скачать книгу бесплатно
– Конечно, – подтвердил Юрий неторопливо. – Он же хватает все: от утят до червей, ты знаешь.
– И лягушек, – подсказал я.
– Во! Лягушка для него – лучше всего.
– Я попробую обязательно в этой яме на квок, – загорелся наш новый знакомый. – Нож у квока делать деревянный или металлический? – уточнял он, обращаясь к Юрию.
Основательность ответов Юрия меня изумляла.
– Если металлический, то лучше брать титан, а деревянный – березу.
– Юрий, – не утерпел я, – ты так много наговорил, а я не понял, как устроен квок.
– У костра за чаем растолкую, малограмотным, – пообещал новоявленный сомятник.
«Странно, – думал я, когда мы, расставшись с Андреем, возвращались к костру. – Юрий так много знает, но порой обнаруживает удивительную непрактичность».
Вчера, вручая мне вентерь, который купил года два назад, он прочел мне целую лекцию о том, как его ставить.
Я спросил тогда:
– Юра, ты когда-нибудь сам это делал?
– Ты знаешь, – нисколько не смутившись, ответил он, – ни разу в жизни. Руки не доходили, но так попробовать хочется.
2007 г.
Косуля на красном снегу
Оказался я в этой рыбацкой компании, можно сказать, случайно. И, скорее всего, эта история не была бы рассказана, но мой приятель Алексей, пригласивший меня порыбачить, пустил среди своих друзей по кругу с месяц назад мою тоненькую книжку рассказов. И теперь я чувствовал интерес ко мне. Не каждый день с писателем на рыбалку ходят.
Высоченный, со спокойными манерами, пенсионер Андрей Павлович пару раз терпеливо помогал распутывать мне «бороду». И каждый раз жалел, что не взял второй свой спиннинг с безынерционной катушкой. Сгодился бы для меня. Мою приверженность к старой инерционной он раскритиковал, но деликатно так, когда мы были одни. При этом называл меня только по отчеству, без имени. Он-то и начал, когда мы уселись вокруг котелка с наваристой ухой, свой рассказ.
– Владимир, мой сосед по даче, давно приглашал меня поохотиться на кабана. Я все отнекивался.
– Правильно! – подал голос самый молодой из нашей компании, Геннадий, и добавил смешливо, – мово другана, однова чуть не поддел хряк за одно место. Увернулся. Откажешься, пожалуй.
Все промолчали.
Умолк и Геннадий.
Андрей Павлович продолжил:
– Не очень-то мне нравилась его компании. У них какие-то свои дела с районными властями. Там бывшие заводские охотугодья огромнейшие. Теперь все распалось, но дичь и зверье есть. Друзья его молодые, азартные, а охотники никудышные. Никогда не занимались охотой. А теперь это как поветрие.
Накупили новые ружья. Владимир купил пятизарядную «вертикалку».
А я лет двадцать уже на охоту не хожу. Но ружье держу. Старенькая тулка двенадцатого калибра. Когда-то был страстный охотник. От запаха паленого пыжа и сейчас шалею.
Когда после сорока зрение стало садиться, уже не то стало. Какой стрелок, если мушки не видишь? В очках не привык никак. То потеют, то слетают.
Кое-что рассказывал Владимиру про охоту, он и привязался: поехали да поехали. А я, наверное, постарел изрядно. Не только из-за плохого зрения забросил охоту. Стыдно стало. Противоестественно выходить на живое с ружьем, да ещё многозарядным.
Ладно бы в голодный год, есть нечего, а то просто для забавы убивать…
– Зачем же, спрашивает, ружье держишь, если не ходишь на охоту?
– Так, чтобы было, – отвечаю, – я и оформил его без права ношения, только – хранения. Охотиться с ним не могу.
– Ладно, – смеется. – Кто нас проверять-то будет? Там в районе у нас все схвачено. Поехали, а то можно подумать, что кабана боишься.
Ну и загорелось во мне прежнее. Никогда на кабана не охотился. Зуд нашел.
Рассказчик встал, степенно прошелся к общей куче с рюкзаками. Начал рыться в своём. Вернулся с сигаретами.
Все выжидательно молчали.
Андрей Павлович уселся, не спеша, на прежнее место. Разговор продолжать не торопился. Было видно, что рассказывает не из желания удивить слушателей. Заново переживал случившееся.
– Ну, поехали с ними? – не выдержав, спросил Геннадий.
– Поехал, – отозвался рассказчик. – Добрались до домика егеря. Рядом два вагончика стоят. Из одного дым коромыслом. Рядом – снегоходы, сани. Лошади фыркают. Все основательно так.
Сразу у них не заладилось. Отложили охоту на следующий день. Выяснилось, что лицензии на кабанов нет, завтра привезут на косуль. Мне стало не по себе. В косулю я стрелять не хотел. Ладно, думаю, как-нибудь от выстрела уклонюсь.
– Андрей Павлович, зачем же вообще ехали на охоту?
– Я же говорю: кабан не косуля. Сильный противник. Азарт возникает! Сила на силу!
– Да ладно вам! Какая сила? Вы с ружьем, а у него одни клыки… Не на равных…
– Оно, конечно, – стушевался рассказик.
– Генка, не мешай, – урезонил его розовощекий Василий, – что ты как осенняя муха.
Андрей Павлович продолжил:
– Значит, отложили охоту на завтра, а что делать сегодня? Решено было посидеть, хорошенько поужинать. А до того пострелять. Говорят, у всех ружья новые, надо привыкать к ним.
Для меня было дико, когда начали палить по бутылкам. Видно стало окончательно, что за охотнички собрались. Тут-то я и пожалел, что согласился на поездку.
Влет ни в одну бутылку из них никто не попал. Привязались ко мне, что есть сил. Суют ружья. Сходил в вагончик за тулкой своей. Нельзя, думаю, опростоволоситься. Буду стрелять навскидку, как в чирков.
Ну, сшиб я подкинутые вверх одну за другой две поллитровки. Всеобщее ликование. Пошли в тепло пить за моё здоровье. Как ребятишки. Вырвались на волю…
На следующий день кто на снегоходах, кто с загонщиками на санях двинули в дальний березняк. Развели по номерам.
Слева от меня, метрах в двадцати, совсем молоденький, но шустрый сынишка егеря, справа – Владимир. Меня поставили меж ними явно в надежде, что, если зверь выйдет здесь, я-то уж не подведу.
Начали гнать. Я снял предохранитель. Шум, гам, треск веток – загонщики приближались. Смотрю внимательно на открывающуюся передо мной небольшую прогалину.
– Андрей Павлович, вы здесь? – послышался голос Владимира.
– А где же я должен быть? – отвечаю приглушенно.
– Что-то ничего нет.
– Жди, – отозвался. Чувствую, волнуется охотничек.
Загонщики, забирая левее, пошли мимо нас. Скоро их голоса стали еле слышны. Правая моя рука без перчатки замерзла. Я сунул её в карман куртки, оставив ружье в левой. Это заняло у меня доли минуты.
Только я это проделал, как хрустнула ветка. Мгновенно поднял лицо. Взрослая, прогонистая, удивительно грациозная самка легко, как при замедленной съемке, вальяжно в плавном прыжке появилась на самом краю поляны. Косуля от меня была метрах в пятнадцати. Даже не верилось. Она двигалась слева направо. Недоуменно, повернув голову, приостановилась и взглянула на меня. Я увидел её взгляд: доверчивый и невинный.
Не знаю, как все произошло. Охотничий инстинкт сработал: я прицелился чуть правее лопатки и нажал спусковой крючок. Как я потом благодарил судьбу! Моё ружье дало осечку. О втором выстреле я и не подумал.
Услышав щелчок, косуля так же, как и до того, словно это было домашнее существо, безбоязненно плавно скользнуло вправо.
Я опомнился от азарта и радостно смотрел на лесное чудо.
И тут прогремели один за другим два выстрела. Стрелял Владимир. Косуля рухнула на снег. Из разорванного горла била кровь. Голова её оказалась в красном снегу.
Я стоял, не двигаясь.
И к Владимиру пошёл не сразу. Дождался, когда у меня перестанут идти слезы.
Что-то уж очень долго стрелок не выходил к своей добыче. Когда я подошёл, он стоял, обняв обеими руками березу. Его сильно рвало. Ружье, ткнувшись дулом в рыхлый снег, лежало поодаль.
Я не успел с ним заговорить. На выстрел явились с большими санками помощники. Косулю погрузили. Повезли её, волоча головой по дороге к нашему стану. Кровавая дорожка на белом снегу вначале резала глаза, потом пропала.
Владимир, не заходя в будку егеря, не поужинав, отправился один в село. Оттуда с оказией уехал домой.
Я потом узнал: охоту он забросил. Ружье продал.
– А вы, Андрей Павлович? – не удержался я.
– Что я? Отвез своё с дачи в городскую квартиру, закрыл в металлический ящик, как это положено по условиям хранения, и… все. – Он махнул рукой.
– Завязал – так завязал, чего жалеть-то? Я вот ни разу не стрелял ни в кого, – сказал Геннадий. И замолчал.
Нарушил тишину все тот же Андрей Павлович. Задумчиво обхватив обеими руками алюминиевую кружку с чаем, произнёс:
– У моего рассказа есть продолжение: после того случая я не мог забыть косулю. И тот красный снег на поляне… По ночам она мне начала сниться, сердешная. Взгляд её не мог забыть. Будто в кого из близких стрелял. Один раз проснулся в поту весь. Приснилось, что в себя ружье наставил. Будто не в неё стрелял: в себя. Мы в себя стреляем, понимаете? И косуля, и я, и вы – часть одной природы. Мы все имеем право на жизнь.
Геннадий внимательно, как школьник, смотрел на говорившего.
Опередил Геннадия все больше молчавший Василий:
– Ну ты, брат, даешь! Придумал. Надо же: «в себя стреляем»! Философия! Для писателя, – он мотнул чубатой головой в мою сторону, – что ли, стараешься? Сочиняешь! Если так начнет думать каждый, что будет? С голоду помрем!
– Да ну вас, я доверился, а вы… – Андрей Павлович встал, глухо обронил: – Дровишек пойду посмотрю…
И он пошёл к реке. Там замер у воды. Его высокая сутулая фигура показалась похожей мне на большое дерево с сухой вершиной, которое стоит в затоне, недалеко от моего дачного домика. Это дерево одно на всю округу подпирает гнездо чуткой серой цапли. Я часто в бинокль наблюдаю, что и как там.
– Как начнет русский человек философствовать, – произнёс Василий, так хоть помирай… – А надо жить! – Он посмотрел сразу на всех, заранее уверенный в правоте своих слов, в нашей поддержке, – верно ведь?
Мы молчали.
2007 г.
Случай в супермаркете
Алексей Марковников проснулся рано. Был будний день, а у него – выходной. Он давно мечтал о таком графике работы, ещё до перестройки, когда был молодым инженером. Теперь он уже не молодой, но тогда…
* * *
Морковников долго не знал, для чего живет. В чем смысл жизни? Удивлялся, как могут многие жить, не думая о самом главном. И однажды, усиленно размышляя, решил: раз при рождении, кроме даты, имени и фамилии не вписывают в документы, для чего родился, значит надо решить самому этот вопрос. Надо ставить себе цели. И выполнять одну за другой! Потом это все суммируется, вот и получится смысл жизни. А искать всю жизнь смысл жизни и считать это смыслом и быть от этого счастливым? Извините, это… этому не найдешь и точного названия.
Не сразу он пришел к такой своей главной цели. Но, перепробовав многое, он наконец-то наткнулся на неё. Он был не только увлекающийся, но и упорный. Мог не только идти, но и карабкаться, если надо. Он знал про себя такое и действовал.
Ему страсть как захотелось стать писателем. Он и не женился из-за этой своей страсти. А скоро и работать расхотелось. Некогда стало.
«Хоть бы руку чем поранило крепко или другое что, но так, чтобы с головой было нормально. Получил бы инвалидность и на законном основании не ходил на работу – писал. Глядишь, к тридцати первую книжку выпустил бы. А так попробуй не работать! Быстро объявят тунеядцем. Это хуже, чем диссидент. И отправят куда положено», – такие унылые мысли приходили ему тогда в голову часто.
Потом не стало матери с отцом. Двухкомнатная квартира осталась за ним. В разгар перестройки завод рухнул, как огромный колосс на глиняных ногах. Он ушёл в охранники. Самое что надо! Раньше о таком можно было только мечтать. Отбарабанил сутки и трое гуляй. Теперь таких бездельников тысячи. «Но у меня-то цель», – бодрил себя Алексей.
Наконец-то у него вышла первая книга. Но одну, первую, о своей жизни, может написать едва ли не каждый. Это известно.
А вот вторая книга? Она не давалась. Пока, как он считал… Надо было наткнуться на стоящий сюжет, на тему, которая бы вывела на цикл рассказов или на повесть.
Он начал писать роман, но что-то не давало двигаться свободно. Отложил. Ждал своего часа.
Кругом бурлила перестройка. Народ шумел на митингах, а ему этого было не надо. Хотелось затронуть не суетное, вечное….
* * *
Сегодня с утра он сел было за стол. Положил перед собой чистый лист бумаги. И задумался.
Ему не давал покоя сон, который приснился прошедшей ночью. Снилось что-то непонятное. Будто его несправедливо осудили за какое-то преступление. Он невиновен, но это не доказуемо. В каком-то большом вагоне, похожем на те, из которых он когда-то ещё студентом выгружал картошку, его вместе с кучей осужденных везут к месту отбывания наказания. И тут вагон летит под откос. Визг, грохот. Охрана мертва. Большая часть преступников – по кустам. Вот она: свобода! Появляются незнакомые люди с решительными лицами, вооруженные автоматами. Он отказывается от помощи.
У него установка: раз осужден, должен прибыть до места назначения. Там начать просить, доказывать, что осужден невиновно. «Иначе черт-те что получается. Мы же в цивилизованном мире живем!»
И начались мытарства: он стал сам добираться туда, куда сослан. Но кругом степь, одна железка под ногами, и ни одного человека рядом. Один-одинешенек. Такой законопослушный и честный.
«Из этого что-то может получиться! Может, наконец, я вырвусь из мелкотемья. Дотянусь, дотронусь до чего-то… стоящего. Вот Островский Николай, например. Хотя все низвергнуто, но судьба человеческая? Или Ярослав Гашек. Другое? Да! Но как все заразительно. Надо додумать ночной этот кошмар, в нем что-то есть. Конфликт есть! Это самое главное. Два полюса: свобода и тюрьма! Нет: закон и личность. Надо будить воображение. Надо быть изобретальным. Придумывать интригу. Жизнь скупа на это».
Он встал из-за стола. Лист бумаги остался нетронутым.
«Надо сварить супчик. Четвертинка курочки у нас есть! – рассуждал он. – Нет чего? Морковки и капусты. Придется идти в магазин. Можно ещё булку хлеба взять. Чтоб эти дни больше не бегать».
