50 грамм справедливости

Майор опустил пистолет на колени, открыл глаза и взглянул на бумаги. Цифры больше не расплывались. Коньячная муть отступила, оставив после себя лишь лёгкую усталость и странное, почти детское любопытство: а что, если запатентовать метод?

Виртанен усмехнулся, сунул оружие в ящик стола и потянулся к перьевой ручке. Работа, в конце концов, не сделается сама. А там, глядишь, и вечер настанет – с новым коньяком, с новыми мыслями. Или без них, просто в кроватку и спатиньки. Он склонился над кипой отчетов: поставки, перехваты, конфискации, доносы, объяснительные – вся та бумажная муть, в которой легко утонуть, если не держаться за бутылку.

– Значит, по Северной бухте опять прошла партия через лед – восемь ящиков «Столичной», три канистры самогонки и один из ящиков в состоянии «случайно утонул», – пробормотал он, закуривая с видом человека, который не удивляется уже ничему, кроме, разве что, собственной защекоченной печенке.

На другом листе – рапорт из Турку: «47 литров абсента в бочках из-под сельди. На склад конфиската передано 42 литра – в виду испарений».

Виртанен хмыкнул. Это уже почти искусство. Как у виноделов говорят? «Доля ангелов!» Вот и тут кто-то 5 литров абсента надышал.

Интересно, а он вкусный?, – проскальзывает мысль в голове.

«Наблюдается рост цен на нелегальный алкоголь на 12% с начала месяца»

– Ха, – буркнул майор, – я так разорюсь.

В этот момент в дверь постучали. Стук был нерешительный, как у того, кто боится, что сейчас на него вылетит майор с матюгами или пепельницей.

– Виртанен, – послышался голос сержанта. – Тут пришло… документы ваши готовы. На выезд.

Виртанен поднял глаза. На минутку задумался, пытаясь понять о чем говорит сержант, а потом вспомнил.

– В Териярви, послезавтра, так? – спросил он осторожно.

– Так точно, господин майор – ответил сержант. – Вот билеты и документы.

Виртанен заулыбался, предвкушая, как наконец сможет сменить пасмурный Хельсинки на пасмурное что-то другое, а если повезет, то и снег выпадет.

– Славненько… – Он откинулся на спинку стула и слабо улыбнулся. – Море. Сосны. Может хоть у них снегу с Залива надует… Положи на стол. И да, у нас аспирин в управлении есть?

2

Поезд, как и всё в этой стране, прибыл вовремя, но выглядел так, будто сам удивлён, что доехал. Майор Виртанен сошёл на землю с видом человека, который, если и не в отпуске, то делает вид, что он в нём. На нём был серый твидовый плащ, шляпа, слегка съехавшая набок, и чемодан, в котором гремело что-то тяжёлое – либо фляжка, либо личные принципы, которым всё труднее было найти применение.

Он огляделся, прищурился. Погода в Териярви была… неожиданно хорошей. Сухо. Ясно. Воздух, свежий и прохладный, пах морем, листвой и чем-то сладковато-преступным. В Хельсинки в этот момент наверняка снова шёл дождь, и кто-то в его кабинете уже, возможно, пытался безуспешно найти его алко-заначку.

– Прелесть, – пробормотал Виртанен, – как будто сама жизнь решила сделать мне сюрприз.

Он вдохнул глубоко, в груди что-то хрустнуло. Вероятно, старая обида на осенний Хельсинки. На станции было тихо: дачники разъехались. Виртанен достал из кармана почку сигарет, закурил, и пошёл в сторону городского полицейского отделения, которое, по его сведениям, находилось на углу Рауханкату и ещё какой-то -кату, название которой он, честно говоря, забыл, но надеялся вспомнить по запаху формалина и отчаяния.

Идти было приятно. Листья шуршали под ногами, старые виллы тихо дремали среди сосен, где-то на заднем дворе скулила собака, а над всем этим раскинулась безмятежная северная осень, которая, как хорошее пойло, притворялась безвредной, пока не ударит в голову.

Здание Териярвского полицейского управления выглядело как министерство скуки: двухэтажное, выкрашенное в выцветший жёлтый, с облупленными ставнями и крыльцом, которое скрипело, будто каждый шаг здесь – личное оскорбление. Над дверью висела табличка с надписью «Poliisi», прикрученная под углом, как если бы сама не была уверена в происходящем.

Виртанен поднялся по ступенькам, вдохнул – запах дерева, мыла и усталости – и открыл дверь. Внутри было тихо. Очень тихо. Из глубины коридора доносилось покашливание, где-то глухо тикали часы, и в воздухе стоял аромат старых бумаг, давно пролитого кофе и не менее давно погашенных амбиций.

На входе дежурил молодой полицейский. Чересчур молодой, с лицом, которое ещё не знало запаха подпольного самогона и женской истерики в три ночи. Он посмотрел на Виртанена с вежливым подозрением, как смотрят на неожиданного родственника на похоронах.

– Майор Олави Виртанен. Полиция Хельсинки. Налоговые преступления, – представился майор, вытаскивая из внутреннего кармана кожаное удостоверение и резко раскрывая его, будто надеялся, что его золотой герб ослепит собеседника.

– А-а… да, вас ждали, – быстро ответил молодой, поправляя воротник. – Проходите, пожалуйста.

Виртанен прошёл по коридору, молодой дежурный проследовал за ним. На стенах висели портреты: маршал Маннергейм и местный градоначальник, судя по выражению лица – большой любитель этого дела. Всё было на своих местах, как в музее, только экспонаты были живые и немного пахли перегаром.

– Нашего начальника зовут полковник Ниеминен, – сказал молодой, открывая дверь в приёмную.

– Прекрасно. Полковник, значит.

– Проходите, он уже с утра ждет.

Виртанен кивнул и вошел в кабинет, который выглядел так, словно его не трогали с конца прошлого века – стол, накрытый кружевной салфеткой, стул с пледом и фикус, давно превратившийся в ботаническую версию алкоголика: жив, но измучен. На стене – тот же Маннергейм, тот же градоначальник. За столом массивное кресло, в котором сидел полковник Ниеминен – мужчина лет пятидесяти, с лицом, будто он двадцать лет назад сделал выбор между карьерой и здоровьем и оба раза выбрал водку.

– Майор Виртанен, – представился Олави, подавая руку.

Ниеминен усмехнулся и достал из ящика два рюмочных стакана – не прячась, без паузы, как будто спрашивать не надо.

– Немного, чтоб согреться и за знакомство? – сказал полковник, доставая бутылку из-под кипы бумаг.

– Только чтобы печенку пощекотать, – кивнул Виртанен и принял любезно предложенный стакан.

Полицейские чокнулись, выпили, поморщились и закурили.

– Итак, – продолжил Ниеминен – нам уже прислали циркуляр. По нему выходит, что у нас тут чуть ли не порт пяти морей, и всё течёт не туда. А главное – все «виновные» у нас до сих пор на свободе. Какое безобразие.

– Невероятно, – кивнул Виртанен, – целых три недели назад у вас нашли восемь ящиков водки, пять ящиков «лечебной настойки» и утонувшего контрабандиста. Ни одного виноватого. Позор нации.

Они переглянулись и хихикнули.

– Скажу честно, полковник, я хоть и со столицы, но все прекрасно понимаю.

– И это правильно, – парировал Ниеминен.

Олави затушил сигарету и сел напротив полковника.

– Приступаем, тогда.

– Ну что ж, – сказал Ниеминен, вставая из-за стола и потягиваясь, – принято. Тогда, пожалуй, самое время поселиться. Всё равно вечер на носу, а в вашем положении, думаю, полезно сначала на местность посмотреть, так сказать… социально-культурный ландшафт.

Полковник взял шинель с вешалки, накинул на плечи, и они вместе вышли из кабинета на улицу.

– Если хотите просто посидеть, – продолжал Ниеминен, – зайдите к Лаури в кафе «Птичья долина", там самый лучший алкоголь в городе.

– Нас обслуживают?

– В смысле? – переспросил Ниеминен. – У нас город маленький, все друг друга знают. И про вас предупреждены.

– Это не может не радовать, – потер руки Виртанен. – За это я и люблю командировки.

Полковник проводил его до угла и пожал руку.

– Устраивайтесь, осмотритесь. А завтра с утра – я вас официально введу в курс дела. Пока, как говорится, пейте, наблюдайте и делайте вид, что всё под контролем. Впрочем… – он усмехнулся, – для этого и нужна полиция.

– В точку, полковник, – кивнул Виртанен, поправляя шляпу. – А теперь – в «Феникс». У меня же там бронь?

3

Гостиница «Феникс» выглядела так, словно её строили с любовью, сдавали с грустью, а теперь просто не мешали ей стоять. Двухэтажный деревянный дом с резными балконами, облупленной вывеской и крыльцом, которое знало больше тайн, чем архив Министерства внутренних дел. Ресепшн представлял собой небольшой столик, покрытый кружевной салфеткой, над которым висели медные часы, неизменно показывавшие десять минут до чего-то важного.

За стойкой стояла женщина.

– Добрый вечер, – сказала она, чуть приподняв бровь, словно успела за секунду оценить: кто он, откуда и чем пахнет его багаж.

Виртанен остановился, чуть притормозил шаг, поправил шляпу. Женщина была… не то чтобы красива в лоб – не в том смысле, в каком девушки с афиш улыбаются в купальниках. Но в ней было что-то, что сразу хотело остаться: в осанке, в голосе, в спокойной уверенности. Лицо – бледное, но с живыми глазами, которые смотрели с вниманием, но без вежливого раболепия. Волосы убраны в строгий пучок, но пара прядей всё равно решила жить по-своему. И как бы она ни старалась выглядеть просто хозяйкой, Виртанен сразу понял: здесь всё под её контролем. И местные мужчины тоже.

– Майор Виртанен. Из Хельсинки. Служебная командировка. У меня забронирован номер.

– А, – сказала она с лёгкой усмешкой, – Добро пожаловать, господин майор.

Она достала из ящика ключ – старый, на массивном деревянном брелке, на котором было выжжено: «№3».

– Вид из окна на море. Если закрыть один глаз и встать на табурет. Завтрак с восьми, ужин по предварительному согласию, шуметь можно до полуночи, после – только если очень веская причина.

Виртанен кивнул, принимая ключ.

– Ну и славненько.

– Ключ у вас. Лестница – направо. Сразу наверх и в конец коридора. Если скрипит – не обращайте внимания. Это просто дом радуется, что до сих пор не помер.

– Как и я, – сказал Виртанен и направился к лестнице. Но на полпути всё же обернулся. – Госпожа Коскинен?

– Да?

– А вы, случайно, не подскажете, где тут вечером можно что-нибудь… выпить? Мне рекомендовали “Птичью долину”, но может есть еще где?

– Конечно, – спокойно ответила она. – Везде. У нас городок маленький, мы ни от кого не прячемся – особенно, когда дачники разъехались.

И снова – лёгкая, почти невидимая улыбка. Виртанен пошёл наверх, чувствуя, как гостиница скрипит под ним, как стены шепчут старые секреты, и как что-то внутри у него начинает тихо щёлкать – как револьвер, в который кто-то вставил первый патрон.

В номере полицейский бросил себя на кровать и позволил себе прикорнуть полчасика. В гостинице было тихо. Так тихо, что даже лёгкий скрип пола в коридоре казался частью местной симфонии. Когда он встал, уже окончательно стемнело, а в животе заурчало.

Натянув пальто и шляпу, Виртанен вышел из гостиницы. Город, как и обещал полковник Ниеминен, не делал вид, что он трезв. На углу две старушки обсуждали цены на картошку и при этом из одной авоськи нагло торчала бутылка с интересной на вид янтарной жидкостью – судя по запаху, вовсе не чайный гриб. У мясной лавки трое мужчин изображали спор, но в руках у каждого была фляжка, и, похоже, решали они не политические вопросы, а чья лучше греет. Из окна булочной доносилась песня – весёлая, фальшивая и пьяная, как обещания перед выборами.

Виртанен шёл медленно, прислушиваясь к городу. Териярви дышал перегаром и пряниками, говорил вполголоса, но без стеснения, и подмигивал каждому, кто знал, что на самом деле творится за занавесками. Майор свернул в боковую улицу и наткнулся на вывеску: «Птичья долина». Место, о котором говорил Ниеминен.

Внутри было душно, весело и многолюдно. Мужчины, женщины, пианино в углу. Бармен наливал быстро, без вопросов. Алкоголь стоял за спиной бармена, даже не пытаясь стыдливо прикрыться этикетками от лимонада. Виртанен подошёл к стойке, кивнул бармену:

– У вас, я смотрю, все по-простому?

– Конечно, – ответил тот, не моргнув. – Кого нам стесняться? Мы – заведение приличное.

– Прекрасно. Тогда коньячку. Двойную порцию.

Получив напиток, Виртанен сел у окна, заказал порцию жареной рыбы и салат, принялся спокойно наблюдать, как пьют за соседним столом, и вдруг понял простую вещь: город не просто пил. Город бухал.

Вдали от столичной толпы, вдали от докучливого начальства, распрощавшись с не менее докучливыми дачниками. В каждом стакане – философия, в каждой закуске – стратегия, а в каждом взгляде – понимание: мир полон зануд, но пока есть самогон и печь – о чем поговорить найдется с каждым. Майор усмехнулся. Командировка, конечно, была «служебной», но по сути своей – почти курортной. Вот только он слишком хорошо знал: за любым весельем где-то прячется беда. Или – повод делать вид, что её нет.

Он допил коньяк, доел рыбу, расплатился и пошёл обратно в гостиницу. Было уже около десяти. С лёгкой походкой человека, который вечером пил только «в лечебных целях» и исключительно чтобы «пощекотать печень». Лицо румяное от мороза, взгляд чуть расфокусирован, но не потерян – наоборот, в нём было то самое состояние, когда умные мысли приходят легко, а цинизм вдруг отступает в угол и даёт слово обаянию.

«Феникс» встречал его всё тем же полумраком холла и запахом теплого дерева. На ресепшене всё ещё горела лампа, и за стойкой – всё так же спокойно, как будто времени не существует, – сидела Анна.

– Вы всё ещё здесь, – заметил Виртанен, снимая перчатки.

– А вы вернулись без помощи санитаров и с обеими штанинами на месте. Уже прогресс, – ответила она, не поднимаясь.

– В Териярви удивительно… открытая ночная жизнь, – произнёс он с оттенком дипломатии. – Как будто вся страна забыла сюда прислать закон.

Анна усмехнулась, взглянула на него оценивающе.

– Закон тут был. Даже два. Один – напился в первом же трактире, второй – влюбился в местную учительницу и уехал под чужой фамилией.

– Я не настолько романтичен, – сказал Виртанен, прислоняясь к стойке, – и не настолько глуп, чтобы пить всё подряд. Но всё же… такой коньяк и по такой смешной цене – это культурный феномен. Возможно, стоило бы включить в учебники.

– Только если к учебникам прилагать пачку аспирина, – ответила Анна.

Оба хихикнули. Наступила короткая тишина – не неловкая, скорее, насыщенная тем, что не было произнесено. Виртанен вдруг поймал себя на том, что разглядывает её руки – спокойные, уверенные, с короткими, аккуратными ногтями, без украшений. Руки человека, который привык всё делать сам и не жаловаться. Это внезапно понравилось ему гораздо больше, чем любой кокетливый взгляд.

– У вас странное выражение лица, майор, – сказала она, будто читая мысли.

– Это выражение интеллигента, пытающегося не флиртовать в командировке.

– А вы флиртуете?

– Я, возможно, думаю об этом. С научной целью.

Анна впервые за вечер чуть смутилась. Не растерялась – именно смутилась, как человек, которому приятно, но который давно не позволял себе принимать подобные знаки внимания всерьёз.

– Вы здесь не надолго, – сказала она спокойно. – Я предпочитаю гостей, которые остаются хотя бы на сезон.

– Ну, – Виртанен на секунду задумался, – если если у вас не подорожает в городе коньяк, я могу и задержаться. До отмены сухого закона.

Анна засмеялась – коротко, но по-настоящему. Потом встала, вышла из-за стойки и подала ему ключ.

– Спокойной ночи, майор Виртанен.

4

Утро встретило майора Виртанена терпко-свежим воздухом и туманом, который выглядел так, будто город курил всю ночь и теперь пытался сделать вид, что ни при чём. Снизу из-под сосен доносился сырой морской запах, отдалённые крики чаек перекликались с глухими ударами дровяных топоров – жизнь просыпалась неторопливо, будто выспалась слишком хорошо и теперь боялась всё испортить.

Олави чувствовал себя удивительно бодро. Надев пальто, накинув шарф и сунув в карман курево, он направился в участок. Это было, скорее, соблюдение приличий, чем внутренняя необходимость. Работа требовала ритуала.

Виртанен вошёл в участок, как к себе домой, кивнул дежурному, и через минуту уже стучал в кабинет Ниеминена.

– Входите! – донеслось изнутри с интонацией человека, которого поймали в момент, когда он ел конфету, проходившую уликой по запутанному делу.

Ниеминен сидел за столом, заваленным папками, в рубашке без галстука и с таким выражением лица, словно одновременно слушал музыку, которой не было, и решал логистику трамвайного движения в Каире.

– Доброе утро, – сказал Виртанен, заходя.

– Майор! – Ниеминен кивнул оживлённо. – Как спалось? Как кухня в «Долине»?

– Лучше, чем в «Ритце». Все готово?

– Да так, формально. Я, конечно, рад был бы загрузить вас увлекательной оперативной работой, но… Как дачники разъехались, так дела стали идти медленнее.

Олави понимающе кивнул.

– Поэтому мы только сегодня будем вместе со всеми решать кого принести в жертву ради отчётности, – продолжил полковник.

– Значит и сегодня выходной? – переспросил довольный Виртанен, хотя уже понял всё.

– Ну, – вздохнул Ниеминен, – можно и так сказать. Сходите на залив, у нас-то здесь воздух почище, не чета Хельсинки.

– Слушаюсь, господин коммисар, – шутливо отдал честь столичный майор.

– Договорились, – крикнул Ниеминен вслед. – Если что-то случится – мы передадим через гостиницу, или так найдем.

Олави вышел, застегнул ворот пальто, вдохнул глубоко – и действительно почувствовал: воздух здесь был иной. Солёный, бодрящий, без городского гари. Он шёл вдоль залива, глядя на воду, чувствуя себя не чиновником, не блюстителем закона и государственной казны, а просто человеком, у которого внезапно выдался свободный день в тихом провинциальном городе. Море здесь было не торжественное, как в Хельсинки, а тихое, домашнее. Виртанен шёл по кромке воды, курил и думал: как ни странно, ему здесь нравилось. Всё было немного казенно – и сам город, где все «по чуть-чуть нарушали закон», и местная полиция, строившая спектакль для отчётности, и он сам – «гость из столицы» в вычищенном пальто, изображающий контроль. Но эта фальшь была… человеческой. Смешной. Почти уютной.

Он вернулся в гостиницу под вечер, застал Анну читающей газету у камина в холле. Они поговорили о погоде, литературе и о том, как тяжело жить, если ты приличный человек, но любишь выпить. Казалось – вот она, приятная командировочка на три дня, но, когда утром следующего дня майор Виртанен пришел в участок, провинциальная тишина поздней осени оказалась нарушенной.

О том, что что-то случилось, стало понятно сразу, как только он вошёл в участок и заметил как изменилось выражение лица дежурного, Кари. Это был не испуг – нет, это было то самый выражение, которое появляется у полицейских, когда ситуация внезапно теряет свой карнавальный характер.

Ниеминен встретил его в коридоре. Уже в пальто. Уже готовый ехать.

– Ты вовремя, – сказал он, не здороваясь. – У нас труп. По ходу – криминал. Выезжаем на место преступления.

– Большой человек? – Олави поправил шляпу.

– Контрабандист. Арво Лааксонен, по кличке Вахтмейстер. По слухам, возил водку прямо из самого Ленинграда. Говорят, имел связи чуть ли не в НКВД.

– Превосходно, – выдохнул Виртанен. – То есть как раз по моей части человек?

– Именно. Труп уже в прозекторской, но нужно повторно осмотреть место преступления, возможно, столичный взгляд заметит новые детали.

– А я-то вчера думал, что мы сегодня пофоткаемся с бутлегерами и устроим рейд в нелегальный публичный дом…

– Так бы и было, – сказал Ниеминен. – Труп случайно его жена нашла. Мог бы и до весны пролежать.

Они вышли на улицу и сели в машину. Коммиссар Ниеминен начал сразу вводить Виртанена в курс дела:

– Хильда, жена покойного, вернулась рано утром из Котки, заночевала у мамы, побоялась ночью ехать обратно, а вернувшись увидела, что мужа нет дома, решила пойти поискать. Живут они на самой окраине, у них большой участке. И на тебе – на опушке муж ее. Теперь покойный. С огнестрельным ранением.

– Страсти. И часто у вас так?

– А вы как думаете, Виртанен? У нас город маленький. Чай не Хельсинки.

Машина ехала по разбитой просёлочной дороге, скрипела подвеской и, казалось, искала каждый камень, чтобы отозваться жалобным ударом под днищем. Лес по обе стороны дороги дышал влажной тишиной, и туман клубился у самой земли, словно не решался подняться выше колен.

Ниеминен молчал. Курил с выражением лица человека, который мысленно уже составлял доклад в обе стороны: и наверх, и в сторону виноватых. Виртанен тоже больше не говорил. Он просто смотрел в окно, где деревья скользили, как сон – одинаковые, бесконечные, ничем не выдающие себя. Он был не то чтобы мрачным – скорее, сосредоточенным. Этим делом уже пахло порохом, и не только в смысле выстрела.

– Говоришь, тело уже увезли? – наконец спросил он.

– Увезли. Выстрел почти в упор, в грудь. Один. Всё чисто.

– Следы борьбы?

– Никаких. Никаких признаков борьбы. Никакой признаков, что тело принесли откуда-то. Две пары следов, но могли быть и поздние грибники.

– Значит, кто-то, кому он доверял?

– Или кого не успел испугаться, – Ниеминен выбросил окурок в окно.

Машина остановилась, Ниеминен жестом пригласил Виртанена выйти.

– Вот, – указал один из сержантов. – Тело было тут. У сосны. Вон ещё пятно осталось.

Пятно было, действительно, заметно – рыхлая хвоя разошлась, земля чуть провалилась от веса, тёмное пятно у корней дерева. Всё остальное – по-северному сдержано: ни мусора, ни тропинки, ни даже надломленной ветки. Лес был чист и, пожалуй, слишком спокойный.

– Тут и нашли? – спросил Виртанен.

– Да, – кивнул полковник. – Хильда как нюхом чуяла. Хотя вон – там их участок заканчивается, тут рядом.

Виртанен подошёл к дереву. Посмотрел вверх. Удивительно – лес был настолько плотный, что даже дневной свет сюда пробивался с усилием. И всё же здесь застрелили человека. Как в кабинете. Холодно. Быстро. Почти деликатно.

– Лес у вас большой? – спросил он у лесника.

– Зависит от того, кто спрашивает, – ответил тот без улыбки. – Для грибника – огромный. Для тех, кто хочет спрятаться – маловат. Всё равно найдут.

Майор Виртанен уже знал, что будет дальше. Распахнется ящик с именами. Пойдут слухи: кто с кем пил, кто кому задолжал, кто кого ревновал, кто ездил в Ленинград, а кто знал того, кто ездил. Но самое главное – кто-то, очень уверенный в себе, пришёл в лес, чтобы убить человека. Не для кражи. Не по пьяни. Не в драке. А именно – убить.

5

Отделение почты было открыто. Часовая стрелка только перевалила за полдень. Женщина за стойкой лениво подняла голову, увидев удостоверение, и без лишних слов подвела его к отдельной переговорной кабине – маленькой, с запертой дверцей и ощущением, будто внутри всегда кто-то только что выругался. Связь с Хельсинки установили почти сразу.

– Отдел по борьбе с контрабандой и внутренней коррупцией, полковник Каллио у аппарата, – прозвучал голос на другом конце, глуховатый, но бодрый.

– Майор Виртанен. Проблема.

– В смысле? – удивился полковник.

– Местного авторитета убили, – спокойно сказал Олави, глядя в одну точку на стене. – Арво Лааксонен, он же – Вахтмейстер. На месте преступления – чисто. Судя по всему, профессионально. Выстрел в упор. Без лишнего шума.

На том конце повисла короткая пауза. Не неловкая, а служебная – как перелистывание нужного документа в голове.

– Вахтмейстер… С НКВД был связан, если не ошибаюсь?

– Так точно.

– Превосходно, – вздохнули в трубке. – Майор, это уже не просто бандитские разборки. Это – по нашей части.

– Поэтому и спрашиваю, – ответил Виртанен. – Мне здесь остаться или возвращаться?

– Оставайся.

– Есть оставаться, – коротко бросил Виртанен и повесил трубку.

Веселый побег из конторы в провинцию оказался слишком уж веселым. Из здания почты Олави направился обратно в гостиницу. В голове уже стучал вопрос: кто хотел, чтобы Вахтмейстера не стало? Конкуренты? Свои? Или… НКВД?

***

На рецепции, как и раньше, сидела Анна. В чём-то другом, чем вчера, но всё с тем же выражением лица: внимательным, немного ироничным, будто она наблюдала за жизнью с балкона театра, не принимая участия, но зная, кто кого и зачем.

Олави снял перчатки, кивнул и подошёл ближе. Он был уставшим, но с каким-то внутренним оживлением – как у человека, которому всё же дали сыграть главную роль, пусть и не в той пьесе, которую он репетировал.

– Похоже, задержусь, – сказал он негромко, опираясь на стойку. – Думал – выпить, отчитаться, уехать. Но вышло иначе. Убили человека. Авторитета.

Анна подняла брови, но не слишком высоко.

– Арво? Да, я слышала.

– У него было много врагов?

Она усмехнулась.

– Как у всех. Но человек он был неплохой. Отзывчивый. Жалко…