Отбросы

Алёна Макеева

Отбросы

Всем тем, кого рядом с нами уже нет,

но кто навсегда останется в наших сердцах…

Под музыку Шопена

Предисловие

Недавно один психолог сказал мне, что любить хорошего человека, доброго, позитивного, не так уж и сложно, но продолжать любить того, кто не соответствует социальным нормам, выходит за рамки привычного, – непросто, но именно такая любовь, без условностей, ожиданий, правил, и есть настоящая.

Эта история произошла совсем недавно в самом сердце столицы России, в одном из сотен маленьких, уютных московских двориков. Но что-то мне подсказывает, что если изменить имена героев и перенести место действия в Париж, Лондон или Нью-Йорк, то, в принципе, суть от этого не изменится. Такое могло случиться где угодно. Ведь все мы просто люди…

Глава 1

Из-за очередной бессонной ночи я сидела на балконе и наблюдала, как над старыми московскими сталинками забрезжил рассвет, едва касаясь крыш первыми лучами солнца. Это был мой родной двор, в котором я родилась и выросла, его я раньше знала, как свои пять пальцев. В доме напротив жила пара литераторов, правда, сегодня уже глубоких пенсионеров. Но, несмотря на свои восемьдесят с сильным хвостиком, выглядели они всегда элегантно и изысканно, не спеша ходили под ручку и держали голову высоко поднятой. Антонина Иванна всегда носила обувь на невысоком каблучке, была с маникюром, при макияже и с укладкой.

Кстати, именно она привила мне любовь к литературе. Когда летом все дети собирались во дворе, то вечерами по четвергам она читала нам разные книги, и мы рассуждали об их стиле, смысле, что автор сказал нам. А я всегда с таким восторгом и пиететом слушала Антонину Иванну, ее красивую речь, что в свои семнадцать поступила в литературный институт, и сама стала писателем, как и она. Правда, в отличие от нее, я писала детективы, в общем-то, даже успешно.

В том же доме, где располагалась квартира Антонины Иванны, жили и сотрудники издательства, а также поэты, литературоведы, критики… Сейчас, правда, их осталось совсем мало – старость не щадила никого. Тогда же, в далекие восьмидесятые дом с большими окнами напротив считался мной оплотом культуры.

Дом справа «принадлежал» другого типа творческой элите нашего города – художникам. Так что по вторникам мы всей детворой рисовали, а по средам лепили из пластилина, глины, пластика, также всем двором. И я в детстве так обожала эти спонтанные «кружки», что словами не передать. Хотя по большей части, наверное, из-за того, что после занятий все мамы выносили сладости, пирожки, булочки, которые стряпали сами, и мы пили чай все вместе, болтая, обсуждая что-то важное и интересное.

А еще и потому, что наш дом был самым скучным, на мой взгляд. В нем жили сотрудники Академии Наук. Мои родители тоже трудились не покладая рук в родном РАНе на Ленинском, так что училась я всегда на круглые пятерки, и разрешалось мне посещать вечерние «кружки» во дворе только за выполненную работу по дому и сделанные внеклассные задания на лето. Стоит ли говорить, что делала я всегда все идеально.

Жила, правда, в нашем подъезде неведомо как занесенная к нам семья музыкантов: бабушка, мама и ее дочка Оля. Я обожала слушать, как мама Оли, тетя Зина, играла на фортепиано, казалось, ее пальцы летали над клавишами, не касаясь их, а музыка извлекалась сама. По пятницам мы собирались всем двором, чтобы послушать старые романсы на древнем патефоне Софьи Никитичны, бабушки Оли.

С Олей мы были лучшими подругами, она была младше меня чуть меньше, чем на год, и я часто ходила к ним в гости – это был праздник: музыка, задушевные разговоры за чаем с пирожками и самостряпанным печеньем. Тетя Зина и меня учила играть на фортепиано. И я была счастлива. Правда, все это происходило тайком от моей мамы, она терпеть не могла семью музыкантов, не здоровалась с ними, отворачиваясь при встрече. Благо, мама подавала надежды в НИИ, ее работы получали патенты, так что она часто улетала в командировки с докладами, проверками, наладками, а я могла, не скрываясь, бегать к подружке на чаепитие и даже ночевки.

Когда мы выросли, Оля родила в девятнадцать лет, выйдя замуж за какого-то ученого из нашего же НИИ. И была очень счастлива. Моя мама только фыркала в ее сторону, говоря, что она мне не ровня. Я же иногда украдкой ходила к ней в гости нянчиться с ее чудесным белокурым ангелочком-сынишкой Глебушкой, крестником которого стала, тоже втайне от мамы, естественно. Ибо вера в Бога – ненаучно. Правда, всегда быстро возвращалась домой из гостей, чтобы учиться, учиться и учиться, и соответствовать строгим требованиям родителей.

Сейчас же в квартире Оли на втором этаже нашей шестиэтажки жил какой-то безмозглый мажор. Откуда он взялся, я так и не поняла. Вот что значит несколько лет не появляться в родных пенатах.

Я затянулась очередной сигаретой и выпустила перед собой клуб дыма, разгоняя воспоминания детства. Вообще-то, я бросила купить в 25, когда встретила своего будущего мужа, он сам не курил и меня отучил. С ним мы прожили душа в душу пятнадцать лет, родили двух дочек: Дашу десяти лет и Машу – восьми. Нас не коснулись все эти семейные кризисы и все было отлично, пока этот идиот не стал мне изменять с молоденькой секретаршей. Прямо по законам пошлых бульварных романчиков: его жена стала страшная и старая, а он в свои 42 лишь набрал самый сок, так что трахал свою прелестную двадцатипятилетнюю секретутку-блондинку с сиськами навыкат.

«Конечно, кому на хрен нужна сорокалетняя баба с отвисшей грудью и сединой?» –снова затянулась я, находясь в своих мыслях.

– Потерялся он, видите ли, в жизни, говнюк! – буркнула я себе под нос, вспоминая его жалкие оправдания в измене. Кризис у него среднего возраста, видите ли. Я ж не рванула по мужикам, хотя возможность была.

– Дебил, блин! – выругалась я вслух.

Ну, как, вот как он мог со мной так поступить?! Я же все для него делала, а он?!

А эта потаскуха его еще и сама приехала ко мне – попросить, чтобы я его отпустила, потому что он сам не осмелится уйти от меня, жалеет, видите ли. Так, в общем-то, я и узнала обо всем. Оправдания мужа, которые он бормотал, нагло обманывая, что только один раз и то по пьяни, слушать не стала.

«Полгода! Полгода он врал мне, что у него переговоры, дела, командировки, устал! А я, дура, верила ему!» – мысленно корила я себя.

Когда в начале апреля эта стерва явилась к нам домой с «шикарной» новостью, я собрала вещи, детей и переехала сюда в квартиру родителей на Патриарших прудах. Папа умер еще 11 лет назад, мама круглогодично жила на даче в деревне писателей, так что место было свободно. Муж, конечно, говорил, что у него с этой все несерьезно, умолял вернуться, но мне даже смотреть на него было противно, так что слушать я его не стала.

На глаза навернулись слезы.

– Козел! – налила я себе очередную чашку уже остывшего кофе и сделала глоток.

Хорошо, что в мае, после школы, я отвезла девочек к маме, и они не видят, как я тут от безысходности лезу на стены: не сплю, жру как попало всякую дрянь, набрала 5 кг, к тому лишнему, что и так было.

– Мда, докатилась, – изрекла я, глядя на облезший педикюр. Золотая медаль в школе, красный диплом, гордость ВУЗа, самый молодой член Союза писателей России, самый издаваемый автор детективов 2018 года и… И сижу, курю и уже 3 месяца не могу написать ни строчки.

– Господи, как я докатилась до такой бульварщины? – повертела я в руках, вышедшую месяц назад книжонку, господи и швырнула на столик. – Убожество!

Я вздрогнула от того, что во двор влетела тачка, по долбящей из окон музыке я поняла, что это тот самый мажор, из нашего подъезда. Урод, каких свет не видывал. Думает, что раз у его папаши денег до хрена, то ему все можно. Говнюк! Вечно его папаша отмазывает от тюрьмы: то наркота, то гоняет на тачке, то еще какая-то хрень. Соседей они тоже всех «купили»: сделали ремонты в подъездах, поставили шлагбаумы, пластиковые окна. Одним словом – олигарх!

Такой же самонадеянный кретин, как и мой муженек, думает, что раз есть бабло, то можно все купить. А вот хрен! Только в отличие от моего бывшего, отец мажора входил в сотку Форбс, мой же не дотянул пару десятков лямов баксов в год.

– Так тебе и надо, сволочь! – в очередной раз выругалась я на мужа, надеюсь, скоро уже бывшего.

В тумане сигаретного дыма я наблюдала, как мажор еле запарковал свою тачку и буквально вывалился из машины.

«Снова бухущий из клуба, – мелькнуло в голове, – рано что-то сегодня».

Мажор закрыл свое авто и вытер кровь, сочащуюся из носа.

«О, на коксе опять, – отметила я про себя». «А может книжку написать про мажора, который убил наркодилера, и как его папаша отмазывал от тюрьмы, но не смог? Хоть где-то справедливость восторжествует, а?!» – не без злорадства задумалась я. Хотя, какая к черту справедливость?! Вот я, пятнадцать лет была верной женой, отличной матерью, великолепной хозяйкой, и что в итоге: одна в старой трешке и даже без алиментов, потому что этот мудак решил отомстить мне за то, что я ушла от него, потому что он же мне рога и наставлял. Нормально, да?!

«Господи, ну как же земля носит этих уродов-то?» – наблюдала я, как мажор проблевался и сполз на асфальт, опершись спиной на машину. «Вот он – нарик конченый жив, а Оля мертва», – подумала я, брезгливо пялясь на мажора. Оля умерла, когда ей было всего-то 25, от рака головного мозга, буквально сгорела за год.

– Вот тебе и справедливость, – буркнула я себе под нос, закуривая очередную сигарету, – Нет, справедливости в этом мире, нет ее…

Глава 2

Затушив очередной окурок, я зашла в комнату и плюхнулась на диван, где, к моему удивлению, тут же провалилась в забытье. Из «комы» меня вывел громкий крик соседей внизу. Конечно, когда, как ни в 10 утра, начать орать: а то вдруг не все еще проснулись?

Я потерла глаза, отодрала тяжелую голову от подушки и выплелась на балкон. Уже во всю щебетали птицы, солнце залило двор яркими лучами, а внизу горлопанили соседи – отпрыски былой интеллигенции.

– Слышь, ты че тут выделываешься, олень?! – орал друг-наркоша на своего дилера, который жил, собственно, в соседнем подъезде, снабжая ближайшие дома дурью.

– Да ты посмотри на себя, тварь, на кого ты стала похожа, жирдяйка! – продолжал орать на девушку наркодилер.

– Да ты на себя посмотри, гондон, – не отставала от диалога девушка. Хотя, чего с нее взять –детдомовка.

– Не, ты че на нее гонишь, упырь? – не унимался первый. – Я те щас врежу!

Мои глаза медленно поползли наверх.

– Да вы, скоты, вообще кто тут такие? – взорвался дилер. – Ни воспитания, ни х***, тут так-то типа культурные, б**, люди живут!

Моя рука замерла с зажженной зажигалкой где-то на подлете к сигарете, которая вывалилась из открытого рта.

«Што?!» – металось в голове. Без сил, заливаясь смехом, я рухнула на ротанговое кресло на балконе и закрыла лицо руками, чтобы не ржать во все горло.

– Культурные они, б***, люди, – повторила я сей эпитет сквозь слезы. Хотя, когда-то так и было, но не сейчас, ох, не сейчас…

Это, конечно, было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Наркодилер из соседнего подъезда – сын технички из НИИ, которой выдали рабочую квартиру как матери-одиночке. Вот и вырастила сынка. Встречался этот придурок с девушкой, если ее можно так назвать, – сто кг живого веса, маты, пьянки, и прочие прелести наличия детдомовки по соседству. По каким непонятным причинам ей досталась квартира бывшего партработника – остается загадкой.

Окурки за этой оравой подметал молодой зэк, недавно освободившийся из тюрьмы, где отсидел 8 лет за убийство. Убийство! Как его вообще взяли работать в центре Москвы, в дом, где полно детей. Может, он вообще педофил. И почему сюда-то?

Кстати, о детях. Это раньше мы все друг друга знали и гуляли вместе на детской площадке, пока мамы по очереди выглядывали в окна, чтобы посмотреть за гурьбой детей. Сейчас же, мамы и их отпрыски были иными. С девяти утра в небольшой скверик, в котором в восьмидесятые собирались старички, чтобы поиграть в шахматы, выходили понтовые мамы с колясочками, собираясь стайками по интересам и обсуждая важные вопросы тугосерь, какашек и сисичек, причем настолько громко, что спать было совершенно невозможно.

После одиннадцати им на смену спешили мамы классом повыше, сопровождая своих чад постарше между развивашками и дневным сном. Разговоры у этой категории были уже более душещипательные: кто, кому и с кем изменяет, какая у мужа по счету любовница и как ее отвадить. Глядя на это скопище тупых накаченных сисястых разукрашенных кукол с нарощенными ногтями и ресницами в спортивных штанах и навороченных кроссовках, я думала о том, что не удивлена, что от них гуляют мужики. Что эти разукрашки могут им дать? Все эти мамочки с чадами снимали крутые квартиры в центре Москвы за бешенные деньги у стариков, прозябающих на дачах, которым просто не на что было жить. Вот и превратился наш двор из интеллигентного в….

Я сварила себе свежий кофе и снова вышла на балкон. С другой стороны, если посмотреть на умную, заботливую меня – мать и хозяйку, потерпевшую сокрушительное фиаско на поприще семейной жизни, можно точно сказать одно: все мужики козлы! Красивая – он гуляет с умной, умная – он находит себе тупую модель с сиськами.

Я затянулась сигаретой. Ну, доброе утро! Еще один день пройдет впустую в бесплодных метаниях между «мне нужно сесть писать» и «да пошел этот мудак ко всем чертям». Я подскочила от неожиданно зазвонившего мобильника… кстати, о мудаках: подумай, и оно тут же всплывет. Сбросила вызов. Буквально через минуту пришло сообщение: «Наденька, возьми, пожалуйста, трубку, нам нужно поговорить».

– Ага, щаз… – буркнула я, поджав колени к груди и отпив кофе. Надо ему. Знаю я всю эту песню наизусть: «Прости меня, я не хотел, я тебя люблю, вернись с девочками домой».

– Да пошел ты! – Перевернула я телефон экраном на стол и уставилась на двор, куда очень кстати выползла еще одна «достопримечательность» современной Москвы – бомжишка Люся. Когда я приехала, она уже облюбовала себе место между гаражами, которые еще каким-то чудом не снесли. Двое из них смыкались крышами, но стояли на достаточно далеком расстоянии друг от друга, что туда вполне мог поместиться человек. Раньше мы там детворой играли в прятки, а теперь вот живет Люся.

Грязная тетка неопределенного возраста, взявшаяся непонятно откуда. Притащила в место между гаражами картон, матрас, повесила шторочку и закрывала ее, чтобы никто не видел, – интеллигентка хренова. У Люси была большая собака, которая ни на шаг не отходила от своей хозяйки, спала с ней в одной постели, если можно так выразиться, и охраняла от непрошенных гостей. Как же меня бесила эта парочка, словами не передать. Как вообще в нашем доме могла появиться бомжиха с собакой, а?!

Господи, во что ж ты превратилась, Москва? Что сделали с тобой эти люди?!

Глава 3

Мой день прошел как обычно в бессмысленных блужданиях, попытках сесть за книгу, игнорированием звонков мужа и попытках понять, что я сделала не так, что он завел себе любовницу.

– Надя, надо было давно отомстить ему, – вопила в трубку моя лучшая подруга, нарколог по совместительству, которая по иронии судьбы все душевные беды лечила бутылкой Мартини. – Заведи себе молодого, красивого любовника и оторвись по полной.

– Угу, – только и успевала бурчать я, иногда вклиниваясь в ее тираду.

По традиции каждый вечер я звонила девочкам, но в наши нежные сюсюканья беспардонно вклинивалась моя мать – жесткая, со строгими правилами жизни, которым я никогда не соответствовала:

– Надежда, – с металлом в голосе выдавила мать, что не сулило мне ничего хорошего. Сидя на балконе, я налила себе кофе и закурила. – Девочки совершенно неуправляемы, не хотят писать диктанты и решать математику, только и делают, что читают книжки и смотрят свои мультики.

– Мам, оставь их в покое, у них каникулы, – отмахивалась я.

– Это не значит, что не нужно учиться. Учеба – основа успешной и счастливой жизни, – продолжала мне читать нотации мать, как в детстве.

– Да неужели?! – огрызнулась я.

– Да, Надежда, если бы ты слушала меня, а не вела себя, как овца, то сейчас бы не осталась одна, никому не нужной старой теткой с двумя детьми, – «поддержала» меня она.

«Вот спасибо, добрая мамочка», – я глубоко затянулась сигаретой.

– Ты что, снова куришь?

Я молчала.

– Да что ж ты за наказание мне такое! Непутевая у меня дочь…

Я просто положила трубку и продолжала курить, вглядываясь в едва видимый закат на крыше дома напротив.

– Мда, – тяжело выдохнула я, встала и налила себе бокал вина, может хоть это поможет уснуть, или хотя бы что-то написать.

Уснуть мне, надо сказать, это не помогло, а вот накатать пару сцен – да. Правда, выходила какая-то кровавая драма, где жена ушла от мужа, а его потом убили и обвиняли в этом жену, но она была невиновна… а кто тогда, было непонятно даже мне. Но, кстати, неплохая идея – грохнуть бывшего мужа с особой жестокостью, хотя бы морально становилось легче. Хм, там же еще любовница была, зараза. Надо бы добавить ее в сюжет. Так я и просидела до самого утра, хотя бы на страницах книги строя козни сисястой сопернице под барабанивший по крыше дождь.

С балкона потянуло прохладой, что даже плед не согревал. Укутавшись в плед плотнее, я вышла на балкон и вдохнула влажный воздух раннего утра. Зябко! Под крышей балкона на жердочке ежился воробей. Принесла ему из кухни засохших крошек от батона. На улице было уныло и серо, несмотря на цветущий июнь.

– Вот бы сейчас горячего чаю, да, Полкаша?! – негромко выдала Люся, сидя на низкой табуреточке под детским грибком. Я с отвращением опустила взгляд, думая, что она может делать в такую рань, и тут мои глаза полезли на лоб: она стирала свои вещи под дождем. Что? Бомжиха стирает вещи? Интересно, я уже с ума схожу или просто галлюцинации от недосыпа? Меня бросило в жар, и на коже выступил холодный пот.

– Надеюсь, утром будет солнечно, иначе наши вещички не высохнут, да и постель просушить нужно, иначе сопреет. А когда нам еще так повезет – найти матрас, – бубнила она собаке, реально стирая свое тряпье.

Я потерла глаза. Нет, картина была та же. Вот бы не подумала, что бомжи могут стирать вещи. Поежившись, Люся укладывала постиранные вещи в аккуратную стопочку и тяжело вздохнула.

Я смотрела на эту жалкую парочку и так мне стало тоскливо. Чем она, по сути, отличалась от меня? Да ничем! Разве тем, что у меня была крыша над головой и работа, а у нее только сырой матрас.

«Как, интересно, она оказалась на улице? Вроде, на алкашку не похожа, стирает вот!» – подумала я и поймала себя на мысли, что ни разу за все это время не видела ее пьяной. С бутылками – да, она сдавала их в ближайшей колонке и собирала по двору, местные алкаши всегда сами приносили ей бутылки и банки. Но Люся никогда не пила.

За пару минут, проведенных на балконе, я так замерзла, что зашла домой, плотно закрыла дверь, трясясь от холода, пошла на кухню, чтобы поставить кофе. И снова уставилась в запотевшее от пара окно. «Вот я сейчас выпью горячего кофе, натяну теплые носки и залезу под одеяло, а она там так и будет сидеть одна под дождем и мерзнуть!» – мелькнула мысль.

Я потрясла головой, отгоняя жалость, и глянула в окно. Меня передернуло от ужаса: к бомжихе на пошатывающихся ногах плелся мажор с каким-то длинным предметом, как труба в руках. Ясно дело, не чтобы согреть ее. Нет, я, конечно, все понимаю, вонючая бомжиха – то еще удовольствие во дворе, но убивать ее из-за того, что она живет у тебя под окнами – просто низость. Понятно, что папаша отмажет этого ублюдка, но на меня накатила такая злость и ненависть, что, не помня себя, я нацепила штаны, резиновые сапоги, схватила что-то тяжелое, что подвернулось под руку, и кинулась на защиту бедной женщины.

«Господи, о чем ты думаешь, Надя?!» – поймала я себя на мысли, уже выбежав из подъезда, понимая, что против молодого парня, хоть и наркомана, выстоять будет сложно, но адреналин гнал меня вперед. Со всего маху, подбежав по лужам до песочницы, где мажор уже склонился над телом женщины, я ударила его, хотела закричать, но вместо звука из горла только донеслось нечленораздельное шипение.

– Ау, – недоуменно повернулся на меня мажор, – дура что ли? – потер он плечо. – Больно же, – отобрал он у меня поварешку.

«Черт! Поварешка!» – мелькнула у меня в голове мысль, судя по взгляду мажора, последняя. К моему ужасу, он был трезвым. Мажор поднял на меня руку; понимая, что он убьет меня одним щелбаном, я прикрылась руками и зажмурилась от страха. Но вместо этого услышала сдавленный женский смешок.

Я открыла глаза, чтобы осмотреться. Напротив меня стоял мажор, в одной руке он держал мое орудие защиты, а во второй – зонт-трость серебряного цвета, который он держал надо мной, чтобы я не намокла под дождем. Люся же, живая и здоровая, сидела под грибочком и, довольная, уплетала пиццу, запивая колой.

– За что ты меня ударила? – в упор смотрел на меня мажор.

– Ну… – замялась я, смутившись. – Я думала, Вы Люсю идете убивать, – гордо подняла я голову, оправдывая себя.

Мажор поднял брови от удивления.

– Спасибо Вам, – улыбаясь, к слову сказать, красивой улыбкой с ровными аккуратными, а главное чистыми зубами, поблагодарила меня Люся.

– Защитница, господи, – покосился мажор на поварешку. – Заходи, – кивнул он под грибок.

Я хотела было взбрыкнуть, что мы на «ты» не переходили, но решила, что лучше с ним не спорить, мало ли чем он закинулся сегодня. Да и пицца, надо сказать, выглядела великолепно, а я второй день ничего не ела, кроме кофе, если это можно считать едой.

– Да, – пододвинулась Люся, – присаживайтесь, пицца очень вкусная, вот к этой я даже не притрагивалась, – указала она на одну из коробок.

По песочнице пополз манящий аромат пиццы пепперони и гавайской. Было как-то неловко отказываться, тем более, я так рьяно кинулась ее спасать, а теперь состроить брезгливую гримасу было бы как-то некорректно что ли. В общем, поборов отвращение, я уселась рядом с коробками, но подальше от Люси, чтобы не подцепить ничего. К моему удивлению, от бомжихи не то что не воняло, она пахла мылом, простым, дешевым, но мылом. Если в моей жизни и случался когнитивный диссонанс, то именно сегодня. Просто шок какой-то.

Я аккуратно взяла один кусочек и жадно впилась в него зубами, ночами я не ела, типа за фигурой следила, а спать по привычке не легла, поэтому была голодная. Еще горячий сыр буквально тянулся изо рта, так что пришлось ловить его. Мажор засмеялся и протянул мне салфетку. Дожевывая пиццу, я обратила внимание на его длинные тонкие пальцы – не знала б, что он нарик, решила б, что музыкант.

– Ты в следующий раз, когда на защиту бежишь, хотя бы сковородку бери, – сунул мне обратно поварешку в руки мажор.

Мне стало совсем неловко, я отложила «прибор» на скамейку, рядом с собой, и стала уплетать пиццу, наблюдая за этой странной парочкой. У Люси были аккуратно подстрижены ногти, чистая, опрятная женщина. Честно говоря, не знай я, что она бомж, встреть ее на улице, ни за что бы не подумала, что она живет не дома. Как-то не вязался ее вид с образом жизни, который она вела. Доев пиццу, Люся аккуратно сунула корочку сидевшему позади нее псу и салфеткой взяла еще один кусочек.

– Как же сегодня зябко, – интеллигентно высказалась Люся, – прямо не лето на дворе, а промозглая осень.

Я открыла рот от словарного запаса бомжихи. Не каждый образованный-то человек похвастается подобным вокабуляром, а бездомная нищая… Мой мозг наотрез отказывался воспринимать происходящее.

– Тебя может в ночлежку отвезти? – заботливо поинтересовался мажор.

Я захлопала глазами. Нет, что-то здесь точно было не то.

– Да нет, сыночка, переживу, первый раз что ли, – ласково отмахнулась Люся от мажора.

Я окончательно перестала понимать, что происходит: почему она живет здесь, если у нее есть сын, который живет буквально в паре шагов.

– Это Ваш сын? – в шоке повернулась я к бомжихе.

– Нет, – улыбнулся мажор открытой и лучезарной улыбкой, от которой меня почему-то передернуло, – просто я иногда привожу ей еду и смотрю, чтобы никто не трогал.

– Поэтому и сыночка, – улыбнулась Люся мажору, – обо мне родная дочь так не заботится, как он.

Я буквально открыла рот от изумления. «Дочь?» – мелькнуло в голове, но расспрашивать я не решилась, было как-то неудобно лезть в чужую жизнь. Тем более, если есть дочь, то явно не от хорошей жизни женщина оказалась на улице. Пока я жевала пиццу, переваривая услышанное, бомжиха расспрашивала парня про день, но тот лишь отмахивался. Да как у него мог пройти день? Приехал из клуба, проспался, закинулся наркотой, но в клуб не поехал – насыщенная жизнь, нечего сказать.