скачать книгу бесплатно
И еще раз… Кто-нибудь знает, что это такое – любовь?
Вывесить динамик на улицу, чтоб на всю площадь, да на весь город заорал:
– Эй, люди, кто-нибудь из вас знает, что такое любовь?
И все начнут отвечать, умничать. И каждый – обязательно – про свое. И любой будет убежден, что его мнение – единственно верное.
Я всю жизнь думал про любовь. Зачем-то. И задавал себе этот вопрос. Непонятно к чему.
Глупость какая-то… А все зачем-то спрашивал и отвечал. И сейчас тоже…
Зачем?
Любовь… В юности казалось, что это просто физическая невозможность жить без человека.
В пятом… В шестом… Да не важно, в каком классе я влюбился в девочку по имени Лера. У Леры было два достоинства. Во-первых, длинная коса, почти до попы. Во-вторых, коса была рыжей. Больше у Леры никаких достоинств не находилось: маленькие глазки, короткие ножки, фигура тумбочкой…
Но этих двух было вполне достаточно, чтобы я буквально изнывал из-за нее, и когда Лера болела, – а делала она это почему-то довольно часто, – я тоже прогуливал школу: ходить в нее без Леры было совсем уж невыносимо.
Моя любовь к Лере закончилась тем, что я увидел ее голой, точнее – в белье…
До и после уроков физкультуры мальчишки очень любили подсматривать за тем, как переодеваются девочки. Девчонки об этом знали. Они как раз входили в тот возраст, когда постепенно начинали осознавать: фигура – это не то, что надо скрывать и чего следует стесняться. Фигура – это их оружие. А оружие – это как раз то, что следует демонстрировать.
Так рассуждали, видимо, не все. Но те, кто стеснялся, переодевались в туалете, а не в раздевалке. Остальные делали вид, что не замечают подглядывающих в щель двери мальчишек.
Уже тогда я был трусом. Впрочем, я им был всегда.
Всегда я жил в полной уверенности: если неприятность должна случиться – она произойдет именно со мной. Я приглашал неприятности в свою жизнь, и всякие гадости, конечно же, пользовались этим приглашением.
Я не подглядывал за своими одноклассницами вовсе не потому, что мне было не интересно, – в этом возрасте нет ничего более заманчивого, чем женское обнаженное тело, – а потому, что опасался: дело добром не кончится.
Но – Лера… Но – рыжие волосы и длинная коса. И однажды я заглянул за эту дверь.
Одноклассники, хихикая, говорили какие-то гадости и пошлости. Я ничего не слышал. Я даже ничего не видел.
Я смотрел только на рыжее, веснушчатое тело. Мне казалось, что все оно покрыто мерзкими, рыжими родинками. Ни кусочка белизны. Ни островка чистоты. Человек, сплошь состоящий из родинок.
Это было настолько ужасно, что я почувствовал позывы к рвоте.
С тех пор Лера перестала для меня существовать.
Но именно тогда я понял, что любовь – это желание прикоснуться. Нет такого желания – значит, и любви нет.
Вот и все. Вот и все философии.
Дверь распахнулась как всегда без стука.
Конечно, это была Ира.
Только директор театра и она входили ко мне без стука.
Я уже понял, что все женщины делятся на две неравные группы.
Одни относятся к тебе, мужчине, как к подарку. Они удивляются, что ты обратил на них внимание, стараются понравиться, смотрят в рот, восторгаются любой глупости, которая вылетает из твоего рта.
С самого начала отношений они словно говорят:
– Мне ужасно повезло, что у меня есть ты. Не бросай меня, а? Я буду стараться, чтобы тебе со мной было хорошо.
С такими женщинами комфортно. Но, в конце концов, с ними обязательно становится скучно. Ты быстро достигаешь своей цели и больше тебе стремиться не к чему.
Такие женщины, как отдых у моря – солнце, воздух, вкусная еда, водка… И – дикая тоска.
Женщины второй группы относятся как к подарку к самим себе. Они искренно считают, что тебе ужасно повезло, поскольку они обратили на тебя внимание. И в жизни, и в постели они не любят – позволяют себя любить.
С самого начала отношений они как бы заявляют:
– Мужик, тебе сильно повезло, что ты встретил меня. Меня мечтают заполучить все. Поэтому старайся, чтобы я осталась с тобой и продолжала позволять тебе любить меня.
С ними не бывает скучно и не бывает легко. Они не дают комфорта, но дарят азарт.
Такие женщины – как морская прогулка в шторм: прекрасное ощущение движения, ветер вперемешку с морскими каплями бьет в лицо, тебя шатает из стороны в сторону… И маняще, и страшно, и забыть невозможно.
Конечно, такой была Ольга.
И тот, живущий во мне Второй, не случайно предупреждал все время:
– Не выйдет из этого брака добра. Не выйдет.
Ольга мучила меня – особенно после той истории. Да, та история…
Мне было тяжело с ней жить. Привычно и тяжело. Привычно тяжело.
Но эта мука и эта тяжесть уже стали частью моей жизни, и я не представлял, как можно жить без них.
Зато после той истории стал предпочитать женщин первой группы – влюбленных, а не позволяющих любить. Тех, которые ничего не требовали, а все, что дарили, – дарили с радостью.
Именно такой была Ирка Левова – костюмер нашего театра. Яркая женщина, влюбленная в меня.
Не исключено, правда, что она делала вид, что прям так жутко влюблена. Но это не важно. Если она и играла роль, то талантливо.
Итак, Ирка, как водится, вошла без стука, заперла дверь и поздоровалась со мной долгим поцелуем.
Три года назад… Или четыре? А может, два… Не важно.
В общем, однажды, когда мы выпили по поводу очередной премьеры… или праздника… или без повода…
В общем, однажды, когда мы выпили, мы вошли вместе ко мне в студию, Ирка рухнула на диван и сказала со вздохом:
– Серый, ты – лучший мужик из всех, кого я знаю. Я хочу быть твоей. Возьмешь?
Так у нас все началось.
Любовь ли это? А кто ж его знает…
Сначала любовь – это невозможность прожить без другого.
Потом – необходимость прикоснуться.
Еще потом – это желание свить гнездышко, черт бы его побрал. Нашел дуру, которая готова делить с тобой один унитаз всю жизнь, – значит, все, любовь.
А потом знаете что? Знаете, во что превращаются со временем размышления мужчины о сути любви?
В простое понимание того, что любви никакой нет. И страсти никакой нет. А есть только привычка. Ты привык, что в твоей жизни должна быть баба. Вот и все.
И прожить ты без нее можешь. И прям чтобы все время хотелось к ней прикасаться, – тоже нет. И унитаз, как и кровать, всю жизнь делить с ней – не так чтоб прям очень хочется.
Юная любовь строится на трех словах: «Я тебя люблю».
Любовь немолодого человека – на двух: «Пусть остается».
Сама явилась. Вот и хорошо. Вот и славно. Пусть, значит, и будет.
Зачем?
Для утех всяких, которые почему-то мне нужны по-прежнему. Да и вообще для увеселения жизни.
Мало разве?
Да! По молодости любовь нужна для жизни. А по старости – для увеселения жизни.
Ирка отстранилась от меня и сказала:
– Помнишь, что у нас премьера послезавтра?
Я удивился:
– Так не моя ж…
Ирка потрепала меня по голове – у нее это означало признак нежности:
– Ну ты, Серый, даешь, дурья твой башка. Премьера, сечешь? Банкет, сечешь? А кто-то хотел певицу записать…
Вот умница какая! Как же я сам с ходу не сообразил?
Гениально!
_______________________________________________
Я вынул Лягу из ляговоза и поставил на стол.
Я готов поклясться чем угодно, что Ляга смотрела на меня изучающе.
Наверное, это противоречит каким-нибудь законам биологии и еще чему-нибудь… Я заметил: самое интересное на свете обязательно чему-нибудь да противоречит… Не важно.
Противоречит или нет, но Ляга сидела на столе, никуда не скакала и смотрела на меня.
С интересом смотрела. Так мне кажется. Изучающе.
Я попытался представить, каким эта кроха видит мир.
Люди кажутся ей огромными и страшными типа монстрами, способными в любой момент сделать с ней что угодно…
Я увидел, как надо мной опускается гигантская рука, хватает меня и куда-нибудь переносит. Ужас!
Мне стало ужасно жаль мою Лягу…
Я четко врубился, что почему-то привязался к этому глазастому существу. Она совсем не казалась мне скользкой и противной.
Если бы она погибла в диванных пружинах, я бы сильно расстроился…
С кухни доносился вкусный запах блинов.
Я осторожно взял Лягу. Она не сопротивлялась. Удивительное дело: почему-то она не сопротивлялась никогда, словно не ожидала от меня ничего плохого.
Так же осторожно опустил ее в аквариум и пошел на кухню: хотелось пожрать.
В дыму и чаду стояла мама и жарила блины сразу на трех сковородках.
– Мам, зачем столько? – ахнул я.
– А как же! Класс ваш – целая орава. Да еще ваши американские друзья. Надо же, чтобы всем хватило!
Я поцеловал маму в макушку.
Мне стало неловко за свою шутку, но отступать было некуда. Придется завтра потрясти одноклассников. Надо еще придумать, как объяснить, чего это я вдруг приперся с блинами.
– Много не ешь, – буркнула мама, увидев, как я схватил блин. – Другим не достанется. Надо всегда думать о других.
Меня воспитывают все и всегда. Постоянно. Нет и не может быть такой ситуации в жизни, чтобы взрослые не использовали ее для воспитания подрастающих придурков, то есть нас. Я уже привык к этому, но все равно иногда жутко раздражает.
Какая же это жесть: утро!
Когда надо подняться, глядя в грязную утреннюю пустоту, и постепенно въехать в то, что, кроме пустоты, тебя в ближайшем будущем не ожидает ровно ничего.
Я поднялся, не открывая глаз. Подошел к аквариуму. Это теперь стало утренней привычкой.
Ляга сидела на островке и пялила на меня свои глазищи.
