Стихотворения и поэмы для 11 класса

ПётрПервый —потпервый…не царский (от шубы,от баньки с музыкой) —а радостный,грубый,мужицкий!От плотской забавыгудела спина,от плотницкой бабы,пилы, колуна.Аж в дуги сгибалисьдубы топорищ!Аж щепки вонзалисьв Стамбул и Париж!А он только крякал,упруг и упрям,расставивши краги,как башенный кран.А где-то в Гаагедуховный буян,бродяга отпетый,и нос точно клубень —Петер?Рубенс?!А может, не Петер?А может, не Рубенс?Но жил среди петельрубинов и рубищ,где в страшных пучинахвосстаний и путчейнеслись капуцины,как бочки с капустой.Его обнажённые идеалыбугрились, как стёганые одеяла.Дух жил в стройном гранде,как бюргеробрюзгший,и брюхо моталосьмохнатоюбрюквой.Женившись на внучке,свихнувшись отчасти,он уши топорщил,как ручки от чашки.Дымясь волосами, как будто над чаном,он думал.И всё это было началом,началом, рождающим Савских и Саский…Бьёт пот —олимпийский,торжественный,царский!Бьёт пот(чтобы стать жемчугами Вирсавии).Бьёт пот(чтоб сверкать сквозь фонтаны Версаля).Бьёт пот,превращающий на векахудожника – в бога, царя – в мужика!Вас эта высокая влага кропила,чело целовала и жгла, как крапива.Вы были как боги – рабы ремесла!..В прилипшей ковбойкестою у стола.1958* * *Друг, не пой мне песню про Сталина.Эта песенка непростая.Непроста усов седина.То хрустальна, а то мутна.Как плотина, усы блистали,как присяга иным векам.Партизаночка шла босаяк их сиянию по снегам.Кто в них верил? И кто в них сгинул,как иголка в седой копне?Их разглаживали при гимне.Их мочили в красном вине.И торжественно над страною,словно птица страшной красы,плыли с красною бахромоюгосударственные усы…Друг, не пой мне песню про Сталина.Ты у гроба его не простаивал,провожая – аж губы в кроввь —роковую свою любовь.1958* * *Кто мы – фишки или великие?Гениальность в крови планеты.Нету «физиков», нету «лириков» —лилипуты или поэты!Независимо от работынам, как оспа, привился век.Ошарашивающее – «Кто ты?»нас заносит, как велотрек.Кто ты? Кто ты? А вдруг – не то?…Как Венеру шерстит пальто!Кукарекать стремятся скворки,архитекторы – в стихотворцы!Ну а ты?…Уж который месяц —В звёзды метишь, дороги месишь…Школу кончила, косы сбросила,побыла продавщицей – бросила.И опять, и опять, как в салочки,меж столешниковых афиш,несмышлёныш,олешка,самочка,запыхавшаяся стоишь!..Кто ты? Кто?! – Ты глядишь с тоскоюв книги, в окна – но где ты там? —Припадаешь, как к телескопам,к неподвижным мужским зрачкам…Я брожу с тобой, Верка, Вега…Я и сам посреди лавин,вроде снежного человека,абсолютно неуловим.1958BЕЧЕРИНКАПодгулявшей гурьбоювсе расселись. И вдруг —гдедвое?!Нетдвух!Может, ветром их сдуло?Посреди кутежадва пустующих стула,два лежащих ножа.Они только что пилииз бокалов своих.Были —сплыли.Их нет, двоих.Водою талою —ищи-свищи!Сбежали, бросив к дьяволуприличья и плащи!Сбежали, как сбегаетс фужеров гуд.Так реки берегами,так облака бегут.Так убегает молодостьиз-под опек,и так весною порослипускаются в побег!В разгаре вечеринка,но смелость этих двухзакинутыми спинкамизахватывает дух!1959ЁЛКАЗа окном кариатиды,а в квартирах – каблуки…Ёлоккрыльяреактивныепрошибают потолки!Что за чуда нам пророчатся?Какая из шарадв этой хвойной непорочности,в этих огненных шарах?!Ах, девочка с мандолиной!Одуряя и журя,полыхает мандариномрыжей чёлки кожура!Расшалилась, точно школьница,иголочки грызёт…Что хочется,чем колетсяей следующий год?Века, бокалы, луны…«Туши! Туши!»Любовь всегда —кануны.В ней —Новый годдуши.а ёлочное буйство,как женщина впотьмах, —вся в будущем,как в бусах,и иглы на губах!1959ГОЙЯЯ – Гойя!Глазницы воронок мне выклевал ворон,слетая на поле нагое.Я – Горе.Я – голосвойны, городов головнина снегу сорок первого года.Я – Голод.Я – горлоповешенной бабы, чьё тело, как колокол,било над площадью голой…Я – Гойя!О, гроздивозмездья! Взвил залпом на Запад —я пепел незваного гостя!И в мемориальное небо вбил крепкие звёзды —как гвозди.Я – Гойя.1959ПАРАБОЛИЧЕСКАЯ БАЛЛАДАСудьба, как ракета, летит по параболеобычно – во мраке, и реже – по радуге.Жил огненно-рыжий художник Гоген,богема, а в прошлом – торговый агент.Чтоб в Лувр королевский попасть из Монмартра,он дал кругаля через Яву с Суматрой!Унёсся, забыв сумасшествие денег,кудахтанье жён и дерьмо академий.Он преодолел тяготенье земное.Жрецы гоготали за кружкой пивною:«Прямая – короче, парабола – круче,не лучше ль скопировать райские кущи?»А он уносился ракетой ревущейсквозь ветер, срывающий фалды и уши.И в Лувр он попал не сквозь главный порог —параболой гневно пробив потолок!Идут к своим правдам, по-разному храбро,червяк – через щель, человек – по параболе.Жила-была девочка рядом в квартале.Мы с нею учились, зачёты сдавали.Куда ж я уехал! И чёрт меня нёсмеж грузных тбилисских двусмысленных звёзд!Прости мне дурацкую эту параболу.Простывшие плечики в чёрном парадном…О, как ты звенела во мраке Вселеннойупруго и прямо – как прутик антенны!А я всё лечу, приземляясь по ним —земным и озябшим твоим позывным.Как трудно даётся нам эта парабола!..Сметая каноны, прогнозы, параграфы,несутся искусство, любовь и история —по параболической траектории!В Сибирь уезжает он нынешней ночью.….А может быть, всё же прямая – короче?1959МАСТЕРАПоэмаПЕРBОЕ ПОСBЯЩЕНИЕКолокола, гудошники…Звон. Звон…Вам,художникивсех времён!Вам,Микеланджело,Барма, Дант!Вас молниею заживоиспепелял талант.Ваш молот не колонныи статуи тесал —сбивал со лбов короныи троны сотрясал.Художник первородный —всегда трибун.В нём дух переворотаи вечно – бунт.Вас в стены муровали.Сжигали на кострах.Монахи муравьямиплясали на костях.Искусство воскресалоиз казней и из пытоки било, как кресало,о камни Моабитов.Кровавые мозоли.Зола и пот.И Музу, точно Зою,вели на эшафот.Но нет противоядияеё святым словам —воители,ваятели,слава вам!BТОРОЕ ПОСBЯЩЕНИЕМосква бурлит, как варево,под колокольный звон…Вам,варварывсех времён!Цари, тираны,в тиарах яйцевидных,в пожарищах-сутанахи с жерлами цилиндров!Империи и кассыстрахуя от огня,вы видели в Пегасетроянского коня.Ваш враг – резец и кельма.И выжженные очи,какклейма,горели среди ночи.Вас моё слово судит.Да будет – срам,дабудетпроклятье вам!IЖил-был царь.У царя был двор.На дворе был кол.На колу не мочало —человека мотало!Хвор царь, хром царь,а у самых хором ходит вор и бунтарь.Не туга мошна,да рука мощна!Он деревни мутит.Он царевне свистит.И ударил жезломи велел государь,чтоб на площади главнойиз цветных терракотхрам стоял семиглавый —семиглавый дракон.Чтоб царя сторожил.Чтоб народ страшил.IIИх было смелых – семеро,их было сильных – семеро,наверно, с моря синегоили откуда с севера,где Ладога, луга,где радуга-дуга.Они ложили кладкувдоль белых берегов,чтобы взвились, точно радуга,семь разных городов.Как флаги корабельные,как песни коробейные.Один – червонный, башенный,разбойный, бесшабашный.Другой – чтобы, как девица,был белогруд, высок.А третий – точно деревце,зелёный городок!Узорные, кирпичные,цветите по холмам…Их привели опричники,чтобы построить храм.IIIКудри – стружки,руки – на рубанки.Яростные, русские,красные рубахи.Очи – ой, отчаянны!При подобной силе —как бы вы нечаянноцарство не спалили!..Бросьте, дети бисовы,кельмы и резцы.Не мечите бисеромизразцы.IVНе памяти юродивойвы возводили храм,а богу плодородия,его земных дарам.Здесь купола – кокосы,и тыквы – купола.И бирюза кокошниковокошки оплела.Сквозь кожуру мишурнуюглядело с завитков,что чудилось Мичуринушестнадцатых веков.Диковины кочанные,их буйные листы,кочевников колчаныи кочетов хвосты.И башенки буравамивзвивались по бокам,и купола булавамигрозили облакам!И москвичи молилисьстоль дерзкому труду —арбузу и маисув чудовищном саду.VВзглянув на главы-шлемы,боярин рёк:– У, шельмы,в бараний рог!Сплошные перламутры —сойдёшь с ума.Уж больно баламутныих сурик и сурьма.Купец галантный,куль голландский,шипел: – Ишь, надругательство,хула и украшательство.Нашёл уж царь работничков —смутьянов и разбойничков!У них не кисти,а кистени.Семь городов, антихристы,задумали они.Им наша жизнь – кабальная,им Русь – не мать!…А младший у кабатчикавсё похвалялся, тать,как в ночь перед заутреней,охальник и бахвал,царевнецеломудреннойон груди целовал…И дьяки присные,как крысы по углам,в ладони прыснули:– Не храм, а срам!..…А храм пылал вполнеба,как лозунг к мятежам,как пламя гнева —крамольный храм!От страха дьякон пятился,в сундук купчишко прятался.А немец, как козёл,скакал, задрав камзол.Уж как ты зол,храм антихристовый!..А мужик стоял да подсвистывал,всё посвистывал, да поглядывал,да топоррукой всё поглаживал…VIХолод, хохот, конский топот да собачий звонкийлай.Мы, как дьяволы, работали, а сегодня – пей,гуляй!Гуляй!Девкам юбки заголяй!Эх, на синих, на глазурных да на огненныхсанях…Купола горят глазуньями на распахнутыхснегах.Ах! —Только губы на губах!Мимо ярмарок, где ярки яйца, кружки, караси.По соборной, по собольей, по оборваннойРуси —эх, еси —только ноги уноси!Завтра новый день рабочий грянет в тысячуладов.Ой, вы, плотнички, пилите тёс для новыхгородов.Го-ро-дов?Может, лучше – для гробов?…VIIТюремные стены.И нем рассвет.А где поэма?Поэмы нет.Была в семь глав она —как храм в семь глав.А нынче безгласна —как лик без глаз.Она у плахи.Стоит в ночи.…И руки о рубахиотёрли палачи.РЕКBИЕМВам сваи не бить, не гулять по лугам.Не быть, не быть, не быть городам!Узорчатым башням в тумане не плыть.Ни солнцу, ни пашням, ни соснам – не быть!Ни белым, ни синим – не быть, не бывать.И выйдет насильник губить-убивать.И женщины будут в оврагах рожать,и кони без всадников – мчаться и ржать.Сквозь белый фундамент трава прорастёт.И мрак, словно мамонт, на землю сойдёт.Растерзанным бабам на площади выть.Ни белым, ни синим, ни прочим – не быть!Ни в снах, ни воочию – нигде, никогда…Врёте,сволочи,будут города!Над ширью вселенскойв лесах золотыхя,Вознесенский,воздвигну их!Я – парень с Калужской,я явно не промах.В фуфайке колючей,с хрустящим дипломом.Я той же артели,что семь мастеров.Бушуйте в артериях,двадцать веков!Я тысячерукий —руками вашими,я тысячеокий —очами вашими.Я осуществляю в стеклеи металле,о чём вы мечтали,о чём – не мечтали…Я со скамьи студенческоймечтаю, чтобы зданьяракетойстоступенчатойвзвивалисьв мирозданье!И завтра ночью блядскоюв 0.45я едуБратскуюосуществлять!…А вслед мне из ночиокон и бойницуставились очибезглазых глазниц.1959ОСЕНЬ

С. Щипачёву

Утиных крыльев переплеск.И на тропинках заповедныхпоследних паутинок блеск,последних спиц велосипедных.И ты примеру их последуй,стучись проститься в дом последний.В том доме женщина живёти мужа к ужину не ждёт.Она откинет мне щеколду,к тужурке припадёт щекою,она, смеясь, протянет рот.И вдруг, погаснув, всё поймёт —поймёт осенний зов полей,полёт семян, распад семей…Озябшая и молодая,она подумает о том,что яблонька и та – с плодами,бурёнушка и та – с телком.Что бродит жизнь в дубовых дуплах,в полях, в домах, в лесах продутых,им – колоситься, токовать.Ей – голосить и тосковать.Как эти губы жарко шепчут:«Зачем мне руки, груди, плечи?К чему мне жить, и печь топить,и на работу выходить?»Её я за плечи возьму —я сам не знаю что к чему…А за окошком в юном инеележат поля из алюминия.По ним – черны, по ним – седы,до железнодорожной линиипротянутся мои следы.1959ТУМАННАЯ УЛИЦАТуманный пригород как турман.Как поплавки – милиционеры.Туман.Который век? Которой эры?Всё – по частям, подобно бреду.Людей как будто развинтили…Бреду.Верней – барахтаюсь в ватине.Носы. Подфарники. Околыши.Они, как в фодисе, двоятся.Калоши?Как бы башкой не обменяться!Так женщина – от губ едва,двоясь и что-то воскрешая,уж не любимая – вдова,ещё твоя, уже – чужая…О тумбы, о прохожих трусь я…Венера? Продавец мороженого!..Друзья?Ох, эти яго доморощенные!Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,туман, туман – не разберёшься,о чью щеку в тумаке трёшься?…Ау!Туман, туман – не дозовёшься…1959ПОСЛЕДНЯЯ ЭЛЕКТРИЧКАМальчики с финками, девочки с фиксами.Две контролёрши заснувшими сфинксами.Я еду в этом тамбуре,спасаясь от жары.Кругом гудят, как в таборе,гитары и воры.И как-то получилось,что я читал стихимежду теней плечистых,окурков, шелухи.У них свои ремёсла.А я читаю им,как девочка примёрзлак окошкам ледяным.На чёрта им девчонкаи рифм ассортимент?Таким, как эта, – с чёлкойи пудрой в сантиметр?!Стоишь – черты спитые,на блузке видит взглядвсю дактилоскопиюмалаховских ребят.Чего ж ты плачешь бурно,и, вся от слёз светла,мне шепчешь нецензурно —чистейшие слова?…И вдруг из электрички,ошеломив вагон,ты, чище Беатриче,сбегаешь на перрон!1959* * *Мы писали историюне пером – топором.Сколько мы понастроилидеревень и хором.Пахнут стружкой фасады,срубы башни, шатры.Сколько барских усадебвзято в те топоры!Сотрясай же основы!Куй, пока горячо.Мы последнего словане сказали ещё.Взрогнут крыши и листья.И поляжет весь светот трёхпалого свистамежпланетных ракет.1959

ТИШИНЫ ХОЧУ!

Шестидесятые

Между кошкой и собакой

Лиловые сумерки Парижа. Мой номер в гостинице.

Сумерки настаиваются, как чай. За круглым столом напротив меня сидит, уронив голову на локоть, могутный Твардовский. Он любил приходить к нам, молодым поэтам, тогда, потому что руководитель делегации Сурков прятал от него бутылки и отнимал, если находил. А может, и потому, что и ему приятно было поговорить с независимыми поэтами. Пиетет наш к нему был бескорыстен – мы никогда не носили стихи в журнал, где он редакторствовал, не обивали пороги его кабинета.

В отдалении, у стены, на тёмно-зёленой тахте полувозлежит медноволосая юная женщина, надежда русской поэзии. Её оранжевая чёлка спадала на глаза подобно прядкам пуделя.

Угасающий луч света озаряет белую тарелку на столе с останками апельсина. Женщина приоткрывает левый глаз и, напряжённо щупая почву, начинает: «Александр Трифонович, подайте-ка мне апельсин. – И уже смело: Закусить».

Трифонович протрезвел от такой наглости. Он вытаращил глаза, очумело огляделся, потом, что-то сообразив, усмехнулся. Он встал; его грузная фигура обрела грацию; он взял тарелку с апельсином, на левую руку по-лакейски повесил полотенце и изящно подошёл к тахте.

«Многоуважаемая сударыня, – он назвал женщину по имени и отчеству. – Вы должны быть счастливы, что первый поэт России преподносит Вам апельсин. Закусить».

Вы попались, Александр Трифонович! Едва тарелка коснулась тахты, второй карий глаз лукаво приоткрылся: «Это Вы должны быть счастливы, Александр Трифонович, что Вы преподнесли апельсин первому поэту России. Закусить».

И тут я, давясь от смеха, подаю голос: «А первый поэт России спокойно смотрит на эту пикировку».

Поэт – всегда или первый, или никакой.

БЬЮТ ЖЕНЩИНУБьют женщину. Блестит белок.В машине темень и жара.И бьются ноги в потолок,как белые прожектора!Бьют женщину. Так бьют рабынь.Она в заплаканной красесрывает ручку, как рубильник,выбрасываясь на шоссе!И взвизгивали тормоза.К ней подбегали, тормоша.И волочили, и лупилилицом по лугу и крапиве…Подонок, как он бил подробно,стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!Вонзался в дышащие рёбработинок узкий, как утюг.О, упоенье оккупанта,изыски деревенщины…У поворота на Купавнубьют женщину.Бьют женщину. Веками бьют,бьют юность, бьёт торжественнонабата свадебного гуд,бьют женщину.А от жаровен сквозь уютгорящие затрещины?Не любят – бьют, и любят – бьют,бьют женщину.Но чист её высокий свет,отважный и божественный.Религий – нет, знамений – нет.Есть Женщина!..…Она, как озеро, лежала,стояли очи, как вода,и не ему принадлежала,как просека или звезда,и звёзды по небу стучали,как дождь о чёрное стекло,и, скатываясь, остужалиеё горячее чело.1960ГИТАРА

Б. Окуджаве

К нам забредал Булатпод небо наших хижинкостлявый как бурлакон молод был и хищени огненной настурциейробея и наглеягитара как натурщицалежала на коленяхона была смирнейчем в таинстве дикарьи тёмный город в нейгудел и затихала то как в рёве циркався не в своём уме —горящим мотоцикломносилась по стене!мы – дети тех гитаротважных и дрожащихмежду подруг дражайшихневерных как янтарьсреди ночных фигурты губы морщишь едкок ним как бикфордов шнуркрадётся сигаретка1960* * *

По мотивам Расула Гамзатова

Если б были чемпионаты,кто в веках по убийствам первый, —ты бы выиграл, Век Двадцатый.Усмехается Век Двадцать Первый.Если б были чемпионаты,кто по лжи и подлостям первый,ты бы выиграл, Век Двадцатый.Усмехается Век Двадцать Первый.Если б были чемпионаты,кто по подвигам первый, —нет нам равных, мой Век Двадцатый!..Безмолвствует Двадцать Первый.1960БАЛЛАДА 41-го ГОДА

Партизанам Керченской каменоломни

Рояль вползал в каменоломню.Его тащили на дровак замёрзшим чанам и половням.Он ждал удара топора!Он был без ножек, чёрный ящик,лежал на брюхе и гудел.Он тяжело дышал, как ящер,в пещерном логове людей.А пальцы вспухшие алели.На левой – два, на правой – пять…Онопускалсяна колени,чтобы до клавишей достать.Семь пальцев бывшего завклуба!И, обмороженно-суха,с них, как с разваренного клубня,дымясь, сползала шелуха.Металась пламенем сполошнымих красота, их божество…И было величайшей ложьювсё, что игралось до него!Все отраженья люстр, колонны…Во мне ревёт рояля сталь.И я лежу в каменоломне.И я огромен, как рояль.Я отражаю штолен сажу.Фигуры. Голод. Блеск костра.И, как коронного пассажа,я жду удара топора!1960КРОНЫ И КОРНИНесли не хоронить,несли короновать.Седее, чем гранит,как бронза – красноват,дымясь локомотивом,художник жил,лохмат,ему лопаты былибожественней лампад!его сирень томилась…Как звездопад,в поту,его спина дымиласьбуханкой на поду!..Зияет дом его.Пустые этажи.На даче никого.В России – ни души.Художники уходятБез шапок,будто в храм,в гудящие угодья,к берёзам и дубам.Побеги их – победы.Уход их – как восходк полянам и планетамот ложных позолот.Леса роняют кроны.Но мощно над землёйворочаются корникорявой пятернёй.1960ПРОТИBОСТОЯНИЕ ОЧЕЙТретий месяц её хохот нарочит,третий месяц по ночам она кричит.А над нею, как сиянье, голося,вечерамиразражаютсяглаза!Пол-лица ошеломлённое стекловертикальными озёрами зажгло.…Ты худеешь. Ты не ходишь на завод,ты их слушаешь, как лунный садовод,жизнь и боль твоя, как влага к облакам,поднимается к наполненным зрачкам.Говоришь: «Невыносима синева!И разламывает голова!Кто-то хищный и торжественно-чужойсвет зажёг и поселился на постой…»Ты грустишь – хохочут очи, как маньяк.Говоришь – они к аварии манят.Вместо слёз —иллюминированный взгляд.«Симулирует», – соседи говорят.Ходят люди, как глухие этажи.Над одной горят глаза, как витражи.Сотни женщин их носили до тебя,сколько муки накопили для тебя!Раз в столетиекасаетсялюдейэто Противостояние Очей!..…Возле моря отрешённо и отчаяннобродит женщина, беременна очами.Я под ними не бродил,за них жизнью заплатил.1961МОНОЛОГ БИТНИКАЛежу бухой и эпохальный.Постигаю Мичиган.Как в губке, время набухаетв моих веснушчатых щеках.В лице, лохматом, как берлога,лежат озябшие зрачки.Перебираю, как брелоки,прохожих, огоньки.Ракетодромами гремя,дождями атомными рея,Плевало время на меня,плюю на время!Политика? К чему валандаться!Цивилизация душна.Вхожу, как в воду с аквалангом,в тебя, зелёная душа.Мы – битники. Среди хулымы – как зверёныши, волчата.Скандалы, точно кандалы,за нами с лязгом волочатся.Когда магнитофоны ржут,с опухшим носом скомороха,вы думали – я шут?Я – суд!Я – Страшный суд. Молись, эпоха!1961НОЧНОЙ АЭРОПОРТ B НЬЮ-ЙОРКЕАвтопортрет мой, реторта неона, апостолнебесных ворот —аэропорт!Брезжат дюралевые витражи,точно рентгеновский снимок души.Как это страшно, когда в тебе небо стоитв тлеющих трассах необыкновенных столиц!Каждые суткитебя наполняют, как шлюз,звёздные судьбыгрузчиков, шлюх.В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики,ты им глаголешь!Ты их, прибитых,возвышаешь!Ты им «Прибытье»возвещаешь!* * *Ждут кавалеров, судеб, чемоданов, чудес…Пять «Каравелл»ослепительносядут с небес!Пять полуночниц шасси выпускают устало.Где же шестая?Видно, допрыгалась —блядь, аистёнок, звезда!..Электроплиткамипляшут под ней города.Где она реет,стонет, дурит?И сигареткойв тумане горит?Она прогноз не понимает.Её земля не принимает.* * *Худы прогнозы. И ты в ожидании бури,как в партизаны, уходишь в свои вестибюли.Мощное око взирает в иные мира.Мойщики оконслезят тебя, как мошкара,Звёздный десантник, хрустальное чудище,сладко, досадно быть сыном будущего,где нет дуракови вокзалов-тортов —одни поэты и аэропорты!Стонет в аквариумном стекленебо,приваренное к земле.* * *Аэропорт – озона и солнцааккредитованное посольство!Сто поколенийне смели такого коснуться —преодоленьянесущих конструкций.Вместо каменных истукановстынет стакан синевы —без стакана.Рядом с кассами-теремамион, точно газ,антиматериален!Бруклин – дурак, твердокаменный чёрт.Памятник эры —Аэропорт.1961BСТУПЛЕНИЕОткрывайся, Америка!Эврика!Короную Емельку,открываю, сопя,в Америке – Америку,в себе —себя.Рву кожуру с планеты,сметаю пыль и тлен,спускаюсьв глубьпредмета,как в метрополитен.Там груши – треугольные,ищу в них души голые.Я плод трапециевидныйберу, не чтоб глотать —чтоб стёкла-сердцевинкисияли, как алтарь!Исследуйте, орудуйте,не дуйте в ус,пусть врут, что изумрудный, —он красный, ваш арбуз!Дарвины, Рошалиошибались начисто.Скромность украшает?К чёрту украшательство!Вгрызаюсь, как легавая,врубаюсь, как колун…Художник хулиганит?Балуй,Колумб!По наитиюдую к берегу…ИщешьИндию —найдёшьАмерику!1961BТОРОЕ BСТУПЛЕНИЕОбожаютвой пожар этажей, устремлённыхк окрестностям рая!Я – борзая,узнавшая гон наконец, я – борзая!Я тебя догоню и породу твою распознаю.По базарному днуты, как битница, дуешь, босая!Под брандспойтом шоссе мои уши кружились,как мельницы,по безбожной, бейсбольной,по бензоопасной Америке!Кока-кола. Колокола.Вот нелёгкая занесла!Ты, чертовски дразня, сквозь чертоги вела и задворки,и на женщин глазаотлетали, как будто затворы!Мне на шею с витрин твои вещи дешёвками вешались.Но я душу искал,я турил их, забывши про вежливость.Я спускался в Бродвей, как идут под водой с аквалангом.Синей лампой в подвалеплясала твоя негритянка!Я был рядом почти, но ты зябко ушла от погони.Ты прочти и прости,если что в суматохе не понял…Я на крыше, как гном,над нью-йоркской стою планировкой.На мизинце моёмтвоё солнце – как божья коровка.1961МОТОГОНКИ ПО BЕРТИКАЛЬНОЙ СТЕНЕ

Н. Андросовой

Заворачивая, манежа,свищет женщина по манежу!Краги —красные, как клешни.Губы крашеные – грешны.Мчит торпедой горизонтальною,хризантему заткнув за талию!Ангел атомный, амазонка!Щёки вдавлены, как воронка.Мотоцикл над головойэлектрическою пилой.Надоело жить вертикально.Ах, дикарочка, дочь Икара…Обыватели и весталкивертикальны, как ваньки-встаньки.В этой, взвившейся над зонтами,меж оваций, афиш, обид,сущность женщиныгоризонтальнаямне мерещится и летит!Ах, как кружит её орбита!Ах, как слёзы к белкам прибиты!И тиранит её Чингисхан —замдиректора Сингичанц…Сингичанц:«Ну, а с ней не мука?Тоже трюк – по стене, как муха…А вчера камеру проколола… Интриги…Пойду, напишу по инстанции…И царапается, как конокрадка».Я к ней вламываюсь в антракте.«Научи, – говорю, – горизонту…»А она молчит, амазонка.А она головой качает.А её ещё трек качает.А глаза полны такой —горизонтальноютоской!..1961ОСЕНЬ B СИГУЛДЕСвисаю с вагонной площадки,прощайте,прощай моё лето,пора мне,на даче стучат топорами,мой дом забивают дощатый,прощайте,леса мои сбросили кроны,пусты они и грустны,как ящик с аккордеона,а музыку – унесли,мы – люди,мы тоже порожни,уходим мы,так уж положено,из стен,матерейи из женщин,и этот порядок извечен,прощай, моя мама,у оконты станешь прозрачно, как кокон,наверно, умаялась за день,присядем,друзья и враги, бывайте,good bye,из меня сейчассо свистом вы выбегаете,и я ухожу из вас,о родина, попрощаемся,буду звезда, ветла,не плачу, не попрошайка,спасибо, жизнь, что была,на стрельбищахв 10 балловя пробовал выбить 100,спасибо, что ошибался,но трижды спасибо, чтов прозрачные мои лопаткивошла гениальность, какв резиновую перчаткукрасный мужской кулак,«Андрей Вознесенский» – будет,побыть бы не словом, не бульдиком,ещё на щеке твоей душной —«Андрюшкой»,спасибо, что в рощах осеннихты встретилась, что-то спросилаи пса волокла за ошейник,а он упирался,спасибо,я ожил, спасибо за осень,что ты мне меня объяснила,хозяйка будила нас в восемь,а в праздники сипло басилапластинка блатного пошиба,спасибо,но вот ты уходишь, уходишь,как поезд отходит, уходишь…из пор моих полых уходишь,мы врозь друг из друга уходим,чем нам этот дом неугоден?ты рядом и где-то далёко,почти что у Владивостока,я знаю, что мы повторимсяв друзья и подругах, в травинках,нас этот заменит и тот —«природа боится пустот»,спасибо за сдутые кроны,на смену придут миллионы,за ваши законы – спасибо,но женщина мчится по склонам,как огненный лист за вагоном…Спасите!1961СТРИПТИЗВ ревютанцовщица раздевается, дуря…Реву?…Или режут мне глаза прожектора?Шарф срывает, шаль срывает, мишуру,как сдирают с апельсина кожуру.А в глазах тоска такая, как у птиц.Этот танец называется «стриптиз».Страшен танец. В баре лысины и свист,как пиявки, глазки пьяниц налились.Этот рыжий, как обляпанный желтком,пневматическим исходит молотком!Тот, как клоп, —апоплексичен и страшон.Апокалипсисом воет саксофон!Проклинаю твой, Вселенная, масштаб!Марсианское сиянье на мостах,проклинаю,обожая и дивясь.Проливная пляшет женщина под джаз!..«Вы Америка?» – спрошу как идиот.Она сядет, сигаретку разомнёт.«Мальчик, – скажет, – ах, какой у вас акцент!Закажите-ка мартини и абсент».1961НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ПТИЦАНа окно ко мне садитсяв лунных вензеляхалюминиевая птица —вместо телафюзеляжи над её шеей гайковойкак пламени языкнад гигантской зажигалкойполыхаетженскийлик!(в простынь капиталистическуюзавернувшись, спит мой друг.)кто ты? бред кибернетический?полуробот? полудух?помесь королевы блюзаи летающего блюдца?может ты душа Америкиуставшей от забав?кто ты юная химерас сигареткою в зубах?но взирают не мигаяне отёрши крем ночнойочи как на Мичиганеу однойу неё такие газовыепод глазами синячкиптица что предсказываешь?птица не солги!что ты знаешь, сообщаешь?что-то странное извнекак в сосуде сообщающемсяподымается во мневек атомный стонет в спальне…(Я ору. И, матерясь,мой напарниккак ошпаренныйсадится на матрас.)1961СИРЕНЬ «МОСКBА – BАРШАBА»

Р. Гамзатову