скачать книгу бесплатно
– Олег, ты приходи. Если что, тебя здесь все-таки покормят. Со скрипом, но покормят.
– Ладно.
– Ты смотри на тещу как на комический элемент.
– Я так и смотрю. – Я засмеялся. – Ты сам так смотри.
Он обрадовался поддержке. Вдруг ожил.
– Знаешь, что ей больше всего в тебе не нравится?
– Ну?
– Ты много кладешь в чай сахара.
* * *
Сынуля меня не впустил. Он стоял в дверях.
– Держи. – И протянул ключ.
Из квартиры слышалась музыка. И девчачьи взвизги. Разговор получился короткий и жесткий. Он так же любил меня, как и я его.
– Отец и мать уехали месяца на три.
– Значит, и я к тебе въеду месяца на три.
Он сказал:
– Только смотри, чтоб было чисто. Чтоб ни пятнышка на обоях. Понял?
Прежде чем захлопнуть дверь, он некоторое время держал ее приоткрытой. Он считал, что мне очень хочется выпить и порезвиться в их милой компании. И он меня дразнил.
А я был измотан перенасыщенным днем. Я даже не сумел сказать ему какой-нибудь пакости. Насчет его милой компании.
Я добрался до квартиры, ключ от которой был у меня в руках. Я даже ее не оглядел. Сразу уснул.
Глава 6
С утра я пошел на базар – две остановки метро и еще трамвайчиком. Рынок был дорогой. Но хороший: все в наличии.
За гранаты я заплатил безбожно много, но я был к этому готов. Я знал, что такое гранаты, когда вот-вот выпадет снег. У меня болел товарищ еще во времена студенчества. Бученков. И дело тоже было почти зимой. Так что с фруктами я был накоротке.
Я нацелился на одного симпатичного кавказца, но просчитался. Я хотел, чтоб фрукты были регулярно. По дружбе. Я хотел именно подружиться, потому что я не из тех, кто относится к рыночникам с презрением. Рынок – это тоже труд. И труд тяжелый.
Но дружбы не получилось. Кавказец оказался новичком. Он первый раз приехал в Москву. И быстро замерз. И, кажется, меня боялся.
– Холодно, – говорил он. – Очень холодно.
Я постоял около него. Он был мне симпатичен.
– И больше ты не приедешь? Я бы только у тебя покупал.
– Нет. Холодно. Очень холодно.
Погода действительно была будь здоров. Ядреная. Вот-вот разродится снегом. На кавказце была кепка с аэродром. На уши было больно смотреть.
– Ну, до свиданья, – сказал я.
– До свиданья, друг. Холодно. Очень холодно.
* * *
Я отнес Гальке фрукты и икру, которую тоже добыл. Я сделал передачу. А сам внутрь не пошел, потому что не хотел риска. Халат я носил под плащом, и он стал слишком грязным.
Вернувшись, я подбил бабки. Подвел итоги. Попросту говоря, сосчитал деньги и понял, что их мало.
В квартире Сынули телефона не было. Я вышел к автомату. И начал обзванивать всю Москву по цепочке. Звонил и, когда получал отказ, просил совета. И они мне советовали ткнуться в такое-то учреждение, давали номер телефона. Ах так. Большое спасибо… И снова звонил. Я искал работу. Такую работу, чтоб временно, потому что прописки у меня не было.
Я знал, что такую работу найти непросто. Но я взял себе за правило звонить по организациям каждый день. Что бы ни случилось. При любой погоде и в любом настроении.
Вечером я стирал халат. Впервые мне стало грустно. Я проголодался, но у Сынули на кухне, разумеется, ничего для меня не осталось. Даже макарон не было, хоть шаром покати. Что такое квартира холостяка, я знал наперед. Телевизор и холод собачий. И грецкий орех в пыли под диваном, гнилой, конечно… Ладно, не гневи Бога, сказал я себе. Не гневи. Ты имеешь жилье. Ты мог его не иметь.
* * *
Ночью я проснулся – нервы. Покурил, чтоб унять голод. Глядел в потолок и прикидывал: не беда. Операция – значит операция. Ничего не поделаешь. А потом – Галька выздоравливает. Я уже не упускаю ее ни на минуту, ни на шаг. И мы вместе едем в степи. Года на два. И когда она беременеет, возвращаемся в Москву рожать. Все правильно… А сейчас надо уснуть.
Но уснул не сразу. Раскочегарил воображение. Да и лежать было жестко.
* * *
Пройти я прошел. Халат мой сверкал ангельской белизной. Но по этажу с самым свирепым видом носилась старшая медсестра, и к палате я подойти не рискнул. Пришлось околачиваться в конце коридора. У дальнего окна.
Я увидел двух женщин и поманил их к себе. Они тут же подошли. Из ее палаты.
– Как хорошо, что вы гранаты достали, – сказала одна.
– Это ж самый гемоглобин. То, что требуется. Галя морщится, но пьет, – сказала вторая.
А первая пояснила:
– Мы давим ей из зерен сок. Пить гораздо легче, чем есть.
– Я и вам куплю, – сказал я, моментально загораясь и чувствуя, что я добрый и что я все могу.
– Не надо. Что вы!
– Куплю.
– А знаете, Галя ведь ничегошеньки не ела. А утром вдруг взяла икорки и на хлеб мажет…
– У нее всегда был хороший вкус.
Они засмеялись.
– Ой! – вскрикнула одна. – Врач.
– Гальке кланяйтесь.
– Да, да. Обязательно.
Они убежали.
Сначала он показался в глубине коридора, а теперь проходил мимо меня. Хирург. Он же – их лечащий врач.
Я рассматривал человека, который будет оперировать Гальку. Потому что оперировать будет именно он – это мне уже сказали. Я рассматривал его боязливо и с некоторой долей мистики. Лет тридцати. Молодой. Длинный и, видно, застенчивый. И шел как-то боком. Руки, конечно, как у громилы. Здоровенные. И русые небольшие усы. Усач.
Через час я наконец решился. Вошел. Галька увидела меня – я сел, – глаза ее стали наполняться слезами.
Я сидел совсем близко. Мне было не по себе. Я опять подумал, что отчасти из-за меня ее сшибло. Потому что из-за меня она была нервная, там, на дороге, рассеянная была.
Она протянула руку. Достала до моей головы – погладила. Губы ее подрагивали.
– Боюсь, – сказала она. Очень тихо сказала. Об операции. Рука у нее была ласковая и совершенно обессиленная. – Боюсь, – повторила она. И по щекам текли слезы.
Я еле вынес все это. Я ушел и, переходя дорогу за больницей, сам едва не попал под автобус. Скрипнули тормоза, я хотел отскочить – и не смог, не получилось. Колесом мне переехало ботинок. Самый носок. Ботинку хоть бы что, выдержал перегрузки и не поморщился. Дома я увидел, что большой палец ноги стал синим и огромным. Но обошлось.
* * *
У меня уже не хватало сил ждать.
Район, где я теперь обитал, был для меня незнакомый – на углу булочная. И там же кондитерский отдел. И там же продавщица Зина.
Сесть, конечно, негде, только столики. Но кофе отменный. Зина присматривалась ко мне, как ко всякому новенькому. А на меня как раз нашло нечто – волна вежливости и какой-то особой предупредительности. Я сам по себе не был таким вежливым. Но мог быть таким. Обычно это вдруг находило на меня. Как грусть. Или как радость.
– Люблю вежливых молодых людей, – отметила вслух Зина, убирая чашки.
Это было персонально мне, и избалован я таким словом не был. Я даже порозовел. А она улыбнулась, как одержавшая крупную победу.
Было ей лет тридцать, лет на пять меня старше. Толстушка. И к этому в придачу невысокий рост. Кубик. И было видно, что она из тех, кому в жизни везет не очень. А любви хочется. Очень.
Тем же вечером мы столкнулись с ней на углу. Неумышленно. Я подумал, не пригласить ли ее послушать музыку – у меня, то есть у Сынули, был проигрыватель (был и магнитофон, но его он уволок на квартиру к маме и папе). Однако я колебался, приглашать или не приглашать. Что-то меня покалывало. Все-таки Галька. Все-таки операция.
И тогда она сказала:
– Проводи меня.
А я спросил, как ее зовут.
– Зина.
Ехать было далеко – час электричкой. Но Зина с самого начала поинтересовалась, есть ли у меня время. И я ответил: конечно. Конечно есть. Тут был оттенок и вежливости, и щедрости. Той щедрости, что отлично уживается с собственной бездомностью.
Электричка свое дело сделала. Высоченные московские дома (я их тогда звал «грибами»), толпы людей, шум – все осталось позади. Мы были в пригороде.
– Как тихо! – вырвалось у меня.
Зина сказала:
– А в тех домишках я живу.
– А это что?
– Парк. Или лес. Как хочешь, так и зови.
В глубине леса замаячила решетка – танцплощадка. И музыка. Все честь честью. До чего ж ты хороша, сероглазая, – такая песня. Над площадкой раскачивались лампочки. Были прикреплены прямо к соснам. Поэтично. Это и было то самое место, которого Зина до смерти боялась.
– Хулиганов много. А мне как раз мимо проходить.
Я выпятил грудь и надулся. Я не боялся.
– Потанцуем, – сказал я.
– Что ты!
– А чего?
Мы ринулись в водоворот – мы танцевали, и я гордо поглядывал по сторонам. Трум-бум-бум-американо, – орала пластинка, такая песня. На лице Зины была счастливая улыбка. Ей нравилось. А здоровенную сумку, которую она таскала на работу и обратно, она сумела пристроить в будочке, где крутили пластинки. Сначала мы так и танцевали с сумкой. Получалось как бы втроем.
Если пластинка попадалась дурацкая, мы просто стояли.
* * *
– Здравствуй, – кивнула Зина какому-то парню через мое плечо. Затем другому: – Привет, Юрка! – Затем двум вертящимся девчонкам, шер с машер: – Привет!
Свой человек – всех знает. И ясное дело, ее скоро пригласили танцевать. Увели на время.
А ко мне подошел малый:
– Убирался бы ты туда, откуда приехал.
– Ну-ну! – сказал я, наезжая на него плечом.
Мы перебрасывались словечками. Пока как по нотам. А тут случилось неожиданное.
– Друг, – зашептал он, – я тебе по-доброму. Ты понял?
Я не понял.
