Этнофагия

Именно поэтому я молча занимаю своё место и делаю свою работу вместо того, чтобы выхватить меч и разрубить всех этих людей пополам, погибнув затем от многочисленных ранений. Нет. Терроризм – явно не для меня. К тому же, в архипелаге встречаются существа пострашнее богатых демагогов. Убийцы, насильники, грабители и разбойники – именно они-то и являются злом в самом привычном смысле этого слова. И его никогда не убудет.

Возможно вам кажется, что я слишком много рассуждаю, но поверьте мне, такова уж профессия стражника. Мы умеем быть начеку, находясь при этом внутри собственной психической реальности. Отсутствие этого навыка, пожалуй, делает человека непригодным к несению нашей службы.

Что ещё пригодилось бы любому стражнику – так это бесконечный мочевой пузырь. Я попросил младшего по званию подменить меня и спустился с трибуны, в общественный туалет, устроенный в виде наклонного канала вдоль стены подвального помещения. Когда я поднимался обратно, то осознал вдруг, насколько голоден. В принципе, я ничего не потеряю, если пропущу первые пару минут представления. В противном случае полуторачасовое стояние с пустым желудком в окружении всех этих замечательных личностей, могло привести меня к нервному срыву.

Я свернул на улицу и бодрым шагом двинулся в сторону палаток с уличной едой. Сейчас здесь не слишком людно, ведь пьеса вот-вот начнётся. Только шныряют из одного тёмного угла в другой торговцы краденым. Но мне не до них. Я вполне заслужил свою лепёшку с мясом. А лучше – две. Жалко, что нельзя отполировать результат пивом или вином, но я обязательно позволю себе это чуть позже, когда скину плащ в караульной.

Зайдя под навес, я подобно хищному животному бросился к шашлычнику, давясь слюной, сделал заказ и бросил на стол серебряную монету. Только после этого я из профессиональной этики окинул взглядом посетителей. Атмосфера здесь царила мрачная. Единственная электрическая лампа находилась на стойке по центру шатра. В мангале потрескивал раскалённый докрасна уголь. В дальнем углу стояли у круглой деревянной стойки и пили пиво двое типов, одетых в закалённую морскими ветрами одежду. Они покосились на меня, но сделали вид, что им всё равно. Я взял их на заметку и повернулся обратно к бару, снимая ненавистный шлем.

На раздаче стоял Вольдемар. Выглядел он как и все урсы – говорящий мишка с чуть более цепкими лапами, более плоской, прошу прощения, мордой и более развитым плечевым поясом, чем у предка-медведя. На нём был надет замаслянный тряпичный фартук неопределённого цвета.

– Большой день для вашего народа, – говорю я, только чтобы отвлечься от чувства голода, пока собирают моё блюдо.

– Ты же знаешь, мне чужие лавры ни к чему, – ответил урс утробным басом. – Не будь я Вольдемар. К тому же билеты уж больно дорогие. Три золотых! На это можно неделю жить.

– Это да, – ответил я. – А что говорят те, кто при деньгах?

– А что тут можно сказать, Артём? – спросил Вольдемар, ставя передо мной миску с лепëшками и стакан компота. – Зверолюд играет человека – шутка ли? Да двадцать лет назад такое нельзя было и вообразить. А теперь у нас не только шерстяной актёр, но и режиссёр. Задницы взорвутся – это всё, что я знаю. Если честно, не уверен, что это то, что нам сейчас нужно.

– Полнофью фофлафен!

– Приятного аппетита.

– Шпахыба.

Быстро покончив с едой, я запил её добрым стаканом компота и, водрузив шлем обратно на голову, поспешил вернуться на пост. Напоследок я ещё раз глянул на пару незнакомцев в углу. Один из них показался мне до боли знакомым, но я, хоть убей, не мог вспомнить обстоятельства, при которых мы встречались, да и разбираться с этим не было времени.

Аккурат под третий звонок, я занял свою позицию в ложе, где обнаружил, что у Степана Андреевича посетитель. Я стоял довольно близко и обильно потел после плотного ужина. В общем шуме зала мне было отчётливо слышно каждое их слово.

– Потому что это ни в какие ворота не лезет! – возмущался гость. Его лицо скрывал капюшон. – Они надеятся, что люди валом повалят на трибуны и будут платить свои кровные за представление, в котором между нами и зверолюдом нет различий? Их целью должен быть заработок денег! Ставка на иллюзии никогда не приводит к обогащению!

– Жрецы бы поспорили с вами, – замечает Лаврецкий старший.

– Туше, – отвечает гость. – Но я вынужден думать наперëд. Если эта, с вашего позволения, пьеса, провалится, в чëм я уверен более, чем наверняка, то руководство не сможет выплатить нам долг – колоссальный, между прочим, долг. В таком случае я буду вынужден нанять вас для защиты наших интересов. Всё, чего я прошу сейчас – это иметь ввиду нас при составлении своего графика на ближайшее время.

– Я учту вашу озабоченность, господин Штольц, – ответствовал адвокат. Услышав свою фамилию, гость вздрогнул. – А сейчас давайте лучше посмотрим непосредственно на предмет ваших опасений. Быть может, вы примете решение ещё до того, как представление закончится.

– Именно поэтому я и взял билет в вашу ложу, – сказал Штольц. – Время, знаете ли – ценнейший ресурс.

– О, уж я-то знаю, могу вас заверить, – в голосе Лаврецкого появилась напряжённая нотка. – Поэтому давайте всё-таки помолчим.

Его предложение было принято без дальнейших замечаний. Вскоре зал притих, а фамильяры притушили свет везде, кроме сцены, построенной посреди арены. Поскольку представление можно было смотреть только с одной стороны, задняя часть амфитеатра пустовала. Таким образом в зале было всего около тысячи человек, плюс прислуга и охрана. Все они затаили дыхание в ожидании представления, которое должно изменить правила театрального дела. Вступает с заглавной темой разношерстный оркестр, расположенный за сценой. Падает занавес, актёры начинают играть свои роли.

То, что чуда не произошло, стало понятно в первые же пятнадцать минут – любому человеку, который имеет хоть какое-то отношение к искусству. Странно слышать это от стражника, но в юности я баловался героической поэзией, весьма популярной у моих однокашников, а также состоял в академическом драмкружке, поэтому сказать, что у меня нет вкуса, нельзя.

И, о, боги, это было ужасно. Ужасно само по себе – безотносительно острых вопросов, которые произведение порождало своей социальной тематикой и попутным нарушением всех устоявшихся общественных норм. Уверен, что Вольдемар, захоти он стать драматургом, создал бы более удачную картину, чем то кошмарное нагромождение пафосных перлов и противоестественных решений, свидетелями которых мы стали. Клянусь, я бы покончил с собой, если бы оказалось, что автором сего опуса оказался я. Это было настолько плохо, что мне и спустя время причиняет физическую боль попытка изложить словами его суть. Честно говоря, зная урсов, я был готов к тому, что скорее всего людям придётся проявить сноровку, чтобы полюбить эту пьесу – было бы желание. Но даже у меня, человека весьма дружного со зверолюдом, такое желание могло бы возникнуть разве что под пытками. Можете себе представить, что происходило с менее благосклонно настроенной публикой.

Штольц покинул ложу первым. Напоследок он кивнул адвокату Лаврецкому, и тот ответил ему тем же. Лицо Степана Андреевича украшала загадочная ухмылка, природу которой я установить не смог. От мыслей об этих двоих меня отвлекли звуки, идущие со сцены.

Первый помидор прилетел в голову главному герою фамильяру в тот момент, когда он признавался в любви прекрасной даме. По сюжету он был человеком, заключённым в тело фамильяра злым волшебником в белом халате. Герой сокрушался, что они с возлюбленной не могут вступить в более близкую связь и задавался вопросом, может ли человеческое воображение вынести и стерпеть подобный союз.

Что ж, практика показала, что не может. После невинного обстрела овощами и яйцами в зале поднялся низкий неодобрительный гул. Какие-то уроды начали швырять в актёров заранее припасëнные камни. Актрисе, игравшей предмет любви героя, булыжник угодил прямо бровь. Блеснув в электрических огнях, брызнула кровь, и девушка упала, пытаясь отползти к противоположной стороне сцены.

– Скотоложцы! – кричит кто-то поверх шума, и зал окончательно сходит с ума от переизбытка чувств.

– Идите и разберитесь с этим, ребята, – сказал Лаврецкий старший.

Меня не нужно было просить дважды. Я приказал двум рядовым держать вход в ложу, а сам, не дожидаясь Илюши, направился вниз на бушующие трибуны. К месту перепалки уже стягивалась стража, стоявшая с боков сцены. Один из них отправился помогать раненой актрисе. По пути я свистнул ещё несколько человек и показал пальцем на группу хулиганов с камнями в переднем ряду. Разобраться, кто есть кто, было очень трудно, поскольку вообще все посетители выражали своё негодование. Фамильяры, попавшие под руку, разбегались, кто куда. Трое из тех, кто бросал камни в актёров, перескочили через заграждение и побежали по песку арены к воротам с противоположной стороны. У них нет шансов проскочить охрану, поэтому я концентрируюсь на тех, кто по-прежнему находится в толпе. Там, куда я иду, начинается настоящая свалка. Люди дерутся, кричат и швыряются друг в друга всем, что попадается под руки. Либо бить всех подряд, либо…

Я достаю пистолет и делаю предупредительный выстрел в воздух. Рядом кто-то протяжно визжит.

– Тихо! – инстинктивно рявкнул я и сделал ещё один выстрел.

Подождав секунду, пока уляжется первый шок, я отчётливо и громко сказал:

– Именем Альянса! Приказываю вам остановиться и занять свои места! Сядьте и положите руки на колени так, чтобы я их видел. Если будете сотрудничать, никто не пострадает!

В одной руке я держал это смертоносное чудо кустарного ремесла, а другую положил на рукоятку висевшего на поясе меча. Кажется, это произвело должный эффект. Я уже говорил, что ходил в драмкружок. Так вот, злодеев играть приятнее всего. Наверное поэтому многие становятся злыми в обычной жизни. Ибо, как известно, вся наша жизнь – игра, а игры должны быть интересными.

Представление, конечно же, было безнадёжно сорвано. Мне ещё придётся отчитаться за эти две пули, но я был уверен, что всё сделал правильно. Как стражник, я должен охранять покой граждан и минимизировать ущерб – а что, как не покой выражают сейчас эти ясные лица?

Конферансье объявил о завершении представления. Троих беглецов связали и бросили в темницу. Остальных переписали и вывели по одному. Всё это время я поглядывал на ложу урсов, в которой царило удивительное спокойствие. Представляю себе, что они думали. Людишки подрались из-за пьесы, поставленной одним из них. Сомневаюсь, что они могли оценить, насколько плохим было это поделие в глазах людей. Уж больно прикладное мышление у урсов. Может быть поэтому они так безнадёжно плохи в драматургии? Кто знает? Факт остаётся фактом – сегодня общественность была потрясена. Но для этого, вроде бы и собирались, так?

Когда все необходимые оперативные действия были выполнены, пришло время проследить за тем, чтоб таласанцев вернули в воду целыми и невредимыми. Ещё не хватает проблем и с ними. Мне хотелось поскорее покончить с этим, поэтому я повсюду искал Илюшу, но спустя десять минут бесплодных блужданий, я решил, что справлюсь с задачей и сам.

Водная ложа находилась справа от сцены, на верхнем уровне – напротив того места, откуда ещё недавно кидали камни. Чуть правее и ниже неë находилась ложа урсов, которые к этому моменту почти все разошлись. Пока я дошёл до таласанцев, то заметил, что ни единый член администрации не стал дожидаться завершения нашей работы. Наверное, они разбежались ещё раньше, чем я выстрелил.

Таласанцы без конца стрекотали. Кажется, дебаты были довольно горячими. Я спустился вниз, позвал рабочих, распорядился о погрузке и отправился ко входу, чтобы организовать конвой.

На улице тоже творилось нечто неладное. Выйдя, я обнаружил, что несколько фонарей разбиты. Капитан Лебядкин собственной персоной стоял у гостевого входа с факелом в руке, раздавая инструкции подоспевшему подкреплению. Шеф был очень крупным мужчиной с квадратными плечами, квадратной головой и квадратным мышлением. С таким человеком бесполезно искать компромисс.

– Муромский! – крикнул капитан, едва я попал в поле его зрения. – Это ты стрелял там внутри?

– Так точно, капитан.

– Ты что, идиот?

– Никак нет, капитан. Обстоятельства требовали остановить насилие предупредительным огнём.

– Кто отдал приказ?

– Никто, капитан. Я принял решение самостоятельно, – ответил я.

– Рапорт!

– Сейчас? – спросил я и посмотрел на тех, кто вынужден был ждать, пока мы закончим этот нелепый обмен репликами.

Капитан что-то недовольно проворчал и спросил:

– А что у тебя сейчас?

– Везу таласанцев в гавань. Старший сержант Лаврецкий…

– Забудь про него. У нас тут ЧП. Найдены трупы троих фамильяров. Действует организованная группа, возможно несколько ячеек. Я выделю тебе людей в помощь. Как можно быстрее и аккуратнее смойте наших гостей обратно в море. Как понял меня, Муромский? Повтори!

– "Забудь про него. У нас тут чепэ. Найдены трупы…"

– Немедленно заткнись, умник хренов, и приступай к работе! Чтоб завтра с утра был рапорт!

– Так точно, капитан!

Здесь стоит отметить, что намедни господин мэр отказался от усиления стражи, назвав опасения Лебядкина "смехотворными и беспочвенными". Даже представлять себе не хочу, чем всё это кончится для нашего города…

Я отдал честь и поспешил к площадке, на которой были припаркованы тележки для таласанцев. Некоторых из них уже погрузили в воду. За мной выдвинулся небольшой отряд вооружённых стражников, должным образом проинструктированных капитаном. Когда я оказался у тележки с Рафаэлем, то обнаружил, что его фамильяр сменился. Такое случается не часто, поэтому я спросил:

– А куда делся тот, который вëз его сюда?

Новенький поджал хвост и выпалил на одном выдохе:

– Не имею понятия.

Рафаэль что-то прострекотал.

"Его забрал из ложи тот, другой сержант", – перевёл фамильяр.

На душе у меня стало неспокойно. Неужели Илюша решил под шумок избавиться от невольного обидчика? Вообще, способен ли мой старший сержант на нечто подобное? Как личность – определённо, но как персона – не уверен. Слишком серьёзные последствия ждали его в случае разоблачения. Он не мог рассчитывать, что я закрою глаза на подобные вещи. В итоге я прогнал эти мысли, поскольку в них не было никакой пользы.

– Ты знаешь, как его звали?

– Чен Чен, господин, – сказал фамильяр. – Его зовут Чен Чен.

И действительно, что ж я его хороню раньше времени? Впрочем, я пессимист. Честно говоря, не могу поверить, что наш мир позволяет изгоям и одиночкам, вроде меня, безболезненно функционировать и даже находить свою нишу. Наверное можно найти в этом положении дел повод для радости. Жаль, далеко не во всём мои ожидания столь же превосходным образом неверны.

Когда тележки выстроились в ряд, а стражники заняли свои места, я дал сигнал к старту. На сей раз мы могли позволить себе ускориться, поскольку всё время двигались под уклоном к морю. Я шёл быстрым шагом и отчаянно вглядывался во тьму, которая начиналась сразу же за фонарями, освещавшими нашу дорогу. Казалось, будто мы движемся через какое-то фантастическое ущелье прямиком в царство мёртвых.

Рафаэль вдруг заговорил.

"Кажется, я был прав", – озвучил фамильяр.

– Вам от этого лучше?

"Нисколько. На самом деле, всё прошло гораздо хуже, чем я ожидал. Боюсь, что в ложе был поставлен вопрос о временном закрытии посольства Талáсии".

– И при чëм здесь я?

"Ну я же вам говорю, значит, при том".

Мне пришлось заметить:

– Второй раз это звучит неубедительно.

"Согласен. Но я знал, что вы оцените шутку. В общем-то именно поэтому я вам всё это и говорю. Вы единственный человек, который разговаривает со мной, как равный. Без снисхождения и притворства, без попыток размыть или обострить границу между нашими видами, без осуждения или же наивного восторга. Вы просто говорите то, что думаете, и делаете то, что говорите. У нас такое поведение считается признаком благородства. Я решил отплатить вам той же монетой".

– Весьма польщён, – несколько ошарашенно ответил я.

Тем временем, таласанец продолжал стрекотать. Бедный фамильяр еле за ним поспевал:

"Должен сказать, что мои соплеменники очень озабочены реакцией местной публики. Они рассматривают убийства ни в чëм не повинных фамильяров как акт этнической ненависти. Скорее всего Талáсия выдвинет определённые требования к Альянсу, но их ещё предстоит сформулировать. Сдаётся мне, что начинаются времена, когда способность наших народов к кооперации будет испытана на прочность. Если наше пребывание в Симпáне станет нежелательным, я хочу просить вас быть моим контактным лицом. В свою очередь, я поделюсь с вами адресом человека, который всегда знает, как меня найти".

– Зачем вам это нужно? Я всего лишь младший сержант. У меня нет обширных связей. И с чего вы взяли, что всё вдруг станет так плохо?

"Может и не станет. Но я вижу, что вы, как и я, существо, способное на контакт. А именно контакты нам и понадобятся, если ситуация выйдет из под контроля".

Я подумал, что в его предложении есть смысл, и нет ничего предосудительного.

– Ваш человек сможет найти меня в квартире над трактиром братьев Вайнеров. Пусть спрашивает у управляющего.

"Хорошо, я запомню. Мой контакт живёт на улице Энергетиков, дом 3, квартира 5. Её зовут Анастасия".

– Женщина? – вырвалось у меня.

"Кажется, да. Вам виднее".

– И действительно…

Никто в здравом уме не осмелился бы напасть на нашу процессию, поэтому оставшийся путь мы одолели без происшествий. Вскоре мы попрощались, таласанцы нырнули обратно в родную для них среду, а я, наконец-то оказался в собственном распоряжении. По-крайней мере, до утра. Ни с кем не прощаясь, я отправился в караульную башню, чтобы сбросить снаряжение.

Занятно, что эта второсортная пьеска, которая сама по себе ничего не стоит, может разругать всё сообщество, вместо того, чтобы служить заявленной цели социальной справедливости и равенства. Не находите? Острые места, которые успешно сглаживались на протяжении поколений, вновь были заострены одним взмахом неумелого пера.

Я понимаю, чего боится Рафаэль. Таласáнцы очень ревностно относились к соблюдению прав зверолюда, всякий раз находя тот или иной способ давления на общество Альянса. В конце концов, они поставляли на острова множество вещей, без которых жизнь стала бы заметно хуже. Взять хотя бы кораллы, из которых люди делают особо прочный цемент для своих построек. Откажись они поставлять их, и мы снова начнём рубить бесценный лес. А если они это сделают, то тут же вылезут всяческие обязательства и долги, которые на фоне идейного конфликта, люди могут и аннулировать. Встречные санкции потянут за собой серию ответных действий, и с таким трудом налаженные связи оборвутся в один миг. И что дальше? Война? Не представляю, как будет выглядеть подобный конфликт. Да и рано делать далеко идущие выводы. Сегодня все на эмоциях. Утро вечера мудренее.

С этой мыслью я и лёг спать.

Глава 2

Я сплю как убитый. Не важно, что произошло со мной сегодня – нет такой эмоции, которая сможет остановить меня от падения в бездну маленькой смерти, несущей полное освобождение. Ни снов, ни каких-либо иных прозрений – только бесконечная усталость, сладкая дрема, а затем чудесное пробуждение под настойчивый звон старых маятниковых часов.

Но сегодня меня разбудил кот. Его зовут Маркиз, и он обожает ходить по моим волосам. Долго я лежал и терпел это, но кот требовал моего внимания всё громче и громче. Кажется, я забыл покормить беднягу вчера ночью… Сетуя на собственную безответственность перед любимым питомцем, я присел в своей односпальной кровати, как вдруг меня охватило странное чувство, знаете, как будто вот-вот я вспомню что-то важное; будто только что случился какой-то ужас, но что и почему – не ясно. Я посмаковал это ощущение и, не найдя ему применения, с лёгкостью выплюнул его, поднявшись кормить своего рыжего усатого демона.

Насколько мне известно, коты и собаки архипелага всегда оставались котами и собаками, такими, какими их знали люди до Коллапса. Может быть, это не вполне справедливо в отношении собак, ведь за последние пятьдесят лет одна только семья Лаврецких вывела с десяток пород. Но коты… Различия в их разновидностях никогда не были столь разительны, как у псовых. Мой преподаватель природоведения и вовсе говаривал, что кошки совершенны и поэтому не нуждаются в заметном эволюционном преображении.

Думаю, он близок к правде, хотя я и не считаю чем-то особенным тот тип совершенства, который произрастает из бессознательного. Ведь подобные совершенства окружают нас повсеместно, так? Изящество мысли я всегда ценил превыше изящества природы. Конечно, я отдаю себе отчёт в том, что первое не только исторически произрастает из второго, но и полностью обязано ему вообще в любой момент времени. Тем не менее, мне случалось встречать людей, физически совершенных – и столь же уродливых в своих идеях; попадались мне и существа, выглядевшие насмешкой над замыслом, но при этом мысль их была кристально чиста. И я всегда предпочитал первым – вторых.

Моего отношения к котам и собакам, всё это, разумеется, никак не затрагивает, ибо Маркиз совершенно точно разумен. Когда я говорю с ним, его карие глаза ищут мои глаза. Кот знает, что я знаю, что он знает.

Я нарезал ему остатки мясной колбасы и поменял воду, предварительно вымыв миски. Хвала тому, кто приспособил угробленные коммуникационные системы этого острова для учреждения канализации и водопровода. Не говоря уж об электричестве! Симпáн питает несколько источников энергии – основной электростанцией является гелиоконцентратор, расположенный на южном плато выше города. По пути оттуда к Горе вы встретите и ветряки, и генераторы, использующие силу речного течения. Ну а непосредственно на Горе энергию запасают в виде грузов, поднятых наверх любым желающим за определённую плату, и сбрасываемых потом вниз на тросах для генерации тока. Тех, кто подрабатывает таким образом называют сизифами – весьма популярный способ раздобыть несколько монет в обмен на физический труд.

Не хотел бы я жить в век, менее просвещённый, чем нынешний. Впрочем, век более просвещённый закончился Коллапсом. Остаётся заключить, что я живу в идеальное время!

На этой позитивной ноте я облачился в хитон и сандалии и подошёл к зеркалу. Артём Муромский ещё молод. Сейчас у меня крепкое тело с небольшим количеством совершенно необходимого жира. Так было не всегда. С детства я посвящал гораздо больше времени чтению и музыке, чем гимнастике. Я приобрел хорошую форму только в Академии Стражей уже после того, как переехал в Симпáн с родного острова. Подумать только, прошло шесть с половиной лет! И все они здесь, на моём лице в отражении. Нижняя челюсть с годами заострилась, придавая мне ещё большее сходство с отцом, чем прежде. Лоб стал выше. Оформились скулы, хмурятся густые брови, а глубоко посаженные большие серые глаза словно пытаются скрыть что-то от меня самого.

Странно, подумалось мне. Ведь я совершенно не чувствую всего этого. Почему у меня такое лицо, будто кто-то нагадил мне в утреннюю кашу? Я чего-то о себе не знаю? Или это связано с тем чувством, которое я испытал при пробуждении? Что же это было? Предчувствие? Воспоминание? Я прислушался к себе изо всех сил, но оно снова ускользнуло и улетучилось… Тогда я прогнал позорное уныние со своего лица, напоминая себе, что сам являюсь творцом собственной судьбы. Мне грех жаловаться. Шея, пожалуй, могла бы быть и подлиннее… Но вполне сойдёт и так.

– Пока, демон! – сказал я коту. – Увидимся вечером. Долго не гуляй.

Я спустился в трактир. Было слишком рано для посетителей, и почти все стулья в заведении висели на столах, перевёрнутые вверх ногами. Но Вайнеры всегда обеспечивали своих постояльцев приличным завтраком. Отдельный стол для гостей был накрыт, как и обычно, простой и вкусной едой – яйца, колбаса, рыба, хлеб, сыр, фрукты, чай. Глядя на бочку с пивом, я вспомнил, как вчера мечтал о стакане доброго пенного, но так и не отведал его, по итогу предпочтя возлияниям сон. Сейчас пиво уже не казалось такой хорошей идеей. Ну ладно. Может, как-нибудь потом…

Я набрал еды и уселся за общий стол. Там уже сидел фамильяр по имени Яннис. Он был выдающимся студентом школы фамильяров – настолько, что за его комнату платила мэрия. Яннис обычно был неразговорчив с соседями, поскольку день в упомянутой школе был подобен дню в тренировочном лагере отряда спецназа. С утра он экономил силы, а к вечеру их уже не оставалось. Однако сегодня он находился в чрезвычайном возбуждении. Не нужно быть этнографом экспертом, чтобы понять это по фамильяру – они совершенно не умеют скрывать свои чувства. Пожалуй, эти существа могут действовать вопреки эмоциям, но не похоже, чтобы они умели подавлять их невербальные проявления. При этом на их лице никогда нельзя прочитать каких-либо нюансов течения мысли. Для выражения подобных вещей у них нет необходимых лицевых мышц, поэтому, говоря с ними, всегда следует внимательно слушать интонацию.