скачать книгу бесплатно
Хендрикс
Холидей шлепает меня по руке, обжигает сердитым взглядом.
– Ты почему не поговорил с ней?
Я гляжу на них – Эксл, Холидей, мой лучший друг Доминик, его младшая сестренка, Келлен. Ну же, кто-нибудь, скажите ей, чтобы отстала, но все, похоже, ждут моего ответа. Даже Эксл смотрит вопросительно, и уж последнее, чего заслуживает мой избалованный женским вниманием братец, это моего объяснения относительно женщин.
Год назад, перед моим арестом, его репутация была не лучше, чем у отца. Минус потомство. Нас в семье трое, и у всех разные матери. Отец не только не знал, как пользоваться презервативом, но и не умел хранить верность одной женщине.
– Я поговорил.
Моя младшая сестра разводит руками и понижает голос, должно быть, подражая мне. Разница только в том, что я не похож на придурка.
– У тебя это хорошо получается. – Она переключается на свой обычный, более высокий тон. – Серьезно? И это все, на что ты способен? Может, пока ты в том центре прохлаждался, у тебя в голове какая-нибудь амеба завелась, которая грызет теперь твой мозг?
Я скрещиваю руки на груди. Может, сестренка в состоянии прочесть это простейшее послание на языке тела.
– Ты еще можешь догнать девчонку и поговорить, – продолжает Холидей, доказывая, что ей наплевать на мою просьбу заткнуться. – Не заставляй меня бежать за ней ради тебя, потому что это неловко. Неловко для тебя, не для меня. Придется сказать, что это ты меня послал, потому что ты – рохля. Слабак. Придется просить ее погулять с тобой, как будто мы какие-то шестиклассники.
Ловлю себя на том, что не отказался бы перенестись в ту глушь, где только деревья, костер, москиты, грязь да медведи. Они хотя бы не болтают без умолку.
– Она не из моей лиги. – Пожалуй, это самое верное, что я когда-либо говорил. Красивая. Собранная. Прохладный ветерок после жаркого ливня. Первый луч солнца в темном лесу. Запах цветущей жимолости. Благодаря ей я даже впервые забыл, кто я такой и где провел весь прошлый год. Так что да, мы из разных миров.
Впрочем, мой арест ничто не изменил. Все в ней – маникюр, дорогая одежда, модная сумочка, манера держаться – говорило о том, что на социальной и экономической лестнице она стоит в сотню раз выше меня, но прежний я такой шанс бы не упустил.
– Ничего подобного, – не унимается Холидей. – Она тебе улыбнулась. Уж я-то знаю. Она посмотрела на тебя и то, что увидела, ей понравилось.
Напряжение крутит мышцы в шее. Да, улыбнулась. Но улыбнулась, не зная, чему улыбается. Снаружи – приятный фасад, но за ним – карточный домик на ненадежном фундаменте.
Эксл обнимает сестру за плечи и отводит в сторонку.
– Давай-ка перекусим. Дриксу скоро снова говорить, и мы же не хотим, чтобы он делал это на пустой желудок. Грохнется в голодный обморок перед телекамерой, и первое впечатление смазано.
Мы действительно этого не хотим?
– Гамбургер? – спрашивает он, направляясь к фудтраку. – Со всем прилагающимся?
Я киваю. Брат знает и мои вкусы, и меня… по крайней мере, того, каким я был.
– А я согласен с Холидей, – раздается грубоватый голос справа от меня. – Досадно.
Я медленно поворачиваю голову в сторону моего лучшего друга и еще медленнее поднимаю бровь.
Он усмехается:
– Мы выбрали игру, дали тебе возможность выиграть, а ты даже не попытался.
Игру они выбрали, потому что я всегда их обыгрывал, и они хотели, чтобы я почувствовал себя прежним Дриксом. Но сейчас я только пожимаю плечами, потому что не знаю, как объяснить.
– С тобой и гулять стало страшновато, – продолжает Доминик. – Будто с ходячим мертвецом. Только и ждешь, что кто-нибудь выскочит с самурайским мечом и вырежет тебе сердце.
– Мозг, – поправляет Келлен, сдвигая шапочку с вышитым Спайдерменом. На улице под сорок градусов, а она не расстается с ней, словно температура упала ниже нуля. – Они забирают твой мозг.
– Ну да, и его тоже.
Доминик и Келлен стоят рядом. Брат и сестра, которые и выглядят, и ведут себя по-разному. Общее у них одно: привязанность ко мне и моей семье.
Келлен лишь недавно исполнилось шестнадцать. В нашей компании она младшая. В светлых косичках – черные банты, пару ее любимой черной футболке с Капитаном Америка составляют затасканные рваные джинсы. Видеть ее с блеском на губах и подведенными глазами непривычно и странно. Наверняка это дело рук Холидей, но Келлен хотя бы осталась собой прежней.
Еще в те времена, когда мы, детвора, играли в бейсбол на улице, Келлен запала на героев комиксов. Так ей легче поверить, что жизнь не лишена смысла. Хорошие парни в одном углу. Плохие парни в другом. Вот так Келлен и нашла свой способ выжить.
Есть в ней что-то такое, из-за чего мне хочется оберегать ее и защищать. Может быть, из-за того, как Доминик постоянно заботится о ней. Может быть, из-за ее хромоты – в восемь лет Келлен сломала ногу, и кость плохо срослась. А может быть, потому, что, изображая перед ней героя, я и сам делаюсь лучше.
– Так я ходячий мертвец, потому что не сыграл?
Доминик тычет пальцем в автомат:
– Потому что ты не подцепил девчонку.
Говорить о девушке, которой здесь больше нет, вовсе не обязательно. Да, она мне понравилась. Да, я понравился ей. Меня осудили за преступление, которого я не совершал, и отпустили условно-досрочно. В этом уравнении А + B не равно С.
– Ты подключился после того, как мы проиграли. Кстати, сколько потеряли? Три игры, по пять долларов каждая, получается…
– Пятнадцать долларов. – Келлен у нас повернута на математике. Не поймите неправильно, я уважаю ее за это. Но должен признать, этот ее безостановочно тикающий мозг немножко пугает. Такая вот умница – в белом халате, с маниакальным смехом поглаживающая кошку, – и завладеет однажды миром.
– Пятнадцать долларов, – эхом отзывается Доминик. – Да на пятерых.
– Семьдесят пять, – вставляет Келлен.
– Всего семьдесят пять. Только ради того, чтобы ты поиграл.
– Я не говорил, что хочу играть.
– А я хотел выиграть змею. Девчонка ушла с моими призами. Тебя не было год, а теперь ты не можешь помочь брату? Я бы пополнил свою коллекцию.
– Ему нужна розовая, – поясняет Келлен.
– Видишь, теперь мой мир несовершенен.
Доминик ухмыляется, и я невольно отвечаю тем же. Раньше такие вот шутки были делом привычным и естественным, как дыхание; теперь же ухмылка на лице словно чужая.
Если глядя на Келлен у меня возникает желание расчистить путь, то Доминик – это торнадо пятой категории: широкоплечая кирпичная стена. Таким ему и нужно быть, учитывая район, в котором мы росли. Таким ему и нужно быть, потому что дома у него даже хуже, и себя он считает защитником и себя самого, и сестры.
Свидетель одной из многих его боевых историй – глубокий шрам на лбу. Свидетель другой – длинный шрам на руке, оставшийся после хирургической операции в десять лет. У моего друга черные волосы и голубые глаза. Он отличный парень. Такого хорошо иметь рядом в отчаянной ситуации. Внешне Доминик всегда спокоен, но глубоко внутри он – два кусочка урана на траектории столкновения. Настроение переменчивое. Слишком много эмоций и слишком мало места, чтобы спрятать их понадежней. Они тлеют, тлеют, а потом – взрыв. А взрывы Доминик терпеть не может. Как и все, что за ними следует. Но больше всего ему не по нраву тесные пространства.
Он любит гитару и музыку, а еще – судя по тем имейлам и письмам, которые приходили от него, пока я отсутствовал, – меня. Келлен, Доминик и я не просто друзья. Мы – семья, и ее, моей семьи, мне не хватало.
– Ты нас подвел, – продолжает Доминик. – Нас разгромила какая-то малышка-блондинка. И что хуже всего? Я не стал ее клеить, потому что она тебе улыбнулась, а ты улыбнулся ей, вот я и подумал, что вы уже все решили между собой.
– Ты не стал клеиться к ней, потому что она легко бы тебя отшила одним только «нет», – парировал я. – Девчонка – фейерверк.
Келлен улыбается, Доминик фыркает, а на меня словно скатывается лавина. Пауза. Они ждут, что вот сейчас я заполню ее, потому что так бывало всегда: я объявлял, что у нас дальше. Но сейчас никакого «дальше» у меня нет. Так было бы легче, и мне не нравится, что на этот раз все по-другому.
– Доминик. – Это зовет Эксл от фудтрака. – Подойди, помоги мне. Первой откликается Келлен. Она не ждет брата, потому что знает: куда она, туда и он.
Доминик делает шаг и останавливается. Мы стоим плечом к плечу, но смотрим в разные стороны. Мы впервые наедине с того дня, как меня забрали. Опускаю голову, и два миллиона слов, которые я хотел сказать ему, застревают в горле. Он вздыхает. Наверное, чувствует то же самое.
Что он может сказать? И что я могу сказать в ответ? Сердце бьется быстрее. Он ли там был? И если да, признается ли? А насчет остального? Скажет ли он, как бросил меня в ту ночь? Наберется ли смелости объяснить, как оставил друга в беде? Извинится? И если да, смогу ли я простить? Потому что прощение – не то, что дается мне легко.
Доминик поворачивает голову и смотрит на меня, ждет, что и я посмотрю ему в глаза. Но я не могу. Смотрю вслед идущей по аллее блондинке. Красивая. Наверное, самая красивая девчонка из всех, что разговаривали со мной. Ее улыбка согрела меня, как солнце, у которого я – единственная планета. Завидую ей – похоже, она знает, куда идет, какая у нее цель в жизни. Раньше я никому так не завидовал.
– Ладно, уже иду, – говорит Доминик.
Резкая боль в груди. Я много раз представлял этот момент, разыгрывал разные варианты, но услышать такие слова не ожидал. Никакого извинения за то, что оставил меня в беде. Никакого признания вины. Только обещание.
На последнем сеансе терапии, в лесу, когда мы сидели у разведенного мною костра, консультант спросил, что поможет мне вернуться в реальный мир. Я сказал, что мне нужна правда. Он заметил, что правды не существует, но есть прощение.
Прощение. В моем понимании прощение и правда идут рука об руку.
– Почему ты бросил меня в ту ночь? – спрашиваю я. Спрашиваю, потому что ждал ответа целый год и больше ждать не могу. Не могу, если мы с Домиником хотим оставаться друзьями. – Мы же договаривались, что никогда друг друга не бросим, а ты меня бросил. Почему?
– Думал, что ты ушел домой.
– Не ушел. А ты, признайся, не пытался меня найти. Чтобы ты кинул друга, должно было случиться что-то особенное. Что? – Или он действительно решил, что я ушел от магазина, и воспользовался удобным моментом, чтобы ограбить его самому?
– Доминик! – зовет брата Келлен, пытаясь удержать купленные напитки. – Требуется помощь!
Да, его сестре требуется помощь, но помощь нужна и мне. Смотрю ему в глаза, и он не может не видеть в них мольбы – «поговори же со мной», – но молчит. Только похлопывает меня по спине и идет помогать сестре.
В тот вечер Доминик привел меня к магазину и предложил его ограбить, но потом исчез, а я отрубился за магазином, на заднем дворе. Напился так, что не смог бы и собственное имя назвать. А он ушел. Бросить, оставить в беде близкого человека было не в его характере, но Доминик отчаянно нуждался в деньгах. Неужели отчаяние так помутило его рассудок, что он предал меня и нашу дружбу?
В ту ночь и Холидей находилась ближе к месту преступления, чем я мог представить. У обоих была в этом деле своя выгода, оба считали, что им нечего терять, и у каждого был свой мотив.
Но представить Холидей с оружием в руках для меня было почти невозможно. С другой стороны, Доминик мог не только навести на кого-то ствол, но сдуру и выстрелить.
К счастью, в продавца пуля не попала, а иначе мне предъявили бы обвинение не только в вооруженном ограблении, но и в кое-чем похуже. Получил бы за убийство двадцать лет – и вся жизнь под откос.
Уверен ли я на все сто, что стрелял Доминик? Нет. Есть вариант, что в тот вечер моя сестренка не совладала с растрепанными чувствами и подговорила на это дело моего лучшего друга. И все же я на восемьдесят процентов уверен – он был один. И как мне с этим жить?
О том, чтобы сдать его полиции, не могло быть и речи, потому что, как бы все ни обернулось, я люблю Доминика. Он бы за решеткой не выжил. А я выжил. Шевелю плечами, но напряжение в шее не проходит. Как простить того, кто не признает вины? Как можно простить, если не знаешь, кого прощать?
Подходит Эксл.
– Мы нашли столик за каруселью.
Совсем скоро мне предстоит сообщить миру о том, что я – преступник, хотя это не так. Ни закрытое дело, ни правда не будут значить ровным счетом ничего, как только я открою рот перед репортерами. Наверное, консультант был прав насчет правды. Ее просто не существует.
– Мне надо побыть одному. – Есть уже не хочется, аппетит пропал.
– Твоя одежда в машине. Встретимся через полчасика?
– Ага.
Эксл возвращается к семье, а я иду вперед, в том же направлении, что и блондинка. Ее дорожка лучше моей.
Эллисон
Придурок Номер Один и Придурок Номер Два возвратились из небытия и, как и все, что умерло и вновь призвано в мир, типа зомби, возвратились в более гротескном варианте, чем прежде. Тянутся за мной, и при этом Придурок Номер Два сыплет подколками и насмешками. Его реплики одна отвратительнее другой, и моя кровь уже нагрелась до такой точки, что в ней можно плавить сталь.
– Так ты из тех, да? – кричит он. – Из тех, кому надо показывать, что делать? Иди сюда, и я все тебе покажу, что и как.
Они смеются, поздравляют друг друга с очередной достигнутой вершиной остроумия. Кулаки сжимаются сами собой, и я бросаю взгляд через плечо. Придурок Номер Один поглаживает себя по промежности.
– Разве ты не знаешь, что у парня… – Неподалеку звенят колокольчики, и его слова теряются в криках победителей «Прибей Крота», но я читаю по губам, и слезы наворачиваются на глаза. Так бы и шлепнула себя по щеке. Слезы. Так бывает всегда, когда я злюсь, и от этой своей слабости я злюсь еще сильнее.
Тычу пальцем в телефон, набираю сообщение для Эндрю: Где ты?
Эндрю: На центральной. Иду к тебе.
Слезы еще горше оттого, что приходится унижаться и просить помощи у Эндрю, но другого выхода нет. Разве что отчитать парней на глазах у всех. Что-то подсказывает, что еще один фокус с пепси, и они совсем слетят с катушек.
Оглядываюсь по сторонам, выискиваю возможного союзника, но подходящих кандидатов нет, если не считать нескольких мамочек, которые, судя по их возмущенным лицам, расстреляли бы моих преследователей на месте, если бы только имели разрешение на ношение оружия.
Но у мамочек дети, и их долг – оберегать малышей. Остальные больше посматривают на меня, чем на пару кретинов, и предпочитают помалкивать, следуя принятому обществом неписаному закону: не совать нос в чужие дела.
Варианты действий:
Следовать выбранным курсом, слушать издевательства и насмешки и в конце концов добраться до Эндрю, сохранив достоинство и доказав всем, что я – девушка благоразумная.
Растоптать гордость и предаться бегству на глазах у толпы.
Схватить бейсбольную биту на игровой площадке и ударить по мячу, как учил Генри, в надежде вырубить одного из придурков и проинформировать другого, что я не только знаю, но и могу по буквам продиктовать адрес, по которому ему следует отправиться.
Третий – мой любимый. Заключается он в самой естественной, свойственной моему естеству реакции. Но поддавшись порыву, я бы огорчила всех, за исключением Генри. И прежде всего папу и маму, которым обещала никогда не терять самообладания и не позволять эмоциям выплескиваться наружу в общественных местах.
– Эй, ты! – кричит один из парней. – Давай, я покажу тебе, для чего у девушки рот! Это чтобы…
И снова взрыв смеха и визга со стороны карусели, но я все равно слышу фразу целиком. Подстегиваю себя, хочу прибавить шагу, но ноги как будто врастают в землю. Все вокруг плывет, звуки перемешиваются и чахнут, остается только звон в ушах. Снова слезы жгут глаза, и я зажмуриваюсь. Ну почему, почему они не уходят?
– Ты в порядке? – спрашивает кто-то.
Открываю глаза и опускаю голову. Знаю, слезы уже пролились. Чувствую, как припухли щеки. Делаю глубокий вдох, поднимаю голову, чтобы объяснить, мол, да, в порядке… и замираю.
Ну и ну. Парень, с которым я играла в «Прибей Крота». Вблизи он еще сногсшибательнее. Как такое может быть?
– Те ребята, они к тебе пристают?
Морщу лоб. Да, пристают, но сказать ему правду и тем самым пригласить к решению моих проблем… нет, это неправильно.
