Золотая Тень

– Вот и заглянем на огонёк, – задорно произнесла сестра, сев за руль машины.

Мои уговоры никто слушать не стал. И пока мы не доехали, я с упоением наслаждалась летним, тёплым воздухом, обволакивающий как невидимая душистая мантия. Старенькая машина временами поскрипывала от уверенной езды Рут, руль в её руках казался слишком тяжёлым для её тонких пальцев. А я лишь могла взволновано сминать подол рясы. Мир за пределами монастырских стен всегда казался чем-то далёким, почти фантастическим, а теперь он окружает нас, живой, яркий, дышащий.

Опустив окошко в машину врываются запахи города, сладковатый аромат выпечки, пряная горечь дыма от грилей, изредка глухая, солоноватая свежесть реки. Солнце висит низко, будто стесняясь признать своё поражение перед надвигающейся ночью. Золотые лучи прячутся между зданиями, ложатся длинными тенями на тротуары, и кажется, что город весь соткан из света и теней, из гулкой музыки и тихого шёпота. Ещё есть время до полной ночи.

Но с каждой минувшей минутой, которая приближала нас к закату, я снова думала о Зоуи.

Мы проезжаем мимо шумных кафе, где люди смеются и болтают, их лица кажутся тёплыми пятнами на полотне вечера. А я смотрю на них, как зачарованная. Хочется спросить Рут, чувствует ли она то же самое, но она сосредоточена на дороге.

Впереди дорога открывается, и город словно выдыхает, переходя в более спокойные кварталы. Окна домов отражают последние отблески заката, и я ощущаю, как всё внутри поёт. Почти забываю дышать, когда вижу, как вдали начинают мелькать первые знаки цирка.

– Мы почти на месте, – бросает на меня короткий взгляд Рут. – Кстати, я сегодня не видела Зоуи, не знаешь где она?

Её голос якорь, возвращающий меня на землю. Я отрицательно мотнула головой, слова застревают где-то в горле. За пределами монастыря всё кажется слишком большим, слишком ярким. Даже стыд и тот становится острее. Ветер треплет вуаль на голове, шепчет в ухо какие-то свои истории, а сердце бешено стучит в ушах от событий прошлой ночи.

Цирк будто мираж на горизонте, манящий и загадочный. Мы въезжаем на узкую дорожку, ведущую к окраине, и мир становится тише, лишь где-то вдали слышатся детские крики и лай собак. Как бы я не была против этой затеи, душа подпрыгивала и радовалась.

Шатёр возвышается перед нами, словно гигантский купол из закатного неба, распахнувший своё сердце для толпы. Следую за Рут, шаги утопают в мягкой пыли под ногами. Вход кажется узким горлышком, через которое бурлит поток людей. Их смех, разговоры, споры, всё сливается в неразборчивый, но почти живой гул, который эхом откликается в груди.

Осторожно прикасаюсь пальцами к краю шатра. Ткань грубая, с запахом солнца, пота и какой-то лёгкой сладости, будто мёд впитался в её волокна. Внутри мир совсем другой. Гул затихает, уступая место звону музыки и взрывам аплодисментов. Воздух здесь тяжелее, насыщеннее, пахнет чем-то обжигающе горячим, может быть, карамелью на раскалённой сковороде, смешанной с пылью и лёгкой горечью давно истёртого дерева.

Шатёр огромный, но кажется тесным от количества людей. Мы протискиваемся через толпу, уже всё тело ноет от столь неожиданно долгой теплоты чужих плеч и локтей. Отрывки чужих разговор долетают до меня как фразы из снов сразу после пробуждения. Чей-то смех вспыхивает над ухом, заставляя вздрогнуть.

Привыкшая к мягкому свету монастырских ламп я жадно цепляются взглядом за всё: за алые полотна, натянутые под самым куполом, за золотые прожектора, что выхватывают акробатов из темноты. Они взмывают в воздух, как серебристые стрелы, сверкают в свете, а потом мягко касаются земли как снежинки. Я замираю, следя за их движениями. В груди распускается теплота огненных цветков.

Рут ведёт за собой, её рука твёрдо сжимает мою, не давая потеряться в водовороте звуков и света. Но я всё равно чувствую себя потерянной. Каждый вдох приносит нечто новое, запах масла от старых механизмов, металлическую свежесть. Я почти чувствую вкус этого воздуха, пыльного, горячего, искрящегося.

Аплодисменты оглушают, как раскаты грома. Акробат на трапеции взлетает под самый купол и замирает в воздухе, удерживаемый только тонкой нитью верёвки. Сердце скачет следом за ним. Забываю, как дышать, пока он не спускается, ловко переворачиваясь в полёте. Толпа кричит, разрывая воздух восторженными воплями. Я тоже улыбаюсь, хотя внутри всё дрожит.

Рут говорит тихим и спокойным голосом, но я не слышу слов. Меня захватывает шум, свет, тепло и странное чувство, будто я стою на краю огромного обрыва. И хотя я не хотела здесь быть, теперь понимаю: я рада.

В какой-то момент акробат не успел схватиться за верёвку, и на мгновение сердце замирает, это ведь конец? Он летел мимо расправленной сетки. Но в следующую же секунду, парень, лицо чьё спрятано под маской, аккуратно приземляется на землю, торжественно расправив руки. Кто?… Нет, что он?

Глава 2. Призраки прошлого. Часть первая

Солнце тускло освещала лужайку заднего двора на закате, высокое дерево слегка прикрывала нас тенью от кроны, колыхающаяся на ветру. Обычно, в случае каких-нибудь тренировок, которые мать-настоятельница часто проводила, мы уходили глубоко под землёй монастыря, но сегодня был особый случай. Как и все три дня до этого. Вместо того чтобы вести нас на занятия, она обучала всех десятерых девочек на свежем воздухе.

– Осмотр! – Громогласный голос настоятельница заставил в тот же миг нагнуться над оружием и начать делать всё по его указке. – Что нужно проверить? – Прошла она вдоль шеренги из таких же девочек, как и я, остановившись напротив меня.

– Плечи, кулачки, тетиву и… – на мгновение я запнулась, и настоятельница это тоже заметил.

– Ну, – ободряюще наблюдал она за мной, пока я указывала на разные части арбалета. – Тр…

– Тросы! – Оживилась я, поймав начало нужного слова.

– Хорошо. Следующий шаг.

Сложив арбалеты, мы все побежали в сторону стола под деревом, рядом с которым мы тренировались, взяв защитные очки и так же юрко надев их. Я уловила ухмылку на губах настоятельницы, думаю, она рада, что мы запомнили все нужные детали. Как бы я хотела, чтобы она мной гордилась.

Поместив середину тетивы в верхний паз лука, я замерла, проверяя натяжение. Установила спусковые крючки на тетиву с обеих сторон ствола, слегка потянула за верёвки, чтобы рукоятки была на одном уровне, что гарантировало правильное натяжение одновременно. И пока другие девочки уже выпустили стрелы, я только оттянула тетиву назад одним сильным и плавным движением, поместив один болт в канавку ствола.

Я много раз спотыкалась об этот самый болт, очень часто забывая его вставить, только месяц в этом монастыре, когда я могла ещё обучится? Родители упорно огораживали меня от этой жизни. Но мать-настоятельницы заставляла заниматься всякими видами оружия, и на каждое своё особенное отношение. И каждый раз одно и то же оправдание: мы должны уметь защищаться от вампиров и защищать других. Например, один арбалет, уже на второй день тренировки с ним, я испортила, из-за того, что болт был неправильно наложен на тетиву.

Сняв арбалет с предохранителя и найдя яблочко, выпустила стрелу. Обычно, подобное оружие используется с помощью прицелов, но настоятельница продолжал повторять одно и тоже: когда прижмут, время на прицеливания не будет. С того момента я и начала тренироваться без прицела. Выпущенная стрела воткнулась рядом с яблочком, с разницей в нескольких дюймах. Тогда же я увидела разочарование на её лице. Не только я промахнулась, больше половины это не удалось.

– Смажьте арбалет воском. – Подошла она к столу под деревом, начиная собирать всё обратно в сумку. – Это гарантирует, что тетива не высохнет, и не оборвётся.

Я просто хотела, чтобы мной гордились. Но этого не будет, если меня рядом нет.

– Настоятельница. – Подошла к ней одна из девочек чьи длинные рыжие волосы проступали сквозь вуаль, кажется она старше нас на четыре года. – Мы сделали что-то не так? – Положив арбалет на стол, начинает она натирать его воском, пытаясь не поднимать на настоятельницу голову.

– Всё так, не беспокойся. – Выдохнул он, повернувшись ко всем и положив тяжёлую руку на плечо девочки.

Так как стол для нас был слишком высоким, настоятельница вытащил во двор стремянку, на которую мы каждый раз взбиралась, когда нужно было что-то оттуда взять.

– Всё хорошо, Рут.

– Это не так! – Выпалила девочка. – Вы в обиде?

Вдруг она замер, смотря куда-то перед собой, часто и прерывиста дыша. Рут воспользовалась этой заминкой, взяла со стола карманный пистолет, на котором мы тренировались прошедшую неделю и вернулась на свою позицию, где до этого стояла с арбалетом.

Настоятельница успела её остановить лишь тогда, когда три патрона точно попал в цель. Она вырвала оружие у неё из рук, но после этого решил проверить как девочка выстрелила.

– Мы умеем стрелять. – Безвыходно протянула Рут, разведя руками в стороны. – Просто арбалет слишком тяжёлый, и нам с ним непривычно. Сколько дней мы с ним тренируемся? Четыре?

– Ты чему их учишь? – Раздался низкий, слегка хрипловатый, мужской голос со стороны дерева.

Настоятельница моментально подлетел к нам, скрывая почти всех девочек за своей спиной. Но ведь я была не в меру любопытным ребёнком, особенно учитывая, насколько быстро обо мне забывали, всё норовила начать разглядывать незнакомца.

– Тебе здесь не рады. – Тяжело и резко произнесла настоятельница.

– Я и не жду от тебя восторга. – Я высунула голову за ногой настоятельницы, отметив для себя неестественно чёрные глаза, определённо привлекающие внимание. – Мать-настоятельница подумала над нашим предложением?

Незнакомец взял со стола маленький арбалет, расправив плечи и с искренним удивлением разглядывал его детали, ожидая ответа настоятельницы.

– Нет. Ей нужно обсудить всё с советом. – Незнакомец резко опустил взгляд на меня, ухмыльнувшись и подмигнув. По телу пробежала волна дрожи, вперемешку с жаркими волнами. В тот миг я приросла к земле не в силах сдвинуться. Торопливо скрывшись за настоятельницей, я ещё долгое время ощущала жар на щеках. – Дай нам пару лет.

– Ты ведь понимаешь, что оттягивать неминуемое не получится. Ваш монастырь один из главных столпов общества, и нам нужно ваше согласие.

– Если наше согласие даст волю разгуливать вампирам по нашим улицам, то я отвечу за мать Агнес, мы категорически против.

– Не разгуливать. – Я услышала насмешку в голосе незнакомца. – Мы хотим лишь изменить страну в правильное русло. Совместное правление куда эффективнее, раздельного.

– Такие, как вы… – Настоятельница вдруг замолкла, что заставило меня снова выглянуть и застать нахмуренные брови и странного вида прищуре, явно чем-то недовольного мужчины. – Богу не угодно, что бы его домом управляли создания ночи.

– Покажи, где это написано.

– Я сказала нет, и уходи.

Бессмысленный, несвязанный для меня диалог. Одно я поняла точно: настоятельнице не нравится этот человек, но она определённо его знает. Когда незнакомец скрылся за воротами монастыря, настоятельница велела нам в ту же секунду бежать в монастырь. Ни о чём не задумавшись, мы подчинились, пока она медленно и с оглядкой собирал всё со стола.

Через пару дней, глубокой ночью, я проснулась от громкого стук ворот. Настолько громкий, что я сначала спутала его с громом. Медленно встав с кровати и стараясь не разбудить остальных девочек, приоткрываю дверь спальни лишь на щёлочку. Я стала рассматривать пустой коридор, в котором, как бы странно это не было, горел свет.

А когда я захотела выйти из комнаты меня шустро поймала одна из монахинь в обходе, торопливо развернув и велев залезть в постель. Я пыталась уснуть, но всё удавалось с трудом. Я всё время заостряла слух на происходящим в тихом монастыре, пока меня не отвлёк яркий, отчётливый металлический запах. Я лишь раз ощутила этот запах так ярко, когда полгода назад впервые почувствовала запах крови моих родителей.

Что происходило мне было непонятно, и всё же я решила спуститься. Я уже привыкла, что о моём существовании забывают сразу как теряют из вида, так что я не стала утруждать себя терзаниями души.

На цыпочках, я шла на запах, подходя всё ближе к входной двери, где он становился ещё ярче. Бесшумно раскрыв парадную дверь, недалеко от ворот, неподвижно стояла женщина, глядя куда-то себе под ноги. Высокая, болезненно худая в обтягивающей одежде, коричневые волосы, при свете фонаря, отливали ржавым, и только сейчас моё внимание привлекло капающее с её правой руки.

– Какая умница. Раньше взрослых меня заметила. – Она не задавала вопросы, лишь утверждала, и достаточно громко, что даже я, с другой стороны, её расслышала.

– Вам нужна помощь? – Собралась я выйти за пределы дверей, как меня ловко оттянули назад.

– Уходи. – Рядом стоящая монахиня в одежде для сна прижимала мою спину к своей груди и придерживая за плечи. У входа стояла мать-настоятельница с оружием в руке. – Тут тебя никто не боится.

– Выйди за порог и скажи это мне в лицо. – На задорное замечание незнакомки настоятельница ответил лукавой усмешкой, вернув пистолет в кобуру на бедре, которую она скорее всего нацепил перед тем, как выйти из спальни.

Она смело шагнул за порог, и прождав пару секунд, сорвался с места так стремительно, что я и разглядеть не успела. Монахиня стремительно схватила меня за руку, уводя обратно в спальни.

– И? – Укутывая моё маленькое тельце поплотнее в одеяло, начала она. – Что ты скажешь в своё оправдание? Почему ты снова вышла из комнаты?

– Я услышала запах. – Совершенно не боясь собственных ощущений я высказывала о наболевшем. – А до этого я видела свет в коридоре, вот и…

– Сложила два и два? – Продолжила за меня монахиня, перекинув руку через моё тело и нагнувшись поцеловала в лоб. – Но почему ты вышла на улицу? Ты же знаешь правила.

– Да. – Потянула я одеяло на себя сильнее, стыдливо пряча лицо.

– Больше так нас не пугай, хорошо? – Я только хотела задать очередной вопрос, как полоса света в тёмную комнату стала толще и вскоре показалось приветливое, с небольшим пятном крови на лице матери Агнес.

– Аура. – Подошла она ближе к моей кровати. – Помнишь о чём мы говорили на днях?

– О молитвах, которые мы должны знать наизусть? – Воодушевилась я, привстав с постели, и перемещая горящий взгляд с одной женщины на другой.

– О легендах, которые иногда оживают.

– Ах, это. – Поджав губы, я вернулась на подушку.

– Вот именно, это. – Она пристально посмотрела на меня, ожидая, что её слова наконец-то дойдут до меня. – Не забывай, что в мире были те, кто свободно ступал по священной земле. Их сжигали, предавали анафеме, стёрли из памяти, но забытое не значит мёртвое. Иногда легенды находят путь обратно. Иногда мы слышим их шаги. – Настоятельница глубоко вздохнула, повернувшись в сторону выхода. – Когда тебе что-то кажется, ты моментально говоришь мне. И никак иначе. А завтра будет твоя исповедь перед всеми, где мы вынесем решение, что с тобой делать. Ты должна понять, что больше поступать как хочешь не можешь.

***

Огромное утреннее небо давило тишиной, приглашая к размышлениям. Стоя на коленях в сухой земле огорода, мелкие камушки впиваются в кожу. Корзина с картофельной ботвой в руках, а в голове всё ещё звучали слова настоятельницы, звучали громче, любого пения птиц.

«Покаяние требует труда, Аура», повторяла я мысленно её наставление, словно молитву, вытягивая сорняки с такой яростью, будто вырывала из земли свои же грехи. Весь день я чувствовала на себе тяжесть её взгляда, хоть он давно уже был обращён к другим делам.

Когда солнце начало медленно сползать за горизонт, поднимая из земли длинные тени, жалобный, надрывный звук, как будто кто-то плакал сквозь густой воздух начал доносится из глубин чащобы. Я замерла прислушиваясь. Шорохи леса и перезвон ветра смешивались с этим воем, и во мне всё похолодело.

Что это было? Тяжесть в груди не давала дышать, но ноги сами двинулись вперёд, через запылённый огород, через калитку, в сторону леса. С каждым шагом вой становился ближе, а мысли громче.

Не ходи, шептал голос в голове, но мне казалось, что за этим зовом скрывается что-то большее, что-то, что нельзя оставить.

Пальцы дрожали, раздвигая густую траву, когда я в итоге увидела его. Волк лежал на земле, белый, как первое утреннее облако, но испачканный кровью, такой ярко-красной, что казалась почти чёрной в тени деревьев. Его бока с трудом поднимались и опускались, пристально наблюдая за мной.

Страх бился где-то под рёбрами, сжимал горло. А вдруг он прыгнет? А вдруг я сделаю не так? Но его взгляд… В нём было что-то заставляющие опуститься на колени рядом, будто мои действия были решением, принятые кем-то свыше.

Достаю из кармана платок, окунула его в воду из фляги и осторожно поднесла к его морде. Он дёрнулся, и я снова замерла, сердце стучало где-то в ушах. Но затем он потянулся к платку, жадно схватив её шершавым языком.

Дрожащими руками осторожно осмотрела рану на боку. Кровь ещё не запеклась, и кожа выглядела разорванной, как будто его атаковал кто-то с острыми, как лезвие, когтями.

– Всё будет хорошо, – прошептала я, хотя сама в это не верила. – Надеюсь ты меня не забудешь.

Каждое моё движение казалось неверным, неловким. Казалось, я делаю больше вреда, чем помощи, но он оставался на месте. Глухое урчание звучало то ли от боли, то ли от смирения.

С того дня я возвращалась к нему каждый вечер. Еда из моей тарелки, вода из монастырского колодца, всё это тайком становилось частью моего служения. Я не могла объяснить, почему, но в этом белом волке было нечто такое, что вызывало во мне чувство вины и ответственности одновременно.

Глава 3. Запомни меня, если сможешь

Поймав не в меру любопытный взгляд акробата, ремень на бедре заныл, и я стремительно схватила Рут за кисть, направляясь к выходу. Она продолжала противиться, хотела остаться ещё на какое-то время и посмотреть выступление, ведь раз такое тут происходит, что могло бы произойти дальше? Но я не могла отделаться от чувства, что мы всё делаем неправильное, подбираясь всё ближе к машине.

– Рут. – Остановилась я у самой двери, выпустив руку сестры. – Если мы снова опоздаем на ужин, скоро нам не видать выход в город. Пожалуйста, давай вернёмся пока есть время.

До ужина оставалось меньше часа, так что Рут начала гнать машину так, как не гнала раньше. Она никогда не превышала скорость больше допустимой, но сейчас я в действительности боялась, обеими руками держась за поручень над головой. Я даже не успевала насладиться красотами города, но всё же обрадовалась, когда мы успели вовремя.

Припарковав машину, мы торопливо направились в трапезную, место, которое знаю до последнего камня, до последнего солнечного блика на старых деревянных столах. За последние двенадцать лет он стал неотъемлемой частью моего мира, чем-то неизменным, как молитвы или звон колоколов. В этой неизменности есть своё утешение.

Пока мы с Рут искали место куда присесть, я заострила внимание на старую, местами потемневшую от времени штукатурку на стенах. Как бы нас не заставили выскоблить всё и придать залу более презентабельный вид. Через небольшие окна, высоко под потолком, спускался свет закатного солнца, этот свет никогда не бывает ярким, даже летом он смягчается, будто проходя через невидимый фильтр. Главное не заострять внимание на пустующий стул Зоуи.

Присев на твёрдые скамьи, за тяжёлым, тёмным столом нас уже ждала еда. В центре стола всегда стояла ваза с цветами, сегодня кажется ромашки, собранные в монастырском саду. Их простой аромат слегка ощутим, даже на расстоянии, запах лета, запах молитвенного труда, запах жизни, которая продолжается здесь, за этими стенами.

Когда этот зал пуст, тишина в нём особенная. Глубокая, как вода в колодце. Но когда мы собираемся за трапезой, она наполняется шелестом одежды, тихим стуком посуды, ровным чтением Писания, которое льётся откуда-то из центра зала, как нежный ручей.

Этот зал видел меня во все мои дни: когда впервые робко вошла сюда, сжимая край платья, когда училась прятать слёзы от других сестёр, когда радовалась впервые за долгое время. Он знает меня лучше, чем я сама.

Ужин всегда скромнее обеда. Тарелка овощного супа, где крупные кусочки картофеля, моркови и сельдерея плавают в прозрачном бульоне, с небольшим куском чёрного хлеба, грубого, но такого ароматного. Чашка тёплого травяного отвара, в котором чувствовался лёгкий аромат ромашки и мелиссы.

Через пару дней нас всё же отправили в город с поручением от ключницы Пенелопы, она отвечает за хозяйство и запасы монастыря, неудивительно, что нас отправили именно на рынок. Помимо меня и Рут, Лидия вызвалась как наша защитница, и ещё одна послушница, Мира. Она в монастыре два месяца, и неудивительно, что ей так скоро позволили с нами поехать. Если мне впервые разрешили покинуть монастырь в возрасте пятнадцати лет, Мира отличалась тем, что ей уже исполнилось шестнадцать.

Ну а я, так как была уверена, что не буду участвовать в этой суете и сторожить машину, взяла с собой книгу, которую прятала как зеницу ока ещё с прошлой недели. Ведь это не какой-нибудь томик священного писания, а обычный роман, из городской библиотеки. «Джейн Эйр», даже библиотекарь признался, что это классика.

Но, монастырь нуждается в тканях, воске, лекарственных травах, которые у нас не растут, вот мы и разделились, кто в травяную лавку, кто на рынок, так что я даже не успела раскрыть сумку с книгой, как меня схватили за руку и потащили вглубь города. Нас редко отпускают по таким поручениям, так что все решили вдоволь насытится городом, пока нам это позволено. Я редко выходила за пределами монастыря, просто не видела в этом нужды, из-за чего и постоянно прижималась к Рут от неуверенности среди городской суеты.

Рынок обрушивается лавиной звуков, запахов и движений, как будто я ступила на чужую планету. Люди снуют туда-сюда, будто муравьи в гигантском разломе. Они кричат, торгуются, смеются, голоса сплетаются в гулкий поток, который эхом отдаётся в голове. Пахнет специями, свежим хлебом, горячими яблоками, и эта смесь давит на грудь, лишая воздуха. Меня толкают в бок, мимо проносится женщина с огромным пакетом, задевая локтем. Не успеваю извиниться, слова застревают в горле.

Солнце жжёт лицо, но ладони холодные и липкие. Голова кружится от шума, от мелькающих лиц и цветов. Пестрые ткани на прилавках, зелень овощей, отблеск меди, всё сливается в одно сплошное пятно. Хватаюсь за край ближайшего прилавка, чтобы не упасть. Становится слишком жарко. Пытаюсь дышать, но воздух такой горячий, словно я нахожусь в парилке. От этого становится хуже, колени предательски подгибаются. Злюсь на себя, пытаюсь вспомнить, как дышать, как идти, но всё сливается в одну тревожную жужжащую массу.

Толпа, как река, несёт меня куда-то вперёд. Не могу понять, куда идти, ноги двигаются скорее по инерции, не следуя за разумом. Крики торговцев, звуки шагов, резкие запахи жареного мяса и пряных трав, смешиваясь в воздухе, делают его удушающе тяжёлым. Хочу сделать шаг, но теряю ориентацию. Окружающие лица мелькают, слишком близко, слишком ярко, и я не могу сосредоточиться на них, а слова, что тянутся к губам, превращаются в бессмысленные звуки.

Пытаюсь найти хоть одну знакомую фигуру из нашей группы, но толпа жадно поглощает всё, что у неё н пути. Кажется, я стою на месте, а мир продолжает кружиться и вращается как карусель. Сердце стучит где-то в горле, дыхание рвётся, будто воздуха здесь нет вовсе.

– Простите, – бормочу я, пытаясь пробиться вперёд, но слова будто вянут в горле. Никто меня не слышит. Я останавливаюсь из-за ватных ног, руки дрожат.

Где сёстры? Сердце гулко бьётся в ушах. Горло сжимается, как от холодной петли, ноги подкашиваются. Почему я их не вижу? Почему я вообще согласилась выйти из монастыря? Нужно было остаться! Нужно было сторожить машину! Они забудут обо мне! Оставят меня тут одну…

Люди проходят мимо, кто-то смеётся, кто-то ругается. Для них я невидима. Холодок скользит по спине, поднимая волосы на затылке дыбом. Я оборачиваюсь, пытаясь выхватить хоть что-то знакомое. Все эти лица вокруг… они не мои. Я не знаю, куда идти. Кто меня ждёт? Где они? Где Рут? Почему я не могу ничего понять?

Бессмысленные шаги, чужие руки, это как чужая жизнь, которая прожигает меня, оставляя только страх, сжимающий грудь. Я резко дёрнулась, от чего поцарапала руку до крови.

Господь, помоги мне!

Сжав кисть, уже не видя людей вокруг я просто шла вперёд. Боль пронизывает руку, неприятное, липкое ощущение всё ещё пульсировало на краю неровной раны на ладони. Всё ещё разглядывая пострадавшую руку, я не заметила, как врезалась во что-то твёрдое как стена. Стена с сердцебиением.

– Простите, – выдохнула я. Чёрные ботинки плотно стягивали штаны с ремнями, спускающимися по бёдрам, сдержанно подчёркивали силуэт. Майка из мягкой ткани плотно облегала широкие плечи, а на плече проступала крошечная надпись на языке, который я не знаю.