Под чужим солнцем

****

Первые анализы дали однозначные данные: воздух пригоден для дыхания, содержание кислорода и азота в допустимых пределах, давление – чуть выше земного, гравитация близка к стандартной. Ни агрессивных бактерий, ни опасных соединений. Планета была… жизнеспособной. Но что-то в ней не совпадало. Молекулярный состав атмосферы менялся слишком плавно, как будто за кем-то следил. Флора не просто колыхалась на ветру – она синхронно замедлялась, когда кто-то приближался. Облака не проходили случайно – они будто выстраивались по орбите, создавая ощущение уравновешенного наблюдения сверху. Ощушения наблюдения не покидало астронавтов ни на миг… Даже птиц – или хотя бы их аналогов – не было слышно. Ни стрекота, ни воя, ни шума живых существ. Только ветер, и шелест, и щелчки приборов. И ощущение, будто не ты смотришь на мир, а мир смотрит на тебя. Рэй Тобин чувствовал это не как мысль, а как кожей – в спине, в плечах, в каждом шаге. Что бы это место ни было, оно не было просто пустой точкой на звёздной карте. Оно реагировало. Не агрессивно, но и не нейтрально. Словно планета… Прислушивалась. И ждала.

Глава 2: Первый выход

Очередное утро следующего дня наступило почти незаметно. Небо, отливающее серо-золотым, не давало тени, и свет ложился плоско – будто просто повышал контрастность всего, что осталось после крушения. Лагерь ещё не жил в привычном смысле, но уже работал: кто-то укреплял модули, кто-то проверял питание, кто-то сканировал радиодиапазон в надежде поймать хоть что-то, кроме фонового шума.

Внутри небольшого круга, размеченного аварийными маяками, пятеро уцелевших встали у проекционного столика с картой. Над ним висела топографическая электронная проекция ближайших двух километров – зыбкая, неполная, пульсирующая искажениями. Она выглядела не как карта, а как приближение к пониманию местности.

Все стояли молча. У каждого было собственное выражение лица – от усталой сосредоточенности до сухого скепсиса. Но одно было общим: никто не хотел ждать. Нельзя было просто сидеть возле мёртвого корабля и надеяться. Нужно было идти – и узнавать, что за планета приняла их.

Рэй смотрел на карту, как будто ждал, что она сама укажет путь. Айлин, стоящая чуть позади, сжимала руки, отслеживая жесты остальных. Лей водил пальцем по топографии, нащупывая наиболее устойчивые формы рельефа. Никто не спорил. Не было громких слов. Только ощущение, что всё начнётся именно сейчас – не с катастрофы, а с первого осознанного шага в этот новый, тихий, настороженно наблюдающий мир.

Лагерь жил в сдержанном молчании. Каждый чем-то занимался, но за действиями чувствовалась скрытая перегрузка: тела двигались, умы – застыли. Очередной день после катастрофы нёс с собой странное оцепенение – словно команда находилась в капсуле, отделённой от остального мира невидимой плёнкой. За пределами лагеря начиналась чужая планета, но никто не решался выйти за черту.

Айлин, наблюдая за остальными, молча делала пометки в блокноте – не цифровом, а настоящем, с бумажными страницами. Бумага была её личным якорем – предметом, не подверженным сбоям системы. Она видела признаки: замкнутость экипажа, уклончивые движения, внутренний психологический блок. Тишина становилась удушающей.

Нельзя было оставаться в изоляции слишком долго. Даже в краткосрочном стрессе человек стремится к расширению границ – физических и психологических. Если этого не сделать, внутреннее напряжение начнёт разрушать изнутри. Лагерь должен дышать. Команда – ощущать движение. Мир – быть не только угрозой, но и объектом исследования.

Айлин подошла к Рэю и положила перед ним листок с краткой запиской. Он прочёл, не удивился. Он и сам чувствовал, что слишком долго они остаются внутри, словно спрятавшись от чего-то большего, чем просто внешняя опасность. Как будто боятся сделать шаг не потому, что страшно, а потому что шаг – это выбор. А выбор делает реальность настоящей.

Выбор пал на Дару и Илью. Очевидный, почти бесспорный. Дара – экобиолог, способная по мельчайшему образцу понять принципы новой экосистемы. Илия – инженер, привыкший находить логику даже в самых хаотичных сломах ландшафта. Вместе они составляли команду, способную не просто посмотреть, но увидеть лагерь за пеиметром.

Вечер уже начинал стягиваться длинными тенями, когда оборудование было собрано. До выхода оставались считаные часы. Дни здесь шли намного быстрей чем на Земле приблизительно в раза два быстрей.

Планета всё ещё казалась тихой. Но в этой тишине ощущалась не пустота – ожидание.

Подготовка началась без приказа. Каждый из команды знал, что это необходимо – как дыхание после задержки. Передвижения стали чётче, сдержаннее. В лагере появилась тишина другого рода: не выжидательная, а сосредоточенная. Люди готовились отправить двоих в неизведанное.

Сначала нужно подготовить сканеры. Лёгкие, универсальные, с модулями биологических и геологических датчиков. Дара лично настраивала калибровку, прогоняя тестовые циклы по образцам, собранным вблизи лагеря. Илия проверял заряд маячков, размещая их по сетке: каждый маяк – как невидимая нить, связывающая их с лагерем. Возвратные протоколы были заданы вручную – на случай, если что-то пойдёт не по плану.

Фильтры для дыхания – скорее на всякий случай. Анализ атмосферы подтверждал безопасность, но никто не верил в поверхностные данные. Рэй проверил крепления рюкзаков. Айлин поставила медицинский трекер на каждый костюм. Лей молча передал Даре аварийный транслятор. Он не глядел в глаза – просто кивнул.

Никто не говорил «удачи». Никто не говорил «вернитесь». Слова в этот момент были бы только шумом. Каждый прощался – взглядом, сдержанным жестом, коротким касанием к плечу или локтю. В этих молчаливых прощаниях чувствовалась не только тревога, но и доверие, они уходят только до вечера. Будь иные обстоятельства лагерь бы иследовался о спирали петля от центра за петлёй, но сейчас Айлин поняла чтобы снять подавленность нужно чтобы они были не просто первыми на этой планете, но чтобы они были направленными к иной цели.

Граница лагеря была размечена автоматически – тонкими световыми линиями от маяков, слабым полем, служившим скорее психологической опорой, чем настоящей защитой. И вот – шаг.

Когда Дара и Илия пересекли её, это было почти ритуалом. Как пересечение рубежа между исследованием и выживанием, между выбором и страхом. Ветер слегка усилился, качнув листья на дальних деревьях. Тени потянулись за ними – длинные, тонкие, чужие.

Планета, казалось, вздохнула. И посмотрела им в спины. И когда Дара и Илия шагнули за внешнюю границу лагеря, они несли с собой не просто приборы и фильтры. Они несли первое прикосновение к тому, что ещё не раскрылось в этом пока чуждом мире.

Планета ждала.

В этот день после крушения лагерь всё ещё дышал тревогой – как человек, переживший комерческую аварию, но не осознавший масштаб экономической травмы. Повреждённый корпус Альфы – Центавры 7 возвышался на краю плато, словно металлический остов древнего животного, выброшенного бурей. Жаркое дневное солнце медленно обтекало искорёженные панели, и в этом свете казалось, что корабль вот-вот вдохнёт, зашипит, поднимется. Но он молчал. Как и всё вокруг.

Дара и Илия были первыми, кто покинул периметр. Не потому, что так решили – просто оба знали: кто-то должен. Остальные ещё укрепляли лагерь, восстанавливали питание и связь. А эти двое уже стояли у кромки леса с заряженными сканерами, лёгкими дыхательными фильтрами и картографической мини-станцией.

Первые метры были обычными. Почва – твёрдая, слоистая, с вкраплениями тёмного минерала, реагирующего на магнитное поле. Флора – плотная, гибкая, почти бесшумная. Листья вытягивались к свету не вверх, а в стороны, как руки слепых. Некоторые растения изгибались обратно, как будто реагируя на приближение тел.

Прошло полчаса. Затем – час.

Дара сканировала образцы, бережно срезала фрагменты живой ткани, тщательно упаковывая в стерильные капсулы. Илия отмечал особенности рельефа – каменные гребни, выступающие под странным углом, как будто часть структуры скрыта под слоем почвы. Всё было… слишком упорядоченным. Словно природа здесь не развивалась – а повторялась, копировала один образ с другого.

Они не говорили – оба чувствовали, что звук здесь гасится новыми видами и всё что они говорят не так важно как всё вокруг. Лес не поглощал человеческий шум, он не позволял ему распространяться.

Однажды, остановившись у невысокой каменной арки, Илия взглянул в проём – за ним ничего не было, только гладкая трава и лёгкая дымка над горизонтом. Но сердце почему-то ускорилось. Потому что эта арка выглядела как вход. Хотя нигде не было стен. Только проём, стоящий посреди ничего. Это была обычная скала ничего более.

Никто не наблюдал. Ни птиц, ни зверей. Ни стрекоз, ни пуха, ни жужжания. Только сами они – и ощущение, что за ними что-то смотрит, но не из леса. А из самой планеты. Из глубины, из рельефа, из молчания.

Они вернулись к закату. Лагерь встретил их тишиной и коротким щелчком комм-прибора. Данные переданы. Сканеры молчали. Всё выглядело нормально.

Но никто не сказал этого вслух. Потому что оба знали: нормально – это не про это место.

Это место не враг. Но и не друг. Это что-то третье. И теперь им нужно смириться что это их новый дом.

Сумерки на этой планете приходили не постепенно, а как будто выключались слоями: сначала блекли цвета, потом исчезали тени, и только после этого небо темнело. Воздух оставался тёплым, но в нём появлялось что-то вязкое, как будто тишина становилась гуще.

Когда Дара и Илия вернулись в лагерь, их шаги были осторожны, будто мир за пределами периметра всё ещё держал их. На костюмах – появилась пыль жёлтоватого цвета, а на подошвах – странный, бархатистый налёт, не впитывающий влагу. Их дыхание было размеренным, но взгляды – отстранёнными. Они принесли с собой не находки, а ощущение, будто вернулись из сна, который продолжает жить за закрытыми глазами.

Пейзаж за лагерем был ровным, почти однообразным, но в этом однообразии скрывалась логика. Грунт не имел явных трещин или обломков, но временами сам под ногами как будто откликался – не звуком, а упругостью, изменением сопротивления. Местами встречались скальные гребни, вытянутые почти параллельно – как рёбра чего-то, давно погребённого. Камни лежали не хаотично, а с подозрительной упорядоченностью, будто были частью утраченного рисунка.

Растения – если это можно было назвать так – росли низко и не вверх, а вширь, напоминая губчатые ковры. Некоторые из них слегка сокращались при приближении, а другие – наоборот, как будто раскрывались, словно слушая. Лепестков не было, только щупальцеобразные отростки, мягкие, будто не до конца сформированные. Одно из таких растений, задетое Ильей, свело свои «лопасти» медленным, ленивым движением – и сохранило форму даже спустя минуты. Оно запоминало прикосновение подумал Илья.

Цвета были обманчивы – на солнце они казались выцветшими, почти серыми, но в тени начинали переливаться металлическим или ярким насыщеным отливом. Некоторые из образцов, принесённых Дарой, начали менять оттенок прямо в контейнере сразу после помещения их туда, будто адаптировались.

Атмосфера напоминала земную – но только по формуле. Вкус у воздуха был иной, чуть минеральный, с едва уловимой кислинкой. Звуки заглушались – шаги, дыхание, даже речь – всё звучало чуть глуше, будто сама планета впитывала звук, оставляя только мысли.

Но к этому астронавты уже понемногу привыкали и их звуки становились всё более увереные.

И всё это вместе – камни, растения, воздух, молчание – не пугало, но и не радовало. Оно было другим. Не враждебным, не гостеприимным – просто совершенно чужим. Как будто мир жил не по привычным законам. Не хотел прогнать, но и не звал. Он просто смотрел. И помнил.

Ночь в лагере не приносила темноты – лишь более глубокие оттенки серого. Свет от аварийных прожекторов будто скользил по воздуху, не зажигая пространства, а просто обозначая его. Внутри центрального модуля Альфы-Центавра 7, где был разложен собранный материал, царила полутень, наполненная шелестом упаковок, клацаньем замков и мягким гудением приборов. Дара аккуратно выкладывала образцы – каждый в отдельный контейнер, как нечто живое. Мягкие, губчатые растения, напоминавшие лишайники или подушки мха, сохраняли форму после касания. Некоторые словно подрагивали, когда к ним приближались приборы – не от вибрации, а будто от внимания.

Илия прокручивал голографические сканы ландшафта. Линии каменных гряд складывались в подозрительно правильные направления. Угол между ними почти всегда повторялся. Отдельные гребни пересекались на равных интервалах. Всё это выглядело не как хаос природы, а как структура, оставшаяся без автора. Слишком прямолинейно. Слишком много повторений. Им ещё придётся долго изучать атмосферу чтобы узнать этого автора поближе.

На фоне приборов Рэй делал заметки, отводя глаза от экранов – как будто сосредотачивался не на цифрах, а на ощущении, оставшемся после рассказа или показаний прибора, он прислушивался к себе как и любой капитан его размышления были очень точны и целенаправленные.

Айлин врач-психолог тоже слушала эти ощущения внутри себя но молча. Она чувствовала, как в голосах затаилась странная вещь – лёгкая заторможенность. Дара описывала растения медленно, будто подбирала слова не к свойствам, а к тому, как они на неё смотрели. Илия, обычно лаконичный, в тот раз когда они только вернулись из экспедиции делал паузы, когда говорил о скальных грядах. Как будто что-то в их виде мешало прямо сказать: «это просто геология», да эта фраза бы сейчас не имело никакого отношения к классической геологии, хоть и Илья и Лей были знакомы с этим эффектом вне Земной геологии, но что-то настолько простое как планета, как небо и даже леса под иным солнцем мешали им высказывать свои мысли.

Даже звук – казалось – не вел себя естественно. Слова в замкнутом модуле звучали глуше, чем прежде. Или, возможно, просто воспринимались иначе. Айлин чувствовала, как мысли растягиваются, как внутренняя реакция отстаёт на долю секунды. Никакой реальной угрозы, только – смещение. Так или иначе но вскоре все стали привыкать к такой гравитации, атмосфере, солнцу. Дух команды приподнимался, и все стали испытывать некий энтузиазм первопроходцев.

*****

Лагерь пока стоял. Внутри было светло. Но за периметром – лежал мир, который не был пассивен. Он не нападал и никак не проявлял свою агрессивность, он словно слушал. Он слушал и слушал.

И теперь все это чувствовали. Объяснения психолога о том что это времено не помогли так как все понимали тут придётся провести много времени пока прибудут спасательные корабли, а возможно провести и всю свою жизнь если маяки не обнаружат.

Они сидят у границы лагеря, Илья развел костёр и все собрались вокруг него. Солнце – или то, что здесь называют солнцем – медленно погружается за горизонт. Свет становится вязким, цвета плывут, словно их растягивают невидимые руки. Пространство словно дрожит. Лица освещены переливами чужого солнца – не тёплыми, а холодно-золотыми.

Дара сказала в полголоса, будто сама себе:

– Знаете, я думала, что после всего… после падения, после того, что мы увидели… я буду выжата. А наоборот – будто наполняюсь изнутри.

Илия глядит вдаль, щурясь:

– Тоже чувствую. Словно кто-то включил внутрение резервы, о которых я и не знал. В теле гудит. Но это не усталость. Это как… как натянутый трос, готовый выстрелить и начать разматываться с невероятной скоростью.

Рэй спокойно, но с настороженностью добавил:

– Вы оба говорите то же, что и Лей сегодня утром. Он провёл ночь на дежурстве у внешнего контура. Утром сказал: «Словно сама планета дышит, и я вдыхаю с ней».

Айлин доктор сидела чуть в стороне, наблюдая за всеми:

– Эйфория после стресса возможна. Но здесь это… не совсем она. Это состояние не психологическое. Это – как будто… от среды планеты. От самой материи этого места. Энергия не ваша – она проходит через вас поэтому не расслабляйтесь, а просто ведите себя как и вели наблюдайте за миром… расслабляйтесь, но всегда будьте готовы к вызовам.

Дара почти шёпотом:

– Но ведь красиво. Безумно. Я не могу оторваться. Смотри, как свет искажается. Там, над грядой… будто воздух закручивается.

Илия медленно согласился:

– А ты замечала, что он закручивается в одну сторону. Всегда в одну. Как будто куда-то втягивает взгляд.

– Да заметила.

Рэй после паузы тишины которые все сделали наблюдая за атмосферой:

– Нам стоит записать все ощущения. Не только данные, но и… субъективное. Всё, что с нами происходит – тоже часть исследования.

Айлин подумав добавила:

– Особенно если планета не просто физическая шар, а когда она живая. Особенно если она… как будто отвечает.

Они молчат. Солнце почти ушло, но свет не исчезает. Он задерживается, течёт над горизонтом, меняет форму, не желая покидать. И в этой странной тишине каждый чувствует, что за кожей вибрирует нечто новое. Что-то пробуждается. Но чьё оно – до конца никто сказать не может.

*****

Вот очередная запись в бортовом журнале Рэя Тобина – в ней дневная вылазка, вечерние наблюдения и нарастающее ощущение чуждого присутствия. Бортовой журнал. Командир Рэй ТобинДень 5 после аварийной посадкиСудно: Альфа – Центавра 7Сектор: HR-1178 / Объект: планета ALX-3Температура стабильна. Атмосфера пригодна. Радиационный фон в пределах нормы. Видимость 20+ км. Тишина – абсолютная, физическая и звуковая. Сегодня Илия и Дара совершили первый выход за границы лагеря. Результаты – противоречивые. С одной стороны, зафиксированы явные биологические формы: растения с мягкой, почти чувствительной текстурой. Некоторые, по словам Дары, реагируют на приближение – либо физически, либо каким-то образом через химические рецепторы. Пока неясно. Обнаружены также странные геологические образования. Камни, расположенные в линейных и повторяющихся структурах, нехарактерных для тектонической или вулканической активности. Возможно, остатки древней искусственной деятельности. Возможно – нет. Оценку пока дать невозможно. Ночью при свете заходящего солнца – если это можно назвать солнцем – все члены экипажа ощутили прилив энергии. Он не вписывается в физиологическую реакцию после работы. Скорее – как отклик среды. Или – воздействие. Эмоциональный фон изменился. Некоторые испытывали вдохновение, другие – чувство движения, как будто за ними кто-то идёт. Не страх, а активизация в незнакомой среде. Айлин зафиксировала у нескольких – краткие изменения в поведении и времени реакции. Я сам ощутил, как изменилось восприятие пространства. Цвета – глубже, звуки – будто прошли сквозь плотную вату. И всё же ни один из датчиков не регистрирует отклонений. Это не искажения восприятия. Мы не одни, но не видим, кто или что рядом. Лагерь функционирует. Все живы. Мы обустроились. Но планета… она ведёт себя, будто знает о нас. Я не могу отделаться от мысли, что наблюдение уже началось. И мы не первые, кого она видела. Айлин утверждает что этот эффект скоро исчезнет. Конец записи.

Глава 3: Глаз в небе

Утро наступило, но не принесло нового света. Цвета остались прежними – те же приглушённые, размытые спектры, что тянулись над лагерем с вечера. Пурпурные отблески на гравии, серо-золотистое небо, густой, почти липкий воздух. Тени не двигались, как будто время приостановилось между дыханиями планеты. А скорее всего просто ощущения времени у команды поменялось и теперь минуты тянулись очень медленно.

Температура не упала, но утро ощущалось как чуждое. Не бодрящее, не новое – просто словно следующее приключение из жизни туристов.

Тела проснулись, но сознание будто осталось в тех же снах, что блуждали ночью. Рэй проснулся в модуле с ощущением, что за ним кто-то стоял – до того, как он открыл глаза. Проверив камеры, он увидел: лагерь спокоен. Никого. Но чувство не уходило.

Айлин ещё до завтрака собирала показания биомониторов: почти у всех – незначительные нарушения сна. Повышенная активность фронтальных зон, учащённые микропробуждения. Тревога без субъективной тревоги. И снова повторялись обрывки снов, причём обрывки у всех были похожие. Их эти обрывки и фрагменты снов которые экипаж вспоминал с трудом отличались одной похожей картиной: они видели неясные перспективы сверху, причём сверху они смотрели на самих себя словно они – квадратные точки на плоской поверхности, и кто-то медленно приближает изображение.

На утреннем совещании в голосах звучала не усталость – напряжение. И всё чаще взгляды обращались вверх, как будто небо стало важнее земли. Не потому, что оттуда придёт помощь. А потому что там – что-то есть.

Никакой техники, ни одного дрона в воздухе. Только свет, искажённый, тусклый. Только воздух, пахнущий минералом. И над всем этим – тишина, ставшая вдруг почти осязаемой.

Что-то изменилось. Слишком слабо, чтобы назвать это событием. Слишком сильно, чтобы не заметить.

Планета проснулась. Или просто открыла один глаз.

Утром, когда все собирались у временного командного модуля стояла напряжённая тишина, тени не двигались, воздух был плотный, а в их голосах звучало необъяснимое беспокойство. Речь шда о только что видимых снах, которые были слишком живы, но не казались личными.

Илия нахмурившись, потираел висок и одновременно говорил:

– Мне снился… не знаю кто. Или что. Я стоял где-то высоко, а внизу был наш лагерь. Только… всё было неподвижно. Как муляж. Даже я сам. Я… наблюдал за собой. И было ощущение, что я там не один.

Дара как всегда произнесла тихо, глядя в землю:

– Ты тоже? У меня – почти то же. Только я не стояла. Я… парила. Летела. Без тела. И чувствовала, как кто-то рядом – тоже без формы. Мы вдвоём, но я его не видела. Только… присутствие. А внизу наш лагерь.

Лей Сун сказал сухо коротко, делая вид, что не придаёт значения снам:

– Прямые образы я не помню. Но проснулся с ощущением, что кто-то пролистывал мои мысли. Как папку с файлами. Ни страха, ни боли – просто… как будто это рутинная проверка. Наш врач Айлин Ковалева уже объясняла нам что это ощущение слежки временно и пройдёт.

Айлин с тревогой, что-то записывала в планшет сказала:

– Повторяемость симптомов – уже тревожна. Это не сны в классическом смысле. Это… переживания, идущие извне. Не случайность, а паттерн этого мира. И он этот паттерн усиливается.

Рэй мрачно, глядя на небо, да утро явно было не такое весёлое и полное энергии как вечер:

– Я тоже видел лагерь с высоты. Тишину. Как будто мы – экспонаты. Часть чего-то давно начавшегося. И знаешь… я проснулся не в холоде, а с ощущением… вины. – Он сделал паузу.– Как будто мы что-то нарушили. Или разбудили. И теперь нарушители. Да это было чувство вины.

Айлин сказала вслух, но больше самой себе, ведь она специалист и все ожидают от неё чего-то большего:

– Это уже не просто планета. Это система. И, похоже, мы в ней – объект изучения и наблюдения.

******

В это утро техника впервые повела себя не как инструмент, а как свидетель.

Нола молча сидела у консоли, следя за графиками. На экране проступали слабые, но устойчивые всплески в радиодиапазоне. Они не походили ни на фоновый шум, ни на отражённый сигнал – скорее, на тихо пульсирующее присутствие, едва различимое, как дыхание сквозь стену.

– Эти частоты… они ниже пределов человеческого слуха, – пробормотала она, не отрывая взгляда от экрана. – Но они есть. Ритмичные. Почти как чей-то пульс.

Модуляция была странной. Не код, не последовательность. Скорее, намёк. Форма, повторяющаяся по-своему, без смысла – но не случайная. Нола запускала фильтры, проверяла антенны, исключала помехи. Аппаратура была в порядке. А сигнал – оставался.

Рэй подошёл ближе. Посмотрел на волну.

– Это оттуда?

Нола кивнула.

– Да. Сверху. Из стратосферы или выше. Он не отражается – он идёт постоянно.

Маячок станции, установленный днём ранее, молчал. Линия связи с орбитой – по-прежнему мертва. Но небо больше не было молчаливым.

Сигнал усилился внезапно.

Только что – неуверенное шевеление радиофона, мягкое, как ветер среди трав. А теперь – удар. Чистая, однозначная частота прорезала эфир, будто кто-то щёлкнул тумблером. Система приняла его не как шум, а как команду. Неизвестную, но не случайную.

Экраны дрогнули. Нола отпрянула от консоли.

Свет в модуле чуть приглушился – на долю секунды. Генераторы не перегрузились, но словно замерли, прислушались.

В тот же миг все почувствовали это.

Холод вдоль позвоночника. Не физический, а глубинный – как при неожиданной встрече с чем-то, что не должно было знать о тебе. Но оно знает.

Дара встала, схватившись за стержень у стены. Илия застыл, как будто забыл, что должен дышать.

Айлин машинально касалась шеи, как будто пыталась проверить, её ли это тело.

Даже Лей Сун, обычно молчаливый и собранный, тихо сказал: