скачать книгу бесплатно
Трагическую гибель рыбок родители засекли не сразу: они пришли на запах.
Понятно, что на меня орали, как всегда. Но как-то лениво, не драйвово, несли какую-то пургу про жестокость и любовь к природе.
Любовь к природе мне привить не удалось, зато аквариум остался.
И вот я решил купить себе лягушку…
Нужно было бабло.
Обожаю своих родителей! Они абсолютно предсказуемы, и потому с ними легко иметь дело.
Я кинул отцу:
– Пап, мне нужно четыре тысячи.
– Зачем? – спросил отец, не отрываясь от своих мыслей.
– Для школы, – буркнул я.
Я знал, что отец никогда не спросит: «Зачем для школы четыре тысячи?»
Он что-нибудь бросит про бесконечные поборы и выдаст пятеру, потому что четырех у него не найдется.
– Тысячу отдашь, – строго скажет папа.
И, конечно, забудет про тысячу.
– Как же надоели эти бесконечные поборы! – воскликнул отец, по-прежнему не отвлекаясь от своих мыслей, и полез за бумажником. – Только пятерка… Тысячу отдашь!
Я улыбнулся.
На следующий день на пороге стоял курьер, держа в руках банку с лягушкой.
– Кто пришел? – крикнула из своей комнаты мама.
– Товарищ, – ответил я, подмигнув курьеру.
Курьер отдал мне лягушку в банке, коробочку с лягушачьей едой и еще какой-то типа остров, который надо было опустить в «бассейн», потому что лягушки не могут все время находиться в воде.
Лягушка поплавала по «бассейну», потом залезла на остров и взглянула на меня.
Не могу сказать, чтобы это было очень приятное создание. Но лягушка смотрела не лишь бы куда, а на меня, и это, безусловно, делало ее живой.
Главное у лягушки – это, конечно, глаза. И они глядели осмысленно. Не знаю, как у других, но у моей лягушки был явно осмысленный взгляд.
Я понял, что купить лягушку – это была правильная идея.
Вошла мама, спросила:
– Товарищ ушел?
– Он на секунду заходил, – ответил я, даже не пытаясь прикрыть собой аквариум.
Я знал, что мама ничего не заметит. Взрослые всегда видят только то, что им хочется.
Мама разглядела бумажку на полу, сказала, чтобы я перестал свинячить в своей комнате, и ушла.
Лягушка сидела на острове и наблюдала за происходящим.
Я сел к компу и набрал: «Степан Щипачев. Стихи».
Тут же выскочила эта фигня про «Любовью дорожить умейте».
– Вот такая засада, – сказал я лягушке.
Лягушка посмотрела на меня и прыгнула в воду.
Она мне очень понравилась, и я решил, что ее надо как-нибудь назвать.
Ни погибшему в диванных пружинах хомяку, ни, тем более, бессмысленным рыбкам мне не хотелось давать никаких имен.
А лягушку захотелось назвать.
Она была совсем маленькая и беззащитная. Она зависела от меня.
Я даже решил, что она глядит на меня как существо, которое от меня зависит.
Даже если я это придумал – не важно. Я должен был ее назвать. Обязательно.
Я взял лягушку в руки.
Я знал, что лягушки должны быть холодными. От моей, конечно, тоже жар не шел, понятно. Она была знаете какая? Прохладная. И совсем живая.
Лягушка спокойно сидела на моей ладони и смотрела куда-то вниз. Я придумал, что она стесняется незнакомого человека.
Я решил, что назову ее – Ляга.
Лягушка Ляга… Нормально звучит, по-моему.
Я опустил лягушку в аквариум и позвал:
– Ляга.
И она не откликнулась.
Я полюбил ее за это еще больше. Потому что, если бы она отозвалась, – это была бы такая мерзкая банальность.
Мальчик – ах! – купил лягушку – ах! ах! – и назвал ее Ляга – сю-сю-сю… Он назвал ее Ляга – ах! ах! сю-сю-сю – и однажды он окликнул ее, и лягушка поплыла к нему, весело работая лапками, – ах! ах! сю-сю-сю…ах! ах! ах!
Фигня. Банальная фигня – именно то, что я ненавижу больше всего на свете.
Ляга была существом самостоятельным, типа жила так, как хотела.
Она абсолютно подходила мне…
_______________________________________________
Кто только наполняет человека такой гадостью, которая называется судьбою? Господь Бог? Верю. Но почему одним Он дает то, а другим – совсем другое? Он решает или сам человек? Глупые размышления, вполне себе бессмысленные… А куда без них?
Я люблю диктовать свои мысли. Я люблю говорить вслух. Смешно, наверное, но, когда я говорю вслух, мне кажется, я не один. Я с этими двумя, которые во мне живут, тоже вслух говорю. Сумасшествие? Да и бог с ним.
Жизнь – она что делает? Течет, несется или прыгает? Пролетает! Это точно. И ты зачем-то смотришь назад, надеясь, что там отыщутся истоки твоих сегодняшних проблем. Почему-то нам искренно кажется, что прошлое помогает осознать настоящее.
Кто и когда сказал такую глупость? Прошлое только все запутывает. Тебе представляется, что те выводы, которые ты сделал вчера, пригодятся сегодня. Ерунда! Вчера была совсем иная жизнь, совсем иные пазлы. То, что сходилось вчера, сегодня не сойдется. Точно.
Ведь мало того, что люди тебя теперь окружают другие. Это понятно. Но ведь и ты совсем иной. То, что ты осознал вчера, – там и оставь, во вчера.
Ностальгия по прошлому – это тоска по тому, что тебе еще вчера казалось понятным. Прошлое представляется нам ясным уже хотя бы потому, что оно всяко закончилось, и мы умудрились из него выйти.
Вот какой-нибудь баобаб растет себе, не анализируя свое прошлое. И воробей вряд ли вспоминает себя вчерашнего. И если бы помидор мог анализировать свою судьбу и делать выводы, необходимые для будущего, он бы еще зелененьким оторвался от ветки и попробовал бы спрятаться в траве.
Ненавижу все эти разговоры про то, что надо жить только сегодняшним днем, не боясь будущего и не думая про прошлое. Ерунда это все! Как не бояться? Как не думать? И прошлое и будущее давят на нас, истязают нас, и ничего ты с этим не поделаешь, как ни старайся.
Я стараюсь дома бывать как можно меньше. Потому что как раз настоящий я настоящему времени и не нужен.
Серега? Парню шестнадцать лет – зачем я ему?
А Ольга? Где настоящее с ней? Какое оно?
Прошлое давит и терзает, хотя, казалось бы, пережито уже все. Все, что можно было пережить по-настоящему, осталось во вчера.
Так нет же… По-прежнему делаешь какие-то выводы, пытаешься понять то, что, казалось бы, уже давно понято…
Зачем это надо? Кому? Да и что за выводы, если вдуматься? Суета одна. Все та же суета – только не в поступках, а в мыслях.
А все равно возвращаешься, как идиот.
Серега родился, когда мне исполнилось тридцать пять лет.
От тридцати пяти до сороковника – это как раз тот возраст, который дается мужчине, чтобы он окончательно убедился: мечтать больше не надо. Что сбылось – то сбылось, а что нет – извини и похерь: не бывать этому никогда. Если на рельсы встал, то по ним и катись.
А тут – сын.
Когда я впервые увидел, как Ольга кормит его грудью, я заплакал. До сих пор так и не понимаю почему. Знаю только, что в моей жизни нет и не будет ничего более трогательного и настоящего.
Дурацкие слова сказал. Банальный пафос. Но ощущение такое родилось – это факт.
Оля кормила недолго – до полугода. Уставала сильно. Спать хотела все время. Злиться начинала, в том числе и на Серегу.
Ну, я сам ей и сказал:
– Все. Хватит. Сейчас не то время, когда мы росли, сейчас такое искусственное питание – получше материнского молока.
Оля пыталась что-то такое шептать про то, что лучше материнского молока не придумано ничего. Но было ясно совершенно, что говорит для очистки совести.
И я вставал по ночам, кормил его, потом в детский сад водил и в театры – сначала в свой, как водится, потом в другие, и на концерты, пытаясь, как говорится, приобщить…
Понимал: я не просто нужен этому крохотному человеку – он просто помрет без меня.
Оля его любила, конечно. А как же! Мать все-таки…
Но все равно лежать на диване ей нравилось больше, чем заниматься сыном. Кстати, ничего ужасного я в этом не вижу.
Когда Сережка болел – а болел он редко, – она бегала в аптеку, варила бульон. И уроки с ним делала. И сейчас заходит на школьный сайт, проверяет оценки в дневнике.
Я-то считаю: когда парню шестнадцать лет, за ним уже следить не надо. Но она думает иначе. Ее дело и ее право.
Когда у нас с Ольгой все порушилось? Когда я с гастролей приехал?
Или я тогда приехал, уже уставший от нее, и просто воспользовался поводом… Которого не было, если честно… Или был?
Зазвонил мобильный. Неизвестный номер.
Честно говоря, я всегда радуюсь, когда звонит неизвестный номер.
От известного понятно чего ожидать, а от неизвестного может прорваться что-нибудь невероятное и приятное.
– Да, – ответил я.
– Сергей Сергеевич, – сказал женский голос.
Ничего не понимающие в таких голосах люди называют их «приятными». Тупое определение. Приятным может быть прикосновение, а голос не может быть приятным или неприятным.
На самом деле все голоса – и мужские, и женские – делятся на те, что вызывают доверие, и на остальные. С одними хочется продолжать разговор, с другими – нет.
С этим голосом хотелось иметь дело.
Голос сообщил:
– Меня зовут Инесса Валовая. Я директор певицы Ирмы Стук. Вы, конечно, слышали ее?
Я понятия не имел, кто такая Ирма Стук.
Но, судя по всему, эта Ирма хотела записаться на моей студии. А лишние деньги никогда не помешают.
– Конечно! – воскликнул я. – Ирма Стук… Драйвовая певица, – зачем-то добавил я.
Инесса Валовая вздохнула:
