Стальной князь

Алексей взял ее в руки. Лента была тяжелее, чем он ожидал. Он попробовал согнуть ее – она поддалась с трудом, пружиня. Затем он с силой ткнул шипом в деревянный брусок. Шип не сломался, а глубоко вонзился в древесину. Вытащить его обратно оказалось непросто – острия цеплялись за волокна, словно не желая отпускать добычу.

– Вот черт… – прошептал Гаврила, с изумлением наблюдая за этим. – Она же… живая какая-то. Обычная бронза так не цепляется.

Алексей улыбнулся, устало вытирая пот со лба. Теория подтвердилась. Кристаллы не просто упрочнили сплав. Они придали ему некие парамагнитные или адгезионные свойства, делающие его смертельно опасным. Это была не просто железка с колючками. Это был магический барьер.

– За работу, Гаврила, – сказал он, и в его голосе звучало глухое торжество. – Теперь мы знаем рецепт. Нужно наладить производство. Создать конвейер. Одну форму заливаем, другая остывает, третью готовим.

Следующие несколько дней кузница не умолкала ни днем, ни ночью. Работа была адской, в прямом смысле слова. Жар от горна, едкий дым, риск ожогов. Но люди, видя результат, работали с энтузиазмом.

Алексей лично руководил установкой. Дружинники и крепкие мужики из беженцев, облачившись в двойные кожаные рукавицы и стараясь не касаться острых краев, наматывали ленту перед частоколом. Крепили ее к кольям, набрасывали друг на друга, создавая непроходимую, колючую, завесу. Вид у этой конструкции был жутковатый и внушающий уважение. Казалось, само имение ощетинилось против врага.

К вечеру Алексей и Гаврила стояли перед творением своих рук. Участок стены в самом уязвимом месте, где частокол был пониже, теперь был защищен тремя рядами колючей ленты. Она лежала, как ядовитая змея, готовая впиться в любого, кто осмелится к ней приблизиться.

– Ну что, кузнец, – устало спросил Алексей. – Как думаешь, продержится?

Гаврила долго молча смотрел на колючий барьер, затем сплюнул.

– Думаю, тому, кто полезет, мало не покажется. Будет сюрприз.

Они стояли молча, наслаждаясь короткой минутой покоя и удовлетворения от выполненной работы. И в этот момент к ним подошел Степан, все еще сильно хромая, но уже без костыля. Лицо у него было серьезное.

– Барин, Гаврила… – начал он, и по его тону Алексей сразу понял – хорошим известием и не пахнет.

– Что случилось? – спросил он, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.

– Дозорные вернулись с дальней разведки, – Степан помолчал, давая словам улечься. – Видели на горизонте… пыль. Большую. И движется она в нашу сторону. По их словам, до имения Захару – меньше дня пути.

Тишина, повисшая после этих слов, была громче любого крика. Алексей перевел взгляд с бледного лица Степана на суровое – Гаврилы, а потом на свою «колючую ленту», ощетинившуюся у стен. Она была всего лишь крошечным эпизодом в грядущей битве. Но это был его эпизод. Его вклад.

– Понятно, – тихо сказал он. – Собирай совет, Степан. Анну, тебя, Гаврилу. И скажи людям… пусть готовятся.

Он посмотрел на запад, где уже сгущались сумерки. Где-то там, в наступающей тьме, двигалась на него армия. И он, со своими кристаллами и кусками колючей проволоки, должен был ей противостоять. Страх сдавил горло, холодный и липкий. Но вместе с ним пришло и странное, почти безумное спокойствие. Он сделал все, что мог.

Новость, принесенная Степаном, повисла в воздухе тяжелым, бременем. «Меньше дня пути». Эти слова эхом отдавались в сознании Алексея, пока он шел на совет, созванный в его доме-лаборатории. Комната, обычно наполненная запахом металла, озона и трав, теперь была пропитана страхом и напряжением.

Анна сидела, скрестив руки на груди, пытаясь скрыть дрожь в пальцах. Гаврила стоял у стола, его могучие кулаки были сжаты, взгляд уставлен в одну точку. Степан, опираясь на спинку стула, смотрел на Алексея, ожидая решения. Они все были здесь. Мозг и мускулы его маленькой, зарождающейся территории.

– Итак, они идут, – голос Алексея прозвучал удивительно спокойно. – Численность?

– Точную не скажу, барин, – отозвался Степан. – Но пыль столбом. Меньше сотни не будет. Скорее всего, полторы. С ними осадные лестницы, видели. И таран, большой, на колесах.

Сто пятьдесят против… скольких? Три десятка более-менее обученных дружинников. Еще человек двадцать крестьян, готовых драться, но не умеющих. И сотни беспомощных стариков, женщин и детей. Цифры говорили сами за себя. Это была не битва. Это было избиение.

– На стенах мы не удержимся, – мрачно констатировал Гаврила. – Прорвутся. И в рукопашной… – Он не договорил, но все поняли. В открытом бою их уничтожат.

Алексей молча кивнул. Его мозг лихорадочно работал, перебирая обрывки знаний. Осадная война. Античность. Средневековье. Кипящее масло, камни, стрелы… Все это было бесполезно против такого перевеса. Нужно было что-то, что могло бы изменить сам характер боя. Дать его людям тактическое преимущество. Что-то, что компенсировало бы недостаток численности и опыта.

И тут его взгляд упал на щит, прислоненный к стене. Он взял один в оружейной, из любопытства. Обычный, круглый, деревянный, обитый по краю железом. И в его памяти всплыл образ. Не из истории войн, а из далекого, почти забытого детства. Фильм про австралийских аборигенов. И главное оружие в тех фильмах… бумеранг.

Простая, изогнутая палка, которая возвращается.

Мысль была настолько безумной, что он сначала отмахнулся от нее. Но она упорно лезла в голову, обрастая деталями. Щит. Летающий щит. Щит, который можно бросить, чтобы отвлечь, оглушить, сбить с ног – и он вернется. Это меняло бы все. Дружинник не терял бы защиту надолго. Он мог бы держать врага на расстоянии, нарушать их строй, сеять панику.

– Гаврила, – сказал Алексей, и в его глазах снова вспыхнул тот самый огонь, который все уже видели. – У нас есть легкое дерево? Гибкое, прочное?

Кузнец нахмурился, сбитый с толку резкой сменой темы.

– Дерево? Ну… ясень есть. Несколько хороших досок. Для чего?

– Мы делаем новый вид оружия, – Алексей схватил угол пергамента и начал быстро набрасывать чертеж. – Смотри. Основа – форма щита. Но не круглый, а… такой. – Он нарисовал нечто, напоминающее широкий, изогнутый клинок или серп с тупыми краями. – Треугольный, с закругленными углами. Главное – аэродинамика. И кривизна. Он должен лететь по дуге.

Гаврила смотрел на чертеж, со странным выражением лица.

– Барин… это что же, кидать его надо? Щит-то? Да он же… как кидать? И вернется? Сказки все это!

– Не сказки, – упрямо сказал Алексей. – Это физика. Угол атаки, подъемная сила, гироскопический эффект. Мы добавим стабилизаторы. – Он дорисовал два небольших выступа по краям «бумеранга». – Для баланса. Чтобы задать вращение.

Анна смотрела на брата с растущим недоумением и тревогой.

– Алеша, ты хочешь, чтобы наши люди бросали свои щиты? Но они останутся без защиты!

– Ненадолго, – парировал он. – Представь: враг бежит на стену. Ты бросаешь в него этот… назовем его «Щит- Бумеранг». Он летит, бьет его по голове, по ногам, отскакивает – и возвращается к тебе. Враг оглушен и сбит с ног. А твой щит у тебя уже в руках. Это не одноразовая стрела. Это многоразовое тактическое оружие. К тому же у нас мало стрел, щит намного тяжелее стрелы и обладает большим останавливающим действием.

Степан, до этого молчавший, вдруг кивнул. Как бывший военный, он ухватил суть.

– Возможно, в этом… даже есть смысл. Если это сработает, можно срывать атаки, не вступая в ближний бой. Дезориентировать их.

Убедить Гаврилу было сложнее, но авторитет Алексея и отчаяние ситуации сделали свое дело. Взяв несколько досок ясеня, они снова заперлись в кузнице. На сей раз работа была столярной, а не кузнечной. Выпилить нужную форму оказалось непросто. Первый прототип, грубый и неуклюжий, даже не полетел, а кувыркаясь, упал в двух шагах.

Алексей не сдавался. Он часами объяснял Гавриле и его помощникам принципы аэродинамики, заставляя их шлифовать изгибы, менять угол закрутки, балансировать вес. Стабилизаторы, вставленные в проделанные для них пазы, действительно помогали – щит приобретал устойчивость в полете.

Наконец, третий прототип был готов. Он был легким и изящно изогнутым. Алексей вывел всех на пустое пространство за кузницей, где уже собрались несколько дружинников, скептически наблюдавших за этими странными приготовлениями.

– Кто из вас хорошо метает? – спросил Алексей.

Вызвался молодой парень по имени Лука, один из лучших бойцов.

– Дай-ка сюда, барин.

Он взял щит привычным движением, как берут обычный, чтобы бросить его вперед как таран. Щит, описав неуклюжую дугу, врезался в землю и замер.

– Не выходит, – развел руками Лука. – Не летит он, как надо.

Алексей поднял щит и сам встал на позицию. Он вспомнил все, что видел и читал. Хват не за центр, а за один из изогнутых концов. Бросок не прямой, а с закруткой, кистью, как бы раскручивая его.

– Смотрите, – сказал он. – Не сила нужна, а точность и вращение.

Он сделал бросок. Рука двинулась резко, по дуге. Щит, жужжа, как гигантское насекомое, вырвался из его руки. Он полетел не прямо, а по широкой, красивой дуге. Пролетел метров двадцать, по пути с грохотом попал в поставленную на пень деревянную мишень, дрогнул в воздухе, развернулся и, замедляясь, пошел обратно. Все замерли, затаив дыхание. Щит описал еще одну, меньшую дугу и с тихим шуршанием упал на землю в метре от Алексея.

Он не вернулся прямо в руку. Но он ВЕРНУЛСЯ.

Наступила мертвая тишина, а затем ее разорвал восторженный возглас Луки.

– Вот это да! Он же вернулся! Правда, вернулся!

Алексей поднял щит. Сердце его бешено колотилось. Это сработало. Чертовски примитивно, неидеально, но СРАБОТАЛО. Физика не подвела. Даже в этом мире.

– Видите? – он повернулся к ошеломленным зрителям. – Он не убивает. Но он может отбить оружие, оглушить, сбить с ног. И вы не теряете его. Теперь – тренировки. Все, кто будет на стенах, учатся бросать. Лука, ты будешь показывать.

Энтузиазм, сменивший первоначальный скепсис, был оглушительным. Люди, подавленные приближением чужой армии, ухватились за эту соломинку. Это было что-то новое, необычное, что давало им призрачный шанс. В считанные часы кузница превратилась в мастерскую по производству «Бумеранг-Щитов». Столяры выпиливали заготовки, другие шлифовали их, Гаврила и его подмастерья крепили легкую металлическую оковку по краям для прочности.

А на пустыре за имением закипели тренировки. Сначала было смешно и нелепо. Щиты летели куда угодно, кроме цели – в кусты, в забор, друг в друга. Но постепенно, методом проб и ошибок, люди начали понимать принцип. Лука, оказавшийся прирожденным метателем, помогал другим, показывая хват, траекторию и силу броска.

Алексей наблюдал за этим, стоя в стороне. Он видел, как на лицах людей, еще вчера покоренных страхом, появлялась сосредоточенность, азарт, даже что-то похожее на надежду. Они осваивали новое ремесло. Ремесло выживания.

Но его собственная надежда была осторожной. Он понимал недостатки. Щит был эффективен на открытом пространстве. В тесноте стен и башен им было сложнее размахнуться. Требовалась точность, которой у крестьян, державших косу еще месяц назад, не было и не могло быть. Это был инструмент для его небольшой дружины, а не для всех.

И все же это было оружие. Его оружие. Рожденное на стыке физики двух миров.

Вечером, когда тренировки закончились и измученные, но воодушевленные люди разошлись, Алексей решил проверить один из щитов сам. Он хотел почувствовать его еще раз. Взяв щит, он отошел подальше и сделал бросок. Щит полетел, ровно и жужжа, описал свою стандартную дугу и пошел на возврат.

И тут случилось то, чего он не ожидал. Один из лучших бойцов, огромный детина по имени Артем, решил продемонстрировать свою силу. Он разбежался и с мощным рыком швырнул свой щит, вложив в бросок всю ярость и страх перед завтрашним днем. Щит, вместо плавной дуги, сорвался с траектории, закрутился волчком и с оглушительным треском врезался не в мишень, а в стену сарая, где располагалась алхимическая лаборатория Алексея.

Все застыли. Треск был не похож на удар о дерево. Он был более… хрустальным.

Алексей, забыв про свой щит, бросился к сараю. В стене зияла дыра, из которой торчали обломки доски. Но не это было страшно. Внутри, на его рабочем столе, он увидел осколки. Разбитую колбу. И по столу растекалась едкая, дымящаяся жидкость – один из его запасов реактивов, которые он втайне готовил на случай отчаянных мер. Запас, который теперь был уничтожен.

Он обернулся. Артем стоял бледный, как смерть, понимая, что натворил.

– Барин… я не хотел…

Алексей молча смотрел на него, а потом на осколки. Первая попытка создать новое оружие едва не уничтожила старые, куда более опасные запасы. Ирония судьбы была горькой. Его «первый блин» едва не стал последним для него самого.

– Ничего, – с трудом выговорил он. – Тренируйся дальше. Но… с меньшим рвением.

Он вошел в лабораторию, чтобы убрать последствия катастрофы. Его руки дрожали. Завтра – бой. А его летающие щиты были всего лишь крошечным, ненадежным шансом в огромной мясорубке, что надвигалась на них из-за горизонта. И этот шанс едва не врезался ему в лицо.

Глава 6

Тишина, наступившая после ухода Артема и зрителей, была оглушительной. Алексей стоял посреди своей лаборатории, вернее, того, что от нее осталось. Воздух был густым и едким, пахло жженой краской, серой и чем-то горько-металлическим. По столу, заваленному чертежами и обломками, растекалась темная, дымящаяся жидкость, разъедая дерево и бумагу. Разбитая колба лежала в луже, как выпотрошенная рыба.

Ярость пришла не сразу. Сначала было странное, почти отстраненное любопытство. Он наблюдал, как две струйки разноцветных реактивов, стекавшие с разных краев стола, встретились в центре лужи. Произошла мгновенная реакция – шипение, клубы едкого белого дыма, и на поверхности появились радужные маслянистые разводы. Химия. Вечная и неизменная. Даже здесь, в этом сумасшедшем мире, два плюс два все равно равнялось четырем.

И только потом, сквозь этот научный интерес, прорвалось осознание полного провала. Неудачный бросок. Случайность. Глупость. Его первое серьезное тактическое изобретение едва не уничтожило его же стратегический запас. Он сгреб с полки несколько уцелевших склянок – концентрированные щелочи, окислители, вытяжки из ядовитых растений, которые он по крупицам собирал и дистиллировал неделями. Все это было его «последним аргументом», планом «Ц» на случай, если стены рухнут и придется жечь землю. Теперь от этого плана оставались лишь пятна на столе и ядовитый туман, щипавший глаза.

Он с силой ударил кулаком по уцелевшему краю стола. Боль, острая и ясная, на секунду затмила гнев. «Дерьмо. Полное дерьмо». Он закрыл глаза, пытаясь загнать панику обратно, в ту клетку в подсознании, где она томилась с момента его прибытия в этот мир. Он дышал медленно и глубоко, как учили на курсах по управлению стрессом на объектах повышенной опасности. «Ситуация аварийная. Реактор на грани расплава. Что делаем? Первое – оценить ущерб. Второе – локализовать последствия. Третье – найти работающее решение».

Он открыл глаза. Его взгляд упал на дымящуюся лужу. Дым… Он не просто дымился. Он был густым, белесым, едким. Он разъедал слизистую, вызывал кашель. Алексей отшатнулся, инстинктивно прикрыв рот и нос рукавом. И в этот момент в его памяти, как вспышка, возникла картинка из далекого прошлого. Не из ядерного центра, а из детства. Старая гражданская оборона, школьные учения. Противогаз, бегущие в подвал дети… и лекция о химическом оружии. И тут же, накладываясь, – сводки новостей: «применены слезоточивые гранаты», «силы безопасности использовали дымовые шашки для рассеивания толпы».

Мысль родилась не как озарение, а как холодный, безжалостный логический вывод. Он не мог убить полторы сотни солдат. У него не было ни людей, ни оружия для этого. Но он мог их остановить. Дезориентировать. Лишить их главного преимущества – организации и численного перевеса.

«Один ослепленный, задыхающийся солдат, мечущийся в панике, увлечет за собой с позиций еще пятерых, – бормотал он себе под нос, быстро расхаживая по захламленной комнате. – Им нужно видеть, чтобы атаковать. Им нужно дышать, чтобы кричать команды. Им нужно слышать, чтобы подчиняться. Значит, нужно отнять у них зрение, дыхание и слух».

Он резко остановился, его взгляд упал на груду трофейного железа, принесенного Гаврилой для переплавки. Среди прочего валялись несколько старых, проржавевших горшков и обрезки тонкостенных металлических труб.

– Гаврила! – его голос прозвучал хрипло, но властно, разрезая вечернюю тишину. – Анна! Ко мне! Немедленно!

Он не стал ждать. Он начал действовать. Сгреб с полок все, что уцелело: мешки с древесным углем для фильтров, серу, которую использовал для экспериментов с кислотами, селитру, оставшуюся от каких-то забытых удобрений. Его руки двигались быстро и точно, как в былые времена на сборке экспериментальной установки. Он отбрасывал испорченные реактивы, находил новые, менее ценные, но подходящие.

Первой в лабораторию вбежала Анна. Ее лицо было бледным от испуга.

– Алеша! Что случилось? Я слышала удар…

– Ничего страшного, – отрезал он, не глядя на нее. – У нас работа. Где Гаврила?

– Я здесь, барин, – в дверях возникла могучая, закопченная фигура кузнеца. – Опять стены ломать будем? Или новый щит придумали?

– Хуже, – Алексей обернулся к ним. Его лицо в свете масляной лампы было осунувшимся, но глаза горели тем самым холодным огнем, который они уже научились узнавать. – Нам нужно новое оружие. Не убивающее, а ослепляющее и душащее.

Гаврила нахмурился, его брови густой шапкой съехались к переносице.

– Дымом врага не убьешь, барин, – проворчал он скептически. – Насморк им сделаешь, не больше.

– Я не собираюсь их убивать дымом, – парировал Алексей. – Я собираюсь их остановить. Представь: они идут на стену строем, а перед ними вырастает стена едкого, непроглядного дыма. Они не видят, куда бежать. Они кашляют, у них слезятся глаза. Их командир не может отдать приказ, потому что его не слышно. А потом… – он сделал паузу для драматизма, – потом раздается оглушительный хлопок, который бьет по ушам и на секунду ослепляет. Вот тогда наши лучники на стенах получат идеальные мишени.

Анна смотрела на него с растущим пониманием, смешанным с ужасом.

– Ты хочешь… использовать проклятие как колдун?

– Нет, сестренка, – он покачал головой. – Я не колдую. Я смешиваю реагенты. Это химия. Физика. Тот же огонь, только… умнее. – Он повернулся к Гавриле. – Мне нужны корпуса. Прочные, но не тяжелые. Герметичные, но с отверстием для фитиля. Горшки, банки, железные коробки – все, что есть.

Гаврила помялся, почесал затылок.

– Металла жалко, барин. Его и так в обрез.

– Потом мы всегда можем найти еще, – резко сказал Алексей. – Сейчас нам нужно выжить

Фраза подействовала, как удар хлыста. Гаврила выпрямился, его лицо стало суровым.

– Ладно. Будет тебе твоя посуда. Что еще?

– Уголь. Мелкий, просеянный. Сера. Селитра. И тряпки для фитилей. Много тряпок.

Пока Гаврила ушел организовывать кузнечный цех на новый, странный лад, Алексей с Анной принялись за работу в лаборатории. Он объяснял ей основы, как когда-то объяснял стажерам на реакторе.

– Вот это – селитра, окислитель. Она поможет смеси гореть без доступа воздуха, выделяя много дыма. Сера – горючее, плюс она дает тот самый едкий запах. Уголь – основа, топливо. Пропорции… пропорции нужно вычислить.

Он стал смешивать порошки на большом листе пергамента, тщательно отмеряя на глаз. Первую пробную партию он сделал из расчета простейшего дымного пороха. Сложил смесь в старый глиняный горшок, вставил тряпичный фитиль, пропитанный селитрой для лучшего горения.

– Пошли, – сказал он Анне.

Они вышли на пустырь за кузницей. Алексей поставил горшок в яму, оставшуюся от тренировок с бумерангами, поджег фитиль и отбежал.

Первые секунды ничего не происходило. Потом фитиль добрался до смеси. Раздался негромкий хлопок, горшок треснул, и из него повалил густой, белый, удушливый дым. Он был таким плотным, что заслонил вид на лес. Ветер понес дым в их сторону. Едкий запах серы и жженой пластмассы ударил в нос. Анна закашлялась, у нее из глаз потекли слезы.

– Отлично! – крикнул Алексей, сам отплевываясь и отмахиваясь от дыма. – Именно так! Но нужно больше дыма. И дольше.

Он был счастлив. Это работало. Примитивно, опасно, но работало. Вернувшись в лабораторию, он стал экспериментировать. Он добавил толченые кристаллы мутного кварца, оставшиеся от неудачных сенсоров. Эффект превзошел ожидания – дым стал не просто белым, а мерцающим, слепящим, как будто в нем плавали миллионы светящихся частиц.

– Светошумовая, – пробормотал он, помешивая новую смесь. – Ослепляет и оглушает. Идеально для ночи.

Для «слезоточивого» компонента он использовал вытяжку из едких кореньев и растолченные в пыль кристаллы, вызывавшие при контакте с влагой жгучую реакцию.

Работа кипела всю ночь. Кузница не гасла. Гаврила и его подмастерья, ворча, но повинуясь, штамповали примитивные корпуса из того, что было: обрезков труб, продырявленных железных кружек, и прочего хлама что удалось найти.

Алексей с Анной и двумя самыми смышлеными служанками наполняли их смесями, вставляли фитили, запечатывали глиной.

К утру у них был арсенал. Грубый, неказистый, смертельно опасный при неаккуратном обращении, но арсенал. Три больших ящика дымовых шашек, одна корзина светошумовых гранат и еще один, маленький, с «сюрпризами» – каменными горшочками, начиненными смесью с добавлением острейших осколков кристаллов, которые должны были разлетаться при взрыве, впиваясь в незащищенные участки кожи.

Алексей, с почерневшими от угля руками и прожженным рукавом, стоял и смотрел на свои творения. Он понимал, что это – акт отчаяния. Что цивилизованный инженер в нем должен был ужаснуться. Но цивилизованный инженер умер в огне реактора. Здесь и сейчас выживал тот, кто мог превратить горшок и кухонные отходы в оружие.

Анна подошла к нему, положив руку ему на плечо.

– Ты спас нас, Алеша. Снова.

– Я еще ничего не сделал, – устало ответил он. – Я просто создал инструмент. Смогут ли они им воспользоваться… это другой вопрос.

Он вышел из кузницы. На востоке занималась заря. Багровое солнце медленно поднималось над лесом. Где-то там, за этим лесом, двигалась на него армия. Армия, которую он должен был остановить с помощью глиняных горшков, наполненных дымом и магией.

Алексей подошел к самой высокой точке – площадке полуразрушенной башни, прислонившись к холодному камню и вглядываясь в молочно-белую пелену тумана, закрывавшего дорогу и часть леса. Его собственное изобретение – две подобранные по фокусу линзы, вставленные в скрепленные суровой нитью трубки из бересты, – лежало на парапете.

Рядом, опираясь на самодельный костыль, стоял Степан.

– Тишина, – хрипло произнес возница, больше констатируя факт, чем выражая удивление. – Как в гробу.

– Они уже здесь, – безразличным тоном ответил Алексей. – Ждут, когда туман рассеется. Дают нам время проникнутся страхом. Психологическая атака, версия ноль-ноль.

Он не был стратегом в привычном смысле этого слова. Он был инженером-физиком, а значит, специалистом по системам и их поведению в стрессовых условиях. А армия – это тоже система. Сложная, нелинейная, но управляемая определенными законами. И командир этой системы, судя по всему, был консерватором. Действовал по шаблону: разведка, демонстрация силы, штурм. Алексей мысленно представил его себе: человек лет пятидесяти, закаленный в мелких стычках, уверенный в своем превосходстве над «сбродом» во главе с «мальчишкой-аристократом». Он не будет хитрить. Он пойдет в лоб, рассчитывая смять числом и дисциплиной. Это упрощало задачу. Предсказуемый противник – лучший противник. Но это же делало его и страшным. Остановить прямолинейный таран было невероятно сложно.

– Должно сработать, – тихо сказал Степан, как будто читая его мысли. Он кивнул в сторону двора, где сложили ящики с их ночными «подарками» для войска Захара.

– Теория говорит – да, – Алексей усмехнулся. – Но между теорией и практикой, как известно, лежит пропасть, полная неожиданностей. И трупов.

Внизу, во дворе, начиналось утреннее движение. Женщины раздували очаги, пытаясь согреть остатки похлебки. Дружинники, зевая и потирая затекшие спины, занимали места на стенах. Анна, бледная, но собранная, обходила импровизированный лазарет, проверяя перевязки у тех, кто пострадал во время тренировок.

Внезапно луч солнца, пробившийся сквозь разрыв в тучах, ударил в землю где-то вдали. Туман начал медленно, нехотя отступать, превращаясь в рваные клочья, цепляющиеся за верхушки елей. И тогда он увидел.

Сначала это была просто темная линия на горизонте, едва различимая. Потом линия стала гуще, шире. И наконец, превратилась в четкий, мрачный строй. Блеснули на солнце наконечки копий, заблестели шлемы. Они шли не спеша, мерно, как хорошо отлаженный механизм. Медленный, тяжелый ритм их шага, еще не слышный уху, уже ощущался кожей – как далекий гул землетрясения.