Черешни растут только парами

– Но я просила о помощи тебя, а не его, – сказала пани Стефания, когда я объявила ей, что Марек нас отвезет.

– Но Марек сделает это с большим удовольствием! – соврала я.

* * *

К сожалению, мы обе, кажется, понимали тогда, что я говорю неправду. Однако я не хотела таскать ее по автобусам или поездам. У меня было впечатление, что с пани Стефанией что-то не так. Она становилась все слабее и слабее – такое впечатление, что все в ней болело. Все чаще я ловила себя на мысли, что моя лучшая подруга уже немолода. Я даже когда-то попросила свою маму обследовать ее. Мама тогда обняла меня и сказала:

– Каждый из нас когда-нибудь обязательно будет от чего-то страдать. Так уж устроен этот мир. Придет время, и у тебя что-нибудь заболит, но это будет нескоро, а сначала – у меня и у отца.

Мы тогда купили в аптеке какие-то витамины, пищевые добавки. Радикального улучшения я не ожидала, но знала, что обязана сделать все для пани Стефании. Понятно, что на фоне всего этого я хотела, чтобы наша поездка была для нее как можно менее обременительной.

* * *

Марек, пусть и без восторга, но в Лодзь поехал. Ехал – как отбывал повинность. За всю дорогу он не проронил ни слова, за исключением уточнения места нашего путешествия. Он мчался как сумасшедший, словно хотел побыстрее скинуть с себя неприятную обязанность водителя.

Мы отвели пани Стефанию к дому с табличкой «Нотариус».

– Пани Стефания, но вы не наделаете глупостей? – спросила я тихо, открывая тяжелую, массивную дверь в здание.

– Дитя мое, о каких глупостях речь? Это, пожалуй, самое умное, что я делаю в своей жизни, – ответила она с улыбкой. – Все будет зависеть только от того, как ты этим распорядишься. – Она исчезла за дверью, но через мгновение снова выглянула. – Буду через час.

Тогда я не совсем поняла, о чем речь. А должна была.

* * *

Я не помню точно, какое было время года, но мы очень замерзли в машине, пока ожидали пани Стефанию. Марек сидел хмурый. Я искренне сожалела, что попросила его поехать с нами.

– Может, кофе тебе принести? – предложила я.

– Нет. Сегодня я уже пил кофе.

– Чай?

– Нет, – отрезал он.

– Хорошо, тогда принесу себе. – Я вышла из машины, закуталась в шарф и отправилась на поиски места, где продавали кофе навынос. Купила два кофе, чай и три печенья. Я вернулась к Мареку и подала ему чай.

– Я не просил чай, – сказал он.

– Просто я думала, что тебе станет теплее, – улыбнулась я. – Ну, улыбнись же. Я ведь и печенье принесла.

На лице Марека появилась странная гримаса.

– С этими печеньями мы только намусорим в машине.

– Не страшно, пропылесосим, – успокоила я его.

Через некоторое время я заметила, что пани Стефания выходит из здания. Следом за ней шел пожилой господин. Они задержались перед входом, о чем-то перемолвились. Мужчина протянул руку. Пани Стефания на минуту замешкалась. Наконец она сняла перчатку и пожала его руку. Так они простояли некоторое время, о чем-то разговаривая. Я вышла из машины, но чувствовала, что не должна им мешать. Увидев меня, она кивнула мужчине и направилась ко мне.

– Можем ехать, – сказала она.

– Всё в порядке?

– Да. В принципе да, – подтвердила она. – Еще только одна вещь.

– Да?

– Марек, ты можешь проехать через Руду Пабьяницкую? Мне нужно посетить один дом, – обратилась она прямо к нашему водителю.

– Сентиментальное путешествие? – улыбнулась я.

– Вроде того, – тихо сказала пани Стефания.

Марек не протестовал, ввел в джи-пи-эс адрес, который сообщила ему наша пожилая спутница, и резко рванул со стоянки.

* * *

Через несколько минут пани Стефания попросила его остановиться. Мы встали под красивым, но старым и сильно разрушенным домом недалеко от леса.

Вилла была в стиле швейцарских шале со множеством декоративных козырьков и башенок. К сожалению, мало что осталось от былой роскоши. Любой мог войти в дом через приоткрытые двери. На грязных, разбитых окнах висели рваные занавески. Снаружи пугали обшарпанные стены с осыпающейся штукатуркой. Рядом с домом был сад, и, глядя на него, можно было только догадываться о том, как красиво здесь было когда-то. Прямо у дороги рос куст. Похоже, роза.

– Это здесь, – сказала она. – Здесь. – И ее глаза наполнились слезами.

* * *

Марек не заходил внутрь. Он остался на улице и курил. Вообще-то он не курит, но иногда покуривал. В основном когда нервничал. Я не знала, что теперь может его раздражать, – наверное, только то, что он уделяет нам свое время, не получая от этого ни малейшего удовольствия.

Пани Стефания приоткрыла дверь и вошла первой. В нос ударил запах пыли и сырости. Мы прошли по темному коридору в комнату с огромным письменным столом, на который падал яркий свет из окна. У одной стены была изразцовая печь, у другой – массивный шкаф.

– Давно я здесь не была, – сказала она и села на старый стул, стоявший у письменного стола. – Кажется, эта мебель помнит все семейные секреты. А было их много.

Она встала и прикоснулась к холодной кафельной печи.

– Пани Стефча, вы в порядке? – спросила я.

– В порядке. Именно так человек чувствует себя, когда возвращается туда, где он должен быть.

– А почему вы должны быть здесь?

– Почему? Когда-нибудь я тебе расскажу. Это мой дом.

– Ваш дом? – Теперь плохо стало мне. – Как это ваш дом? С каких это пор?

– Должен быть, по идее, со стародавних пор. А на самом деле… – Она взглянула на часы. – Вот уж два часа, как он мой.

– Ничего не понимаю!

– Мужчина, с которым я сегодня встретилась, подарил мне этот дом.

– Подарил дом? Почему?

– У него были свои причины, – коротко отрезала она. – В двух словах не расскажешь. Пожалуй, и жизни не хватит, чтобы рассказать. Моей-то уж точно.

Мы прошли дальше внутрь дома. Деревянный пол сильно скрипел под ногами. И никаких других звуков. В следующей комнате была, по-видимому, спальня. Там стояла большая кровать, с другой стороны двери был камин, а у противоположной стены комод. Следующая комната была абсолютно пуста. В помещении, которое, скорее всего, было кухней, стоял буфет без стекол. В центре самой большой комнаты – большой круглый стол, а вокруг него стулья. Стены оклеены обоями под побелку. Местами из-под краски виднелись обои, помнившие, наверное, времена первых хозяев. Пани Стефания покачала головой:

– Сколько же тут всего предстоит сделать… Сегодня я не полезу наверх, на чердак, слишком много эмоций.

Всю дорогу до Гданьска она молчала. Я не спрашивала ее ни о чем. Наверное, она не хотела рассказывать о своих семейных секретах при Мареке. Я понимала это, но думала, что у меня еще очень много времени, чтобы познакомиться с этой историей.

* * *

Сегодня я знаю, почему пани Стефания приняла этот дар. Правда, знаю не от нее. Она не успела рассказать мне свою историю, хотя не раз пыталась сделать это. То у меня не было времени, то она чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы начать этот разговор. А может быть, меня слишком сильно поразила любовь – или, вернее, увлечение. Я была очень рада, что моя пожилая подруга не стала свидетелем того, что произошло потом – а впрочем, наверное, стала, наблюдая за всем сверху, оттуда.

6

Пани Стефания умерла слишком быстро. Это случилось в одно декабрьское утро. Точнее, сразу после Рождества. Она настояла на том, чтобы пойти на всенощную.

– Почему ты мне не разрешаешь? – спросила она. – Почем тебе знать, может, это моя последняя всенощная? Тебе что, жалко?

– Пани Стефания, на дворе мороз; вон – на термометр взгляните. А вы хотите на всенощную отправиться!

Пани Стефания провела рождественский вечер в моей семье, и я только что проводила ее домой.

– Не хочешь – не иди. – Она пожала плечами. – Я к вере никого насильно не призываю.

– Да при чем здесь вера, когда на дворе такой мороз!

– Ладно, ты права. Вера ни при чем, просто я хочу попеть колядки.

– Колядки мы можем попеть и здесь. – Я села за пианино и заиграла «Тихую ночь».

– Дорогая ты моя, «Тихая ночь» – прекрасная песня, но мне хочется, чтобы рядом со мной какой-нибудь бас во всю мощь гремел «Прибежали в Вифлеем пастухи» [4].

Я рассмеялась.

– Ну, пани Стефча, аргумент так аргумент – такой ничем не перешибешь…

Я вытащила из шкафа теплый свитер, велела ей надеть (несмотря на то, что она противилась) термобелье под юбку, и мы пошли в костел. Шел снег и было очень холодно. У пани Стефании на морозе раскраснелись щеки, она, как всегда, улыбалась, хотя трудно было это увидеть – так сильно она была замотана толстым шарфом, который я подарила ей на Рождество.

– А тебе, дитя, не холодно? – спросила она.

– Нет, все в порядке. Вы всегда заботитесь о других. Может, пришло время и о себе немножко позаботиться?

– Наверное, ты права. Уже в ближайшее время, – улыбнулась она загадочно.

– Пани Стефча, что вы задумали?

– Может, мне вернуться к своему старью? – задумчиво произнесла она. – Думаю, каждому под старость лет хочется вернуться к своим корням.

– В смысле? – встревожилась я.

– То есть поехать в Руду, – спокойно сказала она.

– Пани Стефча! Как это в Руду?!

– Дом уже отремонтирован. Ну, пусть не совсем. Но санузел уже готов, а это самое главное.

– Пани Стефания! Вы же… Вы не можете поехать! В последнее время вы не очень хорошо себя чувствовали!

– Дорогая моя. Мне уже столько лет, что лучше точно не станет, – улыбнулась она. – А там ты всегда будешь моей гостьей. Что касается моей квартиры, то, в конце концов, кому я ее отдам, как не тебе? Ведь ты для меня самый главный человек. Я уже говорила с нотариусом – все улажено.

Мне не понравились ее слова. С одной стороны, я чувствовала в ее голосе надежду на лучшее завтра, а с другой – видела, как она защищает себя от будущих неопределенностей. Пани Стефания хотела быть готовой к Тому Дню, когда Ангел Смерти осенит ее своими крылами. Вот только я совершенно не была к этому готова.

Я помню довольное выражение ее лица, когда стоявший рядом с ней бородатый молодой человек прогремел: «Прибежали в Вифлеем пастухи…»

Когда мы возвращались, она взяла меня под руку.

– Вот теперь я довольна, – сказала она.

– Пением?

– Да, этот молодой человек прекрасно спел. – Она улыбнулась. – Ради таких моментов стоит жить. Может, переночуешь у меня, дорогая? Зачем тебе возвращаться ночью домой?

– Нет, пани Стефания. Завтра утром у нас гости, послезавтра я встречаюсь с Мареком.

– А разве не завтра ты встречаешься с ним?

– Нет, завтра он едет к родителям.

– А разве вы не вместе едете? – ее удивлению не было предела.

– Нет, – коротко сказала я.

– Люблю тебя, дитя мое, – только и сказала она. – Возвращайся с Богом, береги себя.

Я проводила ее до самой двери и побежала домой в эту звездную зимнюю ночь.

* * *

На следующий день я позвонила ей. Она сказала, что чувствует себя, может быть, и не так плохо, но предпочтет остаться в постели.

– Может, что-то нужно?

– Дорогая, у меня всё есть. Ты мне столько всего принесла – кто все это будет есть?

– Пожалуйста, ни в чем себя не стесняйте, кушайте. Послезавтра приду и проверю, что осталось, а в случае чего помогу, – рассмеялась я.

Когда я появилась в доме-волне на второй день Рождества, пани Стефания все еще чувствовала недомогание – жаловалась на боль в суставах. Я была уверена, что она подхватила грипп или простыла во время нашей рождественской прогулки. Я злилась, что дала себя уговорить.

– Я вызову врача, – сказала я. – А лучше попрошу маму, она вас осмотрит.

– Да будет тебе, не утруждай себя и маму не дергай. Мне просто нужно отлежаться.

* * *

Мама осмотрела ее слишком поздно. По крайней мере, так я думала сначала – и до конца не могла простить себе, что не настояла на осмотре раньше. Я думала, что пани Стефания непотопляема. Это я всегда прибегала плакаться ей в жилетку, а она всегда была крепкой, как скала, стойкой.

Всегда. Но не на этот раз.

Я помню серьезное лицо моей мамы и диагноз. Диагноз, который я сначала не поняла. Должно быть, это было давнее заболевание, а наша вечерняя прогулка в канун Рождества усугубила это состояние. Я долго думала, что да. Ведь это было в моих силах – поддержать ее, защитить. Если бы только знать раньше.

Пани Стефанию отвезли в больницу. Я часто спрашивала себя, правильно ли мы поступили. Может быть, умирая дома, она была бы более счастлива? Она умерла на больничной койке, под утро. Я ждала ее у нее в доме. Когда на рассвете зазвонил телефон, я уже знала, что не дождусь ее здесь, что никогда больше она не скажет мне: «Люблю тебя, детка», никогда не увижу эти невероятной синевы глаза, смеющиеся за золотой оправой очков, никогда не услышу от нее: «Ты справишься, дорогая, у тебя все получится».

Я не хотела поднимать трубку.

Я не хотела получать подтверждение неприятной мне истины.

Я предпочитала оставаться в неведении и мечтать, что она позвонит и я услышу ее голос: «Малыш, купи еще этот золотистый крученый шелк, у меня он только что закончился, и еще какое-нибудь хорошенькое пирожнице, а то так замоталась, что ничего не успела испечь».

Увы. Звонила мама и бесстрастным голосом сообщила мне, что пани Стефании не стало.

У меня не было сил плакать.

Я чувствовала, как мир внезапно остановился, а я как будто вообще потеряла способность двигаться. Через какое-то время я начала механически, как робот, выполнять все, что положено. Если бы кто-нибудь спросил меня про дни с момента ее смерти до похорон, я не смогла бы ответить, что делала, о чем думала, где находилась. У меня было ощущение, что я пребываю в небытии; при этом я постоянно была занята делами – так занята, что даже поплакать спокойно не могла.

* * *

Я совершенно не понимала, почему так внезапно, почему так рано. В тот вечер я плакала, уткнувшись маме в плечо.

– Как же это несправедливо – умереть от гриппа или какой другой простуды!

– Зося, – тихо сказала мама. – Простуда или грипп – все это неприятно, но не в них дело. Она была серьезно больна.

– Больна? Чем больна? Она фонтанировала здоровьем, оптимизмом! Я бы точно знала, если бы она была больна!

– Она просила не говорить тебе, – вздохнула мама. – Она не хотела тебя волновать.

Я смотрела на маму так, словно та говорила со мной на неизвестном мне языке. Я ничего не понимала.

– Как это была больна? Чем? – спросила я.

– Множественная миелома.

Два слова. Информация, которая поразила меня как гром среди ясного неба.

– Я должна была это знать, – помотала я головой.

– Я тоже так думаю, дорогая, – обняла меня мама. – Однако пани Стефания была тверда в своем решении.

Я закрыла лицо ладонями.

– И давно ты это знаешь?

– Совсем недавно. Причем узнала случайно. Она проходила обследование. У нас в больнице.

– Когда?

– Когда ты ездила на свадьбу в Быдгощ, – сказала она. – Сначала были обычные базовые анализы. Они мне не понравились, и тогда я направила ее к специалистам.

– Ты понимаешь, если бы я знала, то успела бы попрощаться с ней.

– Да, но это ваше совместное время не было бы для нее таким радостным. А так она умерла счастливой.

* * *

На следующий день я пошла на квартиру пани Стефании. Позвонила по привычке нашим условным звонком – три коротких и один длинный.

Тишина.

Никто не открыл дверь. Я не услышала шарканья ее стоптанных тапочек и не увидела ее улыбчивых глаз.

Я достала из сумочки ключи и открыла дверь, а открыв, почувствовала себя очень странно, как незваный гость. У меня всегда были ключи от ее квартиры, но никогда раньше мне не случалось пользоваться ими. Она всегда стояла на пороге и всегда приветливо встречала меня.

В ее квартире привычно пахло ванилью и шоколадом. На столике стояла тарелка с шоколадным печеньем. Я невольно улыбнулась. Рядом с пустой чашкой лежали письмо и конверт. На нем ручка. Может, мне и не стоило читать это письмо, но я села в кресло и взяла его в руки.

Какой красивый почерк был у пани Стефании! Теперь такой встречается нечасто. Тогда еще я не знала, кому было адресовано это письмо, но, видимо, это был очень важный для пани Стефании человек. Теперь я знаю, кто был ее адресатом. Для меня этот человек тоже стал очень важным.

Дорогой, видать, не суждено нам быть вместе. Еще не сейчас. Я не могу приехать в начале года, потому что мороз страшный, а я так не люблю холод!

От него у меня кости ломит, а еще иммунитет у меня очень слабый. Я в последнее время чувствую себя неважно. Не хочу беспокоить ни тебя, ни Зосю, но, видимо, придется лечь в больницу и пройти основательное обследование. Тогда я буду знать, что делать дальше. Я уже предварительно поговорила с Зосиной мамой, как ты знаешь, она врач, у нее есть связи, и она наверняка мне поможет.

Сил совсем нет. Неужели человек в моем возрасте всегда так себя чувствует? Ведь это несправедливо. Не могу поверить, что Бог так все управил. Когда у нас много энергии, то нет разума, который подсказывал бы нам, куда направить эту энергию. Когда мы уже старики и разум при нас, совершенно не старческий, нам не хватает силы. Что это может значить? А то, что мы должны направлять энергию молодых в нужное русло. Беспокоюсь за Зосю. Она, мне кажется, использует свою замечательную энергию совершенно неправильным образом.

Хочется стать моложе и научиться справляться с этими чудесными современными штучками. Я бы тогда написала это письмо на Зосином компьютере, и оно было бы у тебя уже через несколько секунд. Представляешь? Я смеюсь, потому что и тебе тогда тоже пришлось бы научиться, как получать такие письма. Так что, может быть, остановимся на традиционной переписке. Не мог бы ты купить себе мобильный телефон? А то очень трудно с тобой связаться. Знаешь, иногда нужен быстрый контакт. Сначала я тоже была против, но Зося меня переубедила. Так что, пожалуйста, купи себе телефон.

Стефания

На конверте даже имени не было. Из письма я сделала вывод, что она писала его еще до того, как узнала о заболевании. Или, может быть, не хотела волновать адресата? Не знаю. Она не успела отправить свое сообщение. Нет, я знала, куда собиралась ехать пани Стефания в начале нового года. Она что-то говорила о Руде Пабьяницкой, но ничего не сказала о человеке, который должен был ждать ее там. Ну да, видимо, эта загадка так и останется неразгаданной. Только какое это могло иметь теперь значение? Ведь главное было то, что мне больше не было суждено ее увидать. И как только я поняла это, разрыдалась.

7

После смерти пани Стефании я долго приходила в себя. Я вспомнила, что квартира вроде как была отписана мне. Мы как-то говорили об этом. Так оно и случилось. Я нашла написанное от руки завещание, заверенное нотариусом, в котором пани Стефания указала, что я – наследница всего ее состояния: квартиры на десятом этаже, дома в Руде Пабьяницкой, всех сбережений. Я не могла в это поверить.

– Ты теперь богачка! – улыбнулся Марек.

– Я бы предпочла не быть богатой, лишь бы она жила, – пожала я плечами.

Мы сидели с Мареком в доме пани Стефании в новогодний вечер. Я в легинсах и простой тунике, он в фирменных синих джинсах и белоснежной рубашке. Полдня он уговаривал меня, чтобы мы наконец вышли из дома. Я знаю, он делал это из лучших побуждений, чтобы я смогла расслабиться. Но трудно расслабиться, когда ты только что вернулась с похорон своей подруги, попечительницы, названой бабушки и самого главного для тебя человека в мире. Это ничего, что подруга старше в несколько раз. Все равно она была для меня самой главной.

– Марек, я не пойду ни на какую вечеринку, – сказала я в очередной раз в тот вечер.

– Я понимаю тебя. Ну а мне-то что делать? Все-таки Новый год… Ты не возражаешь, если я схожу? Один?

Я согласно кивнула. Мне тогда действительно все было безразлично. Теперь мне кажется, что это неправильно, когда мужчина, в котором я должна чувствовать опору, просто бросает меня в трудный момент и уходит на танцы. У него это легко получалось. Что поделаешь, если он всегда считал, что пани Стефания стоит на пути нашего счастья. Ну, стояла… Значит, так судьба ее поставила… А зачем? Поди спроси судьбу. Ответит, но не сразу. Для этого нужно набраться терпения и жить. Просто жить…

Марек пытался поговорить со мной о том, что я собираюсь делать с наследством:

– Я проверил в Интернете. За такую виллу можно прилично взять, – сказал он.

– Марек, я пока об этом не думала.

– А ты подумай. Сантименты сантиментами, а к любому делу надо подходить практично: дом рушится – не сегодня завтра развалится, жить ты в нем все равно не будешь.

– Пани Стефания ремонтировала этот дом.

– Да что она могла там ремонтировать, она туда даже не ездила. Как бы она за всем этим уследила?

– Кто-то, видно, ремонтировал.

– Тогда надо съездить посмотреть, – сказал он.

– Ты что, согласен поехать туда со мной? – спросила я.

– Да, конечно! – ответил он без колебаний. – У тебя было столько переживаний, всего такого… Уик-энд – это то, что тебе сейчас надо.

Я прижалась к нему. Очень удивилась, что он сам предложил поехать. Но в тот момент я то ли забыла, то ли еще не знала, что у Марека во всем, за что бы он ни брался, был какой-то интерес.

Так было и на этот раз, однако я, все еще очень влюбленная в него, этого не замечала.

* * *

– Мы проведем чудесные выходные, – сказал он несколько дней спустя. – Я забронировал апартаменты на Княжьей Мельнице. Просторные лофты на старой фабрике. Тебе должно понравиться. Кроме того, мы посмотрим, походим по тем тропинкам, по которым ходили предки пани Стефании. Или ее друзья. Окунемся на мгновение в другие времена.

У меня было ощущение, что я разговариваю с принцем из сказки. Немного незнакомым, но таким, какого хочет встретить любая девушка.

* * *

Эти выходные, а вернее поездка, оказались полной неожиданностью. В Лодзь мы приехали в пятницу, ближе к вечеру. На втором этаже прекрасно отремонтированного старого фабричного здания нас уже поджидали апартаменты. Марек заранее всё продумал. На столе стояли бокалы, шампанское, ваза с букетом роз. Естественным продолжением этих чудес было бы такое: он достает кольцо и просит моей руки. Во всяком случае, я ждала этого момента и, конечно, сказала бы «да». Но такого продолжения не последовало. Может, оно и к лучшему? Может, если бы у меня было на пальце обручальное кольцо, я потом пережила бы все еще хуже? К счастью, Марек ничего такого тогда не сделал. Я не то чтобы сильно обиделась, но легкое разочарование испытала, хотя на что тут можно рассчитывать – сюрприз он и есть сюрприз.

Мне было двадцать пять, я закончила вуз, работала в бюро у Марека, вела архитектурную документацию. К тому же я только что унаследовала квартиру и дом. Это был момент, когда следовало хорошенько обдумать, как строить дальше свою жизнь. Переехать ли для начала в квартиру пани Стефании или уже думать о совместном будущем с человеком, которого я любила?

Когда я думаю о том, почему я была так влюблена в Марека, я вспоминаю эти выходные в Лодзи. Там он снова был таким, каким я его любила. Обаятельный, вежливый, романтичный и ласковый. Это было замечательное время, далекое от всех проблем.

Субботнее утро мы начали с осмотра города. Княжья Мельница, Кошачья Тропа, прогулялись по Пётрковской. Закрыв глаза, я представила движение и шум, который царил на этих улицах сто лет назад. К полудню мы пошли к «Белой фабрике», где провели много времени, потому что Мареку обязательно надо было ознакомиться с работой всех механизмов, начиная с паровой машины и заканчивая ткацкими станками, которые там можно было увидеть в действии. Я ограничилась изучением старых фотографий и документов.

Очень интересно знать, о чем на самом деле думали те люди в момент, когда садились перед фотоаппаратом. Усатые мужчины, молодые работницы, в сущности девушки, которые, будь они нашими современницами, если о чем и думали бы, то не о работе, а скорее о том, что надеть на свидание или успеют ли они выучить слова к очередному зачету по английскому.

Да, времена изменились, люди тоже. Но неужели у тех молодых девушек совсем не было таких же забот, как у нынешних? Не было желания найти свое счастье?

Каждая из них после тяжелой смены на фабрике возвращалась домой, по кому-то скучала, кого-то любила. У каждой была своя жизнь. А момент, запечатленный на снимке, ничего не говорил об их повседневных заботах. Глаза, смотрящие прямо в объектив, часто без выражения, не давали шанса угадать, что происходило в их сердцах. Но я уверена, что каждая из них хотела любить и быть любимой. Это неизменно с сотворения мира.

Вот и я тоже больше всего на свете хотела любви. С детских лет я была убеждена, что жизнь в одиночестве не имеет смысла. Тем не менее по своему характеру я была одиночкой. Мне было непросто завязывать дружеские отношения. Я предпочитала иногда уединиться, заняться рисованием, вязать крючком или на спицах. Иногда мы могли долго просидеть так вдвоем с пани Стефанией. Могли просто молчать дуэтом. Нам нравилось проводить время вместе.