скачать книгу бесплатно
– А купи-ка и мне что-нибудь…
– Что именно? – Миша от неожиданности, что такая животрепещущая проблема была так легко решена, был ошарашен.
– Купи бразильского красного вина, чипсов, орехов. Но так, чтобы уложиться в эту двадцатку. Вон Серёга по дороге на судно купил бутылочку, – я бросил взгляд в сторону Серёги, – а я что-то не догадался. А так бы хотелось попробовать, что же это за такое – бразильское вино.
– Понял, – с готовностью и счастьем в голосе подтвердил Миша и, выхватив у меня двадцатку, моментально исчез.
А Львович с одесским юмором только успел крикнуть вдогонку вихрю, оставленному Мишей:
– Не забудь купить зубную щётку, мыло, пасту, порошок, крем для обуви и принеси сдачу пять центов!
От его шутки мы рассмеялись, но Мишин след уже давно простыл.
После ухода Миши в ЦПУ нас осталось трое, то есть вся машинная команда. Решили сделать ознакомительную экскурсию по машине. Пошли туда под руководством Львовича. Надели наушники и вышли из ЦПУ. Львович начал рассказывать и показывать, как запускаются дизеля и остальные механизмы.
Особенно он обратил моё внимание на один вспомогательный дизель-генератор. В машине было два вспомогательных дизель-генератора – один работал, а второй Олег мне почему-то не предъявил в работе. Когда же я предложил Львовичу запустить его, то тот скривил мину на лице:
– Я тебе не рекомендую его запускать, потому что у него забортная система связана с пресной системой охлаждения. Мы сейчас закрыли все клапана на нём, чтобы пресная вода не уходила за борт, и я тебе не рекомендую его запускать. Он весь гнилой внутри. Запчасти заказали. Но когда они будут доставлены, никто не знает.
Для меня это опять было неожиданностью: вот ещё одна гнилушка попалась, которую надо ликвидировать. Начинались не очень весёлые времена.
Потом мы полезли наверх, в помещение аварийного дизеля.
Интересным было то, что из ЦПУ можно было сразу войти в мастерскую. Там находились сварочный верстак, сварочный агрегат, слесарный верстак и стеллажи для запасных частей, которые были навалены на них горами в полнейшем беспорядке.
Как работал Львович – непонятно.
Глядя на эти горы барахла, Львович похвастался, что он уже притёр несколько форсунок, распылители к которым нашёл в этих горах хлама, и сделал несколько пригодных к работе форсунок, которые уже стоят на главном дизеле.
Глядя на всё это, я в недоумении спросил его:
– Львович, а как же ты в такой грязи умудряешься это делать? На эти форсунки даже пыль не должна попадать, а ты тут вон что устроил…
– Ничего, они работают, нам хватит дойти до Панамского канала, – махнул рукой Львович, на что я с сомнением покачал головой:
– Дай бог, чтобы хватило их, но путь-то наш будет ещё дальше.
– А вот там нам уже и запчасти подвезут, потому что сюда, в Бразилию, хозяева вряд ли что доставят. Стоянки здесь очень короткие, да и агентов надёжных нет.
Я и сам это понимал, что фирма не рискнёт связываться с пересылкой запасных частей. Тем более что, как стало известно, фирма, которая владеет «Паулиной», решила продать её. И уже в течение года ищет покупателя. И вот-вот этот покупатель должен найтись. Кто он такой? Скорее всего, это будут немцы, но не очень богатая компания, которая тоже будет экономить на поставке запчастей. Вот это я попал!
С такими мыслями, вернувшись в ЦПУ, я сел за компьютер и стал более подробно знакомиться с документами, которые мне вчера показывал Олег.
Приближалось время обеда, нужно было составить первый рапорт о расходе топлива за прошедшие сутки. У меня была своя собственная программа, которую я сделал несколько лет назад для подсчёта топлива, она меня спасала на многих моих предыдущих судах. Она была моим первым помощником в подсчёте топлива, но надо было приспособить её к этому судну.
Сев за компьютер, я быстро переделал программу и написал первый суточный отчёт по расходу топлива.
Телефонная связь с мостиком могла осуществляться только с помощью аварийного телефона, который имел несколько номеров: мостик, помещение аварийного дизеля, капитан, румпельная и ЦПУ. Обычный телефон, как и громкоговорящая связь, не работал. При последнем обесточивании они сгорели. Когда их восстановят? Об этом тоже никто не знал, потому что запасных частей для них не было. Да что именно сгорело, никто не знал. Миша на мой вопрос только недоумённо пожал плечами.
Позвонив на мостик, я передал сведения об остатках топлива и пошёл обедать.
После обеда капитан постучался в мою каюту. Наши каюты были на одной палубе. Между каютными дверями было несколько шагов. Он постучался ко мне, когда я уже собирался выходить, обратился на русском языке и пригласил зайти к себе в каюту, где мы обсудили, что нужно ещё сделать, чтобы судно было полностью готово к отходу в рейс.
Я поинтересовался о правилах компании, существующих на судне, для того чтобы правильно оформить все документы перед отходом и при подходе в порт, и какие документы и информацию мне нужно предоставить лично капитану, чтобы не нарушить правила страны захода и судна.
Решив с капитаном все вопросы, я вернулся в машинное отделение, а капитан ушёл на мостик.
По мере приближения к машинному отделению я всё больше и больше задумывался, с чего бы начать, чтобы разгрести всю эту грязь, весь этот срач, который заполонил ЦПУ, токарку и машинное отделение. Сейчас в моём распоряжении были только Серёга и Львович, которые заняты тем, что готовят форсунки в запас. Да! Их рук будет недостаточно, чтобы навести порядок с запасными частями. Придётся самому впрягаться по полной программе. Так, как это было, когда я работал на костере.
Войдя в ЦПУ, я увидел мирно беседующих Серёгу со Львовичем, которые, сидя за столом, мирно попивали послеобеденный кофе. Подсев к ним, я налил себе чай, прислушался к их разговору и прервал его:
– Давай-ка, Львович, продолжай тереть форсунки. А ты, Серёга, иди в машину, продолжай знакомиться со всем оборудованием и заодно и с веником, и с тряпкой. Хоть что-то протри. Собери ветошь, которая там валяется. Одним словом – наводи порядок. К отходу чтобы нигде ничего не валялось.
Хоть и был позавчера порт-контроль на борту, но после произведённого ремонта Львович оставил вокруг топливного насоса и сепаратора кучу грязи. Всё на площадке было перепачкано топливом, и везде разбросана ветошь. Я себе никогда такого не позволял. У меня за долгие годы на флоте выработалась привычка, что, как бы я ни устал, сколько бы времени ни было на часах, порядок после работы и ремонта должен был наведён обязательно.
Серёге, естественно, моё приказание очень не понравилось. Он что-то бухтел себе под нос. Типа – не успел приехать, а уже гайки закручивает на шее у единственного моториста. С такими темпами у него не хватит никаких сил дожить до конца контракта. Но всё же, поднявшись и скорчив недовольную мину, генеральный секретарь ушёл в машину.
Львович, искоса глянув на меня, переместился в токарку, а я, сев за компьютер, принялся восстанавливать в памяти, сверяясь с записной книжкой, куда были занесены все замечания по приёмке, что же надо ещё сделать.
Рядом с компьютером стоял ноутбук, там была информация о том, как надо информировать компанию о заказе запасных частей. Я был не в курсе, как именно составить эту заявку на запасные части, но образец заявки у меня был, тут же была и инструкция по составлению заявки, и я начал знакомиться, как же это делается.
Около трёх часов дня с радостной физиономией прибежал Миша.
Когда Миша уходил, я ему сказал, что каюта будет открыта, и если он что-то купит, то пусть занесёт в каюту и положит в спальне.
Миша уже был переодет в робу. Он доложил, что купил бутылочку бразильского вина и несколько пакетов с чипсами и орехами.
Миша сам был из Мурманска, ему было всего-навсего двадцать семь лет. Что за специалист Миша, я ещё не знал, но, уезжая, Олег сказал, что Миша очень башковитый парень, полностью знает электрооборудование судна и способен разобраться во всём, что может сломаться, хоть и окончил всего лишь три года назад электромеханический факультет мурманской Вышки. Тогда невольно и мне вспомнился Мурманск и первые два года, которые я проучился в этой же Вышке.
Увидев Мишу, я попросил его сделать мне экскурс в электрическую часть машинного отделения, и если останется время, то и всего судна. Мы надели наушники и спустились в машинное отделение.
До пяти часов мы с ним облазили всё машинное отделение, аварийный дизель, кладовки в трубе и трюме, слазили в рулевую машину. Ой, а туда было вообще страшно пробраться.
Это надо было зайти в трюм из тоннеля, который вёл в машину, там были для этого специальные двери. В трюме пройти вдоль борта и переборки, открыть какую-то дверь и спуститься вниз на пару палуб по узенькому скоб-трапу. Потом согнуться и проползти чуть ли на четвереньках к рулевой машине.
Помещение рулевой было небольшое. Так что Серёга при ежедневном обслуживании рулевой здесь будет нагибать голову, а то точно не доживёт до конца контракта.
Помещение для рулевой машины было сделано в таком неудобном месте, что я представления не имел, что за проектировщики его сотворили. Как они сюда засунули рулевую машину и всё оборудование для неё? И вообще, как надо эксплуатировать и ремонтировать её?
Я осмотрел рулевую машину с помещением. Вроде бы рулевая была смазана. Подёргал за рычаги. Рычаги показались расхлябанными. Глянул на один и выставил его на упор. Зазор между штоком и втулкой был около двух миллиметров. Невольно подумалось: «Ничего себе, как же она ещё работает? Как же штурмана руль перекладывают?»
Тут же с Мишей достали тавот, набили тавотницы, протавотили всю рулевую машину и вернулись в машинное отделение, где я увидел важно восседающего за столом Серёгу.
Несмотря на весь его вид глубоко уставшего человека, я соизволил ему заметить:
– Серёга, я понимаю, что ты устал. – От такой вводной у Серёги чуть не вывалилась из рук кружка с горячим кофе. – Но одной из важнейших твоих задач с утра у тебя будет делать замеры всех топливных и всех малых танков по машине. Затем слазить в рулевую, смазать её и доложить мне, что эта работа тобою проделана. Понятно?
От такого приказа у Серёги округлились глаза, перехватило дыхание и полностью пропало дальнейшее желание пить кофе. Он неспешным жестом отодвинул кружку с ароматным кофе и, стараясь не выдать своего волнения, выдержал необходимую паузу и, немного подумав, весомо произнёс:
– Ладно, я постараюсь. Но есть ли необходимость в том, чтобы это делать каждое утро? Я могу это делать и через день.
Я уже примерно представлял, какую линию мне придётся гнуть с нашим «генсеком», и поэтому как можно мягче и доходчивее пояснил:
– Серёжа, я тебе сказал, что это надо делать каждый день для нашей же безопасности. Я не знаю, как поведёт себя рулевая машина, потому что зазоры у неё во втулках уж очень большие. Мы их хотя бы тавотом немножко забьём, она будет хоть как-то смазываться. А пока попробуем на этих полках в токарке, – я ткнул в открытую дверь ЦПУ, ведущую в токарку, – найти хоть что-нибудь для неё.
Серёга опять что-то пробухтел. Типа того, что теперь человеку уже и с утра никакой жизни не намечается, только одна работа ему светит на ближайшие полгода. Как же ему, несчастному, одинокому мотористу, одолеть всё это? Где же ему найти силы на столь непосильную работу?
Всё это он бубнил таким несчастным голосом, что несведущий человек сразу бы поверил ему.
Но, посмотрев в мои непреклонные глаза, он благосклонно согласился, важно кивнув головой. А так как рабочий день уже закончился, то мы пошли в кают-компанию на ужин. Переодеваться не хотелось. Для этого надо было подняться в каюту, помыться, переодеться, поэтому мы сели за столы не переодеваясь, подстелив под себя газетки, чтобы не испачкать кожаные кресла.
Не успели взять вилки с ложками, как забегает старпом, плюхается в своё кресло и скороговоркой сообщает:
– Так! Всё, ребята, готовимся к отходу. Вам часовая готовность. Сейчас к восемнадцати закончится оформление документов, а после девятнадцати лоцман будет на борту. Так что будем отходить. Буксиры заказаны. Особо не расслабляйтесь!
Ну что же. Отходить так отходить. Сделаем мой первый отход. Недаром я весь день потратил на изучение судна. Теперь это закрепится практикой и будет надолго забито в мой мозг.
Закончив ужинать, мы вернулись в ЦПУ. Уже надо было что-то делать, если поступил приказ о подготовке двигателя к отходу.
Сделав соответствующие записи в журналах, мы начали готовиться. Как это делается на этом судне, я ещё не знал. Зато Львович был на коне.
Он запустил машинный компьютер, прокрутил валоповороткой главный двигатель и запустил все насосы. Я ходил вместе со Львовичем и выполнял всё то, что необходимо для запуска.
С важным видом Львович провернул главный двигатель на воздухе, а потом и запустил его. Дизель легко разогнался и равномерно заработал. В ЦПУ сразу почувствовалась его работа, что я даже пошутил:
– Может, нам наушники тут надевать?
– Да нет, не стоит, громче не будет, – со знанием старожила ответил на мою реплику Львович.
Во всяком случае, так оно и было, когда двигатель развил полные обороты. Шум от его работы был прежний.
Мы его прогрели, и, позвонив на мостик, я передал вахтенному помощнику данные об остатках топлива на отход. Топливо опять пришлось всё перемерять и пересчитывать. Помощник всё тщательно записал, и я передал управление двигателем на мостик.
Двигатель так и продолжал работать на оборотах холостого хода, потому что он работал на винт регулируемого шага и этот шаг сейчас регулировался только с мостика. Обороты двигателя были неизменны – семьсот пятьдесят оборотов в минуту. Это показывало, что электронный регулятор поддерживал этот режим должным образом и все форсунки на цилиндрах были в норме. Об этом свидетельствовала и температура выхлопных газов, которую мы постоянно контролировали по показаниям бортового компьютера.
По аварийному телефону позвонил капитан и сообщил, что лоцман на борту и судно начинает движение.
Двигатель натужно загудел, что свидетельствовало о том, что капитан увеличил разворот лопастей винта. Температуры по цилиндрам поползли вверх. Всё было в пределах нормы. Промелькнула мысль: «Ну слава богу. Хоть тут всё работает нормально», – но я всё равно чутко прислушивался ко всему происходящему, сплюнул через левое плечо, постучал по деревяшке и пошёл делать обход работающих механизмов, ощупывая и прослушивая каждый из них.
Через минут сорок вновь позвонил капитан.
– Ну всё! Лоцмана сдали! – радостно сообщил он. – Давайте начинать вводить главный двигатель в режим полного хода.
Перед этим Олег мне рассказывал, что тут был один румынский капитан, который ногой управлял главным двигателем, и из-за этого форсунки от резкой нагрузки, то есть от резкой подачи топлива, не выдерживали и лопались.
На двигателе была специальная система отвода протечного топлива, которая сигнализировала, что если какая-то из двенадцати форсунок лопнула, то об этом выходил специальный сигнал. Какая именно это была форсунка, можно было легко определить по компьютеру.
Для того чтобы поменять повреждённую форсунку, надо было остановить двигатель. Форсунки так неудобно были смонтированы на двигателе, что замена повреждённой форсунки могла занять час или полтора. Намного позже, когда мы уже приобрели опыт по замене форсунок, мы укладывались и в час, но первую форсунку мы с Серёгой меняли часа два.
После распоряжения капитана о вводе двигателя в режим он сам с мостика потихоньку начал увеличивать нагрузку до полного хода. Тем временем я постепенно снимал ручное ограничение нагрузки. Когда нагрузка достигла девяноста процентов, капитан вновь позвонил в ЦПУ и поинтересовался о состоянии главного двигателя и режиме его работы. Когда я ему подтвердил, что всё в порядке, то он разрешил покинуть машинное отделение.
Я отпустил Мишу и Львовича из ЦПУ, а сам ещё раз спустился в машину, обошёл и вновь прослушал все механизмы. Вновь поднялся в ЦПУ, переключил аварийную сигнализацию себе на каюту и тоже пошёл на выход.
Пройдя длинный коридор, который уже был полностью освещён, а двери и лазы в трюм были задраены, я вышел на палубу и осмотрелся.
Глубоко вдохнул тёплый, чуть влажный морской воздух. На горизонте с правого борта ещё виднелась земля. Судно шло на юг – в Аргентину.
«Паулина» шла в балласте. Погода была спокойная. Атлантический океан баловал. На календаре была зима, а здесь, в Южном полушарии, – лето, тепло, солнышко.
На палубе было не жарко. Была нормальная, приемлемая, европейская температура. В машинном отделении тоже было не жарко, но вентиляторы для работы главного двигателя мы не выключали. Они были расположены в корме судна, и их вой был едва слышен здесь, у надстройки.
На всех предыдущих судах, чтобы уйти от постоянного шума работающих механизмов, я вечерами ходил на бак, где часа по два гулял.
После рабочего дня в машине всегда хотелось тишины. С моей профессией судового механика её всегда не хватало. Если на корме в районе машинного отделения всегда ощущалась вибрация корпуса судна от работы механизмов и шум от их работы, то здесь и не надо было никуда ходить. Сама надстройка уже находилась на баке. Для меня это было непривычно. Но ничего! Человек привыкает ко всему.
* * *
Впервые дефицит тишины я ощутил ещё на ледоколе «Адмирал Макаров». Тогда я был двадцатишестилетним третьим механиком. И мне по многу часов приходилось находиться в машинном отделении среди работающих главных дизелей.
По специфике своей работы ледоколы в полярке почти не имели стоянок. Они постоянно куда-то шли, проводя суда с грузами с востока на запад, и возвращались обратно уже с судами, которые опустошили свои трюмы в полярных портах.
На ледоколе было девять только главных дизелей, да вспомогательных ещё восемь штук. Общая мощность главных дизелей составляла сорок тысяч лошадиных сил. Мне тогда приходилось постоянно заниматься перекачками топлива и балласта, поэтому я крутился днями, а то и ночами в машинных отделениях ледокола, пополняя танки топливом, откачивая льяла трюмов, перекачивая балласт.
Тогда о наушниках никто и понятия не имел. А если они и были, то их носили неохотно. Не надевали их из-за бравады. Мол, мешает слушать ритм работы машин. Из-за этого многие механики были глуховаты, да и у меня в ушах постоянно стоял какой-то шум.
И вот как-то раз, после очередной бункеровки в Певеке, нас вывезли на природу. Автобус остановился на полпути между Певеком и Валькумеем. Нас со всем нашим скарбом, закусками и выпивкой выгрузили и оставили якобы подышать свежим воздухом.
Воздух и в самом деле был великолепен. На небе не было ни единого облачка. Солнце жарило не на шутку. Да и ветра почти не было. Если бы не берёзки по пояс, то можно было себе представить, что ты находишься не за полярным кругом, а где-то у нас в Приморье.
Народ сразу кинулся собирать грибы, а я по распадку, между сопок, пошёл подальше от галдящей толпы возбуждённых моряков. Через пару десятков шагов я уже не слышал этого гвалта.
Интересная особенность была в тундре. Вокруг стояла абсолютная тишина, несмотря на то что рядом находились люди. Их было видно. Они что-то, наверное, кричали, жестикулировали руками, а я их не слышал, но когда кто-то из парней полез на сопку, то тогда до меня донеслись все слова их разговоров. Я разбирал каждое их слово. Даже шуршание выскакивающих из-под ног камней мне было явственно слышно.
А вокруг не было ничего – а вокруг была только тишина.
Я растянулся на тёплом мху и слушал эту тишину. Стало различимо журчание ручейка. Слышалось шуршание листвы знаменитых карликовых берёзок. Даже появившегося невдалеке евражку я услышал ещё перед тем, как он встал домиком, чтобы поподробнее рассмотреть меня. Но я по-прежнему лежал без движений, впитывая в себя окружающую тишину всеми клеточками своего тела.
Наверное, я уснул под воздействием такой целительной тишины – и очнулся только лишь оттого, что меня пнул в пятку мой котельный машинист Сашка Оборин. Он забеспокоился, что я куда-то пропал, и пошёл меня разыскивать.
Найдя меня спящим на мху среди камней и берёзок, он, как всегда с серьёзным видом, толкал меня, стараясь разбудить.
– Ты чего это тут разлёгся? Водка уже заканчивается, а ты тут валяешься. Смотри! Не достанется тебе ничего, – беспокоился он обо мне.
Так мне не хотелось покидать этот мир тишины и покоя! Но делать было нечего. Я поднялся и вместе с Сашкой пошёл в прежний мир шума и суеты.
* * *
На палубе стояли Миша со Львовичем. Они любовались вечерним закатом и напивались свежим воздухом и тишиной.
