Нарисованные улыбки

Вальтер не мог вернуться домой. Там его ждали все те же пустые улыбки. Он знал, что это просто сведет его с ума. И продолжал поиски.

Так он пробегал до самого раннего утра. Когда по ощущениям оставалось совсем немного до первого за день выступления тогдашнего Лидера Мира, Джозефа Ляйнера, он все-таки вернулся домой.

Родители спокойно спали, но на другое Вальтер просто не рассчитывал. Он тихо прошел к себе в спальню, предварительно заглянув в пустующую комнату Виты, и уснул весь в слезах, свернувшись в клубок. Так плохо он не чувствовал себя больше никогда в жизни (ни до, ни после).

Где-то в глубине души он верил, что они живут в абсолютно безопасном мире и, действительно, с Витой ничего не могло случиться. Но почему-то его чувства говорили об обратном.

Он был уверен, что больше этот дом никогда не озарится ее милым личиком, что больше никогда он не услышит ее звонкого смеха, что больше никогда не увидит ее искренней улыбки, единственной улыбки, которую он был бы счастлив увидеть в этом «мире улыбок». Больше ни одна улыбка никогда по-настоящему не порадует его в этом мире.

Двенадцатилетний Вальтер Паскаль лежал и плакал в этот переломный день в его жизни. В день, когда ему в последний раз посчастливилось утром увидеть свою любимую маленькую сестренку, Виту.

***

Паскаль открыл глаза. Азель в легком летнем платьице уже была готова отправиться на работу.

– Доброе утро, дорогой! Почему ты ушел от меня утром?

Она одарила его улыбкой, способной любого зарядить жизненной энергией на весь день.

– Я больше не планировал спать, – ответил Паскаль. – Уже уходишь?

– Уже пора. Я и так отклонилась от своего внутреннего распорядка. Ты сегодня когда освободишься?

– Как только солнце начнет клониться к закату, – ответил Паскаль, даже не зная, пойдет ли на работу сегодня.

– Хорошо! Удачного дня, любимый! – Азель чмокнула мужа и выпорхнула из квартиры.

Паскаль так и остался лежать на диване.

Но через пару часов он уже отправился на работу – перспектива провести весь день без дела не очень-то его устраивала.

Паскаль вышел из дома навстречу новому дню, попутно одаривая всех встречающихся людей улыбками (по-другому никак, такова жизнь).

Он занял свое место в огромной трубе, прозрачной изнутри и зеркальной снаружи.

Огромные системы труб связывают все точки мира. Забавно, что сам изобретатель этой системы, Рэй Кауфман, когда-то признался, что подсмотрел эту идею в каком-то древнейшем мультике и решил претворить ее в жизнь.

Паскаль нажал на точку на карте, где ему нужно остановиться, и уже через пятнадцать минут сидел в своем рабочем кабинете, ожидая людей с, как ему всегда казалось, надуманными проблемами. Вальтер Паскаль – собеседник. Его рабочие обязанности – вести с людьми беседу так, чтобы они забыли о своих проблемах или просто поняли, что это вовсе и не проблема, и в общем-то всё. Больше от него ничего не требовалось.

Несмотря на то, что в этом мире нет действительно важных проблем, собеседник – одна из самых распространенных профессий. Может показаться, что это из-за зарплаты и все туда стремятся, чтобы получать много денег. И это были бы резонные причины, если бы не одно очень весомое «но» – денег в мире больше нет! Каждый человек в мире отрабатывает определенное количество часов в месяц, и тогда он может приходить в экономические центры (если понятие «экономика» вообще уместно) и брать все, что ему необходимо для комфортной жизни в следующем месяце.

Может ли он взять больше, чем ему нужно?

Конечно, нет! Какой смысл? Что он будет делать с излишками?

А что будет, если он не отработает достаточного количества часов в прошлом месяце?

Очевидно, он просто не сможет воспользоваться этим правом. Но, стоит отметить, что за двести семнадцать лет существования этой системы еще ни один человек не пытался проверить данное утверждение на практике.

Удивительно, как может работать социализм, если не извращать все его основные идеи.

И вот, посреди этого идеального мира сидел Вальтер Паскаль и ждал своего первого клиента на сегодня.

2

Жизнь Ганса Кенинга – человека, изменившего мир.

Маленький Ганс Кенинг, росший в одном из детских домов, жил в Германии. Тогда еще, как не трудно догадаться, существовали государства и границы между ними.

Конечно, ни Ганс Кенинг, ни его друзья из детдома, ни воспитатели и преподаватели, пытавшиеся (очень даже успешно) вырастить из Ганса и других ребят достойных граждан своего государства, не могли и предположить, что именно этот малыш изменит мир до неузнаваемости.

Ганс всегда был озорным, неунывающим ребенком. Дни напролет они веселились с друзьями, играли в разные спортивные игры, конечно же, не забывая об обучении. Ганс никогда не производил впечатления «золотого мальчика—гения», как его через семь лет окрестит журнал High Science.

Особых успехов в изучении языков, математики и вообще большинства учебных дисциплин Ганс Кенинг не достиг. Но вот когда наступали уроки биологии и химии, Гансу просто не было равных. Внимательные преподаватели не могли этого не заметить и начали развивать сильные стороны мальчика.

Уже в девятнадцать лет Ганс получил две из пяти возможных самых значимых научных премии. К слову, в истории никто не получал все пять, а самые великие получали максимум три за всю жизнь. Уже тогда в научном сообществе все прекрасно понимали, что Ганс Кенинг вполне в состоянии нарушить этот порядок, побив все мыслимые и немыслимые рекорды (если так можно сказать о науке).

И все-таки они заблуждались.

Позже Ганс увлекся философскими науками и начал изучать жизнь вокруг себя. Он отмечал многие значимые для общества находки: то, как люди, хоть и на первый взгляд, счастливы, свободны и радостны, все же боятся этого мира (чрезмерные меры безопасности иногда пугают больше самих наличествующих в обществе опасностей); то, как государства, получив полную монополию над всеми информационными ресурсами, могут полностью воссоздавать картину идеального мира в головах своих граждан; то, как больницы, несмотря на «полную безопасность существующего миропорядка», все же наполнялись пострадавшими от преступлений.

Ганс работал в лучшей клинике Германии и был самым востребованным специалистом в ней. И был им не только из-за своих, возможно, лучших в мире познаний в медицине. Ганс прекрасно мог общаться с людьми. Он дарил им надежду в некоторых, как казалось, безнадежных ситуациях. И эта надежда всегда воплощалась в жизнь, ведь Ганс в нужной ситуации абсолютно прямо мог сказать слова «Я бессилен».

Он никогда не гнался за этими научными премиями. Ему было важно лишь то, как он непосредственно здесь и сейчас может помогать людям. Какие-то абстрактные открытия его не интересовали. Не интересовали ровно до того момента, когда он абсолютно ясно увидел возможные пути преодоления людской агрессии и иных негативных черт при помощи только химических средств. Он даже не рассуждал, не анализировал. Он просто увидел это. Увидел так же, как и до него многие великие ученые просто случайно находили ответы на важнейшие вопросы мироздания.

И вот тогда-то он и начал работу над своим самым масштабным проектом, впоследствии поделившем мир на «до» и «после».

Ганс тоже уже не стал прежним. Он больше не работал в клинике, он перестал быть тем светом, к которому тянулись все так в нем нуждающиеся. Решение не было легким. Но Ганс по-другому не мог: каждый день он видел огромное количество несчастных людей; людей, пострадавших от зла и тьмы этого мира; людей, которых он, доктор Кенинг, мог сделать абсолютно счастливыми, лишь развив свое самое главное открытие в жизни.

Начались исследования и тяжелые, изматывающие работы. Ганс сформировал группу ученых, день и ночь работавших над созданием вещества, которое когда-то просто пришло в голову одному гениальному доктору.

Прошло три года.

Исследования не стояли на месте, но и не близились к завершению. Но одно Ганс Кенинг видел уже абсолютно ясно – вещество для инъекций будет создано, а его жизнь будет прожита не зря.

В это же время он познакомился с Каем Брауном, который каким-то невероятным образом оказался в его сформированной научной группе, будучи чертовски плохим биологом, медиком и химиком, но отличным собеседником для Ганса. Мозг Кая рождал очень глубокие философские мысли. Ганс же, обожающий философию, не мог не обратить внимание на эти умозаключения.

– Допустим, у тебя получится сварганить «сыворотку всеобщего счастья и радости», – как-то начал Кай.

– Что значит «допустим»? – резко прервал Ганс. – Еще в худшем случае полтора года, и она готова!

– Хорошо, – согласился Кай, расхаживая по лаборатории с важным видом, сомкнув руки за спиной. – Допустим, через полтора года она действительно будет готова. Что потом? Ты просто начнешь ее всем предлагать со словами «хочешь стать счастливым, тогда вколи себе это»?

– Нет! Мы все оформим как научное открытие. И когда все убедятся, что результат действительно таков, каким я его описываю, то инъекции просто начнут делать всем людям в клиниках по всему миру.

– Ух! Какой же ты простой! – воскликнул Кай. – Просто все врачи бесплатно начнут делать твою сыворотку и колоть всем, кто войдет в клинику? Ты серьезно в это веришь? Я думаю, вряд ли все эти инъекции так уж востребованы!

– Ты совсем не понимаешь, чем мы тут занимаемся?! – теперь уже недоумевал Ганс. – Это то, что изменит мир навсегда! Это то, что сделает возможными утопии, воспеваемыми авторами на протяжении веков! Люди всегда стремились к идеальному миру. К миру, где не существует агрессии и всего негатива, пожирающего нас изнутри. К миру, где любой встретившийся на улице человек безусловно счастлив, где улыбается и получает взаимную улыбку от такого же счастливого человека! И все это возможно уже в ближайшее время! Неужели это не то, что наполняет наши жизни смыслом?

Кай замолчал и задумался.

– Хо-ро-о-шо-о, – протянул он через минуту погружения в омут своих мыслей. – Вот он – идеальный мир! Здесь и сейчас! Каждому желающему! А сегодня еще по скидке!

Лицо Кая растянулось в дурацкой улыбке.

– Что потом? Как будет устроено общество? Что будет со структурами власти, оставшимися без работы? Что со всеми учреждениями, призванными следить за правопорядком в обществе? Что с экономикой и торговлей без людей, не умеющих обманывать? Как все это будет функционировать? Это твое открытие. Оно же полностью сломает все мироустройство! Остаются только вопросы без ответов!

– Да, это так, – спокойно согласился Ганс. – Вот ты мне и скажешь!

– Что? – недоумевая спросил Кай. – Мне б кто сказал! Удобная позиция! Вообще-то это я у тебя спрашивал, мистер «я создам идеальный мир, а дальше вы как-нибудь сами»!

– Ты мне это скажешь когда-нибудь, Кай! – все так же спокойно продолжил гнуть свою линию Ганс. – Раз уж ты задал эти вопросы, то сможешь найти на них и ответы. Твой мозг устроен по-другому нежели у нас, ученых. Ты больше смыслишь в этой всей политике. Вот и скажи мне!

– Твой мозг устроен по-другому, – Кай рассмеялся. – Забавно слышать это от лучшего биолога современности, вскрывшего сотни черепных коробок, который должен быть уверен, что у всех нас, людей, одно и то же там спрятано!

Ганс улыбнулся.

– Но знаешь. – Кай задумался. – Это может быть интересно! Я дам ответы на все эти вопросы! Я заинтересован!

– Вот и отлично.

Ганс встал и отправился в соседнюю лабораторию для продолжения создания утопичного мира.

Прошел год.

Еще один.

И еще десять.

И вот, наконец-то, Ганс Кенинг держал в руках склянку с готовой сывороткой. Правда, готовность синтезированного вещества еще не была подтверждена ничем, кроме формул, светящихся на огромном экране на стене лаборатории, в которой собрались ученые в различных сферах и областях. Их радостные лица в буквальном смысле светились счастьем: они создали то, что приведет человечество к финальной стадии развития цивилизации.

Но Ганс Кенинг не спешил так радоваться: он прекрасно понимал, что работа только началась. Настало время проверить сыворотку на живом человеке. И кто же это будет? Опасных экспериментов над людьми не проводилось с 2090 года. Ганс прекрасно понимал, что добровольцев ему просто не найти, но и остановиться было уже невозможно (слишком много времени, сил и средств было положено для достижения результата).

И, как казалось доктору Кенингу, у него не было иных вариантов. Ганс Кенинг стал ведущим руководителем и преподавателем в детском доме, в котором когда-то был взращен и он сам. Информационные ресурсы пестрили заголовками наподобие «Доктор Кенинг возвращается домой». Везде воспевался этот, на первый взгляд, красивый, но по сути кошмарный ход.

Именно эти дети и были выбраны в качестве подопытных для сыворотки. Ганс не испытывал трудностей с убеждением. Дети верили, что великий добрый доктор не способен никому навредить и всё, что происходит с ними – часть счастливого и безоблачного будущего для всего человечества.

К сожалению, результаты не были так великолепны, как полагали все ученые, работавшие над сывороткой. Исследования продолжались бесконечно долгие и ужасные три года. Возможно, самые темные три года в преддверии светлого мира будущего.

Когда же, наконец, последний подопытный начал демонстрировать прекрасные результаты «счастливости» и «жизнелюбия», никто из исследователей даже и не подумал обрадоваться результатам – огромная цена уже была уплачена.

Ганс Кенинг не разговаривал больше ни с кем, кроме Кая Брауна, который за почти пятнадцать лет создания сыворотки все-таки смог разработать схему устройства мира в новых условиях.

– Ты как? – в очередной раз за день спросил Кай, отмечая для себя, что Ганс Кенинг уже давно умер, еще во времена первого неудачного эксперимента.

– Чувствую себя так, как и должен себя чувствовать человек, совершивший всё то, что сделал я за всю свою жизнь, – ответил Ганс, даже не взглянув на Кая и сверля взглядом полупрозрачное окно, за которым сидел смеющийся мальчик лет двенадцати. Воспитательница показывала на экране различные схемы и объясняла что-то из курса робототехники.

– Никогда не любил робототехнику, – сказал Ганс, не отводя взгляда от окна. – Мне это всегда казалось каким-то неживым и бессмысленным.

– Но в наше время без этого никуда, – заметил Кай, думая, как наилучшим образом продолжить диалог, чтобы не ввести Ганса еще глубже в темный лес его мыслей. – Я разработал устройство мира, которое заработает после введения твоей сыворотки всем жителям нашей планеты. Не скажу, что все идеально, но впоследствии, думаю, исправлю несостоятельные идеи.

– Это хорошо, Кай. Хорошо. Мы должны как можно быстрее завершить работу над всем этим. Как можно быстрее. – слова просто потоком шли из Ганса, он как будто даже и не пытался сказать что-то внятное. – Да, как можно быстрее. Я уже собрался.

– Куда собрался? – зачем-то спросил Кай, прекрасно понимая, что ответа не получит.

– Я готов увидеть этот мир. Мир, который мы создали. Мир, над которым мы трудились столько лет. Мир, где все будут счастливы. Мир, из-за которого пострадало так много. Так много.

Кай молчал. Он просто не знал, что вообще можно сказать сейчас такому Гансу.

– Кто я? – Ганс вдруг впервые за беседу перевел взгляд прямо на Кая. – Кого ты видишь перед собой, Кай? Ответь честно.

В голосе Ганса вдруг начали проскакивать нотки хоть каких-нибудь эмоций. Что-то его еще могло взволновать.

– Гениальный врач. Лучший в истории! Человек, спасший множество жизней! Ученый, труды которого будут актуальны до скончания веков! – Кай отвечал быстро и старался делать это максимально эмоционально, дабы не спугнуть того Ганса, который все еще мог хоть что-то чувствовать. – Гений, который создал то, чего не смог бы никогда и никто ни до тебя, ни после. Идеальный мир. Ты его творец, Ганс!

Ганс снова перевел взгляд на окно. Двенадцатилетний мальчик уже закончил урок робототехники и что-то увлеченно изучал на портативном экране. Изредка его лицо озарялось искренней улыбкой.

– Ты слеп, Кай, – проговорил Ганс своим типичным безжизненным голосом.

Воцарилось молчание. Кай просто стоял и смотрел на Ганса в ожидании, что тот все же закончит свою мысль. Кай понимал, к чему клонит Ганс. Понимал, что такие эксперименты не могли пройти бесследно для психики его друга.

– Я перечеркнул все, что сделал хорошего в жизни до этого жуткого эксперимента. Все, что было тогда, теперь просто не имеет смысла, – голос Ганса дрожал. Кай думал, что сейчас из его глаз брызнут слезы, и он совсем не хотел видеть своего друга таким.

Но ничего не произошло. Ганс так и продолжал глядеть в теперь уже пустую комнату. Счастливый мальчишка убежал со своими сверстниками поиграть в игры, которых в детском доме стало бесконечное множество с приходом в него Ганса Кенинга.

– Я мог бы сказать, что все мои старания – это благое дело. Это то, что осчастливит миллиарды, – Ганс просто говорил. Он, как казалось, и вправду уже не мог ничего почувствовать. – Но если ты осчастливишь миллиарды ценой хотя бы одной невинной жизни, то это определенно точно того не стоит. Никогда не стоило. Никогда не будет.

Кай молчал. Невозможно было понять, о чем он думал в данный момент. Был ли он согласен с Гансом или же считал иначе? Может, он вообще плохо понимал, что имеет в виду Ганс, и был в абсолютной уверенности, что чего-то определенного его друг уже не скажет никогда из-за своего психического расстройства.

– Ладно. Что там с твоей идеей мирового устройства? Она состоятельна хотя бы на первых этапах? – вдруг спросил Ганс, снова резко переведя взгляд на Кая, ошарашенного внезапным возвращением собеседника из беспамятства.

– Да. Думаю, да, – все же ответил Кай, уже собиравшийся уходить из кабинета из-за неловкого молчания, царившего до этого. – Я разработал также несколько альтернативных вариантов. Это должно сработать.

– И это сработает! – воскликнул Ганс и улыбнулся.

Кай еле удержался, что бы не протереть глаза от удивления. Улыбку на лице Ганса не видели уже полдесятилетия.

– Как создатель нового порядка, я дарую тебе звание Лидера Мира! – почти что со смехом проговорил Ганс. – Носи его с гордостью, Кай Браун!

– Эм-м. Ладно, – теперь уже с нескрываемым изумлением проговорил Кай.

– А я, пожалуй, пойду займусь еще одним важным делом, – радостно сказал Ганс. – Мне осталось сделать еще кое-что.

– Конечно! – Каю было отрадно видеть Ганса таким, но что-то явно было не так. – Рад видеть тебя таким, друг!

И что-то, действительно, было не так: Ганс отправился прямиком в лабораторию и сделал себе инъекцию «сыворотки счастья». Но не той, которая оказалась удачной, а одной из тех, которую на протяжении трех лет вводили подопытным детям. Он сел в свое кресло и просто ждал смерти. И в этот момент он улыбался. Он завершил свое дело – он должен освободиться.

Так и закончилась история Ганса Кенинга, так и не увидевшего тот идеальный мир, который он создал.

3

Ждал Паскаль не так долго, как обычно: створки автоматической двери разъехались и в кабинет вошел низенький мужчина с маленькими бегающими (но все же дружелюбными) глазками и, конечно же, улыбкой, которая выглядела так, будто он только что услышал ужасно несмешную шутку от хорошего товарища и, чтобы не смущать, поддержал его.

– З-з-з-здравствуйте, мистер Паскаль, – поприветствовал он своего сегодняшнего собеседника. – Я могу пройти?

– Здравствуйте! – радостно сказал Паскаль. – Конечно! Оставьте вещи у входа!

Мужчина поставил на стойку свой портфель. К нему подъехало кресло, на которое он стеснительно приземлился и прокатился прямиком к столу, за которым его ждал Паскаль.

– Представьтесь, пожалуйста! – как можно доброжелательней Вальтер решил начать выполнять свои обязанности, а именно беседовать с посетителем.

Стеснительный мужчина выглядел очень странно и необычно. Паскаль никак не мог понять, почему. Почему он выделяется? И тут его мозг зацепился за его оригинальную деталь – собственно, сама стеснительность. Как в мире, где ты можешь подойти к незнакомому человеку на улице и начать беседу на абсолютно любую тему, и эту беседу искренне поддержат, может еще остаться место стеснительности? Это чувство, характеризующее неловкость во взаимодействии с окружающими. Как оно еще не искоренилось из общества, где все люди относятся друг к другу, как давние друзья, которые встретились случайно на улице через множество лет разлуки? Из общества, где вообще нет возможности получить негативно высказывание в свой адрес от кого бы то ни было.

– Ариас Фоллоу, – ответил мужчина, сжав руки в кулаки на коленях. Он явно не чувствовал себя типичным представителем нынешней цивилизации, но выглядел абсолютно так же. Улыбка все это время не сходила с его лица, и вот она, как раз, выглядела абсолютно буднично.

– Хорошо, Ариас! – продолжил Паскаль. – О чем вы хотите поговорить сегодня? Вас что-то тревожит? У вас какие-то проблемы? Или вы просто хотите поделиться со мной каким-то радостным событием в жизни?

Паскаль всегда в начале беседы задавал эти вопросы. Они всегда казались нелепыми его коллегам. Действительно, «тревожит», «проблемы» – о чем он вообще? Эти слова, конечно, остались в различных языках, на которых люди беседовали друг с другом, но они практически потеряли свое значение. Многие клиенты Паскаля просто пропускали эти вопросы мимо ушей и начинали говорить, другие выбирали вариант «поделиться радостью», и очень немногие начинали рассказывать о своих «проблемах». И вот это всегда было действительно смешно: муж (жена) не ночевал дома, но утром пришел и их семья дальше жила спокойно, так как в этом мире никто не желал ничего плохого ближнему, и, скорее всего, отсутствие было связано с затянувшейся беседой с кем-то, кто встретился на улице (действительно, беседой, а не с чем-либо еще); кто-то из знакомых не отработал всех положенных часов в условный месяц, а ему все равно удалось получить все товары, которые ему были нужны («Забавная история, не правда ли?»); кто-то забыл посетить клинику и сделать обязательную ежемесячную инъекцию, а его состояние все равно никак не изменилось («Странно! Как считаете, Вальтер? Может эти постоянные инъекции нам и не нужны, чтобы чувствовать себя хорошо?»).

Ариас, как и многие другие, просто не придал значения вопросам Паскаля и просто продолжил диалог:

– Я хочу у вас спросить. Как вы смогли понять, чем хотите заниматься в жизни? Как дошли до профессии собеседника?

Ариас уставился на Паскаля в ожидании ответа.

– Я просто задал себе вопрос и сам на него честно ответил, – быстро подобрал слова Вальтер. – Это не так уж и сложно – быть честным с самим собой. Ведь мы живем в мире, где вообще нет лжи. Так к чему обманывать самого себя?

– Хм, вы правы, мистер Паскаль, – Ариас, который только начал говорить увереннее, вдруг снова опустил взгляд и уставился на свои руки. – А если мне интересно вообще все в этом мире и я много чем увлекаюсь, но конкретно посвятить свою жизнь чему-то одному не хочу, так как в таком случае множество интересных вещей с огромной долей вероятности пройдет мимо меня? Что в этом случае, мистер Паскаль?

– Интересно. – Паскаль одарил своего собеседника теплой улыбкой, отчего тот вроде бы почувствовал себя комфортнее. Паскаль вообще прекрасно имитировал различные виды улыбок: добрая, заботливая, игривая, снисходительная, естественная, искусственная и множество иных оттенков. У него было огромное количество лет для овладения этим навыком, чтобы не стать чужим в этом мире (хотя бы внешне).

– Ну тогда станьте тоже собеседником, – Паскаль развел руки в стороны, как бы намекая на простоту напрашивающегося ответа. – Это та профессия, в которой как раз необходимо знать очень многое из всех областей жизни. К вам приходят разные люди. Все они чем-то увлекаются, и, как правило, спектр людских интересов необычайно широк. Вам будет проще поддерживать интересный диалог с самыми разнообразными людьми и к тому же самому получать новые знания. Так и мимо вас не будут проходить интересные события и новости этой жизни. По-моему, все идеально! Нет, мистер Фоллоу? Вы считаете иначе?

– Да-а. Это, конечно, звучит очень интересно, и я бы соврал, если бы сказал, что сам об этом не думал, – ответил Ариас. Сейчас он выглядел абсолютно вовлеченным в диалог. От стеснительности и следа не осталось. Паскаль просто гений! Ариас полностью ему доверяет.

– Но есть проблема, – продолжил Ариас. – Мне очень сложно строить диалоги с людьми. Поэтому я, наверное, еще ничем и не начал заниматься. Ведь везде придется как-то с ними взаимодействовать. И поэтому я не смогу стать хорошим собеседником.

– Не вижу проблемы, мистер Фоллоу! – резко оборвал его Паскаль. Но тут же доброжелательно улыбнулся, чтобы Ариас снова не замкнулся в себе. – Мы с вами сейчас довольно мило беседуем. Если бы на моем месте был кто-то другой, то вы так же просто поговорили бы с ним о том, что ему интересно, и все. Не так уж это и сложно, если подумать. Тем более сегодня все добры к ближнему и вам не следует ожидать ничего плохого от диалога с кем-либо. Так ведь?