скачать книгу бесплатно
Как пелось в песне моей юности: «Я – твоя женщина, ты – мой мужчина. Если надо причину, то это причина…»
Вот и все.
Так?
_______________________________________________
Сегодня подошел придурок этот, Семен Витальевич, учитель литературы, и говорит:
– Петров, будешь на вечере советской поэзии выступать, стих выучишь и прочтешь… Не как всегда, будто одолжение всем делаешь, а с выражением.
Вот учитель… Он подваливает к тебе и начинает сразу в конфликт вступать. Ты еще рта не успел открыть, а он уже тобой недоволен.
И хочется сразу отшить его:
– Чего гонишь? Пошел бы ты, дорогой учитель, на хер.
А вместо этого спрашиваешь типа вежливо:
– Какой поэзии, Семен Витальевич?
И изо всех сил стараешься смотреть на него нормально, вроде без стеба.
А он все равно:
– Нечего тут лыбиться, Петров. Советской. Именно советской. Тут некоторые хотят уничтожить весь этот этап русской литературы, сделать вид, будто не было у нас: Маяковского, Горького, Федина, Катаева… Да, Петров, не улыбайся! Многие так хотят сделать. Ах, до чего многие!
Удивительное дело! Учителя звереют просто, когда мы улыбаемся. Конкретно так из себя их выводит улыбающийся ученик! Казалось бы, радуйтесь, педагоги, ваши ученики живут с улыбкой!
Так нет! Ничего их так не взбешивает, как наши улыбки.
Семен Витальевич продолжал свою лекцию. Он очень любит речи произносить. Количество слушателей его лекций ему явно пофигу. Не удивлюсь, если встает он перед зеркалом и сам для себя такую пургу гонит.
– Тебе, Петров, между прочим, экзамен по литературе сдавать. Так что слушай внимательно… Советская литература – это огромный этап русской литературы! Огромный и своеобразный, понял меня? Запомни эту формулировку: огромный и своеобразный. Пригодится еще. И если кто-то хочет вычеркнуть этот этап из истории русской литературы, то я так скажу: «Не выйдет, господа хорошие, ничего у вас!»
Я почему-то сразу представил огромного, толстого человека с таким же огроменным и толстым фломастером, который чего-то там такое вычеркивает – неясно, правда, откуда.
Когда Семен Витальевич начинает свою лажу, хочется исчезнуть и испариться. Но это никогда не удается.
– Советская литература открыла новый тип человека, – учитель продолжал трепать так, будто перед ним сидела огромная аудитория. – И эту формулировку, Петров, запомни. Нового человека, понимаешь, Петров? Человека, который любит Родину больше, чем себя.
Я кивнул.
Хотя я совершенно не понимал: почему, если ты любишь Родину сильно, надо себя непременно любить слабо.
Но не спорить же?
Спорить с учителем – все равно, как в лужу сигать: сам же и обрызгаешься.
– Вечер будет посвящен советской поэзии. И тебе, Петров, выпала огромная честь прочесть стихи Степана Щипачева. Тебе известно, кто такой Степан Щипачев?
– Знаменитый советский поэт, – не задумываясь брякнул я, хоть и слышал эту фамилию впервые.
Семен Витальевич посмотрел на меня с удивлением.
– Найдешь стихотворение, которое начинается строчками «Любовью дорожить умейте…» Запомнишь, Петров? Близкая для тебя тема – тема любви и ответственности. А любви без ответственности не бывает. Понял, Петров? Запомни эту формулировку. В жизни пригодится. Любви без ответственности не бывает. Только так.
«Любви не бывает без секса», – едва не сказал я.
Но вовремя сдержался.
– Найдешь. Выучишь к послезавтра. Вопросы есть?
– В чем смысл жизни? – зачем то спросил я.
– Не умничай, Петров. Вот станешь знаменитым журналистом, будешь умничать. А пока рано тебе.
И он отвалился.
А я остался. Неведомый мне Щипачев считает всех за идиотов, что ли, если начинает с такой банальности?
«Любовью дорожить умейте…»…
Вот если я сейчас подвалю к Ирке и скажу:
– Чтоб любовью дорожила, поняла?
Она решит, что я – окончательный лох.
Впрочем, может быть, она про меня так и думает – кто ж ее разберет?
Прозвенел звонок, и я понял, что перемена опять прошла мимо. Без радостей.
Я плелся в свой класс, представляя, как Ирка, голая, лежит на кровати.
В который уж раз я представляя то, чего никогда не видел.
Я отгонял это видение, но, черт возьми, оно было куда клевей, чем все, что говорил Семен Витальевич, и все, что я услышу сейчас на уроке.
Кстати, какой сейчас урок?
Да какая разница…
_______________________________________________
Раз… Раз… Отлично!
Поехали!
Мне пятьдесят лет. Я работаю звукорежиссером в знаменитом московском театре. У меня есть жена, сын и периодически появляющиеся любовницы. Еще у меня есть язва желудка. Лысина, которая постепенно и нагло оккупирует всю мою голову (надеюсь, только снаружи).
И все это я не люблю.
Люблю разве что сына. Он у меня хороший. Хлопот не доставляет. Учится, правда, не очень… Да и ладно. Главное – профессию выбрал, хочет журналистом стать. Я одобряю.
Пишет там все время чего-то. И хорошо. Главное: не пьет, не колется, с девками не якшается. Нормальный парень.
Журналист – хорошая профессия. Мужская. Я все боялся, что он в актеры пойдет, но пронесло, слава богу. Не мужское это дело: скакать по сцене, чтобы тобой любовались. Я когда вижу, как актеришкам этим цветы дарят и они их так благосклонно принимают… Мерзко становится.
А чего еще и есть-то, по большому счету, кроме ребенка? Вот если ты – не движитель, а масса, то для чего ты? Плавно двигать рычажок, чтобы звуки медленно и красиво заполняли зал?
И все?
В юные годы я балдел от того, что легким движением могу заполнить зал музыкой.
В юные годы я много от чего балдел. Прошло.
Старость – это вычитание удивлений, вот что я вам скажу. Чем старше становишься, тем меньше удивляешься. Так вот жизнь устроена.
Когда человек маленький, его все удивляет. Сережка вот долго смотрел на мир, открыв рот. Буквально. Салют там… Да что салют! Собаку увидит на улице, рот откроет, стоит, смотрит.
Где это все теперь? Планшет ему на день рождения подарили. Даже глаза у него не загорелись. Взял, сказал «Спасибо». Олю поцеловал, мне руку пожал. И все… Вырос, значит, уже совсем.
А ему шестнадцать всего. Что уж обо мне говорить?
Когда уходит удивление – исчезает любовь, вот в чем штука. Что такое любовь, если попросту? Встречаешь женщину и удивляешься, что Господь такую создал.
Любовь – это всегда удивление. Чудо. И тебе, конечно, хочется быть рядом с чудом. Рядом с чудом всем охота быть.
Я когда Ольгу встретил – так и случилось. Худенькая, светловолосая, глаза огромные. И медленная. Очень медленная. Это важно.
Женщина должна быть медленной. Это мужик по жизни носится туда-сюда, а баба по жизни должна плыть не спеша.
Это мужик хочет, чтобы на него внимание обратили, – суетится бегает, в глаза всем специально бросается на всякий случай.
А женщина должна разрешать на себя смотреть. Дарить себя должна. Ведь по жизни это главное бабское дело – дарить себя.
Вот Ольга такая была. Медленная. Неспешная. Томная. Не хохотала почти никогда – удивительное дело. Улыбалась только.
И еще у нее все время что-нибудь болело. То голова, то начиналось это таинственное: женские дела… То у нее плечи ломило, то зуб ныл…
Меня это огорчало? Бесило? Нервировало? Да ничего подобного! Меня это радовало, да.
Я вдруг понял, что могу пригодиться. Да что там!
Я вдруг понял, что без меня невозможно обойтись.
Я вдруг встретил человека, которому без меня было хуже, чем со мной.
Я уверен, что в каждом из нас живут как бы два человека: один настоящий, подлинный, а второй – фальшивый, суетящийся, бегущий.
Первого рождает Бог, Второго – окружающие.
Первым движет желание делать то, что хочется ему. Вторым – то, что хочется окружающим.
Поэтому Первый абсолютно свободен, а Второй больше всего на свете мечтает понравиться тем, кто вокруг.
Вот так они и живут в постоянной борьбе друг с другом. И любой из нас выполняет то требования одного, то требования другого. Оттого все мучения и печали.
Еще, когда молодой был, Первый человек, живущий во мне, убеждал меня:
– Брось ты эту тягомотину! Найди себе дело поинтересней. Ты же пишешь стихи и чего-то еще пишешь… Стань журналистом. Или поэтом… Пиши песни, на это можно прожить…
А Второй вздыхал:
– Стабильность – вот что дает тебе твоя работа. Стабильность и непыльность – поди плохо! На зависть дело, ты что! Ты ведь любишь звуки? Вот и занимайся ими… Куда бежать? Зачем?
И я опять верил Второму. Я ему верил почему-то всегда.
Так я и жил, твердо понимая свою заменимость.
Я был заменяем всюду: на работе, в компании, в любви.
И женщин я тоже находил красивых, сексуальных, в меру умных – таких, чтобы и не скучно было, и не давили особо. Таких, которых можно было заменить, особо даже и не заметив перемены.
Я совершенно не собирался ни к кому привязываться и страдать из-за любви.
И тут Ольга.
И Первый сказал:
– Это твоя судьба. Это женщина, с которой ты будешь надолго, а может быть, навсегда.
А Второй хмыкнул:
– Ты чего это удумал? Всерьез влюбиться? Чтобы одна и на всю жизнь? С ума, что ли, сошел? А если она на сторону?.. Или ты? Или просто она тебе надоест? Или ты – ей?
Он был прав, Второй. Он всегда прав. Он разумен и логичен, потому что ориентируется на правила.
Но на этот раз я ему не поверил – я поверил Первому. Может быть, впервые в жизни.
Я влюбился.
Мне нравилось в Ольге все.
Больше всего мне нравилось то, что она была другой. Не похожей ни на кого.
И потому незаменяемой.
