родиться из православия, проповедовала третий Завет, учила о женственной природе третьей ипостаси ‹…› воображала себя „ангелом церкви“, а Соловьева считала новым воплощением Христа, своим возлюбленным женихом» (Соловьев С. М. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977. С. 399). В «Воспоминаниях о Блоке» Белый сообщает: «Помню: явление покойной Анны Николаевны Шмидт из Нижнего Новгорода осенью 1901 года; она познакомила М. С. Соловьева с кругом идей, выраженным в „Третьем Завете“ и „Исповеди“; я познакомился с ней и мы обменялися письмами» (О Блоке. С. 34). См. о ней: Аккерман Галина. Загадка Анны Шмидт // Континент. 2005. № 123. С. 372–393; Козырев А. П. Нижегородская сивилла // История философии. Вып. 6. М., 2006. С. 62–80.], куда Вы едете и где, по-видимому, существует нечто вроде очага «бесовщины»…
Вы прочли летопись Серафимо-Дивеевского монастыря, а также исследование Мережковского. Не найти большей противоположности! Меня очень интересует Ваше отношение к упомянутым книгам. Надеюсь, мы с Вами еще не раз сериозно побеседуем об исследовании Мережковского.
Вы очень верное указали на музыкальную безалаберность «Симфонии». Ее недостатки я всегда сознавал более чем кто-либо. Эта безалаберность вытекает из недостаточной музыкальной стройности, отсутствия «общности» частей (не уничтожающей противоположность). Мысль о «симфонии» как таковой мне пришла в голову лишь со второй части, которая таким образом и является по-настоящему первой. Первая же – придаток, имеющий с «симфонией собственно» весьма малую и чисто внешнюю связь. Правда, в 4-ой части есть попытки провести аналогию с первой, но эти попытки не искупают всей неуместности первой части. Что же касается мест, смущающих Вас, – охотно даю к ним те разъяснения, какие мне кажутся наиболее подходящими.
Ваше недоумение относительно «пурпурового таинства» постараюсь рассеять: я не нахожу здесь страшного, а разве что – неясное; неясность «симфонии», «жаргонность» ее – вот второй колоссальный недостаток ее, вытекающий из того обстоятельства, что «симфония» отнюдь не предназначалась для печати, а в момент держания корректуры я не мог ее исправить, будучи мыслью отвлечен совсем в сторону. В вышеупомянутом выражении, мне кажется, я хотел подчеркнуть эстетическую, а отчасти и мистическую разницу между настроением красного цвета и пурпурового[219 - Ср. в «Симфонии (2-й, драматической)» (ч. 4): «3. Пурпурный свет – ветхозаветный и священный, а красный – символ мученичества. // 4. Нельзя путать красное с пурпурным. Здесь срываются. // Пурпурный цвет нуменален, а красный феноменален» (Симфонии. С. 130).]; красный – цвет мученичества, 1-го Христова Пришествия, Голгофы, цвет феноменальный, возникающий не сам по себе, а из отношения белого источника света к серой пыли, дымке (солнце сквозь дымку); серый цвет – воплощение абсолютного бытия (белого) в абс<олютное> небытие (черное) или, вернее, обратно: в бытие небытия (см. о значении серого цвета, как компромисса, как «черта с насморком» у Мережковского[220 - Имеется в виду фрагмент из книги Д. С. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский» («Религия», ч. 2, гл. 5): «…дух всего нуменально-серединного ‹…› дух не холодный и не горячий, а только теплый, не черный и не белый, а только серый, если и „великий“, то разве лишь нашим собственным ничтожеством великий, а сам по себе „маленький, гаденький, золотушный бесенок с насморком, из неудавшихся“» (Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский / Изд. подгот. Е. А. Андрущенко. М., 2000. С. 408 («Литературные памятники»)). В тексте цитируются слова Ставрогина («Бесы», ч. 2, гл. 3, IV). См.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1974. Т. 10. С. 231.])… Пурпурный цвет – нуменален; он возникает из смешения красного с фиолетовым и превращает незамкнутую линию спектра
Между пурпурным (т. е. цветом, соединяющимлинии спектра) и белым (т. е. соединяющимцвета спектра) отношение сочинения, а между красным и белым – подчинения, но оба цвета, т. е. и белый, и пурпурный – нуменальны, потусветны, один цвет – покинутого рая, а другой – грядущего Царствия Божия… Оба цвета намекают на связь между небом и землею, а между ними «7» цветов спектра (цветов феноменальных), полнота переживания которых как бы вновь приближает нас к небу. «Полновременный день», «День великого полудня» (по Ницше)[221 - Образ «великого полдня» – в поэме «Так говорил Заратустра» (ч. 3, «О трояком зле», 2; ч. 4, «Знамение»). См.: Ницше. Т. 2. С. 137, 237.], «Исполнилась полнота времен» (Павел к Гал<атам>)[222 - Гал. 4: 4 («…пришла полнота времени…»).] – как все это похоже! Что же влечет за собою все это? Жажду белизны, нового слова, написанного на белом камне, слова, которого никто не знает кроме того, кто получает[223 - Откр. 2: 17 («…дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает»).] (7 цветов, 7 церквей, 7 печатей, 7 светильников, 7 рек, текущих из рая, 7 граней, 7 ангелов и т. д.). Можно думать, что до грехопадения спектр был замкнут и состоял из 8 цветов (8-ой – пурпурный), из которых в пурпурном была вся сила, т. е. близость человека к Богу Отцу; но грехопадение совершилось, соединяющий цвет (пурпурный) пропал и линия спектра разомкнулась. Пропавший пурпурный цвет (Яхве, Бога Израиля) заменился обетованием о грядущем [Мессии] белом цвете, который отныне станет цветом соединяющим, закрыв собою цвет Бога Отца (пурпурный) «Я и Отец – одно»…[224 - Ин. 10: 30.] «Принимающий меня принимает и Отца»…[225 - Мф. 10: 40 («…кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня»).] Если с 1-ым пришествием стала доступна белизна, то обеление всего человечества станет возможным лишь во 2-ом пришествии. «Обелили одежды кровию Агнца» (Откр.)[226 - Откр. 7: 14 («…убелили одежды свои Кровию Агнца»).]. «Побеждающий облечется в белые одежды»[227 - Откр. 3: 5.]. Но Христос 1-го пришествия должен был воплотиться в компромисс, т. е. белизна Его, созерцаемая сквозь серую пыль, казалась красной, отсюда первое пришествие Христа – в красном, а второе в белом, т. е. тогда серая пыль, застилающая наши очи, – пропадет. Центр «красного» перемещается, судя по тому, обращаем ли мы внимание на источник света, или на пыль, его застилающую; отсюда два оттенка красного: 1) «Обелили одежды кровию Агнца», Христос 1-го пришествия, 2) «А вдали, догорая, дымилось злое пламя земного огня» (Соловьев)[228 - Заключительные строки стихотворения «Вся в лазури сегодня явилась…» (1875). См.: Соловьев. С. 61.], «Если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю» (Исайя)[229 - Ис. 1: 18.]. И так, злое красное: не потому ли Богомилы считают денницу братом Христа?[230 - Богомилы – еретическое движение, возникшее в Болгарии в Х в. Согласно их вероучению, верховный добрый Бог сотворил невидимый духовный мир во главе с первородным старшим сыном Сатанаилом, который возмутился против Отца, был низвержен с неба и стал творцом видимого, материального мира. Небесный Отец ниспослал Христа, или Слово, который отнял у Сатанаила остатки божественной силы и могущества.]
Отсюда ясно, какая громадная разница между пурпурным, с одной стороны, и обеими красными, с другой. Желание с нашей стороны постигать тайны мира, минуя белое (Христа), пурпурным – губительно, ибо для нас пурпурное дано в белом («Я и Отец – одно»); а углубляясь в пурпурное, мы как бы отвергаем белое и уже в силу того отвергаем и пурпурное, заменяя его просто красным и, конечно, не кровию Христовой, а багряными грехами («Если грехи ваши, как багряное»). Таинственная, пурпурная зоря не должна отражать феноменальности красного. Вот объяснения полусознательного употребления мною выражения «пурпуровое таинство» (тайна)…[231 - Образ из «Симфонии (2-й, драматической)» (ч. 2): «Над снежно-белой тучкой совершалось пурпуровое таинство» (Симфонии. С. 97). Более подробно свои представления о цветовой символике Белый развивает в статьях «О религиозных переживаниях» (1903), предназначавшейся для журнала «Новый Путь», но там не опубликованной (впервые: Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 4–9), и «Символизм как миропонимание», напечатанной в «Мире Искусства» (1904. № 5. С. 173–196; впоследствии соответствующий фрагмент выделен в самостоятельную статью под заглавием «Священные цвета», см.: Андрей Белый. Арабески. Книга статей. М.: Мусагет, 1911. С. 115–129).]
«Мститель» в своем окончательном виде, без личины – ожидаемый некоторыми Антихрист (не мог же им оказаться в то время младенец на с<евере> Франции, хотя там и очень подозрительно)[232 - Подразумеваются эпизоды из 3-й и 4-й частей «Симфонии…»: «3. Ему писали, что семейство грядущего зверя найдено и что зверь еще не вышел из пеленок. 4. Это был пока хорошенький мальчик, голубоглазый, обитающий на севере Франции»; «Тут ему подали письмо с севера Франции. ‹…› Ему писали, что Зверя постигло желудочное расстройство и он отдал Богу душу, не достигши пяти лет, испугавшись своего страшного назначения» (Симфонии. С. 121, 130).]. В более общем же виде, т. е. в образе двух: худого кривляки, смахивающего в некоторых чертах на М. Горького, и толстяка, выкрикивающего «ужасики» о дыре (Дыромоляйстве, сиречь толстовстве), о принесении в жертву себя муравьям (т. е. самопожертвовании для самопожертвования) и об успехах хирургии[233 - Речь идет о фрагментах из 4-й части «Симфонии…»: «3. ‹…› выскочил худой кривляка с нависшими черными бровями, грозовым взором и всклокоченной шевелюрой. // 4. Он был в нижнем белье и на босу ногу. ‹…› Он подскочил к кряхтящему толстячку и шепотом велел ему молчать. // 5. На что босоногий лектор возопил гласом велиим: „Петруша, разреши мне выкрикнуть еще один только ужасик!“»; «…раздавались слова заговорившего толстячка: „Положим – стоит африканская жара… Я раздеваюсь донага и валяюсь на муравьиной куче… Множество маленьких насекомых впиваются в мое тело!..“»; «Я разрезаю живот… Вытаскиваю и прочищаю кишки… Отрезав нужный мне кусок кишки, я сшиваю отрезанные концы ‹…›» (Там же. С. 136–138).].
Для меня наиболее неясным и страшным является сцена выводов Мусатова с протянутой у горизонта шкурой леопарда… «Возвращается, опять возвращается»[234 - Подразумевается эпизод из 3-й части «Симфонии…»: «И он подхватил: „Опять, опять возвращается…“ ‹…› Горизонт был в кусках туч… ‹…› Точно леопардовая шкура протянулась на западе» (Там же. С. 113).] – я сам не понимаю, что это: намек ли на вечное возвращение или на возвращение во второй раз (2-ое Пришествие). Неясность эта неприятно пугает меня, хотя, мне кажется, – эта сцена наиболее удачная из всей «симфонии».
Что же касается до несуразности (почти безобразности) в расположении частей друг относительно друга и нелепом нагромождении отрывков, то из 4-х симфоний, написанных мною[235 - Под 4-й «симфонией» подразумевается ее первоначальная редакция, над которой Белый работал летом 1902 г.; ср. его свидетельство в автобиографическом письме к Р. В. Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г.: «…летом 1902 года пишу первую редакцию 4-ой Симфонии, и в том же 1902<-м> – вторую редакцию, уже портящую первую. Считаю нормальной 4-ой Симфонией эти не существующие первые две редакции» (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 488). В полном виде эти тексты не сохранились; в «Альманахе книгоиздательства „Гриф“» были опубликованы фрагменты под заглавием «Отрывки из 4-й симфонии» (М., 1903. С. 52–61). См.: Симфонии. С. 372–381.], эта симфония – наименее удачна. Повторяю: колоссальный недостаток ее – «жаргонность» и заносчивый тон: – «Хлестаков, хлыщ в плаще Гамлета, циник, понявший свое ничтожество, сумасшедший, к сожалению не приложивший своего адреса, и пасквилянт» – так меня называют в «Н<овом> Времени»[236 - Имеется в виду рецензия на «Симфонию (2-ю, драматическую)», напечатанная в рубрике «Книги за неделю». Приведя в ней слова Полония о Гамлете («Это безумие, однако же в нем есть что-то систематическое»), автор продолжал: «Тысячи молодых людей, которым лень быть логическими и здравомыслящими, рядились, рядятся и будут рядиться в это якобы систематическое безумие, криво улыбающееся, подмигивающее, делающее вид, будто оно таит, себе на уме, нивесть какие глубины и тайны. Но клобук не делает человека монахом, а в мантии, украденной у Гамлета, может щеголять и несносно претенциозный болтун о выеденном яйце, и хлыщ Хлестаков, и даже просто пасквилянт. К глубочайшему сожалению, приходится отметить, что какие бы смыслы ни крылись в „Симфонии“ г. Белого, но пасквиль-то сквозит в ней несомненнейшею прозрачностью – и, притом, даже не пасквиль, но мелкий, местный, московский пасквилек, обличитель никому за пределами тесного московского кружка неизвестных человечков» (Новое Время. Иллюстрир. прилож. 1902. № 9456, 3 июля. С. 9. Подпись: В. А. Л.).], и кой-что в этом отзыве, к сожалению, истинно.
«Симфонии» не имеют будущности, как таковые; но как промежуточная стадия на пути к образованию какой-то безусловно важной формы – они значительны. Это – начало конца поэзии в собственном смысле. Андриевский, Мережковский и нек<оторые> другие прекрасно ощущают, что в области поэзии уже давно творится неладное[237 - C. А. Андреевский изложил свою критическую точку зрения на современное состояние русской поэзии в статье «Вырождение рифмы (Заметки о современной поэзии)» (Мир Искусства. 1901. № 5). См.: Андреевский С. А. Книга о смерти / Изд. подгот. И. И. Подольская. М., 2005. С. 449–468 («Литературные памятники»).]. Литературу Мережковский низводит в жизнь, а я – в музыку. Может быть, истинно и то, и другое, а может быть, ни то, ни другое, а нечто, чего мы, сыны XIX столетия, уж не видим… Некоторая противоположность в стремлении с одной стороны уничтожит поэзию во имя жизни, а с другой – во имя музыки (музыка, так сказать, жизненный эквивалент потусветности) знаменательна: здесь опять-таки одно из бесконечных проявлений все возрастающей полярности; ее окончательный смысл – тайна. Всякое забегание вперед как церковников (с их Антихристом) и теософов, так и теургов ? la Мережковский с их речами о заединяющем религиозном делании значительны только как первые попытки «нового мышления», а не сами по себе. Значение их еще то, что центр тяжести в объяснении окружающей действительности перенесен из прошлого в будущее, что произведет грандиозный переворот в характере созерцаний, едва ли сознаваемый нами во всей полноте. Подавляющий рост музыки XIX столетия не предтеча ли такого поворота? (В музыке, по Спенсеру, зерна будущих эмоций и мыслей.) «Симфонизируясь», жизнь не устремляется ли в будущее? Или здесь мы имеем дело с острием, на котором, по выражению Мережковского, колеблется Европа?
Но кто «знает»?.. Мы ощущаем «нечто»… Каково-то оно покажется в лучах будущего?.. Я успокоен… Даже радостно успокоен… И это – не легкомыслие, а единственно возможное условие существования (так сказать, вторичное спокойствие, успокоение, сознательное возвращение к легкомыслию после тернистого блуждания по опасным завиткам мысли и созерцания).
Человечество пережило все стадии протестантствующей, а также и протестующей мысли вплоть до красиво-соблазнительного своим дикарством анархизма. Описав круг в своих переживаниях, мысль снова обратилась к религиозной истине. Но религиозная Истина, будучи неизменна по существу, изменчива для нас, благодаря неодинаковому состоянию нашей психики. Реакция Христианства на время дает разные результаты, и с этими результатами следует считаться. «Многое сказал бы вам, но вы не поймете. И вот пошлю к вам Утешителя, Духа Истины, который и наставит вас»…[238 - Ср.: «Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16: 12); «Когда же приидет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне» (Ин. 15: 26).] В этом смысле религиозная Истина подвержена эволюции. Обратившись к религии после отрицания, мы усложнили способы касания этой истины. Схематизирую свою мысль:
«А С» – направление эволюции религиозной Истины.
«В» – точка, в которой находится религиозная Истина в момент нашего возвращения.
Выйдя из «А» и описав окружность «A D E F G H I», человечество снова подошло к «А» – но с другой стороны; сама же Истина тем временем переместилась в «В» и так вот уже перед нами трилемма: 1) или считать Истину за «А», или 2) за В… Но если считать Истину за «А», то мы можем двояко рассматривать ее: непосредственно как «А» или же 3) сквозь туман прожитого (I H G F E D A). Отсюда возникает троякое отношение к религиозной Истине, троякий путь. (1) Путь «I H G F E D A B» – путь теософский, где метод согласования пройденного с религией выступает на первый план; отсюда важная роль «ума», отсюда умственность, схематичность теософов. (2) Путь «I A B» – путь христиан церковников, где простор чувству и наоборот скованность воли и ума, (3) и наконец путь I B неохристиан, теургический, минующий религиозную Истину в прежней ее исторической формулировке (в той формулировке, которую она имела в момент удаления от нее) и берущий ее в окончательной или современной формуле. Отсюда резкое различие церковников и теургов и невозможность согласия между ними в данный момент, хотя пути их в конце концов сходятся (быть может), но у самих церковников нет того же отношения к религии, как и у первых христиан (т. е. отношения к «А» из «А» же)… Да кроме того Истина переместилась уже в «В» и «А» является ее периферическим, а не внутренним толкованием. Церковники, претендуя на одинаковость своего созерцания с созерцанием христиан первых веков, забывают, что отношения между людьми и обоими Пришествиями изменились, а такая перемена положений не может не оказать глубокого влияния на характер созерцания. (Если сперва было так
Следовательно, безусловное значение церковности и только в деле нашего приобщения Истине – не вполне основательная монополия, а сопровождаемая насилием над духом и угрозами, она теряет часто даже и то, что принадлежит ей по праву. Из неодинаковости трех путей (быть может, истинных) вытекает разногласие, которое мы всюду встречаем, когда церковник чурается теософа и теурга, а эти последние презирают церковника, не соглашаясь в свою очередь друг с другом. Между тем, если каждый путь имеет свою долю истины, то не являются ли необходимыми эти три теперь уже начавшие определяться русла христианства? не все ли равно, как прочесть треугольник
: (аbс или bac или cba) – этот вечный треугольник – равноугольный и равносторонний (Отец, Сын, Дух – Воля, Ум, Чувство –).
Вот почему я свободно отношусь ко всем трем направлениям: будущее укажет, какое из них наиболее истинное и что в нем истинно. Не следует забывать, что все мы младенцы в деле религии… Не лучше ли нам воздержаться от причисления непонятного и нового к лику Демона? а то как раз попадешься впросак («Взявший меч от меча погибнет»…[239 - Мф. 26: 52 («…все, взявшие меч, мечом погибнут»).] «Не судите, да не судимы будете…»[240 - Мф. 7: 1; Лк. 6: 37.]) Я не хочу этим сказать, что теософы или теурги стоят на более верном пути, я сам склоняюсь к церковности и знаю, что, минуя «А», теург рискует промахнуться и попасть в «Х» или «Y», но всякий путь вырабатывает и методы проверки, и с осторожностью можно сравнительно безопасно для себя плавать по «иноземным морям и открывать Африки».
Я предоставляю желающему замыкаться – замкнуться и расставить вокруг себя ширму собственной усталости, но протестую против навязывания и другим этой усталости; к сожалению, церковники питают нас не церковностью в глубоком, утверждающем смысле, а суррогатом ее – неврастенией…
«Ныне мы дети Божии, но неизвестно, что будем» (Иоанн)[241 - См. выше, примеч. 9.]. Что ближе к этим радостным словам Евангелиста: ницшевское ли «Die Welt ist tief», или приводимое ниже стихотворение с. – петербургского молодого поэта А. Блока (нигде еще не напечатавшего своих замечательных стихов), в котором гениально выражено настроение этой ложной церковности?
Однако заканчиваю длинное до возмутительности письмо. В Москве я буду 18, 19-го или 20-го августа и вряд ли успею воспользоваться Вашим любезным приглашением, хотя буду у Вас в Москве в конце августа (если позволите). Быть может Вы напишете мне сюда до 17-го или в Москву после 17-го… Льщу себя надеждой услышать игру Вашего брата, от которой я многое ожидаю. Пока же до свиданья. Еще раз спасибо за письмо. Остаюсь готовый к услугам
Б. Бугаев.
P. S. Пользуюсь оставшимся местом для переписки стихотворений А. Блока – самого талантливого поэта «из молодых» (это мое убеждение)[242 - Далее следуют списки стихотворений А. А. Блока «Брожу вдоль стен монастыря…», «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…», «Ищу спасенья…», «Одинокий, к тебе прихожу…», «Эллины, боги бессонные…» (две заключительных строфы стихотворения «В полночь глухую рожденная…»). См.: Блок. Т. 1. С. 108, 60, 41, 42. Списки восходят к автографам стихотворений Блока, высланным в Москву семейству Соловьевых (см.: Котрелев Н. В. Неизвестные автографы ранних стихотворений Блока // Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 1. М., 1980. С. 244–245).]. ‹…›
Не правда ли, какое проникновение куда-то скрывается под этой слегка корявой, неповоротливой формой? И до чего современны, до чего страшны такие стихи?
Б. Бугаев.
РГБ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 1. Помета красным карандашом: «I». Фрагмент опубликован: ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 184.
Ответ на п. 1.
3. Метнер – Белому
2 сентября 1902 г. Москва[243 - Открытка. Датируется по почтовому штемпелю: Москва. 2. IX. 1902. Отправлено по адресу: «Угол Арбата и Денежного пер., д. Обухова».]
Жду Вас во вторник 3-го сентября к 7 ч. веч<ера> (Чернышевский переулок, дом Духовского).
Э. Метнер.
РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 2.
4. Метнер – Белому
24 сентября 1902 г. Москва
Жду в воскресенье и<ли> в понедельник[244 - 29 и 30 сентября.]. Советую 27-го быть в симфоническом концерте Горелова из-за симф<онии> и Полета Валькирий[245 - 27 сентября 1902 г. в Большом зале Московской консерватории состоялся симфонический концерт: под управлением дирижера Александра Леонтьевича Горелова (1863–1937), директора Астраханского музыкального училища, были исполнены 6-я симфония П. И. Чайковского и «Полет валькирий» Р. Вагнера (оркестровое начало 3-го действия музыкальной драмы «Валькирия», 1870). См.: Ю. Э. <Энгель Ю. Д.> Симфонический концерт оркестровых музыкантов // Русские Ведомости. 1902. № 267, 27 сентября. С. 2.].
Э. Метнер
РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 3.
Открытка. Датируется по почтовому штемпелю: Москва. 24. IX. 1902. Отправлено по адресу: «Угол Арбата и Денежного пер., д. Обухова».
5. Метнер – Белому
4 октября 1902 г. Москва
Жду Вас завтра в субботу 5-го октября к 7 ч. вечера, – непременно!
Э. Метнер.
РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 4.
Открытка. Датируется по почтовому штемпелю: Москва. 4 Х. 1902. Отправлено по адресу: «Угол Арбата и Денежного пер., д. Обухова».
6. Метнер – Белому
18 октября 1902 г. Москва
Уезжаю в начале той недели[246 - Речь идет об отъезде в Нижний Новгород по месту исполнения цензорской службы.]. Жду в субботу, 19-го, в 6 ч. вечера.
Э. Метнер.
РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 5.
Открытка. Датируется по почтовому штемпелю: Москва. 18. Х. 1902. Отправлено по адресу: «Угол Арбата и Денежного пер., д. Обухова».
7. Метнер – Белому
15 ноября 1902 г. Нижний Новгород
Н. Новгород 15 ноября 1902 г.
Дорогой Борис Николаевич!
Да будет это письмо мое исключительно деловым, т<ак> к<ак> если до приезда Анюты[247 - А. М. Метнер, урожд. Братенши; приехала в Нижний Новгород после венчания с Метнером в Москве. Ср. дневниковую запись Метнера от 2 января 1903 г.: «…я был обвенчан в 11 ч. утра 23 октября 1902 года. Шаферами были Борис Бугаев и Алексей Петровский, Коля и оба брата Анюты <Н. К. Метнер, Александр Михайлович Братенши и Андрей Михайлович Братенши. – Ред.>. ‹…› Бугаев и Петровский были восхищены Анютою и всячески старались…» (РГБ. Ф. 167. Карт. 23. Ед. хр. 9. Л. 56 об., 57 об.).] я был занят по горло визитами, приемом, поисками квартиры и вступлением в исполнение обязанности[248 - См. примеч. 6 к п. 1.], все время не переставая страдать удушьем, то теперь с приездом Анюты я занят с нею устройством нашего гнезда. Адрес мой: Угол Телячьей (?) улицы и Вознесенского (!?) переулка, дом Абрамова… Сообщите его Алексею Сергеевичу[249 - А. С. Петровский.] и скажите ему, что я вскоре напишу ему.
Получил письмо от Духовецкого[250 - Федор Аркадьевич Духовецкий весной 1902 г. стал редактировать екатеринославскую газету «Приднепровский Край» (в письме от 20 апреля 1902 г. он предлагал Метнеру место помощника редактора // РГБ. Ф. 167. Карт. 14. Ед. хр. 8). Упоминается письмо от 9 ноября 1902 г., в котором Духовецкий сообщал о конкурирующей екатеринославской газете «Вестник Юга» («стал выходить ‹…› под либеральным флагом и провозглашает юдофильство своим принципом») и просил Метнера участвовать в «Приднепровском Крае»: «…поддержите: пишите, ради Бога, что-нибудь хорошее» (Там же). В «Приднепровском Крае» Метнер напечатал (за подписью: Э.) в 1903–1904 гг. цикл статей «Школа и образование» и ряд статей на эстетические и литературные темы.]. Он пристает ко мне, чтобы я дал ему фельетон. Мне сейчас некогда. Я уже говорил Вам, что Приднепровский Край охотно напечатает все, что я ему рекомендую. Пишите скорее критическую статью о чем угодно: о Лествице, Моне Ванне, Пане[251 - «Лествица» – поэма А. Л. Миропольского (наст. имя Александр Александрович Ланг; 1872–1917); «Монна Ванна» (1902) – драма Мориса Метерлинка; «Пан» (1894) – роман Кнута Гамсуна. Подразумеваются прежде всего книги, вышедшие в издательстве «Скорпион»: Миропольский А. Л. Лествица. Поэма / Предисл. Валерия Брюсова. М., 1902; Гамсун Кнут. Пан / Предисл. К. Д. Бальмонта. Пер. с норв. С. А. Полякова. М., 1901. Первый перевод драмы Метерлинка: Монна Ванна / Пер. Л. Гольштейна. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1902.], о московских и иных декадентах. Пишите, как можно оригинальнее, и отправляйте в Екатеринослав, „Приднепровский Край“ Редактору Ф. А. Духовецкому. Я его уведомлю о Вашем нашествии. Можете свою статью не сопровождать никаким письмом, если последнее Вас затрудняет… Lucidum intervallum[252 - Светлым промежутком (лат.).] в мрачных первых трех неделях пребывания[253 - В автографе написано дважды.] моего в резиденции «Великого Хама Земли Русской» (так Дмитрий Сергеевич, кажется, называет Горького)[254 - Д. С. Мережковский. См. п. 1, примеч. 7.] были три дня, проведенные мною с Гелиосом музыки, Гофманом, с которым я не виделся 4 года; он дал здесь два концерта, но нижегородская мразь оценить его не могла: для нее он… холоден[255 - Концерты И. Гофмана состоялись в нижегородском коммерческом клубе 5 и 7 ноября. Вопреки мнению Метнера, они получили высокую оценку в местной печати («Публика с величайшим интересом следила за дивной игрой г. Гофмана и восторгалась его изумительной техникой, поражающей своею легкостью и простотой передачи труднейших пассажей»), лишь было отмечено, что при исполнении музыки Шопена Гофману «не достает увлечения и страсти» (Волгарь. 1902. № 305, 7 ноября. С. 3; см. также: К – о. Концерт г. Гофмана // Нижегородский Листок. 1902. № 306, 7 ноября. С. 2–3).]; его холод такой температуры, когда он производит то же действие, что и огонь[256 - Его холод ~ что и огонь (подчеркнуто Белым).]: жжет; но только не смердяковские сердца, ибо они хотят тепленького. Я рад был его видеть (не только слышать); он тоже видимо был приятно поражен сюрпризом встретить меня в Нижнем. Мы много с ним говорили; он просил меня устроить сближение между ним и Колей, которого он слышал только один раз, на ученическом концерте (причем Коля играл самую трудную вещь новой фортепианной литературы, Исламея Балакирева); Гофман говорил мне, что он сколько ни бился, не мог ее сыграть так, как Коля, и поэтому бросил ее…[257 - Речь идет о Н. К. Метнере. Он исполнял «Исламея» М. А. Балакирева 6 февраля 1900 г. в концерте учащихся Московской консерватории в пользу их недостаточных товарищей (комментарии З. А. Апетян в кн.: Метнер. С. 41). Узнав из письма Метнера о его встрече с И. Гофманом в Нижнем Новгороде и делясь (в письме к Метнеру от 11 ноября 1902 г.) впечатлениями от его игры, Н. Метнер добавлял: «…хотя, конечно, Гофман меня по одному исполнению „Исламея“, этой пустенькой пьесы, не мог узнать, как музыканта, и поэтому все, что он говорил тебе обо мне, приводит меня только в тупик и заставляет подозревать его в неискренности (в особенности „техника“, моя „техника“!!!!!!!!!!), – но я так хочу сам познакомиться с ним, что решил непременно завтра в его концерте отправиться к нему в круглый зал» (Там же. С. 40). О последующих контактах Н. Метнера с Гофманом подробно рассказал в письмах к Эмилию Метнеру отец, К. П. Метнер (см.: Там же. С. 41–42).] Мне просто не верится в его искренность… Гофман (слышали ли Вы его?) – это безусловно первый пианист в настоящее время; даже далеко первый… По характеру это Моцарт, Пушкин; Аполлон в искусстве, он мечтает быть Дионисом; по этому поводу он очень грубо и глупо сострил: аполлониевское он производит от а и pollution[258 - Осквернение; непроизвольное извержение семени (фр.).], говоря, что такое искусство не может вызвать сильных эмоций; дионисианство же слишком распущенно, распутно, недостаточно ритмично или же слишком ритмично, грубо ритмично… Непременно ступайте на все концерты Гофмана; это огромная школа для развития истинно непорочного музыкального вкуса. [Как только получите письмо от Мережковского] Сообщите мне о различии текста журнала и отдельного издания[259 - Речь идет о книге Д. С. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский» (см. примеч. 3 к п. 1), впервые опубликованной в журнале «Мир Искусства» (1900. № 3–22; 1901. № 1–12; 1902. № 2).]. Вышлите также наложенным <платежом> журнал Новый Путь[260 - Журнал «Новый Путь» был начат изданием с января 1903 г.]. Пишите, мой милый друг! Кланяйтесь родителям.
Ваш Э. Метнер.
РГБ. Ф. 167. Карт. 4. Ед. хр. 6.
8. Белый – Метнеру
17 ноября 1902 г. Москва
Москва. 17 ноября 1902 года.
Многоуважаемый и горячолюбимый Эмилий Карлович,
Сию минуту получил Ваше письмо. Немедленно отвечаю.
Очень благодарен за «Приднепровский Край». На днях постараюсь написать статью по поводу книжки Файгингера о Ницше с чисто внешней стороны[261 - Имеется в виду кн.: Файгингер Ганс. Нитцше как философ / Пер. со 2-го нем. изд. А. А. Малинин. М., 1902.], т. е. с точки зрения законности его появления после Шопенгауэра (Ницше в связи с современным неоидеализмом). Быть может, это будет чуть чуть деловито, даже суховато, но следует «пристреляться» к фельетону[262 - Статью на обозначенную тему Белый в «Приднепровский Край» не представил.]. О «Лествице» не могу: надо бранить, а бранить неловко[263 - Тем не менее позднее Белый написал предисловие к книге А. Л. Миропольского, состоявшей из двух поэм: «Ведьма. – Лествица» (М.: Гриф, 1905).]. Что касается до Мережковского, то, несмотря на мое письмо, в котором я спрашиваю о характере изменений в его книге и кой о чем другом, – они прелегкомысленно ответили мне совсем о другом[264 - «Они» – Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус. Имеется в виду, видимо, письмо З. Н. Гиппиус от 29 октября 1902 г. (РГБ. Ф. 25. Карт. 14. Ед. хр. 6).]. Поэтому я, не ожидая их ответа об этом, сам проверил текст книги с текстом журнала и нашел, что изменений очень мало – почти нет: в иных местах лишь несущественные перестановки (кроме того: заключение 2-ой книги сделано вступлением). Я не советовал бы Вам покупать книги: не стоит. Как только выйдет «Новый Путь» – я Вам его вышлю, а он выйдет, вероятно, в конце ноября, в начале декабря[265 - Январский выпуск «Нового Пути» за 1903 г. вышел в свет во второй половине декабря 1902 г.]. Обещает быть интересным: со статьями Розанова «Жизнь и религия», Перцова «О новых путях», Мережковского[266 - Имеются в виду открывавшее № 1 журнала редакторское предисловие П. П. Перцова «Новый Путь» (С. 1–9) и начатая печатанием в нем книга Д. С. Мережковского «Судьба Гоголя» (С. 37–81; окончание – в № 2 и 3 за 1903 г.; отд. изд. – под заглавием «Гоголь и черт» (М., 1906), 2-е изд. – «Гоголь. Творчество, жизнь и религия» (СПб., 1909)). Статья В. В. Розанова под указанным заглавием в «Новом Пути» не появилась; возможно, это – предварительное обозначение авторской рубрики Розанова в журнале («В своем углу»), в которой помещались его аналитические и публицистические произведения с № 2 за 1903 г.] и др.; а главное, с отчетами религиозно-философского общества[267 - В 1903 г. в «Новом Пути» (№ 1–12) были напечатаны (с отдельной пагинацией) «Записки Религиозно-философских собраний» – стенографические отчеты о двадцати заседаниях. См.: Записки петербургских Религиозно-философских собраний. 1901–1903. М., 2005.] (в последнем заседании р<елигиозно->ф<илософского> общества в СП<б> Зинаида Николаевна предложила архиереям и др<угим> по древнему обычаю омыть ноги…).
Посетил недавно Николая Карловича: наслаждался его игрой; он был настолько любезен, что играл для нас с Алексеем Сергеевичем[268 - Н. К. Метнер и А. С. Петровский. 11 ноября 1902 г. Николай Метнер сообщал Эмилию: «…Бугаев и Петровский уже успели один раз побывать у меня. Играл я им очень много. Они обещали захаживать» (Метнер. С. 40).]. Я совершенно влюблен в его музыку, так что даже хвалить… совестно (хвалить – это «тепло»…). 1-ая пьеса 2-го альбома[269 - Видимо, имеется в виду № 1 («Русалка») из цикла Н. Метнера «Три импровизации» для фортепиано (ор. 2).] произвела на меня неизгладимое впечатление, совсем не такое же, как и соната[270 - Cоната для фортепиано f-moll (op. 5). Н. Метнер работал над нею в 1902–1903 гг.]. Здесь – высший покой, высший и желанный, желанная, вопрошающая тишина, после того, как всё совершилось – ничего уже нет, кроме вечных водопадов, водопадов Вечности (…Пропел петух – пахнуло старинным…)… И «чаяния, слишком чаяния» смягчены, неназойливы…
Бывают минуты (для меня наступили они) когда многие «ви?дения» перестают удовлетворять, заподозриваешь и «ви?дения»: хочется раз навсегда пристально вглядеться, чтобы окончательно и безвозвратно (чтобы уже не вернуться обратно) «увидеть»… Сама переоценка ценностей является в такие минуты лишь произвольной переклейкой ярлычков, а «ви?дения», «чаяния», сопряженные с ограничением (цветом), смахивают на галлюцинации или на близорукие «ви?дения» – на паутину, сплетенную над бездной; здесь тоже могут смущать бездны, но бездны нарисованные, плоскостные, плоские, – лабиринты, но лабиринты зеркальные. Три измерения – измерения длины, широты и глубины – произвольно выбранные. Можно обратно: измерение ширины (плоскостное) углубить, сравняв (или приняв) глубину за плоскость…
И вот пахнуло – вся эта паутина колышется, рвется… тысячи разорванных лоскутков (а «все это» казалось когда-то глубиною) уносит ветер – этот ревущий водопад глубины, водопад Тихой Вечности, Усмиренной… (пропел петух – пахнуло смертным). До-временное и после-временное – «одно, навек одно» (В. Соловьев)[271 - Начальная фраза стихотворения «Знамение» (1898). См.: Соловьев. С. 119.]. Надо стать во времени за временем, пристально вглядеться, чтобы навсегда увидеть.
Всем этим задела меня 1-ая пьеса 2-го альбома Вашего брата, которого я полюбил не только как музыканта, но и как человека. Третья часть сонаты (мажорная) поразительна: 2-ая тема получает[272 - В автографе слово написано дважды.] такую гибкость (она, очищенная, не боится разнообразия путей), что при всей глубине своей становится всеобщей: музыкальное пространство 3-ей части буквально напитано ей, а от первой темы остаются лишь обрывки (здесь ее роль кончена). Как только выйдет альбом Николая Карловича, я постараюсь написать о нем что-нибудь (разумеется, не с абсолютно музыкальной точки зрения, ибо здесь я – профан) в «Мире Искусства»[273 - В журнал «Мир Искусства» Белый статью о творчестве Н. Метнера не представил. О его фортепианном цикле «Восемь картин настроений» («Acht Stimmungsbilder», ор. 1) Белый отозвался в статье «О теургии» (Новый Путь. 1903. № 9. С. 114–119).]: я познакомился с Дягилевым и с Александром Бенуа на только что открывшейся выставке «Мира Искусства»[274 - Выставка картин журнала «Мир Искусства» открылась в Москве 15 ноября 1902 г. в доме Грачева на углу Петровки и Столешникова переулка и продолжалась до 1 января 1903 г.; Белый посетил ее в один из первых дней. О состоявшемся там его знакомстве с С. П. Дягилевым и А. Н. Бенуа см.: НВ. С. 217–218.], так что теперь мне отнюдь не неловко послать что-нибудь для этого журнала.
Кстати: колоссальная выставка!.. Впервые я увидел Врубеля полно представленного («Сирень», «Фауст», «Демон» и др.[275 - На московской выставке «Мира Искусства» демонстрировались декоративное панно М. А. Врубеля «Фауст и Маргарита в саду» (1896), картины «Сирень» (1900), «Демон» и др.]). Это в буквальном смысле гигант; впечатление от его картин – подавляющее; вначале он даже неприятен, потому что слишком «крупен» (и в буквальном, и в переносном смысле слова). Когда я вошел в зал, где помещались его картины, мне казалось – меня забросали обломками. А. Бенуа мне говорил, что теперь, по его мнению, выше Врубеля нет никого и он жалеет, что в своей истории русской живописи[276 - «История русской живописи в XIX в.» А. Н. Бенуа (СПб., 1902) вышла в свет в июне 1902 г.] он отвел Врубелю слишком скромное место.
Приму в соображение все, что Вы говорите о Гофмане: я уже слышал его и еще услышу во вторник[277 - 19 ноября. В этот день в Москве состоялся второй концерт И. Гофмана в Большом зале Благородного собрания; первый концерт состоялся там же 12 ноября. Гофман дал в Москве еще один концерт – 27 ноября. С исполнением Четвертого концерта G-dur (op. 58) Бетховена Гофман выступал в симфоническом собрании Русского музыкального общества 9 ноября; концертом дирижировал В. И. Сафонов (см.: Отчет Московского отделения Русского музыкального общества. 1902–1903. М., 1903. С. 6–7).]. Он произвел на меня, конечно, огромное, чистое, сильное впечатление (особенно своим исполнением Бетховена (4-ый концерт))[278 - См.: Ю. Э. <Энгель Ю. Д.> Концерт Иосифа Гофмана (12-го ноября) // Русские Ведомости. 1902. № 316, 15 ноября. С. 2–3.].
Но пока довольно… Тороплюсь.
Простите за это слишком внешнее и пестрое письмо: надеюсь, в скором времени напишу обстоятельней.
Благодарю Вас за память. Льщу себя надеждой, что как-нибудь Вы вспомните обо мне и напишете. Буду ждать письма. Да хранит Вас Господь!..
Остаюсь искреннепреданный и глубокоуважающий Вас
Борис Бугаев.
P. S. Мой нижайший поклон и уважение Анне Михайловне[279 - А. М. Метнер.].
P. P. S. Позволяю себе послать Вам несколько своих стихотворений; не узнаете ли Вы их?..
(Немецки-подмигивающее)
1
В дремучем лесу ветер злился.
В плащ кутаясь, гном запоздалый
В пещере лесной приютился,
Надвинув колпак яркоалый.
Гном плакался горько: «За что же,
Настигнутый в чаще ненастьем,
Всю жизнь одинок я, о Боже!..
Умру – не помянут участьем…»
Все ждал, не промчатся ли тучи.
Морщины чело бороздили.
Чредой неизменно тягучей
И дни, и года проходили.
Все ждал, не повеет ли счастьем.
Притих, одинокий, усталый.
Над скорченным гномом с участьем
Качался колпак яркоалый.
2
Не слышно зловещего грома.
Ненастье прошло – пролетело.
Лицо постаревшего гнома
В слезах заревых огневело.
Сказал он: «Довольно, довольно…»
В лучах борода серебрилась.
Сказал – засмеялся невольно.
