скачать книгу бесплатно
Но всё же меня утаскивает в дремоту. Сном это назвать сложно, я вроде бы и слышу какие-то звуки, сознание фиксирует движения или вздохи Ромы во сне, но до конца я как бы не присутствую.
Просыпаюсь я от того, что Ромка начинает вертеться в кресле, а потом просыпается тоже.
– Мы ещё не приехали, мам? – спрашивает сонно.
– Нет малыш, ещё в пути.
– Я пить хочу.
– Минуту.
Я достаю из рюкзака бутылку с водой и даю ему. И только тогда обращаю внимание, что за окном уже почти светло, хотя и очень пасмурно. И мы едем через город. Я узнаю Москву. Конечно, за те два года, что я здесь прожила, я не успела побывать во всех уголках города. Это, наверное, и за десять лет не успеть. Но я узнаю её дух. Её особую ауру, которая отличает столицу от других городов.
– Долго ещё ехать? – спрашиваю у Нажинского.
– Меньше часа, – отвечает он.
Через отражение в зеркале вижу, что он по прежнему собран и внимателен, но чуть покрасневшие глаза выдают усталость.
Я даю Ромке сушку, он грызёт её почти весь этот час молча, глазея в окно.
Уже в семь утра мы подъезжаем к большому жилкомплексу. Доехали раньше, чем я думала. Наверное, Нажинский гнал безбожно. Хорошо, что я уснула и мне не пришлось трястись от страха. Я боюсь скорости.
Мы подъезжаем к шлагбауму, и через несколько секунд он поднимается, пропуская машину внутрь двора.
Утро тёмное, пасмурное, снежное, но это не мешает впечатлиться от благоустройства и красоты вокруг. Стеклянные двери в подъездах, неоном подсвеченные крыши высоко под небом где-то. Сколько тут этаже? Двадцать? Тридцать?
Дом стоит буквой «Г», а во дворе разбиты аллеи с лавочками и беседками, детские и спортивные площадки.
– Ого! – Ромка теряет дар речи, прилипнув к окну машины и глядя на дом. – Прямо в небо, мама!
– Да, малыш, очень высоко.
Но совсем неудивительно, что Нажинский живёт в таком месте. «ГеоГорИнвест» – одна из крупнейших игроков на рынке страны в сфере поиска месторождений полезных ископаемых. Очень прибыльный бизнес.
Когда я стажировалась в его холдинге, то мне говорили, что каких-то пятнадцать лет назад небольшая фирма из Донецка дышала на ладан. Нажинский-старший взял большой кредит и приобрёл некачественную технику. Пошли крупные убытки. Дело уже двигалось к банкротству, и отец Нажинского этого не пережил. Слёг с инфарктом и спустя месяц умер в больнице.
Никто не мог даже предположить, что его двадцатипятилетний сын станет председателем правления, проведёт очень разумный ребрендинг, выведет фирму в Россию и за пять лет поднимет до холдинга, успешно конкурирующего с крупнейшими игроками в сфере на рынке страны.
Нажинский съезжает в подземную парковку. Останавливается и выходит из машины. Я тоже вываливаюсь. Разминаю затёкшие шею и ноги, потом отстёгиваю и вытаскиваю Ромку, пока Нажинский достаёт из багажника наши чемоданы.
Странно всё это. Я не знаю, о чём с ним говорить, поэтому разговариваю только с ребёнком. А тот в свою очередь безотрывно следит за каждым движением отца.
– Ты тут живёшь? – спрашивает у него.
– Да. Но это парковка, а живу я в квартире.
– А машина тут живёт? – Рома с восторгом осматривает БМВ и осторожно касается его пальцем.
– Да.
– А ей тут не холодно? Тут довольно холодно, – поёживается.
– Нет.
Неужели нельзя сказать ребёнку что-то кроме «да» или «нет»? Спросить, например, как ему было в дороге? Устал ли он или, может, голоден.
Это ведь так просто – проявить хоть какую-то заинтересованность к маленькому мальчику, который с таким благоговением смотрит на тебя и с придыханием называет папой.
Но от Нажинского веет холодом сильнее, чем от бетонных стен этой парковки. Она хоть отапливается, а вот у Нажинского холод внутренний и морозит всех вокруг.
Я беру Ромку крепче за руку, и мы идём к лифту за мужчиной. В кабине, пока поднимаемся, сын неотрывно рассматривает Нажинского.
Мы останавливаемся на двадцать втором этаже. Мне даже представить страшно, как это высоко. Наверное, я не скоро решусь выглянуть в окно.
Лифт открывается, и мы выходим. Даже сначала непонятно, это ещё подъезд или уже квартира. Настолько всё вылизано до блеска. Светло-серый мрамор на полу и на стенах, зеркала, дизайнерские светильники и кожаные диванчики. Необычная игра света на стеклянной мозаике на стене возле лифта. И пространства на ещё одну квартиру точно.
Я сразу чувствую себя не в своей тарелке в своём пуховике за семь тысяч и второгодних сапогах.
Это место не для нас с Ромой. Особенно после этого «не сорите в машине» становится понятно, что стерильный, идеальный порядок у Нажинского не только в вопросах работы, но и в жизни.
В чём я и убеждаюсь, когда он открывает дверь своей огромной двухэтажной квартиры.
9
Не знаю, из чего сделан этот человек, но Нажинский поставил у порога наши чемоданы, кивнул на одну из дверей, сказав, что там оборудована детская, а себе я могу выбрать любую гостевую. Сам выпил чашку кофе и куда-то ушёл. И пока я затащила чемоданы в эту самую детскую, он уже спустился в другой одежде. Видимо, душ принял, потому что он него исходил едва слышный свежий запах геля для душа. А потом уехал, сообщив, что пробудет в офисе до вечера.
Да мне хоть пусть вообще не возвращается оттуда, но как можно провести за рулём на зимней дороге больше одиннадцати часов, а потом выпить кофе, принять душ и, даже глаз не сомкнув хотя бы на пару часов, уехать на работу?
– Мам, это будет моя комната? – спрашивает Ромка, осматриваясь.
– По-видимому, – я тоже обвожу взглядом комнату, на которую указал Нажинский как на детскую.
Самую обычную комнату даже без намёка на «оборудованную» детскую. Только что кровать с небольшим бортом и есть маленький столик. А так всё в совсем не детских серо-белых тонах.
Интересно, Нажинский сам эту комнату «оборудовал»?
– Мама, а тут можно будет расставить моих динозавров и книги? – неуверенно спрашивает Ромка.
– Конечно, зайчик, мы тут немного с тобой посвоевольничаем и сделаем твою комнату яркой и уютной.
– А папа ругаться не будет? Это ведь его дом…
– А куда ему деваться? – подмигиваю сыну.
Не знаю, как себе Нажинский представляет жизнь с детьми, но явно не такой, какой она бывает в реальности. И с этой реальностью, раз уж он выдернул нас из нашей уютной жизни, ему придётся научиться мириться.
И даже если он вдруг передумает, то мне плевать. И на Нажинского, конечно же, тоже. Но вот только мне совсем не плевать на чувства ребёнка. Мне хочется максимально уберечь Ромку от разочарования.
– Мам, а у папы дома есть еда? Я голодный.
– Сейчас узнаем.
Я беру сына за руку, и мы идём на кухню. Это не отдельная комната, скорее стена, в которую вмонтирован кухонный гарнитур. Она прямо под лестницей на второй этаж. Напротив – небольшой стеклянный стол с мягкими серыми стульями стульями.
А дальше пространство переходит в огромную просторную гостиную. Всё красиво, с дизайном, но ощущение такое, будто это просто какая-та квартира для рекламных показов, а на самом деле в ней никто не живёт – настолько стерильной и бездушной она кажется.
Холодильник мы тоже находим не сразу. Он вмонтирован в мебель и не сразу можно отличить его от шкафа. Он, слава Богу, оказывается не рекламным, и там даже есть еда. В контейнерах есть бутерброды, какой-то салат, в котором я определяю морепродукты, а Ромка кривит носом и активно мотает головой, выражая ярое нежелание это есть.
Мы находим пакет с замороженными сырниками, и я даже почти с первого раза разбираюсь с навороченной электрической плитой. После завтрака накатывает жуткая усталость – результат ночи в машине.
– Мама, ляжешь со мной? – просит Ромка. – Я один ещё не привык.
– Конечно, зайчик.
Пока я мою и убираю посуду, Рома бежит в свою новую комнату и расставляет на столе и книжной полке своих любимых динозавров.
Зашторив окна, я ложусь рядом с ним, и мы оба выключаемся, как лампочки.
– Мам, как думаешь, папа уже пришёл? – будит меня Ромка через два часа.
Мне проснуться труднее, чем ему, но я всё же продираю глаза. Смотрю на часы на руке – почти час дня. Дневной сон Ромы сегодня сдвинулся, к вечеру устанет. Надо будет его пораньше уложить вечером.
– Сейчас выясним, Ромашка.
Мы выходим из его комнаты и спускаемся снова на кухню. Если Нажинский дома, то я понятия не имею, как с ним себя вести и о чём говорить. Но нам придётся поговорить, потому что не собирался же он просто привезти нас и оставить в квартире, как зверушек в клетке.
Но вместо Нажинского мы обнаруживаем на кухне женщину лет пятидесяти.
Мать Нажинского?
Ромка прячется за меня и сжимает мою руку, когда женщина поворачивается к нам и улыбается.
– Здравствуйте, Соня, – говорит она. – Привет, малыш.
– Добрый день, – киваю я.
– Меня зовут Людмила Васильевна, я домработница Ярослава Юрьевича, он меня предупредил, что теперь будет жить не один.
Ну конечно, домработница. Стоило понимать, что вряд ли Нажинский сам пылесосит, моет и натирает свою квартиру. Такая площадь и такой порядок требуют постоянной работы, ему бы и в офис было некогда ездить.
– Я вам тут обед приготовила. Любите тыквенный суп с фрикадельками? – улыбается Людмила Васильевна.
– Я люблю тыкву, но суп не пробовал, – высовывается из-за меня Ромка.
Людмила Васильевна выглядит милой и приветливой, она не вызывает у меня неприятных ощущений или недоверия.
– Ну вот как раз попробуешь, – она кивает ему, приглашая усаживаться за стол.
Ромка ведёт себя уже смелее. Лично представляется, хотя, думаю, домработница и так в курсе, как его зовут.
Он взбирается на стул, я тоже присаживаюсь рядом. Наблюдаю, как Людмила Васильевна из красивой кастрюли из нержавейки с большими ручками наливает в тарелку яркий оранжевый суп и ставит его перед Ромой.
– Держи, малыш, приятного аппетита.
– Спасибо! – Ромка откусывает хлеб, а потом осторожно пробует немного супа.
Видимо, ему нравится, потому что потом ложка так и мелькает.
– А вы, София, хотите есть? Тоже суп или, может, мясо и салат? Или могу приготовить, что предпочитаете.
– Мам, попробуй суп, – говорит Рома с полным ртом. – Он очень вкусный.
– Пожалуй, попробую.
Я встаю, чтобы налить себе, но Людмила Васильевна говорит, что сейчас всё подаст на стол.
Признаться, мне совершенно неудобно. Я не принцесса, и не привыкла, чтобы меня обслуживали в элементарных бытовых вещах.
– Вы с нами тоже садитесь, – приглашаю я Людмилу Васильевну.
– Нет, спасибо. У меня ещё много работы.
Пока мы едим, она достаёт из-за одной из скрытых под стену дверей корзину и уходит на второй этаж, сообщив, что собирается сменить постельное бельё в комнатах.
А суп действительно оказывается вкусным, о чём я и говорю Людмиле Васильевна. Она же смущается и искренне радуется, что нам понравилось.
– Ну наконец-то у Ярослава Юрьевича дом оживёт хоть, – говорит, глядя на Ромку. – Детский смех он везде жизнь приносит. А то…. Ой, ладно, пойду дальше работать, – она машет рукой и уходит загружать бельё в стирку.
– Мам, а ночью я уже и один спать могу, мне тут не страшно. Тем более, Рик уже со мной.
Рик – его любимый динозавр. Большое резиновое чудовище, жутко орущее, если нажать кнопку на его спине.
А вот мне как-то страшно. Не думаю, что Нажинский какой-то извращенец, просто тут всё такое чужое, такое далёкое для нас с Ромой.
Но он мальчик. И если он просит немного пространства, то я должна ему его давать.
До конца дня Нажинский так и не возвращается. Людмила Васильевна уходит в шесть, и мы с Ромой снова остаёмся вдвоём. Я решаю выбрать комнату для себя, как и сказал Нажинский. Хочу быть ближе к сыну, поэтому затаскиваю свой чемодан в в соседнюю с Роминой.
Из-за сдвига дневного сна, уже к восьми Ромка вырубается у меня на руках в гостиной, где мы смотрим мультики. Я отношу его в детскую, укрываю одеяльцем и некоторое время сижу рядом. А потом иду к себе.
Днём хоть и отдохнула, но всё равно после ночной поездки усталость и ломота в теле. Я принимаю душ, переодеваюсь в лёгкую пижаму и забираюсь под одеяло.
Настраиваюсь на серьёзный разговор с Нажинским завтра.
Я быстро засыпаю, но уже совсем скоро меня будит шум. И я едва не вскрикиваю, когда вижу, что напротив кровати в темноте, разбавленной лишь светом луны из окна, стоит Нажинский.
И он как раз снимает рубашку.
