скачать книгу бесплатно
– Ну а что еще ты посоветуешь? Все твоя глупость! Из-за тебя мы попали в такое положение!
– Заткнитесь вы обе! – тихо прорычал Сулла. Все, кто знал его, боялись этого шепота больше, чем крика любого другого мужчины. – Вы так много таскались в театр, что приучились ломать комедию в жизни. Пора взрослеть. Довольно вульгарщины. Меня тошнит от всей этой ситуации, я устал быть мужчиной наполовину!
– Но ты вовсе не наполовину мужчина! Просто ты две половинки. Одна – моя, другая – Ники! – капризно возразила Клитумна.
Трудно сказать, что причиняло бо?льшую боль – ярость или горе. Находясь на грани помешательства, Сулла смотрел на своих мучительниц, не в состоянии ни думать, ни видеть.
– Я не могу так больше! – произнес он вдруг с удивлением в голосе.
– Чепуха! Конечно можешь, – самодовольно возразила Никополис, нисколько не сомневаясь в том, что ее мужчина никуда не денется из-под ее каблука. – А теперь иди и сделай что-нибудь сто?ящее. Завтра ты почувствуешь себя лучше. У тебя всегда так бывает.
Вон из дома, куда угодно! Сулла не соображал, куда идет. Ноги сами несли его по переулку с Гермала к той части Палатина, что выходила к Большому цирку и Капенским воротам.
Здесь дома стояли реже, было больше зелени. Палатинский холм – не очень модный район, слишком далеко от Римского форума. Не замечая холода, в одной только домашней тунике, Сулла опустился на камень. Он не видел пустых рядов Большого цирка и красивых храмов Авентина. Мысленно он разглядывал перспективу, которая лежала перед ним и терялась в бесконечности. Его будущее было ужасно, отвратительно. Он видел кривую дорогу, по которой ему предстояло идти до самой смерти – без всякой надежды подняться наверх, с тоской, с полуголодным существованием. Пронзившая его боль была невыносима, его трясло. Он вдруг услышал скрежет зубов и понял, что громко стонет.
– Ты болен? – послышался чей-то голос, тихий и робкий.
Сначала, подняв голову, он ничего не увидел. Боль застила глаза. Потом взгляд медленно прояснился, и он разглядел заостренный подбородок, золотистые волосы, лицо с широкими скулами, огромные глаза цвета меда.
Девушка опустилась перед ним на колени, закутанная в кокон домашней пряжи, – точно такая же, как на пустыре Флакка.
– Юлия! – вздрогнув, воскликнул он.
– Нет, Юлия – моя старшая сестра. А меня зовут Юлилла, – откликнулась она с улыбкой. – Ты болен, Луций Корнелий?
– Болезнь мою не может вылечить врач. – Рассудок и память возвращались. Он осознал досадную правду последних слов Никополис. Завтра ему будет лучше. И это он ненавидел больше всего. – Я очень-очень хотел бы сойти с ума, – добавил он, – но, кажется, не смогу.
Юлилла так и не поднялась с колен.
– Если не можешь, значит Фурии не хотят этого.
– Ты здесь совсем одна? – спросил он неодобрительно. – О чем думают твои родители, отпуская тебя гулять одну в такой час?
– Со мной моя служанка, – спокойно ответила она, откидываясь назад, на пятки. Вдруг глаза ее сверкнули озорно, уголки рта взлетели вверх. – Она хорошая девушка. Самая преданная и здравомыслящая.
– Ты хочешь сказать, что она разрешает тебе идти куда хочешь и не доносит на тебя. Но когда-нибудь тебя поймают… – И это говорил человек, которого не поймали – до конца его дней!
– Но пока-то меня не поймали, так зачем беспокоиться?
Замолчав, она без всякого смущения принялась рассматривать его лицо, явно довольная тем, что видела.
– Ступай домой, Юлилла, – вздохнул он. – Если тебя застукают, пусть это будет не со мной.
– Потому что ты плохой человек? – спросила она без обиняков.
Сулла слабо улыбнулся:
– Можно сказать и так.
– А вот я не думаю, что ты плохой!
Какое божество послало ее в этот недобрый час? Благодарю тебя, неизвестный бог! Вдруг ему стало легко, словно действительно какой-то светлый гений, милостивый и добрый, пролетая, коснулся его. Странное чувство для человека, который почти не ведал добра.
– Нет, я плохой, Юлилла, – повторил он.
– Неправда! – Голос девочки прозвучал твердо и решительно.
Он уже распознал признаки нарождающегося девичьего обожания и знал, как можно убить его грубым словом или пугающим жестом. Но… не мог. Только не с ней. Она не заслуживала этого. Для нее он готов был порыться в своем заветном мешке, где хранил всякие трюки, ухватки и приемы, и вынуть из него самого лучшего Луция Корнелия Суллу, свободного от фальши, грязи, вульгарности.
– Что ж, спасибо тебе за веру в меня, маленькая Юлилла, – произнес он нерешительно, не зная, что она хотела услышать.
– У меня есть еще время, – серьезно сказала она. – Мы можем поговорить?
Он подвинулся на камне:
– Хорошо. Сядь сюда, земля слишком сырая.
– Говорят, ты позоришь свое имя. Но я не понимаю, как это возможно. У тебя просто не было возможности доказать обратное.
– Думаю, именно твой отец – автор этих слов.
– Каких слов?
– Что я позорю свое имя.
Она возмутилась:
– О нет! Это не папа! Он самый умный человек на свете.
– А мой был самым глупым. Мы с тобой находимся на противоположных концах римского общества, малышка Юлилла.
Разговаривая, она выдергивала длинную траву вокруг камня, обрывала корневища и тонкими проворными пальчиками плела венок.
– Вот, – наконец сказала она, протягивая венок ему.
У него перехватило дыхание. Будущее сжалось, приоткрылось, чтобы показать ему нечто, и вновь померкло. Боль вернулась.
– Венок из трав! – воскликнул он удивленно. – Нет! Это не для меня!
– Конечно для тебя, – возразила она и, поскольку он не протянул руку за венком, наклонилась и возложила венок на голову Суллы. – Это должны быть цветы, но в это время года цветов нет.
Она не понимала! Ладно, он ничего не скажет ей. И все-таки сказал:
– Венок из цветов вручают только любимому.
– Ты и есть мой любимый, – тихо отозвалась она.
– Это ненадолго, девочка. Это пройдет.
– Никогда!
Он встал с камня, засмеялся, глядя на нее:
– Перестань! Ведь тебе не больше пятнадцати!
– Шестнадцать! – быстро уточнила она.
– Пятнадцать, шестнадцать, какая разница? Ты же еще ребенок.
Она покраснела от негодования, черты лица ее заострились.
– Я не ребенок! – закричала она.
– Конечно ребенок! – Он снова засмеялся. – Посмотри на себя, вся спеленутая, маленькая пухлая глупышка.
Ну вот! Так-то лучше! Это должно поставить ее на место.
Да. Это поставило ее на место. И если бы только… Теперь это был цветок, убитый морозом, – сморщенный, мертвый. Свет померк в ней.
– Я некрасивая? – спросила она. – А я всегда думала, что красивая.
– Взросление – жестокая вещь, – резко произнес Сулла. – Думаю, почти во всех семьях родители говорят своим дочкам, что они красивые. Но мир судит по другим меркам. Когда ты станешь взрослой, у тебя будет муж.
– Я хочу только тебя, – прошептала она.
– Ну вот еще! Выбрось это из головы, откормленный глупенький щенок. Беги прочь, пока я не прищемил тебе хвостик. Давай! Кыш!
Она помчалась так быстро, что служанка не могла догнать ее, напрасно умоляя остановиться. Сулла стоял, глядя им вслед, пока они не исчезли за склоном холма.
Венок все еще оставался у него на голове. Рыжевато-коричневая трава оттеняла огненно-рыжие кудри. Сулла снял венок, но не бросил, а долго глядел на него, держа в руках. Потом спрятал в складках туники и пошел прочь.
Бедняжка. Он все-таки обидел ее. Но ее надо было отговорить. В его и без того сложной жизни не хватало только вздыхающей по нему соседской девчонки, да еще дочки сенатора.
С каждым шагом сухие стебли венка кололи его, напоминая о себе. Corona Graminea. Венец из трав. Награда спасителю. Возложенная на его голову здесь, на Палатине, где сотни лет назад стоял первый город Ромула, – несколько хижин под соломенными крышами, наподобие той, которая сохранилась возле Лестницы Кака. Венец из трав, подаренный ему олицетворением Венеры – Юлией. Предзнаменование.
– Если это осуществится, я построю тебе храм, Венера Победительница! – громко крикнул Сулла.
Ибо наконец он увидел свой путь. Опасный. Отчаянный. Но терять ему нечего, а получить он может много. И это – невзирая на все препоны – на самом деле возможно.
Зимние сумерки уже опустились на город, когда Сулла вернулся в дом Клитумны и спросил, где женщины. Они были в столовой. О чем-то, как всегда, шептались в ожидании его. Еще не ужинали. Без сомнения, предметом разговора был он. При его появлении они быстро отодвинулись друг от друга с невинным выражением лица.
– Мне нужны деньги, – смело заговорил он.
– Но Луций Корнелий… – начала было Клитумна, насторожившись.
– Заткнись, старая шлюха! Мне нужны деньги!
– Луций Корнелий!
– Я уезжаю отдохнуть, – заявил он, не сдвинувшись с места. – Тебе решать. Если ты хочешь, чтобы я вернулся, если ты хочешь, чтобы все продолжалось, как прежде, дай мне тысячу денариев. Иначе я покидаю Рим навсегда.
– Каждая из нас даст тебе по половине этой суммы, – неожиданно вмешалась Никополис, пристально глядя на Суллу своими тревожными черными глазами.
– Сейчас же! – добавил он.
– Но в доме нет таких денег, – возразила Никополис.
– Лучше, если они каким-нибудь образом найдутся, потому что ждать я не намерен.
Пятнадцать минут спустя, когда Никополис вошла к нему в комнату, Сулла упаковывал вещи. Сев на его кровать, она молча смотрела, ожидая, когда он обратит на нее внимание.
И все-таки первая прервала молчание:
– Деньги у тебя будут. Клитумна послала управляющего к своему банкиру… Куда ты едешь?
– Не знаю, мне все равно. Только бы подальше отсюда.
– Ты складываешь вещи, как солдат.
– Откуда ты знаешь, как солдат собирает свои вещи?
– О, одно время я была любовницей военного трибуна. Поверишь ли, всюду ездила за ним! Чего только не сделаешь из-за любви – в молодости… Я обожала его. Я поехала за ним в Испанию, потом в Азию. – Она вздохнула.
– И что случилось потом? – спросил он, не переставая заниматься своим делом.
– Он был убит в Македонии, и я вернулась домой.
Жалость наполнила ее сердце, но не к погибшему любовнику, а к Луцию Корнелию. К пойманному в ловушку красивому льву, которому суждена грязная, отвратительная арена. Почему человек любит? Это так больно… Она улыбнулась, но улыбка не украсила ее.
– Он оставил мне по завещанию все, что имел, и я стала довольно богатой. В те дни было много трофеев.
– Сердце мое истекает кровью, – фыркнул Сулла, положил бритвы в полотняный футляр и сунул в переметную суму.
По ее лицу пробежала судорога.
– Это мерзкий дом! – сказала она. – О, как я ненавижу его! Все мы злые и несчастные. Много ли истинно приятных слов говорим мы друг другу? Оскорбления, унижение, раздражение, злоба. Почему я здесь?
– Потому, дорогая моя, что ты стареешь, – пояснил он, хотя она и так это знала. – Ты уже не та молоденькая девица, которая таскалась за солдатами по Испании и Азии.
– И ты ненавидишь нас, – продолжала она. – В этом причина? В тебе? И становится все хуже и хуже.
– Согласен. Становится хуже. Поэтому я и уезжаю – на время. – Он связал вместе оба мешка, легко их поднял. – Хочу побыть свободным. Хорошо провести время в каком-нибудь сельском городишке, где меня никто не знает. Жрать там, пить до блевоты, обрюхатить хотя бы полдюжины девок, раз пятьдесят подраться с мужиками, которые думают, что со мной можно справиться одной левой. Попробую задницы всех симпатичных мальчиков. – Он зло усмехнулся. – А потом, дорогая моя, обещаю, покорно вернусь домой. К тебе, Липкому Стиху и тете Клити. И заживем мы счастливо.
Он умолчал о том, что берет с собой Метробия. Старому Скилаксу он тоже ничего об этом не скажет.
И уж вообще никому, даже Метробию, Сулла не сообщил, что он на самом деле собирается предпринять. У него не было намерения отдыхать. Поездка задумывалась как познавательная. Сулле предстояло познакомиться с фармакологией, химией и ботаникой.
Он вернулся в Рим лишь в конце апреля. Оставив Метробия у Скилакса, на Целийском холме, Сулла отправился в Капену, чтобы вернуть двуколку и мулов, которых там арендовал. Заплатив по счету, он перекинул через левое плечо переметные сумы и направил стопы в Рим. С ним не было слуги. Они с Метробием вынуждены были довольствоваться услугами персонала гостиниц и постоялых дворов, где останавливались, путешествуя по полуострову.
