Князь Кий

И дрогнули готы за Днепром. В первом же бою гунны разгромили их, выгнали со становищ, пригнули, как ветер пригибает ковыль. А Германариху всадили копьё в правый бок, и погиб бы он в том кровавом бою, если б молодые готы не подхватили его на руки и не вынесли из кровавого омута.

Собрались разгромленные вожди готов на вече. Задумался старый Германарих. Что делать? Где искать спасения? Кто может остановить гуннов? Идти за помощью к венетам? Просить Божа, чтобы кинул клич по бесчисленным племенам и родам своим и встал вместе с готами супротив общего врага?

Крепко задумался Германарих. Мучит его и жжёт рана от копья гунна.

– Что будем делать, мудрые мужи? – спросил вождей готов. – Есть у нас три возможности: первая – биться до последнего и со славою погибнуть, так как победить гуннов мы не сможем; вторая – пойти к гуннам на поклон и стать навечно их рабами; есть, наконец, и третья возможность – объединиться с венетами и получить надежду на победу!

Заволновалось, забурлило вече:

– Нет, нет, только не с венетами! Только не с Божем! – зашумели вожди, задетые за живое отказом венетов платить дань.

Поднялся молодой Винитар, внук Германариха по его брату.

– Если мы не можем победить гуннов, то поддадимся им и с их помощью разгромим венетов! – воскликнул он, горячась. – А потом, подчинив себе их силу, побьём и гуннов! Ведь горько и нестерпимо будет вольным готам жить под их властью.

– Правильно! Правильно! – закричали вожди. – Пускай Винитар едет к гуннам!

Ещё ниже опустил голову старый Германарих и долго сидел молча. А потом сказал:

– Мне так много лет, что кажется, прожил не одну жизнь, а две. И прожил их в славе и величии. Потому и не хочу остаток дней своих провести в рабстве. Делайте, как знаете… А я умру вольным человеком!

С этими словами достал меч и пронзил себе сердце.

Долго стояли потрясённые вожди над мёртвым владыкой. Потом, похоронив его, избрали королём Винитара, а он, чтобы ещё более утвердиться во власти, тут же взял себе в жены правнучку Германариха Вадамерку, прекраснейшую из прекрасных златокудрых дев.

Но не принесла им счастья женитьба. Не были они счастливы, став королём и королевой готов.

Отправился Винитар с вождями и молодой женой к кагану гуннов Баламберу и сказал:

– О великий каган, силы твои неисчислимы! Разбил ты могучих аланов, погромил их союзников, победил и деда моего Германариха, которому не было равных среди королей! Разве может теперь кто соперничать с тобой? Никто!.. Я признаю твоё превосходство и согласен вместе с подвластными мне готами войти в твою державу!.. Прими нас под свою могучую руку, каган!

Пока Винитар говорил, Баламбер не сводил глаз с ясного красивого лица юной королевы готов.

Когда Винитар закончил, каган сказал:

– Мудро ты мыслишь, рикс[12], мудрее, чем твой дед Германарих, осмелившийся поднять меч на меня… Я принимаю твоё племя под свою руку, и с этих пор оно должно платить гуннам ежегодную дань скотом, лошадьми, рабами и золотом, а мне, помимо этого, – ещё и вашими прекрасными девами… Такими, как твоя жена, – добавил медленно и вновь прикипел взглядом к красавице Вадамерке.

Как от удара вздрогнул Винитар. Страшная тревога сжала ему сердце и наполнила его такой лютой ненавистью, что вот-вот готова была вырваться из него, как кипящая вода из казана.

Вожди побледнели. Что сделает король? Одно неосторожное движение, одно запальчивое слово – и гунны посекут их, как глупых баранов!

Зловещая тишина повисла в шатре кагана.

Но вспомнил король готов, зачем он сюда приехал, и склонил гордую голову в низком поклоне.

– Я согласен, мой властелин, – тихо произнёс, словно выдавливая эти слова из себя.

Королева и вожди тоже поспешили поклониться.

С тех пор и утратили готы свою свободу.

Гунны же пошли дальше на запад покорять другие племена и добывать себе пищу и одежду, так как считали для себя недостойным пахать землю и сеять злаки, собирать их, молотить и молоть, а также выращивать коров, свиней, овец. «Копаться в земле да в навозе – это удел никчёмных рабов и других племён, а не свободных и гордых гуннов», – надменно говорили они.

А Винитар, узнав, что гунны ушли далеко, решил сделать то, что прежде задумал Германарих. Втайне от гуннов собрал свои силы и пошёл на земли венетов.

Навстречу ему выступил Бож с сыновьями и князьями и со всей ратью венетов.

В первом же бою венеты, дружно ударив, потеснили готов и заставили их бежать. Во втором бою Винитар тоже не смог победить и решил применить хитрость. Он понимал, что объединённые венетские племена ему не одолеть. Но как их разобщить?

Он сделал вид, что отступает. Снялись готы со своих стойбищ и пошли на юг. Оставили на ближайшем стойбище одного старого больного гота Вурма, с которым Винитар перед уходом долго о чём-то говорил.

Пришли венеты и нашли Вурма. Привели его к Божу и князьям. И стали те его спрашивать:

– Почему король готов отступил, старче?

– Он не отступил, а бежал, как последний трус, – ответил наученный Винитаром Вурма. – Он сказал своим вождям: «Сила венетов безмерна. Нам никогда не победить их. Дважды они одолели нас, и потому испытывать судьбу в третий раз – настоящее безумство!» Поднял всех своих воинов и пошёл назад, к себе в степи у моря…

Обрадовались вожди венетов и, вопреки воле Божа, считая войну оконченной, каждый со своим войском потянулся домой. Король Бож остался один со своей дружиной, так как его земли соседствовали с землёю готов.

И тогда, проведав об этом от своих тайных лазутчиков, хитрый и коварный Винитар повернул назад и в третий раз напал на венетов.

Сошлись два войска в поле и бились два дня, покрывая землю мёртвыми телами. Звенели мечи, разили копья, свистели стрелы, ржали кони и, умирая под их копытами, хрипели раненые воины.

Но венетов было теперь значительно меньше, и на третий день Винитар поднял чашу кроваво-красного вина за свою победу. Падали и падали храбрые мужи венетов, прихватывая на тот свет и врагов своих. А король Бож с сынами бились наравне со всеми, и не раз его меч обагрялся кровью готов.

Увидел это Винитар и, охваченный ненавистью и слепой местью, приказал свите своей и дружине, которые были при нём, пробиться к королю венетов и взять в полон. Ринулись те, как стая чёрных воронов, окружили раненных стрелами, посечённых мечами, но ещё живых воинов-венетов, вырвали у них оружие, связали верёвками руки, привели к Винитару – поставили перед ним.

И стояли они так: с одной стороны поредевшее войско готов со своим королём, а с другой – окровавленный король Бож с сынами и семьюдесятью князьями и воинами.

Выехал вперёд Винитар и, не слезая с коня, сказал:

– Зачем бился со мною, Бож? Почему не поддался сразу? Погляди, сколько воинов-готов погубил! А это была вся моя опора и надежда! С ними хотел разбить гуннов и снова стать вольным властителем степей! А теперь что?

Взглянул старый Бож сквозь пелену кровавых слёз на трупы венетов и готов, что лежали в обнимку, как братья, и так ответил:

– Глупый же и неразумный, рикс! Коли ты задумал сделать готов опять вольными, то должен был не с мечом идти к нам, а со словами мира и дружбы, как добрый сосед. Вот тогда вместе выступили бы супротив кочевников!.. А теперь – поздно: не пойдёт народ венетов за тобой! И сам погибнешь от руки гунна, и племя твоё рассеется среди других племён, как пыль придорожная по стерне – без следа. И сгинет злая слава твоя… И никто не пожалеет, не вспомнит тебя!.. Жаль только, что и нашу силу подсёк на корню, обрёк на страшное лихолетье. Покорили гунны твоё племя, покорят теперь и нас!..

Умолк Бож и, залитый кровью, поддерживаемый сынами, стоял прямо и гордо, будто вовсе не он побеждённый. Степной ветер остужал его раны и играл седыми волосами, – и они звенели, как серебро. И сыны его смотрели смело на победителя, и другие венеты тоже, и ни у кого из них не было в глазах страха.

Сжалось от страшных пророчеств сердце Винитара.

Он побледнел от гнева и злобы – закричал:

– Вот как заговорил ты, король!.. Не пощады просишь, не умоляешь жизнь тебе и твоим сохранить, а смеешь ещё и угрожать!.. Так знай же – не бывать по-твоему! Победил я венетов – пересилю и гуннов! Но тебе уже не видать этого, ты умрёшь лютой смертью! – И приказал своим дружинникам: – Распять короля вместе с сыновьями и князьями его! Распять на высоких крестах и поставить на горе, чтобы видели все и ужасались!

Схватили воины короля Божа, его сынов и князей – распяли на крестах, поставили на Высоком кургане, откуда видна была земля венетов, и скончались они в страшных, нечеловеческих муках…

А Винитар?

Недолго тешился он неразумной и подлой победой. Узнал каган Баламбер, что готы без его позволения напали на венетов и победили их. Встревожился усилением своего ненадёжного союзника и велел передать ему: «Ты возжелал для готов победы, а для себя – славы. Сегодня ты напал на венетов, а завтра, обуреваемый гордыней, нападёшь на меня!.. Но этому не бывать! Иду на тебя – проучу возомнившего о себе!»

И пошёл на Винитара войной.

Сошлись они на реке Днепр, который готы называли – Данапр, гунны – Гуннивар, то есть река гуннов, а некоторые другие племена зовут по-своему – Эррак.

Люто бились они и день, и другой. Стонала, гудела под копытами коней земля, лилась ручьями кровь, наводя страх на войско готов, а стаи воронов закрывали полнеба.

И увидел Баламбер Винитара, который рубился наравне со всеми. Наложил стрелу на свой, склеенный из прочного вяза-дерева, тугой лук и послал стрелу ему прямо в голову.

Винитар замертво упал под ноги своего коня.

И бросились готы бежать, охваченные отчаянием и страхом. А гунны догоняли их и рубили острыми саблями, разили копьями, вязали арканами и тащили, как скотину, в рабство.

Победил готов Баламбер и взял себе в жёны златокудрую красавицу Вадамерку.

И сбылось пророчество Божа. Винитар погиб, а его племя покорилось гуннам и рассеялось по свету, нигде не находя себе постоянного пристанища…

Кроваво-красная луна медленно заходила за Высокий курган, и тёмная тень всё шире и шире покрывала ночную степь. Кий долго смотрел, как багровый круг скрывался за горой, и ему казалось, что там, на вершине, на самом шпиле, шевелятся какие-то громадные фигуры… Может, это тени, а может, на высоких столбах снова умирает, распятый вместе с сынами и князьями, король Бож? И может, это не багряное лунное сияние струится с неба, а их кровь стекает с горы в шумный степной поток? Может, в глубине горы до сих пор живёт душа короля Божа?

Долго стоял Кий, погружённый в раздумья, пока луна вовсе не скрылась за Высоким курганом и землю не охватила непроглядная тьма. Тогда он вздохнул, направился к биваку и, убедившись, что все спят, а вокруг разлилась мирная тишина, прилёг и сам на душистую траву.

Но дремал он чутко. Как только на востоке занялась заря и в степи защебетали птицы, он вскочил, с удивлением посмотрел на Высокий курган, стараясь понять: видел ли он тень короля Божа наяву или это ему померещилось, и начал будить своих спутников.

Рось

Рось – праотеческая река рода рось или русь, который с незапамятных времён расселился по её берегам и притокам – Рославы, Роськи, Роставицы, Молочной, Хороброй и Протоки. Род этот разросся так, что стал большим, как племя.

Иногда тихо и плавно, а иногда стремительно несёт Рось по каменистому руслу свои чистые прозрачные воды. То здесь, то там над нею поднимаются высокие кручи, темнеют густые дубравы, шумят леса. В дубравах и борах водятся вепри, туры, олени, косули, волки, гнездятся птицы, в дуплах старых деревьев мирно гудят пчелиные рои. В густейших чащах живут лесовики и души умерших предков – домовики, или домовые. В водах реки так и кишит рыба – плотва, щука, лещ, сазан, окунь, судак, стерлядь, а в тихих заводях, в глубине тёмных до синевы ям, плещутся русалки и водяники, или водяные. В лунные ночи они выходят на зелёные береговые поляны и водят свои хороводы.

Род русь – один из многих в племени полян. Веси полян привольно раскинулись на визитных поймах, на больших лесных лужайках и опушках, удобных для хлебопашества. Никакими природными преградами не защищённые от вражеских набегов, селились вдоль рек да в привольных долинах, также вблизи от воды. Только жилище старейшины рода Тура – на острове, омываемом бурными потоками порожистой в этом месте Роси.

Остров большой. Стоит он на самой быстрине каменной громадой, которая за многие века потрескалась и раскололась на глыбы разной величины. А Рось, как разъярённый зверь, бьётся о его подножие, мечется по камням, прорывается по узким щелям между скал и мчится дальше, в тёмную пучину. Здесь всегда, и днём и ночью, летом и зимой, стоит непрерывный гул, а в солнечные часы в мелких водяных брызгах играет яркая радуга.

Вниз по течению остров постепенно снижается, переходит в широкую плодородную равнину, засеянную разными злаками. Здесь раскинулось селище Тура, прозванное Каменным Островом.

В полдень к южному берегу подъехало несколько всадников. Передний что-то крикнул через реку старику, дремавшему на солнышке возле подъёмного деревянного моста. Тот радостно замахал руками и сразу стал опускать на крепких конопляных канатах перекидной настил. Всадники спешились и, не торопясь, осторожно перебрались на остров. Навстречу им от селища с лаем выскочило несколько псов. Потом появились люди.

Русоволосая девушка в длинной белой сорочке закричала:

– Отче, отче, Кий с братами вернулись!

Из большой хижины, стоящей посреди селища, вышел Тур. Приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, чтобы получше разглядеть прибывших.

За ним на площади собрались родовичи – старшие и младшие, седые деды и стройные крепкие отроки, сгорбленные старушки и розовощёкие девушки, подростки и совсем малые, только начавшие ходить, дети. Высыпал весь род. Никто, порой и сам Тур, не мог определить степень родства некоторых из этих людей с семьёй старейшины. Жили они здесь издавна, и все друг друга считали близкими.

Девушка помчалась навстречу братьям.

– Что хорошего привезли из степи?

Кий обнял сестру.

– Только гостей, Лыбедько!.. Передаём их на твоё попечение – устрой всё как следует!.. – указал на измождённых уличей. Тут же добавил: – Покличь поскорее волхва Ракшу – пускай придёт: раненого привезли!

Лыбедь кивнула ему, а всем поклонилась и убежала.

К сыновьям и тем, кто с ними прибыл, подошёл старейшина. Его встревоженный взгляд задержался на незнакомых женщинах и отроке, едва стоящих на ногах от усталости, потом на взмыленных конях, на диковатом гунне со связанными за спиной руками. Вдруг он увидел измученное лицо, что выглянуло из походных носилок.

– Князь Добромир? Откуда? Какими судьбами? – Но заметив, что тот едва шевелит губами, обернулся к Кию: – Что с ним?

– Гунны разгромили уличей, отче.

Тур содрогнулся.

– О милостивые боги!.. Не может этого быть!

– Но это так, отче. – Кий пожал плечами. – Не прошло и недели, как это случилось. Почти вся дружина князя Добромира погибла. К счастью, княгиня, княжна и княжич спаслись.

– Что же дальше задумали гунны?

– Только богам это ведомо… Князь Добромир думает, что каган Эрнак хочет восстановить такую державу гуннов, какой она была при Аттиле. Из Мезии[13] он перебрался на левый берег Дуная, и, чтобы соединиться с родственными акацырами, кочующими вдоль моря, Эрнак сначала напал на уличей, которые стояли на его пути. А если две орды гуннов объединятся, то…

– Пойдут на нас?

– Наверно. Разве найдётся, кто сможет им помешать?

– Да… некому, – задумчиво произнёс Тур. – Тиверцы, если ещё не разбиты, сами в страхе великом, как бы Эрнак на них не пошёл.

– Лазутчики гуннов вскорости могут появиться здесь и разнюхать, что мы к отпору не готовы… Не повелишь ли, отче, поехать к князю Божедару и отвезти ему пленника? Пусть расспросит его…

– Ты разумно говоришь, Кий. Отправим гунна к князю Божедару… И гонцов пошлём по всем родам полянским – пусть предупредят об опасности!

– Хорошо, отче, – поклонился Кий.

– Ну а теперь – несите князя Добромира в хижину. Да осторожно! Чтоб не повредить ему…

Волхв Ракша снял с плеча кожаную торбу, положил её на лавку, в ногах князя Добромира, и обвёл суровым взглядом пёструю толпу, заполнившую половину жилища. Густые седые волосы, перевязанные через лоб ремешком, спадали ему на плечи и на спину, пучком торчали на макушке.

Всем стало не по себе. Никому не хотелось встретиться с пронизывающим взглядом старика. Кто его знает, что у него на уме?

Передние попятились, оттесняя тех, кто стоял у порога. Кто-то наступил соседу на ногу, кто-то кого-то толкнул. Послышались приглушенные охи и ахи.

– Идите отсюда прочь, чада! – загудел сердито старик и замахал на людей руками. – Пусть останутся только Тур, Кий, княгиня да ещё Лыбедь!

Толпа заколыхалась. Родовичи начали поспешно выходить наружу. Одна Цветанка несмело шагнула к волхву.

– Деда, а мне повелите остаться? Это мой отец, – и нежно взглянула на раненого.

– Твой отец?… – Ракша погладил дивчину ссохшейся ладонью по давно не чёсаным косам. – Нет, отроковица, тебе тем паче нельзя здесь быть… Иди походи на воле.

Цветанка медленно вышла.

Ракша повынимал из маленьких круглых оконец тряпичные заслонки, и внутрь ворвались яркие солнечные лучи. Подойдя к Добромиру, долго всматривался в него, что-то бурча себе под нос.

Князь лежал на широкой, застеленной овчинной полостью, лавке. Тяжело дышал. На волхва не обращал никакого внимания. Только раз открыл помутневшие глаза и пристально посмотрел на старика долгим, испытующим взглядом. Потом снова опустил веки.

Тем временем Ракша начал что-то напевать и притопывать ногами, обутыми в кожаные тёмные постолы. Постепенно пение становилось громче, а движения ускорялись. Волхв поднял вверх узловатые руки, затряс головой так, что волосы сзади разлетелись, как на ветру, и тут же пустился в быстрый танец. Постолы глухо шаркали по глиняному полу. В ритме пляски из уст старика срывались какие-то маловразумительные слова-заклинания, которые как удары бубна подхлёстывали его и заставляли двигаться всё быстрей и быстрей.

В его бормотании слышались порою знакомые слова, но они перемежались с совсем незнакомыми, со странными возгласами, вызывавшими в сердцах присутствующих тревожное чувство. Часто повторялся один и тот же припев:

Чорна смерте-моровице,вража язво-язвовице,мертва крiвце-кривавице,йдiть на води, на три броди,йдiть до лiсу, до трилiсу,йдiть на луки, на прилуки,цур вам пек, цур вам пек!

Внезапно волхв остановился, умолк, тяжело переводя дух, потом взял торбу и начал вытаскивать разные колдовские снасти: кремень, кресало, трут, пучок сухой травы, нож, длинное широкое шило и маленький закопчённый горшочек с отогнутым наружу венцом, как у макитерки.

Всё это разложил на скамье.

Высек огонь, поджёг траву, от неё по хижине разнёсся лёгкий приятный аромат. Окурив раненого со всех сторон, колдун кинул остатки травы в кабицу – открытую печь в углу – и принялся снимать с князя уличей затвердевшие от крови повязки. Ему стала помогать княгиня Искра.

Волхв долго смотрел на рану в груди.

– Наконечник стрелы там?

– Там, – ответила княгиня.

– Хм, хм, плохо. – Ракша прошептал что-то себе под нос и глянул на Лыбедь: – Принеси, отроковица, кусок полотна и кувшин тёплой воды… А вы, – обратился к мужчинам, – помогите мне вытащить из раны подарок гунна… Держите князя покрепче!

Тур и Кий, сжав зубы, взяли князя Добромира за руки и за ноги. А Ракша осторожно ввёл шило в рану.

Княгиня вскрикнула и отвернулась. Кий почувствовал, как у него в руках вздрогнуло, напряглось и замерло тело князя. Из раны пошла кровь.

– О боже!.. – прошептал бледными губами князь Добромир.

Волхв, казалось, ни на что не обращал внимания. Быстро поддел и вытащил небольшой наконечник стрелы.

– Есть! – и бросил в кабицу.

К этому времени Лыбедь принесла тёплой воды и свиток выбеленного на солнце полотна. Волхв обмыл раны на груди и на ноге, смазал светло-коричневой мазью, которую зачерпнул прямо пальцем из горшочка. Потом туго перевязал раны.

После этого ещё немного побормотал над князем, снова окурил его дымом пахучей травы и собрал свои снасти в торбу.

Выйдя с ним наружу, Кий спросил:

– Поправится князь? Помогут ему твои мази и заклинания, волхв?

– Не каждому они могут помочь, – ответил старик и, оглянувшись, понизил голос: – Не заговоры и мази лечат, а боги! А они отвернулись от князя уличей. Душа его уже готовится оставить тело и переселиться к предкам…

– И никакой надежды?

– Нужно жертвой задобрить Световида… Может, тогда…

Старый Ракша замолчал и побрёл в свою сторону, а Кий, огорчённый словами волхва, остался на месте. К нему подошла Цветанка, тихо спросила:

– Он умер?

В глазах у неё стояли слезы.

– Нет, живой…

Кию не хватало духа сказать ей, что надежда на выздоровление отца совсем мала, если она вообще осталась. Смотрел, как ещё больше побледнело девичье лицо, а в глубоких голубых глазах затаился страх.

– Чует моё сердце – помрёт, – прошептала Цветанка и заплакала.

Стояла перед ним измученная тяжёлой опасной дорогой, убитая горем. Руки и ноги до крови исцарапаны колючими кустами да бурьяном, которых так много на степном бездорожье. Буйные косы спутались на голове, сорочка местами разорвана…

– Не плачь. – Кий тронул её за плечо. – Сегодня воздадим требу богам, чтобы защитили его… Если случится наихудшее, ты не останешься одинокой. Мой род не даст тебе погибнуть. А я… возьму тебя в жены. Буду защищать и оберегать тебя. Щек и Хорив станут тебе братьями. Во всем помогут. Сестрица Лыбедь позаботится о тебе… Не плачь!

Дивчина заплакала ещё безутешнее. Кий растерялся. Подошла Лыбедь.

– Что она так?

– По отцу убивается… По князю. – И юноша, обрадованный появлением сестры, сказал: – Возьми её к себе, Лыбедько, искупай, переодень в чистую одежду, приголубь… Ну, сама знаешь, что нужно… Присмотри, как за родной…

Разговор Тура с Креком не дал ничего нового. Нескольких слов, которые ещё остались в памяти старейшины с молодых лет, когда ему приходилось встречаться с гуннами, явно не хватало, чтобы понять что-нибудь. К тому же Крек не проявлял ни малейшего желания понять, о чём его спрашивают. Сопел и молча посматривал из-под тяжёлых век на светлоголовых молодых русов и их седовласого отца.

Тур сплюнул в сердцах…

– Ничего от этого чучела не добьёмся… Собирайте, сыны мои милые, молодшую дружину! Пускай отроки садятся на коней и мчатся от рода к роду, от веси к веси! Пусть оповестят всех: держать наготове копья и луки, мечи и щиты – гунны близко!.. А мы сейчас принесём богам требу, завтра же поедем к князю Божедару на Родень – отвезём пленника и расскажем об опасности…

– Хорошо, отче, созовём дружину, – ответил Кий и обратился к Щеку: – Иди, брат, поднимай младших. Пусть собираются к скале Световида.

Щек тряхнул кудрявым чубом и, не переспрашивая, отошёл в сторонку, заложил в рот пальцы, оглушительно засвистел. На этот сигнал отовсюду заспешили к нему отроки. Щек передал им наказ Кия, и те помчались собираться в путь.

– Сейчас будут, – сказал, возвращаясь, Щек. – Хлопцы мои быстры как ветер…

Тур одобрительно кивнул:

– А теперь воздадим требу Световиду и всем богам, чтобы благоволили к князю Добромиру и его родовичам, чтобы защитили его от смерти, а нас всех – от кровожадных гуннов… Хорив, возьми в повети ягнёнка – принеси к требищу! А тем временем и молодшая дружина соберётся к Световидовой скале…

Хорив быстро пошёл к повети, сплетённой из лозы и хвороста, обмазанных глиной. Вскоре он вынес на плечах ягнёнка и направился к водопаду, где среди зарослей виднелись серые скалы.

Все двинулись за ним.

Световид – самый высокий деревянный идол – стоял на возвышении перед скалами, откуда открывался красивый вид на реку, на водопад и прибрежные поля и леса. Это был бог солнца – главный Полянский бог. Ему приносили в жертву быков, коров, овец, свиней, домашнюю или дикую живность, а в дни большой беды и всеобщего горя – и людей тоже. Перед идолом – тёмное от пролитой крови круглое каменное требище.

Родовичи остановились перед Световидом.

Здесь же собрались воины из молодшей дружины – подростки, которых Кий с братьями учили всему, что должны уметь настоящие мужи. Их было ещё не много, – только те, кто находился поблизости. Другие подходили. В белых полотняных штанах и рубахах, загорелые, вихрастые, в постолах, а то и босые, они как-то незаметно, бесшумно появлялись из-за деревьев и кустов, становились полукругом позади старших родовичей.

Старейшина снял с плеч Хорива ягнёнка и положил на требище. Наступив на связанное животное ногой, поднял руки и громко заговорил, благоговейно всматриваясь в жёлтый лик верховного божества: