скачать книгу бесплатно
– А как тебе вдруг в долг согласились продать-то? Ты вроде не мошенник или взяточник, у которого могут быть бабки.
– Сначала дали дури в долг на тысячу. Это всем так дают. Потом барыга уговорил и увеличил лимит до пятерки. Потом увидели, как мне дачка[24 - Передача осужденному.] богатая от мамки пришла, и сделали лимит в десятку, который я быстро употребил. А потом дали телефон и сказали, матери позвонить и попросить, чтобы полтинник перевела им на киви-кошелек. Мама согласилась и обещала через неделю прислать. Мне под ее обещание еще дали дури и даже герыч по вене пустили. А через неделю мама сказала, что ей кредит в банке не одобрили и все родственники отказали дать в долг. Вот тогда я и решился повеситься.
– Грустно это все, Ваня! Очень грустно! – подвел итог сказанному Тополев. – Я так понимаю, денег, чтобы отдать блатным, у тебя нет и не предвидится?
– Я поищу. Мне нужна связь. Я позвоню корешам на свободе, девушке своей бывшей… – заныл Якубович.
– Брось! – твердым и безжалостным голосом прервал его Гриша. – Кого ты обманываешь? Себя? Ты думаешь, что твои друзья-наркоманы скинутся тебе и соберут полтинник? Да у них самих на дозу нет! А твоя, как ты говоришь, бывшая девушка захочет тебе помогать? Да она перекрестилась, когда от тебя ушла! А еще больше – когда тебя посадили. Никто тебе не поможет! Только я. А потом мы с тобой давали друг-другу слово говорить только правду. Согласен со мной?
– Согласен, – недолго подумав, грустно ответил Иван.
– Так раз согласен, то теперь слушай меня! У тебя есть два варианта развития событий. Первый: ты выходишь из медсанчасти в лагерь, и тебя объявляют фуфлогоном, ставят раком и трахают по очереди во все дырки, а затем загоняют в обиженку, и ты будешь мыть сортиры и по первому зову бежать отсасывать любому, кто этого захочет. – Якубович с отвращением скривился и опустил вниз глаза. – Более того, – продолжил нагнетать Гриша, – они будут продолжать названивать твоей маме с угрозами, присылать твои фотографии в унизительных ракурсах и позах, и она найдет деньги и отдаст им, чтобы только не мучали ее ребенка. Но, как ты сам понимаешь, сумма будет уже в два, а то и в три раза больше, чем сейчас. Либо мать не выдержит твоего позора и умрет от инфаркта.
– Нет! – почти выкрикнул Якубович. – Не надо!
– Конечно, не надо. Можно укрыться на БМ и все два с половиной года, что тебе осталось сидеть, гнить там в камере, постоянно находиться в страхе, что тебя выпустят на зону. Но это не твой случай. Тогда второй вариант. Я бы назвал его вариантом для настоящего мужчины. Ты сейчас при мне пишешь заявление на имя начальника колонии с просьбой направить тебя для прохождения лечения от наркотической зависимости в ЛИУ №7. Недельку полежишь тут под охраной, а там – на этап и на новую зону, где ты не обманщик и не суицидник. А там, глядишь, и условно-досрочное заработаешь – и к маме домой.
Через пару минут Якубович под диктовку Гриши уже писал заявление. Опер, не веря в свое счастье, стоял за спиной у подопечного и следил за правильностью составления документа.
– Ну, спасибо тебе! – улыбаясь, жал Грише руку опер. – Я краем уха слышал, как ты его вербовал. Профессионально! А главное, что именно так бы оно бы и случилось, как ты ему рассказал. Слушай, а ты случайно не второход? – с подозрением спросил опер, пристально глядя в глаза Григорию.
– Не волнуйтесь, я первоход. И я не фээсбэшник. Просто на Бутырке в одной камере с блатными сидел – вот и нахватался по верхам.
Оперативник недоверчиво посмотрел на Тополева и удалился.
Якубовича через десять дней увезли на этап на семерку, а через два месяца оттуда дошла весть, что его там все-таки прирезали. Феруз позвонил тамошнему главному козлу[25 - Козлами в местах лишения свободы принято называть осужденных, открыто сотрудничающих с администрацией исправительного учреждения.] и попросил разобраться с Царем по-царски. За назначенную цену в десять блоков сигарет, из которой исполнителю в лучшем случае досталась половина, работа была выполнена.
***
В конце августа Космос привел в медсанчасть прямо с карантина новенького парня. Его звали Виктор Мещенков, кличка – Очкарик. Среднего роста, очень худой и длинноносый несимпатичный мужчина лет тридцати оказался новой игрушкой Николая. Он был достаточно обеспеченным и без лишних вопросов переводил деньги на любые нужды Косенко. Никулинский суд Москвы приговорил его к трем годам колонии, признав организатором попытки хищения здания у московского ОАО «НИЦ «Атом» – дочернего подразделения Ростеха. Процесс проводился в особом порядке, поскольку подсудимый признал свою вину. Гособвинитель предложил приговорить Виктора к условному наказанию, об этом же попросил и представитель потерпевшей стороны. Однако суд, признав подсудимого виновным в покушении на мошенничество в особо крупном размере[26 - Статья 30 и часть 4 статьи 159 УК РФ.], приговорил его к трем годам колонии. Такое решение оказалось неожиданным для Мещенкова и его защиты.
Дело о попытке хищения у научно-исследовательского учебного центра новых технологий и материалов «Атом» здания стоимостью около 500 млн рублей было заведено в 2013 году после обращения руководства НИЦ в Главное следственное управление МВД по Москве. Заявление было подано после того, как Виктор Мещенков в присутствии нотариуса потребовал у гендиректора центра оплатить вексель на 1,28 миллиарда рублей. Как следовало из предъявленной юристом долговой расписки, погасить вексель НИЦ должен был не ранее 1 сентября 2013 года виргинскому офшору. Однако получателем денег значилась безликая компания, директором которой Мещенков и представился. Причем на векселе значилось, что он был выписан 8 февраля 2012 года прежним руководителем НИЦ – за два дня до его смещения с должности. Новый директор решил проверить предъявленную бумагу, и оказалось, что в бухгалтерии НИЦ такой вексель не регистрировался. Юрист Мещенков был задержан сотрудниками ФСБ в своем подмосковном особняке, после чего ему было предъявлено обвинение в покушении на особо крупное мошенничество. Господин Мещенков, известный до этого защитой различных поп-звезд, включая певицу Катю Гордон, был арестован.
Как выяснилось в ходе расследования, юрист изготовил фальшивый вексель, а нотариус ему понадобился для того, чтобы зафиксировать официальный отказ НИЦ от оплаты по векселю. Затем Мещенков собирался уже через суд арестовать здание и получить его под свой контроль. Подследственный полгода вины не признавал, утверждая, в частности, что сомнительный вексель он даже намеревался сдать в полицию. Однако показания свидетелей, среди которых были экс-советник главы Ростеха Айнитдин Каржаув и его сын Алибек, а также найденные в подмосковном доме обвиняемого печати белизского офшора и план преступной схемы заставили его изменить позицию и сознаться. Юрист полностью признал вину, после чего мера пресечения ему была изменена на домашний арест.
Витя приехал в ИК-3 с остатком срока в полтора года и, естественно, мечтал уйти по УДО. Поэтому с первого дня нахождения на карантине заявил Дубровскому, что готов платить кому угодно и сколько угодно, лишь бы выскочить из лагеря до Нового года. Естественно, такое заявление не осталось без внимания, и первым, кто на него отреагировал, был Николай Косенко, который к этому времени разочаровался в платежеспособности Гриши. Более того, выяснилось, что Виктор был личным порученцем главы крупнейшего оборонно-технологического холдинга страны и выполнял для него, как юрист, грязную работу по рейдерским захватам понравившимся корпорации юридических лиц и помещений. Как рассказывал сам Мещенков, следователи и опера, когда завели уголовное дело, целенаправленно слили информацию его покровителю о том, что он якобы на допросах продал всех и вся, поэтому полтора года ему пришлось отсидеть под домашним арестом. И когда он все-таки смог донести до своего хозяина, что это все неправда и на допросах он молчит, дело сразу продвинулось, его простили и, посоветовав признаться, обещали условку. Но судья оказалась упертой и все-таки дала ему реальный срок. Теперь он с административным ресурсом, поддержкой и финансовыми возможностями технологической корпорации точно скоро окажется на свободе! Витя также пообещал Космосу, что обязательно возьмет его к себе на работу после освобождения. Все это, естественно, повлияло на окончательный выбор Николая в пользу Мещенкова.
Время шло, а сто тысяч, как утверждал Коля, так и не зачислялись на торговый счет. Григорий неоднократно набирал девушке Николая, она клялась, что постоянно названивает в банк и узнает о переводе, а те обещают ускорить процесс. Но тянуть больше Космос уже не хотел и придумал «ход конем», договорившись со старшим опером Измаиловым, чтобы тот пришел в медсанчасть, как бы случайно поймал Тополева с мобильником и отправил его на кичу. Однако благодаря зоркости обиженного Сережи, сидящего на фишке и постоянно разглядывавшего вход в медсанчасть через замочную скважину в двери, страшного не случилось. Фишкарь моментально распознал в скрытно передвигающемся по темному коридору Измаилова, пулей подлетел к Грише, вырвал у него из рук телефон и вместе с запретом скрылся во дворе, пока Ильяс Наильевич крутил своим ключом в замке. Увидев Тополева, стоящего у стены по стойке смирно, он подошел к нему и обшмонал. Ничего не найдя, молча провел поверхностный досмотр спального помещения и туалета.
– А что ты здесь делаешь? – спросил Измаилов Гришу, не найдя ничего запрещенного.
– Я тут работаю, – ответил Григорий.
– Первый раз об этом слышу! И кто тебя на работу устроил? – зло и слегка хамовато продолжил опер.
– Николай Косенко, – уверенно сказал Тополев.
– Понятно… – ухмыльнулся Ильяс и улыбнулся. – Нигде ты не работаешь, и никто тебя никуда не устраивал. Это понятно?
– Понятно, – убедившись в своих подозрениях, коротко ответил Гриша.
– Ну, раз понятно, тогда марш в отряд, а оттуда – ни шагу. Я тебе уже об этом говорил. Больше предупреждать не стану! В следующий раз отправлю в ШИЗО.
Так через месяц веселой жизни в медсанчасти Григория с позором выгнали. Потраченных за все это время денег было не жалко, кроме, естественно, взятой в долг у Будянского сотки, за которую Гриша не собирался давать Космосу спуску и продумывал варианты возврата этих средств. Также этот так быстро пролетевший месяц запомнился ему свиданием с Ларисой, тремя съеденными арбузами и одной дыней.
Через неделю после звонка Феруза Григорию из-за схожей ситуации в восьмой отряд из двенадцатого в срочном порядке был переведен Сергей Переверзев. Он, человек нарциссического склада, жаждал внимания и поэтому после отбоя частенько по мобильному довольно громко обсуждал рабочие моменты – так, что их хорошо слышали окружавшие его сокамерники. Некоторые из них были на связи с оперчастью, поэтому незамедлительно докладывали о Сережиных разговорах своим кураторам на вахте. Переверзев занимался возвратом долгов любой сложности и благодаря своему бизнесу был связан с чеченцами из «Президент-отеля» в Москве, которые не гнушались никакой грязной работой. Порой лишь одно только упоминание о них заставляло должника быстро расставаться со своими кровными, лишь бы не иметь дела с бородатыми злыми дядьками с Кавказа. Когда Сергея посадили за мошенничество, он взял аванс за работу по выбиванию очередного долга, но не выполнил свою часть договора. Он сам оказался должен этим же чеченцам, которые стали названивать в места отбывания наказания и требовать с него причитающееся им бабло. После очередного такого разговора, в котором отчетливо фигурировали суммы, фамилии и географические названия, администрация колонии решила, что на черной стороне такого персонажа держать опасно, и перевела его в образцово-показательный восьмой.
Будучи человеком коммуникабельным и добропорядочным, как и все мошенники, Переверзев быстро нашел нужные ему контакты в отряде, навел справки и вышел на Григория с предложением о приобретении в складчину мобильного телефона.
– Ты будешь пользоваться им днем, пока я на работе, а я – вечером, когда вернусь с промки. Согласен?
– У меня уже был похожий опыт, и он оказался неудачным, – ответил Гриша. – Батон мне до сих пор еще денег должен за то, что не уследил за нашей трубой и ее отшмонали ночью.
– А мы не будем заряжать его по ночам и станем убирать на курок до полуночи, – зная историю с предыдущей трубкой Гриши от Матрешки, предложил Переверзев.
Григорий согласился, и через несколько дней в столовой во время обеда произошла передача телефона с промки в жилку. Как оказалось, этот маршрут часто использовался для затягивания[27 - Скрытая передача предметов.] запретов. В промышленную часть зоны запрещенные предметы завозились в фурах с железом или забрасывались с воли в контейнерах, а иногда даже привязывались к стрелам и с помощью арбалета переправлялись ожидавшим в лагере зэкам. Бо?льшая часть запрещенки заходила в бараки через столовую, а остальное оседало в цехах и бендегах.
С появлением смартфона Гриша снова превратился в желаемого для дружбы и семейничества субъекта, быстро оброс знакомствами в бараке, где в последний месяц появлялся только для ночевки и с большинством обитателей не успел как следует познакомиться. Напротив их с Леонидычем двухэтажной шконки в ряду, расположенном прямо у окна на нижнем уровне, отдыхал Константинович: на первый взгляд злобный дедок с большой проплешиной меж коротких седых волос, вечно ругающийся со всеми вокруг, оказался очень общительным и приятным мужиком. Его напускная злоба была защитной реакцией на окружающий мир зоны и молодых зеков.
Писарьков Владимир Константинович был осужден на четыре года по статье 111 части первой за причинение тяжкого вреда здоровью. Будучи человеком выпивающим, а по выходным – даже пьющим, но при этом удивительным образом, еще не скатившимся в алкоголизм, поскольку соблюдал светское правило пития не в одно лицо, он всегда старался привлечь к своему застолью знакомых или соседей. Вот и в тот раз после дозы спиртного, полученной в гаражах, Константиныч решил продолжить праздник у себя дома и пригласил соседа Валерку. Но пока они шли от гаражного кооператива к дачным участкам, Валера потерялся. Дома Константинычу пришлось с горя накатить стакашек самогонки в одиночку. Непонятный шум у забора отвлек его от душевного занятия, заставил взять ружье из чулана и выйти с ним на крыльцо. Дом его находился у самой лесополосы, поэтому визиты кабанов, лис, а иногда и лосей не были для хозяина дачи сюрпризом. Писарьков несколько раз выкрикнул «Кто там? Выходи!», но не получил ответа. Тем временем громкое шевеление кустов в районе забора продолжалось.
Алкоголь в крови Владимира Константиновича сыграл с ним злую шутку, он выстрелил из своего гладкоствольного ружьишка в сторону подозрительного шевеления. Тут же раздались вопли и стоны соседа Валеры. Слава Богу, что дачный Вильгельм Телль попал своему собутыльнику только в руку, однако ранение было серьезным. Писарькову хватило ума перевязать рану первыми попавшимися под руку тряпками, затем – сесть в автомобиль и доехать до ближайшей больницы. Передав Валерку в опытные руки хирурга, он вернулся домой, накатил еще стакашек и замертво рухнул на диван.
С утра его разбудили участковый с опергруппой. Провели обыск, изъяли ружье и отвезли на медицинское освидетельствование по содержанию алкоголя в крови. После допросов вручили подписку о невыезде и отправили восвояси. Константинович думал, что на этом его злоключения закончились, но жена Валеры была явно против такого мягкого исхода для ненавистного ей соседа-алкаша, вечно втягивающего ее супруга в пьянки и гулянки до утра. Она уговорила мужа дать более жесткие показания против Писарькова, нашла недовольных соседом односельчан, которые также постарались вбить гвоздики в гроб Володи, да еще и позиция участкового, мечтавшего избавиться от одной из причин общественного беспорядка и появления заявлений, по которым ему приходилось отписываться и проводить работу. Все это привело Писарькова к суду, и, несмотря на его преклонный возраст, публичные извинения перед потерпевшим и соседями, а также клятвы и поручительства его жены, он получил по полной строгости закона: четыре года.
Но самое интересное, что Константиныч был родом из поселка Решетниково Клинского района Московской области и прекрасно знал вторую жену Гриши и всех ее родственников. Когда выяснилось, что они почти земляки, Писарьков окончательно потеплел к Тополеву и даже стал его негласным защитником и покровителем. Он с удовольствием рассказал про предыдущего мужа Ларисы Володю Куликова и его друга Бочкова, который был крупной шишкой в ментовке города Клина. Благодаря дружбе с ментом, муж Ларисы быстро встал на ноги и превратился из обычного бомбилы в крупного бизнесмена района – владельца строительного рынка на Ленинградском шоссе, на границе Тверской и Московской областей. Об их организованной преступной группе, которая вначале просто грабила проезжающие по дороге фуры, а впоследствии не гнушалась разбоями и убийствами, в поселке тихо перешептывались, а потом заговорили в полный голос и в близлежащих деревнях. В середине нулевых они отжали у местных предпринимателей строительный бизнес, рынок стройматериалов и превратились из бандитов в приличных бизнесменов. Бочков, правда, так и остался в полиции и активно крышевал Куликова, помогая разбираться с конкурентами и должниками. По мнению Константиныча, Володя продолжал любить Ларису, хотя женился на другой и даже родил ребенка в новом браке. Но о старой любви не забывает, тем более – о дочери Арине от Ларисы. Брак Гриши с его бывшей женой стал для Куликова вызовом и причиной очередной депрессии.
– Ты даже не представляешь, как он переживал, когда узнал, что вы с Лариской расписались, да еще и заграницу укатили в свадебное путешествие! – рассказывал Константиныч. – Ему же Арина постоянно фотки слала, и он прямо вскипал, когда их видел. Я сам при таких сценах присутствовал неоднократно. Он тебя люто ненавидел и, я уверен, что-то замышлял против тебя вместе со своим дружком Бочковым. Это даже хорошо, что тебя за мошенничество посадили в Москве, а то они бы с их административным ресурсом могли против тебя и более суровое наказание найти – наркоту бы подбросили или в педофилии обвинили. Поверь, они это умеют! Им это раз плюнуть! Что ни делается, все к лучшему.
Слева от Константиныча стояли подряд две шконки. На одной отдыхал Лепеха, на другой – Сергей Романов по кличке Кабан. Оба они были местными – из Тамбовской области. Первый – молодой, невысокого роста, очень наглый, с приятным картавым прононсом. Второй – высокий мужик с брутальным лицом молотобойца. Оба деревенские, и оба отбывали наказание за нанесение тяжких телесных повреждений во время пьяной драки. Лепихов, будучи человеком несильным, но дерзким, порезал ножом своего визави так, что тот целый год боролся за жизнь в различных медицинских учреждениях края. А Кабану хватило двух ударов кулаком, чтобы его спарринг-партнер до конца жизни ел только жидкую пищу. Оба схлопотали так же, как и Писарьков, по четыре года и уже отсиживали последнее лето в колонии. Кабан работал оператором в котельной и пользовался большим уважением у зэков, потому что мог решить многие вопросы с сотрудниками администрации. Считались с ним и менты, уважая Романова за крепкий деревенский характер и высококлассную самогонку, которую он гнал в котельной, пока в один вечер не был застигнут врасплох самим Балакшиным из управы. Тот поймал его в хлам пьяным на промке и долго гонялся за нарушителем дисциплины по производственным цехам. После скандала Романова, естественно, уволили, и он стал ждать освобождения в восьмом бараке безработным. Конечно, Борисович – начальник отдела безопасности, будучи его односельчанином, не давал Кабану грустить и частенько вместе с Лепехой и еще одним местным пацаненком выводил на «прополку» и уборку запретки – контрольно-следовой полосы, представлявшей собой участок земли между заборами вдоль границы исправительной колонии. Здесь зачастую можно было найти запреты после неудачных забросов с воли: наркотики, телефоны, зарядки и флешки с кинофильмами. Бо?льшую часть добычи Кабан сотоварищи, конечно же, отдавали Борисычу, но частенько и им доставались богатые трофеи, которые они могли продать, а на вырученные деньги заказать продукты через таксистов.
Соседями Гриши были москвичи Максим Демидов и Андрей Муравьев. Они тоже отсиживали последние месяцы своего срока, да еще ждали назначения суда по условно-досрочному освобождению. Муравей сидел по наркоманской статье три года и постоянно грустил. Он реально боялся выходить на свободу, потому что был абсолютно неуверенным в себе человеком. За годы в изоляции он сумел слезть с героина, на котором плотно сидел на воле, и был чистым. Освободившись, боялся снова подсесть на дурь и окончательно сторчаться. Теперь, когда срок наказания подходил к концу, эти переживания усиливались, загоняя его в конкретную депрессуху.
Максим же, наоборот, был очень позитивным мужиком и старался во всем видеть положительные моменты. В прошлом он тоже наркоманом, но не дошел до стадии героина и в основном баловался гашишем. Сидел он, правда, за воровство по статье 158. Они вместе с женой обнесли шмоточный магазин в торговом центре Москвы и вытащили на себе дорогую мужскую и женскую одежду для дальнейшей перепродажи, чтобы на вырученные средства купить очередную дозу. Максиму дали два года и семь месяцев, его жене – три года. На вопрос судьи «Понятен ли приговор?» он ответил отрицательно и поинтересовался, почему же супруге дали больше. И получил ответ, что при аналогичном преступлении женщина всегда должна получать более жесткое наказание, дабы запомнить урок на всю оставшуюся жизнь.
Макс частенько отправлял жене в колонию письма, а из редких ответных весточек получал информацию о том, что условия отбывания наказания в женской колонии намного жестче, чем в мужской. Например, звонить женщинам можно по «Зоне-телеком» только раз в месяц, и только по предварительной записи, и только на пятнадцать минут. Частенько очередь в положенный для звонка день быстро заканчивалась, и приходилось ждать следующего месяца. Работа на швейке у женщин была тяжелее из-за высокого плана, а УДО отсутствовало. Конечно, для галочки отпускали нескольких женщин в год, но это стоило либо очень больших денег, либо страшно неприятных услуг, которые надо было оказывать в больших количествах. Питание было малокалорийным, как и у мужиков, зато наказаний за любой маломальский проступок – вдоволь. От такой жизни жена Макса выглядела ужасно, в отличие от Евгении Васильевой из Министерства обороны, которая, несмотря на тяжкую статью о мошенничестве и растрате, просидела два с половиной года, пока шло следствие, в своей тринадцатикомнатной квартире в центре Москвы под домашним арестом с правом многочасовых прогулок, посещения бутиков и торгово-развлекательных центров, а затем, после оглашения приговора Пресненским судом, получила пять лет и уехала в колонию во Владимирской области, где через тридцать четыре дня вышла по УДО. Причем добиралась Васильева до колонии явно не в столыпинском вагоне, а по приезде без прохождения карантина была назначена заведующей клубом и в первый же свой рабочий день подала ходатайство на УДО. Скоро был назначен суд, и так же быстро составлены все сопутствующие положительные характеристики. Судебное заседание в городе Судогда не затянулось, поскольку рассмотрение ходатайства об условно-досрочном освобождении экс-руководителя ДИО Минобороны Евгении Васильевой не сопровождалось дебатами. Все стороны придерживались той точки зрения, что препятствий для применения к осужденной УДО нет. В характеристике самого руководства исправительной колонии №1 Владимирской области, предоставленной суду, говорилось, что осужденная в колонии работает подсобным рабочим. Как сообщил судья Илья Галаган, оглашая характеристику, «Васильева содержится в колонии на общих условиях, трудоустроена подсобным рабочим, со своими обязанностями справляется, не нарушает режим, опрятна, ни взысканий, ни поощрений не имеет». В колонии Евгения Васильева прошла индивидуальную психологическую программу коррекции личности, согласно которой «прогноз благоприятный, вероятность возможного рецидива невелика». Отдельно представитель колонии Нина Азовская отметила в суде, что «Васильева проявляет интерес к культурно-массовым мероприятиям в колонии, участвует в них, посещает лекции». Не возражали против УДО и представитель прокуратуры, потерпевшие и ФСИН, располагавшая материалами на Евгению Васильеву из колонии. А товарищество собственников жилья по Молочному переулку города Москвы, в которое входила Евгения Васильева, даже прислало в суд письмо, в котором говорилось, что она «своевременно оплачивает коммунальные услуги, доброжелательна к соседям, не имеет ни с кем конфликтов… активно участвует в благоустройстве подъезда и детской площадки». Представители ФСИН РФ считали, что ключевая фигурантка дела «Оборонсервиса» Евгения Васильева может быть освобождена немедленно, если такое решение примет суд. Пенитенциарная система не возражала. Как заявил ее адвокат, «Васильева не имеет претензий или взысканий со стороны администрации колонии, она в период отбытия наказания относилась уважительно как к сотрудникам колонии, так и другим осужденным». Защитник также добавил, что его клиентка «полностью возместила ущерб»: «Вам предоставлено гарантийное письмо, в котором говорится, что она трудоустроена. Кроме того, Васильева имеет госнаграду – орден Почета». Было ли это указание с самого верха или Васильева сумела заплатить всем больше, чем весит, но в колониальном сообществе эта история имела эффект разорвавшейся бомбы, вызвала множество споров, осуждение и чувство несправедливости – все зэки не понаслышке знают, что для простого смертного такой кейс просто невозможен. Хочешь не хочешь, а минимум полгода в колонии просидеть придется, несмотря на прошедший срок подачи ходатайства на УДО.
Именно вместе с Максимом, Муравьем, Лепехой и Кабаном Тополев был назначен, не без помощи Матрешки, в рабочие по ремонту крыши.
– Слушай, Гриш! – обратился к нему Кабан. – Хочешь с нами поработать на крыше барака? Мы будем ее гудроном покрывать и потом рубероид стелить. Работа не тяжелая, весь день на солнышке, позагораем! Вся зона – как на ладони, а самое главное – нам за это усиленное питание дадут.
– Ему поощрение важнее, чем твое питание, Кабан! – съязвил Матрешка, принимавший участие в беседе.
– Я с удовольствием, – обрадованный предложением, согласился Гриша. – И поощерюха, и питание – все не будет лишним.
– Питание я тебе гарантирую! – сказал Кабан.
– А я – поощрение! – обнадежил Матрешка.
Стройматериалы были куплены на средства Будянского – как для крыши, так и для ремонта клуба, и два огромных грузовика были разгружены в течение дня на промке. Для Ильи эти расходы в размере двухсот тысяч были незначительными, а преференции давали огромные. За это Батон выторговал для него у начальника колонии разрешение на беспрепятственное перемещение в своем сопровождении по всей территории зоны, ношение запрещенного тренировочного костюма с кроссовками и несколько внеочередных длительных свиданий с женой.
Кандидатура Тополева была не без труда согласована с начальником отдела безопасности. Тут пришлось постараться и Матрешке, и Кабану. Гарантии последнего повлияли на решение Борисыча окончательно. И вот, сразу же после утренней проверки, Максим, Гриша и Муравей залезли на крышу их барака, а Лепеха вместе с Кабаном остались на земле варить на костре битум в огромных металлических ведрах. Ребята ловко смастерили кран для подъема горячего густого раствора из подручных средств, и работа закипела. Солнце светило ярко, отдавая последним дням лета свое тепло. Сняв куртку и рубашку, закатав брюки до колена, Гриша принялся за работу. Макс с Андрюхой вообще были в одних шортах, бережливо сохраненных во время всех шмонов как будто именно для этого случая.
Вид с крыши действительно был отличным! Просматривалась не только вся зона, но и ближайшие к ней дома поселка Зеленый, где бегали дети, суетились женщины, развешивая белье на длинных веревках во дворах, ходили мужчины в гражданке, бабушки сидели на скамейках. Душа рвалась на свободу, и Гриша догадался, почему опера не очень хотели пускать его на эту работу. Конечно, не каждый только что приехавший в лагерь после долгого заточения в четырех стенах тюрьмы сможет спокойно взирать на такую завораживающую картину свободы. Протяни руку, и вот она – мечта всех твоих ночных грез и дневных мучений. После такого вида, наверное, и решаются на побеги или прочие глупости.
За первый день успели покрыть битумом только половину крыши, и Кабан согласовал с Борисычем, что работы продлятся минимум четыре дня. Он посмотрел прогноз погоды, который обещал солнечные дни без осадков в течение недели, после чего должны были начаться дожди. Поэтому бригаде была дана команда особо не торопиться и постараться растянуть работу хотя бы на пять дней. Так и сделали. К приемке крыши со стороны администрации все были сильно загоревшими и отъевшимися на спецпитании, которое каждый раз приносил дневальный карантина в отдельных контейнерах. Там были и сосиски с картофельным пюре, и курица с гречкой, и даже жареная рыба с рисом. При этом в лагере все эти дни давали щи и вареную капусту в мясном бульоне. Когда ребята окончательно спустились с крыши после государственной приемки, они еще долго посматривали с земли наверх, с грустью вспоминая эти прекрасные пять дней.
За это время в отряде случился показательный инцидент. Дима Полетаев, один из дневальных восьмого барака, собрал с соотрядников денег в размере пятидесяти тысяч рублей и по-тихому освободился. Всем он говорил, что у него на тридцать первое августа только назначен суд, поэтому спокойно развел несколько человек на деньги под обещания достать телефоны, сим-карты, выписать поощрения и усиленное питание. Кинул своих же близких и семейников. Стоя на вахте в вольной одежде, полученной на складе, он продолжал уверять, что едет на суд и вечером будет в бараке, а когда его поймали на вранье, то не сразу, но признался и пообещал, что до полуночи некто из тринадцатого отряда придет в восьмой и принесет все заказанные пацанами запреты. Естественно, ни в этот день, ни в последующие никто ничего не принес. Более того, уже с воли Полетаев зашел на киви-кошельки своих семейников, пароли к которым хорошо знал, и вывел оттуда все оставшиеся деньги. Матрешка, остужая пыл потерпевших, желающих мести и крови, прокомментировал все это довольно лаконично и просто:
– Каждый зарабатывает на освобождение как может! А чего вы хотели? Он известный в Тамбовской области мошенник. Он старушек разводил на бабло с легкостью! А если вы, лохи, ему доверились, то и хлебайте теперь все это ситечком.
– Но он был нам как брат! Мы же с ним еду делили и вместе срок коротали! – возмущались они.
– Забудьте вы о братстве на зоне, о приличиях и благородстве! Нет тут этого! Не было и не будет. Полетаев все четко рассчитал. Он прекрасно понимал, что ему на свободе понадобятся деньги на первое время. Работы у него нет, родители старенькие и бедные, поэтому он заранее втерся к вам в доверие, узнал всю нужную информацию, собрал с вас бабло и красиво ушел.
– Он что, не понимает, что мы его найдем и порвем? Или расскажем все блатным, и они его сами на ножи поставят за крысятничество.
– Ничего вы не сделаете, – спокойно и цинично заключил Матрешка. – До свободы вам еще топтать и топтать зону, поэтому к тому времени все забудется. А блатные над вами посмеются и еще денег с вас потребуют в наказание за нарушение установленных ими же порядков: покупать запреты можно только через барыг на черной стороне с уплатой двадцатипроцентного «налога» на общее. А станете и дальше раскручивать эту тему, Полетаев, не будучи дураком, напишет на вас заявление о вымогательстве. И вас тут же затаскают по инстанциям. О восьмом отряде придется забыть, о работе на промке и об УДО – тоже.
Эти слова, словно ушат холодной воды, охладили горячие головы попавших на деньги и заставили отползти в сторону своих шконок, оттуда скрежетать зубами и посыпать бывшего семейника проклятьями.
***
Одним из самых интересных экспонатов восьмого отряда был осужденный с погонялом Заяц. Он был действительно очень похож на серенького ушастого зверька благодаря короткой верхней губе, да и фамилию имел соответствующую – Зайцев. Этот высокий девятнадцатилетний пацан с явными признаками небольшой отсталости в развитии был осужден на десять лет лишения свободы из-за своей глупости и ущербности. Уроженец города Электросталь Московской области, он вместе со своим малолетним другом, которому на момент совершения преступления было всего тринадцать лет, решил от нечего делать покататься на электричке прицепом – то есть запрыгнув на подвес заднего вагона. Накатавшись и подняв себе уровень адреналина, они выпили по бутылке пива, потом заприметили симпатичную девушку и решили ее ограбить в лесочке недалеко от станции. Далее лучше цитировать материалы уголовного дела Владимира Зайцева, потому что красочнее, чем наши российские следователи, никто и не напишет: «Подняв с земли П-образную палку, обвиняемый Зайцев стал угрожать потерпевшей расправой и потребовал ее вынуть из ушей сережки и снять с шеи цепочку, что она, опасаясь за свою жизнь, и сделала. Но этого оказалось для Зайцева мало, и он потребовал от нее вступить с ним и его товарищем в половую связь, на что потерпевшая попросила о снисхождении и согласилась лишь на минет. После актов сексуального насилия и грабежа потерпевшую отпустили».
Самое интересное, что основной срок из полученной десятки пришелся именно на статью о вовлечении малолетнего в преступления. А поймали этих двух идиотов на следующий же день после того, как они сдали в ближайший к их дому ломбард украденные ценности, да еще и предоставив паспорт. Малолетний сразу же скинул всю вину с себя на Зайца и получил условный срок. А вот Володю изрядно помяли опера в допросной за то, что он отказывался признаваться, и попытались даже повесить на него парочку висяков похожей направленности. Но тут ему повезло с алиби, и вместо пятнашки он поехал отбывать чирик.
Когда Гриша спросил Володю, ради чего он все это делал, Заяц, недолго думая, ответил, что стремился показать своему другу, какой он крутой, а после алкоголя еще и захотелось попробовать, что такое секс. Попробовал! Теперь до тридцати лет о сексе можно забыть – по крайней мере, о традиционном. Самое обидное, что таких зайцев по всей стране сотни, а может быть, даже и тысячи.
***
Михаил Ильич Лернер был одним из так называемых олигархов восьмого отряда, при этом самым трудолюбивым и востребованным специалистом в цеху металлоконструкций. Высокий еврей с крупными чертами лица, лысоватый, с седоватыми висками и очень грустными глазами каждое утро перед уходом на работу завтракал на кормокухне вместе со своим подельником по уголовному делу о мошенничестве в особо крупном размере Александром Вершининым и частенько приглашал в компанию Гришу. На свободе у него была фирма, работающая с корпорацией Роснано, которая занималась разработкой и производством специальной крошки для строительства современных дорог. Миша был не только человеком науки, имеющим не один патент и имя в профессиональной среде, но и прекрасным бизнесменом, поэтому дела у его компании шли замечательно, если не сказать больше. Но беда пришла, откуда не ждали. Его родной брат, видимо, захотевший иметь бо?льший вес в их совместной фирме или подкупленный конкурентами, написал заявление о том, что он якобы дал кредит Михаилу в размере ста восьмидесяти миллионов рублей под залог доли в двадцать девять и пять десятых процента в компании «Новый каучук», записанной на его тестя Александра Вершинина. Свои долговые обязательства перед братом Михаил Лернер не выполнил, а господин Вершинин отказался передать долю в принадлежащей ему компании Дмитрию Лернеру. При этом выяснилось, что договор о залоге доли в «Новом каучуке» носил предварительный характер и взыскать эту долю по договору займа невозможно. В результате чего следствие пришло к выводу, что Михаил Лернер и его тесть изначально не собирались отдавать брату бизнесмена долг или передавать ему долю в «Новом каучуке». Миша получил шесть лет колонии общего режима, а его тесть – три.
Жена Михаила Лернера Светлана утверждала в прессе, что ее отец пострадал невинно – из-за конфликта ее мужа с братом. По ее словам, Александр Вершинин – военный пенсионер, который никогда не занимался бизнесом, а жил на даче на свою пенсию. Госпожа Лернер отрицала сам факт совершенного мошенничества. По ее версии, «Дмитрий Лернер, опираясь на свои связи в полиции, незаконно перевел гражданско-правовой спор в уголовную плоскость». При этом госпожа Лернер возложила на младшего брата мужа ответственность за все криминальные происшествия, случившиеся с ее семьей за последние годы, которых оказалось немало. Так, в октябре 2009 года неизвестные сожгли автомобиль ее мужа, в апреле 2010 года сгорел автомобиль ее отца. 26 марта 2012 года во дворе дома Лернеров на аллее Жемчуговой неизвестный ранил Михаила Лернера из пистолета в бедро, после чего скрылся. А затем, четвертого июня, на лестничной площадке пятиэтажки в подмосковном военном городке Степынино возле квартиры ее отца сработало взрывное устройство, эквивалентное по мощности трем сотням граммов тротила. Ни одно из этих преступлений до сих пор не было раскрыто.
Михаил Ильич каждое утро, даже по выходным, выходил на работу раньше всех – еще до восьми утра. Он был очень важной фигурой на промке, поскольку только он умел пользоваться компьютерной программой «Автокад» для работы с чертежами и расчетами при производстве металлоконструкций. От него зависело очень многое: план, экономия материала и времени. И вообще с его появлением в цеху заказов стало намного больше, прибыль колонии от продажи готовых металлических конструкций и шкафов выросла в разы, а травмоопасность сошла на нет.
Как опытный производственник, Лернер вывел выпуск продукции на новый уровень. Вместо кустарного ангарного цеха появилось реальное предприятие. Раньше, при Советском Союзе, на производственных площадках этой колонии делали промышленные лифты, в лихие девяностые всю инфраструктуру разворовали, но на остатках былой роскоши Михаил создал два цеха: один по изготовлению металлических шкафов для раздевалок и второй – по строительству из металлических труб и арматуры больших конструкций, начиная от шикарных ворот с фигурной ковкой для начальника УФСИН Тамбовской области, сделанных за бесплатно, до крупных ангаров по коммерческим расценкам. Конечно, Лернер, как любой нормальный человек, очень хотел домой. Но ввиду его незаменимости на промке администрация делала все, чтобы задержать его на зоне до звонка. Так, например, когда он подал прошение перевести его на облегченные условия содержания, так как за свой ударный труд получал поощрения практически каждый месяц, оперчасть придумала историю о том, что он якобы является основным поставщиком мобильных телефонов через фуры, привозящие металл в промышленную часть зоны. Поэтому комиссии было рекомендовано воздержаться от положительного решения по его вопросу до тех пор, пока опера не докажут либо его виновность, либо невиновность; при этом никаких сроков расследования озвучено не было. Миша поднял бунт и отказался выходить на работу, пока не будет решения в одну или другую сторону. После этого взвыли мастера на промке, понабравшие выгодных контрактов и взявшие предоплату с заказчиков. Без Лернера работа встала. Тогда Шеин, любящий считать деньги, особенно у себя в кармане, принял решение выдать Михаилу Ильичу зеленую бирку – знак облегченных условий содержания, но временно запретил его переход в девятый отряд, где были стиральная машина, микроволновая печь, телевизор с DVD и деревянные кровати с большими, как в хорошем санатории, матрасами, а также душевая кабина с горячей водой из бойлера; именно там жили облегченники[28 - Заключенные отбывающие наказание в облегченных условиях содержания.]. С этим Михаил не сразу, но смирился, потому что, как он считал, сам факт наличия облегченки уже давал ему неоспоримое преимущество при подаче прошения об УДО.
– Вы знаете, Гриша, – как-то во время завтрака поделился своей тайной Лернер, выяснив, что Тополев четыре года прожил в Израиле и даже получил гражданство этой страны, – я ведь тоже хотел эмигрировать в землю обетованную в 1991 году, даже документы начал собирать. Но павловская реформа[29 - Денежная реформа в СССР 1991 года (также известна как Павловская реформа – по фамилии премьер-министра СССР Валентина Павлова) – обмен крупных банкнот, проведённый в СССР в январе – апреле 1991 года.] съела все мои накопления в сберкассе, а сумма для того времени у меня была огромная – девяносто пять тысяч рублей. Заработал много на кооперативном движении, – сказал он и печально улыбнулся. – У меня есть Тора! – почти шепотом продолжил он. – Может быть, у вас получится, как у гражданина Израиля и еврея, пробить в администрации разрешение на создание синагоги в нашей колонии? По моим данным, у нас тут минимум семь евреев. Мы могли бы собираться в шабат[30 - Седьмой день недели в иудаизме, суббота. В этот день Тора предписывает евреям воздерживаться от работы.] и изучать Тору.
– Я готов попробовать, – ответил Григорий, обрадовавшийся возможности хоть как-то разнообразить свой скучный быт. – Только не знаю, с чего начать…
– Начните с Толика – завхоза пятого отряда. Он горский еврей и очень общительный парень с большими связями в администрации. Он наверняка захочет нам помочь!
В этот же день после утренней проверки, когда Гриша с Леонидычем по обыкновению наматывали круги по локалке, решетка шлюза неожиданно открылась, и появился Иосиф Кикозашвили со скруткой под мышкой правой руки и большим баулом в левой. Гриша сразу же подскочил к приятелю и перехватил тяжеленную сумку, которую пожилой грузин уже еле-еле волок.
– Иосиф! Какими судьбами? – удивившись их встрече, воскликнул Григорий.
– Здравствуй, дорогой! – поздоровался Кикозашвили. – К вам перевели.
– Ну, пойдем в помещение, разместим тебя, а потом расскажешь, что случилось, – предложил Гриша, и они поднялись на второй этаж.
Оказалось, что вчера Иосифа вызвал к себе начальник лагеря Шеин и практически в приказном тоне распорядился перевести его из третьего отряда в восьмой. Обосновал он это тем, что данное им родственникам Кикозашвили обещание – естественно, не за бесплатно – обеспечить сидельца относительным комфортом и гарантированным УДО он может исполнить только при условии нахождения последнего в режимном отряде. За пять дней до этого Иосиф ходил на длительное свидание с женой, и она осталась категорически недовольна его внешним видом и состоянием здоровья. Естественно, пожаловалась начальнику, как только вышла из стен колонии. Тот был не дурак подзаработать лишнюю сотню тысяч и принял на себя заботы о пожилом грузине. Завхоза Евгения по его поводу вызывал лично Шеин прямо с утра. Поэтому, когда Гриша с Иосифом зашли к Соболеву в кабинет, тот уже с нетерпением ждал новенького, подробно проинструктированный и дружелюбно настроенный.
Разместили Кикозашвили на нижнем ярусе шконок, стоящих у окна недалеко от Гришиного спального места. Тополев все подробно показал и разъяснил относительно быта и условий содержания в восьмом отряде своему бывшему соэтапнику, после чего они вышли во двор и уселись в тени деревьев на лавочке.
Они делились своими историями за последние полтора месяца нахождения на зоне по разные стороны так называемых баррикад. Иосиф со свойственным ему гневом к несправедливости отреагировал на некрасивый поступок Космоса, а сам посетовал на то, что с момента распределения с карантина в черный отряд никак не может нормально выспаться, потому что на той стороне жизнь ночью только начинается. Взрослым сидельцам, днем работающим на промке, хочется отдохнуть после десяти часов вечера, а тамошняя бесцеремонная молодежь днем выдрыхнется[31 - Высыпаться], а ночью шарахается, шумит, гремит и громко матерится, так что спать совершенно невозможно.
– Зато у нас ты выспишься точно! – обрадовал Гриша. – В десять после команды «отбой» выключается свет в спальне, и все спят, так что в этом тебе точно повезло.
– Это обнадеживает! – с акцентом, от которого уже поотвык Григорий, ответил Иосиф. – И, как я уже понял, у вас в отряде контингент сидельцев гораздо солиднее, чем в моем третьем. Там полный сброд собрали: немытые, голодные, постоянно курить стреляют и в рот тебе смотрят, когда ты ешь. Все время играют в карты, нарды, домино-шмамино. Потом начинаются звонки на волю с плачем «Пришлите деньги, а то меня тут порвут», а некоторые даже разводом по телефону занимаются, лишь бы долги закрыть и на тряпку не попасть, – с нескрываемым чувством омерзения продолжил Кикозашвили. – Я с многими вашими на промке познакомился! Образованные, интеллигентные, вежливые – одно удовольствие общаться.
– А я говорил тебе на карантине: «Давай с нами в восьмой». А ты мне что ответил? «У меня все схвачено, за все заплачено!» – подколол грузина Гриша.
– Да я наслушался Дато, что у него все классно. Но оказалось, что он себе богатого семейника подыскивал, чтобы на халяву существовать, ничего не делая. Тоже мне грузин! – поморщившись, произнес Иосиф и махнул рукой.
– У нас в отряде, кстати, тоже два грузина есть: Миша Шария и Ираклий Георгадзе, – уточнил Тополев.
– Я с ними уже познакомился, – весело отреагировал Иосиф. – Они оба почти моего возраста, только Миша не грузин, а мингрел. Да, кстати, а ты не в курсе, какая у них беда? По какой статье сидят? Честно тебе скажу, я с насильниками очень брезгую общаться.
– Тут ты можешь быть спокоен! Ираклий сидит по сто пятьдесят девятой – он на свободе помогал гостям столицы получить российское гражданство и разрешение на работу. Его прихватили при передаче денег знакомому чиновнику в ФМС[32 - Федеральная миграционная служба]. Он смог как-то отболтаться от двести девяносто первой статьи[33 - Статья 291 Уголовного кодекса Российской Федерации предусматривает привлечение к уголовной ответственности за дачу взятки.] и поэтому получил всего трешку за мошенничество. А вот история Миши Шария довольно грустная. Они с сыном были в Европе. Некая знакомая попросила сына купить лекарства для больного ребенка в обычной местной аптеке. По прилете в Москву их остановили полицейские, и выяснилось, что в составе таблеток есть запрещенные в России вещества. В итоге предъявили обвинения по двести тридцать четвертой статье Уголовного кодекса[34 - Незаконный оборот сильнодействующих или ядовитых веществ в целях сбыта.]. Тогда Миша, даже не подозревающий обо всем этом, взял всю вину на себя, выведя единственного сына из-под удара. Оказалось, что за границей эти таблетки продаются свободно и действительно помогают больным. У нас таких препаратов нет, да еще и к ввозу они запрещены. Вот так он и попал на три года к нам в отряд.
– Действительно грустная история, – констатировал Иосиф. – Да, кстати, ты помнишь о нашем разговоре про синагогу?
– Конечно, помню! Более того, не далее как сегодня утром я об этом же разговаривал с Мишей Лернером, и он мне посоветовал поговорить с Анатолием Нафталиевым. Знаешь такого?
– Конечно, знаю. Это очень известная личность на черной стороне. Во-первых, он завхоз Кремля – пятого отряда, где живут основные блатные, а во-вторых, у него самый большой срок из всех сидящих в этом лагере. Изначально было семнадцать лет, а потом, после множества апелляций и кассаций, он снизил его до четырнадцати лет и одиннадцати месяцев.
– Ничего себе! Это за что же так много?
– У него целый букет из статей: изнасилование, грабеж и разбой. Говорят, он какую-то певицу известную снасильничал. Он сидит с начала нулевых. Сперва в строгом режиме был, а потом за хорошее поведение его перевели в общий – к нам. Так что он эту зону и всех ее обитателей как свои пять пальцев знает, поэтому Лернер тебя к нему и отправил.
– Можешь меня с ним познакомить? Я попробую тему синагоги пробить.
– Конечно. Давай после вечерней проверки перед ужином к нему заскочим и пообщаемся!
После провала с медсанчастью и Космосом, где Гриша хотел на сотку Будянского спокойно торговать на бирже, зарабатывая себе на УДО, тема с синагогой стала для него новой надеждой. Илья Будянский на днях уже интересовался у Тополева, как обстоят дела с торговлей и когда он сможет увидеть хоть какой-то результат. Гриша, естественно, честно рассказал ему, что все деньги были переведены подруге Николая Косенко, на имя которой и открыт брокерский счет, и, видимо, там и пропали. На что Илья, довольно спокойно выслушав эту историю, ответил, что проверит все и вернется к Григорию еще раз с этим разговором. Поэтому создание синагоги и непосредственное активное участие в этом начинании давало надежду на возможность получения иных источников денежных средств для своей торговли от Матвея Жмурина или других богатых евреев лагеря.
По совету Соболева, который головой отвечал за Кикозашвили, в пятый отряд Гриша пошел в сопровождении Матрешки.
– Привет, Толя! – поздоровался дневальный восьмого. – Это Гриша Тополев. Он хочет с тобой поговорить. Я пошел, а ты его обратно проводи, пожалуйста, чтобы ДПНК[35 - Дежурный помощник начальника колонии.] не остановил и замечания не выкатил.
Анатолий сидел в комнате отрядника за небольшим столом. Маленький, черноволосый и очень смуглый мужчина лет сорока пяти, он был очень улыбчивым и добрым человеком. Почти всю свою жизнь до ареста прожил в Дагестане, поэтому гостеприимство у него было в крови. Его морщинистое загорелое лицо выдавало, что последние двенадцать лет жизни прошли несладко. Когда он узнал, что Гриша друг Кикозашвили и что они хотят организовать в одном из помещений клуба синагогу, то сильно обрадовался и быстренько собрал на стол конфеты, печенье и сообразил вкусный чай с лимоном по особому кавказскому рецепту.
– Ты представляешь, я про синагогу уже давно мечтаю! – воодушевленно говорил Толик. – А то православный храм в колонии есть, мусульманские молельные комнаты во втором отряде тоже есть, а вот куда еврею пойти? Вопрос!
– А ты с этим вопросом к кому-нибудь обращался? – поинтересовался Гриша.
