скачать книгу бесплатно
Я посмотрел на Кушнера. Он торопливо дохлебывал кофе. Без Кушнера не обойтись, только он может отыскать нужный дом. Да и вообще голова у него варит. Если мне, тьфу-тьфу-тьфу, снова не повезет, он придумает, как меня вытащить.
Я поднялся из-за стола:
– Поехали, прошвырнемся немного. Погода благоприятствует загородным прогулкам.
2
От Финляндского вокзала мы больше часа ехали на электричке, а потом долго ждали автобуса, чтобы добраться до Коминтерна. В старый пазик набилась уйма народу. Мы стояли в проходе, со всех сторон зажатые сумками и рюкзаками с консервными банками, бутылками водки, батонами докторской колбасы. Дорога оказалась извилистой, шла то через лес, то мимо уходящих до горизонта полей или через маленькие деревеньки, где приходилось притормаживать, чтобы пропустить неповоротливую телегу с дровами или вышедшую на проезжую часть корову. Двигатель надсадно ревел на подъемах, заглушая разговоры пассажиров и новости радиостанции «Маяк», которые слушал водитель. Остановок было мало, и на них почти никто не выходил и не садился.
– Следующая – Коминтерн, – через плечо крикнул водитель. Кроме нас с Кушнером все и так, по-моему, это знали.
Среди пассажиров началось шевеление. Кто-то стал протискиваться к дверям, другие занялись своими сумками и мешками или принялись переобуваться в резиновые сапоги. За окнами потянулись деревянные домики с высокими штырями телевизионных антенн, припаркованными у ворот «москвичами» и перевернутыми лодками во дворах.
На центральной площади стоял памятник Ленину. В одной руке Ильич держал кепку, другую вытянул вверх и вперед, очевидно, в направлении светлого будущего. На голове вождя мирового пролетариата неподвижно сидела ворона.
Автобус описал полукруг напротив памятника и остановился. Тротуар оказался сколочен из досок, которые скрипели и пружинили под ногами. Мы с Кушнером отошли в сторону и остановились, чтобы не мешать торопящимся пассажирам. Часть из них пошла через площадь, не обращая внимания на покрывающую ее от края до края жидкую грязь, другие двинулись вдоль домов, где было почище.
– Есть такая примета, – закрываясь ладонью от солнца, Кушнер посмотрел на памятник, – что он всегда указывает дорогу к винному магазину.
Я проследил за направлением руки Владимира Ильича и усмехнулся, прочитав на доме выцветшую вывеску «Продукты».
Двери магазина были заперты на большой висячий замок. Возле дверей стояли четверо парней моего возраста, выглядевших так, словно сошли с экрана фильма о лихих послевоенных годах: заправленные в сапоги темные брюки, кургузые пиджачки и кепки с квадратными козырьками. Когда один из них посмотрел в нашу сторону, у него во рту сверкнула золотая коронка.
– Так вот ты какой, Коммунистический интернационал, – вздохнул я и подтолкнул локтем засмотревшегося на памятник Кушнера. – Давай, Сусанин, веди!
Ориентиром для Мишки послужила церковь, возвышавшаяся над двухэтажными домами, обступавшими площадь. Прищурившись, Кушнер посмотрел на облезлый купол без креста, почесал щеку и неуверенно указал направление:
– Куда-то туда.
Пришлось идти мимо продуктового магазина. При нашем приближении четверка парней замолчала и проводила нас недобрыми взглядами.
Мы пошли по узкой грязной улочке, носившей громкое название Социалистическая. С обеих сторон тянулись одно- и двухэтажные бараки с кривыми дверями и немытыми окнами, с развешенным на веревках бельем во дворах. Прохожих мы не встречали. Кое-где, у самодельных гаражей и сараев, занимались своими хозяйственными делами угрюмые мужики. Один смолил лодку, другие что-то пилили или сколачивали. Искоса смотрели на нас и отворачивались, стоило мне заметить их интерес.
Дома становились все хуже. Сорванные двери, разбитые окна, кучи мусора во дворах. Четыре барака стояли сгоревшими. В боковую стену одного из них врезался грузовик. Или стена была от рождения хлипкой, или ко времени ДТП уже сильно выгорела, но грузовик частично ее проломил и, очевидно, застрял. Кабина машины пострадала от огня так, что теперь даже было трудно определить ее марку. А задние колеса кто-то сподобился снять, подставив вместо них закопченные кирпичи.
– Кино и немцы, – вздохнул я.
Неужели Инга в прошлом году отдыхала в этой дыре? Я бы не согласился здесь жить, даже если бы мне заплатили. Военный городок, в котором я вырос, тоже не отличался размерами и архитектурой, но там была дружелюбная атмосфера – а здесь каждая мелочь действовала угнетающе.
Вслед за сгоревшими домами на правой стороне улицы выстроились две шеренги обвешенных замками сараев, а потом началось поле, посреди которого застыл ушедший в землю ржавый трактор. Насколько я представлял, где-то там, за полем и окаймлявшим его густым лесом, и было Ладожское озеро.
– Кажется, сюда, – сказал Кушнер, поворачивая налево.
Я бы никогда не понял, что это улица, перпендикулярная Социалистической. Я бы подумал, что это обычный проход между домами. Но это была именно улица, называвшаяся Большой Советской.
– Почти как в Ленинграде, – усмехнулся я. – Московского вокзала тут, случайно, нет?
– Похоже, есть. – Кушнер указал вперед и вниз. Я поразился: из-под земли проступали рельсы узкоколейки. Сначала они были едва видны, потом поднялись выше, заблестели на солнце. Проступили и шпалы, так что идти посреди улицы, проложенной, как выяснилось, прямо поверх железной дороги, стало неудобно. Куда вели эти рельсы? Из чистого поля к разрушенной церкви, в которую упиралась Большая Советская?
Справа и слева от нас стояли два одноэтажных барака. Они выглядели прилично: чистые стены, целые стекла, по три машины у входа, среди которых даже затесалась какая-то иномарка неизвестной модели…
Я увидел Ингу. Она сидела перед окном и грустно смотрела на нас, подперев голову кулачком. В косынке и светлом платье она напоминала сельчанку, присевшую отдохнуть после утренней дойки и помечтать о женихе.
Я кинулся к дому. Инга вскочила, прикрыла рот рукой и бросилась от окна к двери комнаты.
Мы встретились в коридоре барака. Не давая ей ни слова сказать, я схватил ее, крепко прижал и принялся целовать. Сначала она неуверенно замерла, а потом жарко ответила на поцелуи. Косынка скользнула по ее волосам и упала к нашим ногам. Когда мы наконец оторвались друг от друга, у меня кружилась голова.
– Я знала, что ты приедешь ко мне…
– То же мне, нашла куда спрятаться!
За моей спиной деликатно кашлянул Кушнер. Инга вздрогнула, улыбнулась и сказала ему:
– Привет, Миша. Что ж мы в коридоре стоим? Пошли в комнату. – Подобрав упавшую косынку, Инга первой направилась к белеющей в полумраке коридора двери.
Из соседней комнаты выглянул лысый мужик в зеленой офицерской рубашке.
– Здрасте! – сказал я ему. Он не ответил, пробормотал что-то сквозь зубы и скрылся за своей дверью, громко лязгнув задвижкой.
– Не обращайте внимания, – сказала Инга, останавливаясь на пороге и пропуская нас с Мишей вперед.
Я огляделся. Комната была крошечной, меньше, чем кухня в нашей с мамой квартире. Один угол отгораживала полосатая занавеска, за которой, судя по проступающим сквозь нее очертаниям, висела одежда. Кровать с пружинным матрасом, стол у окна и два венских стула занимали почти все свободное место. В КПЗ, где я имел честь отбывать трое суток, было намного просторнее.
– Садитесь, – предложила Инга, комкая в пальцах косынку.
Я плюхнулся на кровать. Матрас взвизгнул и провис почти до самого пола. Кушнер сел на краешек стула. Инга осталась стоять, глядя то на меня, то на Мишку.
– А где твоя родственница?
– Она в Ленинград поехала, кое-что из продуктов купить. Наверное, завтра вернется.
– Наверное?..
– Раз сейчас не приехала, то, значит, завтра. Сегодня автобусов больше не будет.
– То есть нам до завтра отсюда не выбраться?
Инга внимательно посмотрела на меня и молча кивнула.
Я обдумал сложившееся положение. Самое главное, что я отыскал Ингу и что она жива и здорова. Переночуем здесь, ничего страшного. Не хочется обижать Мишку, но придется его куда-то спровадить, чтобы мы с Ингой могли нормально поговорить. Или пускай здесь сидит, в окно смотрит, а мы с ней пойдем прогуляться, достопримечательности местные посмотреть. Переночуем, а завтра первым автобусом в Ленинград. Если она будет сопротивляться, я увезу ее силой. Правда, вряд ли это потребуется, Инга ждала нашей встречи не меньше, чем я.
Только надо обязательно позвонить Мастеру. Хотя бы в двух словах обрисовать ситуацию и узнать, нет ли у него новостей.
– Тут есть телефон?
– Только на почте. И еще у Валентина Авдеича, но он сейчас на работе.
– А где она, ваша почта? Там, где Ленин стоит? – Я поднялся с кровати. – Пойду прогуляюсь.
Кушнер тоже вскочил. Я похлопал его по плечу:
– Отдыхай, я дорогу найду.
Инга нерешительно спросила:
– Ты не сможешь зайти в магазин? Я картошку поставлю, но больше совершенно нечем вас угостить. Даже хлеб кончился. Может, его в магазин привезли? Сегодня к вечеру обещали, если машина не поломается.
– Магазин-то вроде закрыт. Или у вас еще один есть, а не только на площади?
– Есть, и не один, но они еще дальше. А на площади должен открыться. Тетя Зина его всегда вечером открывает, даже если не привезут ничего.
– Хорошо, я посмотрю. Только денег не надо, у меня свои есть! – Инга протянула мне десять рублей, и я оттолкнул ее руку. – Лучше дай переодеться во что-нибудь, а то я вон, смотри как изгваздался. И весь пол тебе затоптал…
Инга дала мне полосатые брюки с лоснящейся задницей, кирзовые сапоги, новенький ватник с солдатскими пуговицами. Брюки я не стал надевать, заправил джинсы в сапоги и сменил куртку на ватник.
– Как, похож я на местного аборигена?
Инга нырнула за полосатую занавеску, порылась в каких-то вещах и вытащила пыльную кепку с большим козырьком. Сама надела ее мне на затылок, так, что козырек торчал вверх почти вертикально, провела ладонью по моей щеке и улыбнулась:
– Вот теперь точно похож, – а Кушнер одобрительно показал большой палец, поднялся со стула и предложил:
– Может, мне с тобой?..
– Оставайся, поможешь чистить картошку. И смотри, чтобы мою невесту не умыкнули!
Про невесту я сказал как будто бы в шутку, а получилось всерьез. И мне это понравилось. Хотя до этого я невестой Ингу не называл даже в мыслях. Инге тоже понравилось, я заметил это по ее взгляду. А Кушнер покраснел и зачем-то отвернулся к окну, поправил тюлевую занавеску и обеими руками оперся на стол.
Инга пошла меня проводить. В коридоре я сразу же обнял ее, но проклятый сосед снова высунул нос, и она меня оттолкнула:
– Иди, женишок, не задерживайся!
– Женишок? Вот, значит, как…
Она засмеялась и легко упорхнула за дверь.
Я вышел на улицу. Настроение было отличным. Я бодро шагал, заново переживая в уме нашу встречу и чувствуя, что улыбаюсь до ушей.
Повернув с Большой Советской на Социалистическую, я сбавил шаг и улыбаться перестал.
Навстречу мне пылили два оранжевых ЛуАЗа[3 - Украинская малолитражка повышенной проходимости.]. Их угловатые яркие кузова контрастировали с окружающей грязью, вызывая чувство тревоги. Я остановился. Головной «луазик», поравнявшись со мной, тоже замер. В кабине сидели двое парней. За рулем – шкаф с дегенеративной физиономией, рядом с ним – стриженный наголо худосочный очкарик.
Дегенерат открыл дверь, смачно плюнул под колесо и обратился ко мне:
– Слышь, корешок, где тут у вас Большая Советская?
3
– Большая Советская? Так вам в другую сторону надо! Через площадь и дальше вперед.
– А нам сказали, что она возле церкви. – Очкарик открыл свою дверь, встал на подножку и подозрительно смотрел на меня поверх брезента кабины.
– Кто вам такое сказал? Большая вон там. – Я энергично махнул рукой. – А здесь Малая.
Очкарик продолжал сверлить меня взглядом, но водитель неожиданно пришел мне на помощь:
– Я ж тебе говорил! Надо было мужика слушать, а не эту овцу. Давай, садись, и поехали.
Очкарик помедлил, прежде чем закрыть дверь. Вид у него был такой, будто он намеревался спросить у меня: «Мы с тобой нигде не встречались?» Я с ним не встречался, это точно. А он… Может, он видел мою фотографию? Я был уверен, что они ищут Ингу. Я это почувствовал сразу, как только увидел оранжевые машины, а вопрос про Советскую улицу окончательно подтвердил подозрения. Ну и вляпались…
Луазики развернулись и покатили обратно. Я с независимым видом пошел вслед за ними. Когда они достаточно удалились, я свернул к ближайшему дому. Перед ним была куча мусора, которую венчал испачканный краской молочный бидон. Я схватил его, вышел на улицу и двинулся в сторону Большой Советской, с трудом сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. Если они смотрят на меня в зеркало заднего вида, пусть думают, что я ходил к родственникам за молоком.
Сколько времени я выиграл своей незатейливой хитростью? Полчаса? Десять минут? Если мы закроемся в комнате, что они станут делать? Выносить дверь и бить стекла? Или будут дожидаться в машинах, пока мы выйдем на улицу и представим возможность напасть на себя? Есть здесь какая-нибудь милиция, хотя бы участковый, которого они испугаются? Или им наплевать, они и мента готовы пристукнуть, если он попытается помешать? Они рассчитывали, что Инга будет одна, или мы с Кушнером тоже входили в их планы, поэтому и приехали не дегенерат и очкарик, которые бы и одни справились с девушкой, а два экипажа?
И кто они такие, черт возьми? Настоящие убийцы Добрынина? Приятели Дёмы с Герасимом, которых некто, о ком мне пока знать не надо, подрядил выбить из меня признание?
Я обернулся, уверенный, что «луазики» уже достигли площади и скрылись из вида, – и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Одной машины действительно не было видно. Но вторая на всех парах летела ко мне, разбрызгивая колесами жидкую грязь. За лобовым стеклом белела широкая рожа шофера, навалившегося грудью на руль, и поблескивали стекла очков пассажира.
Я бросил бидон и побежал. Не оборачиваясь, я почувствовал, что ЛуАЗ наддал ходу. Я бежал, не чувствуя ног.
Я успел. Инга и Кушнер сидели в комнате и разговаривали. При моем появлении оба замерли с открытыми ртами. Я схватил Ингу за руку:
– Где можно спрятаться? Они уже здесь!
Она тихо ойкнула, но задавать вопросов не стала.
– Можно в погребе…
– Какой, на хрен, погреб? Пошли!
Я буквально выволок ее из комнаты. Кушнер кинулся вслед за нами. Лицо у него было бледным и сосредоточенным. Мы выскочили на улицу. Дверь одной из стоявших перед домом машин была приоткрыта, в замке зажигания торчали ключи. Я на мгновение замер, думая, не воспользоваться ли этой возможностью. Отказался: здешних дорог я не знаю, да и водитель из меня аховый.
Высокий звук мотора «луазика» неотвратимо приближался.
– За мной! – Я побежал к церкви, не выпуская из своей руки руку Инги. Она спотыкалась, но пыталась поддерживать заданный мною темп. Слава бегу, обошлось без истерик. Настоящая боевая жена. Если бежим – значит, надо бежать, а все вопросы потом.
Кушнер прыгал по шпалам узкоколейки. Я толкнул его в плечо, и он, перескочив через рельсы на ровное место, ломанулся вдоль старой линии так, что опередил нас.
Церковь оказалась дальше, чем я ожидал. Мы успели в самый последний момент. Только мы проскочили крыльцо и оказались под прикрытием полуразрушенных стен, как с Социалистической на Большую Советскую повернула машина.
Я осмотрелся. Церковь оказалась не слишком надежным убежищем. Все окна и двери отсутствуют, кровля проломлена, в каменных стенах полно трещин и дыр. На полу – груды мусора, следы от костров, характерно смятые бумажки и окаменевшие кучки человеческих испражнений. Разве что колокольня относительно сохранилась. Самого колокола давно след простыл, но верхняя часть лестницы, – нижнюю, очевидно, сорвали, чтобы мальчишки не лазали, – и деревянные перекрытия выглядели более-менее крепко.
Я отвел Ингу и Кушнера за дальнюю кучу мусора.
– Сидите здесь, не высовывайтесь.
– А ты куда?
– Куда надо.
