Пустолик.Черноводье

– Помнишь меня? – голос древний, звуки ломкие, нечеловеческие, режут, как стекло в горле. Понимание приходит. Кем она стала. Кем был раньше. Почему ждала. Отвернуться хочется, глаза закрыть, но её взгляд – цепи, сжимает сущность, пальцы её – в черепе, держат разум, рвут его.

Толпа замирает. Падают на колени, маски тонут в грязи. Шёпот молитв, ногти царапают кожу, кровь течёт, знаки пульсируют – те же, что горят на ней. Но они – тени. Важное – здесь. Шаг её ко мне – земля трещит, запах крови бьёт в ноздри, не жертвы, а Творца, острый, горячий, как железо в огне.

– Помнишь меня? – шёпот мягкий, как колыбельная, но режет душу. Вспышка – кем был, кем мир был до раскола. Передо мной – не девушка. Ключ. Ключ к тому, что спало в темноте, забытое, зарытое в вечной тени. Память жива. Руки дрожат, кожа на ладонях трескается, как плёнка, старая, рвётся по швам времени. Под ней – другое. Чёрное, гладкое, как ночь. Человеком не был никогда.

Губы её шевелятся, имя шепчут – настоящее, не то, что дали, а то, что гудит в костях. Мир ломается, земля трещит, воздух дрожит, время тонет, песок сыплется сквозь пальцы. Она на алтаре – знаки кровью, не жертва, а пробуждение. Дверь. Через неё должен был пройти, вернуться. Но что-то сломалось. Кожа чужая, мир отпускает. Падение – не вперёд, не назад, вглубь, в тьму, что всегда была за гранью, за жизнью. Она падает рядом. Голос её звучит.

– Ты больше не человек. Её правда режет – человек никогда не был мной. Пробуждение приходит. Тьма пульсирует, живая, как вены под кожей. Падения нет. Тело рвётся – тысячи кусков, рассеянных в вечности, кричат без звука. Человеческое – ложь, оболочка, что тлела на костях. Она рядом, молчаливая, голос её течёт внутри, как кровь в жилах.

– Ты всегда был частью этого. Детство вспыхивает – их глаза, полные страха, не от того, что видели, а от того, что могли увидеть. Рука её тянется, длинная, чёрная, как тень змеи. Кожа на ладонях трещит, лопается, как сухая плёнка, под ней – другое. Древнее. То, что жило в тенях, пока плоть держала в клетке.

Имя всплывает – настоящее, не то, что дали, а то, что гудит в костях, как гром в ночи. Мир содрогается, земля стонет, воздух дрожит, как стекло перед треском. Они ждут – сущности, что люди зовут богами, глаза их горят, как звёзды в пустоте, тени шевелятся, дышат. Страха нет. Это дом. Пробуждение – пот холодный, липкий, воздух густой, застоявшийся, как дыхание болота. В висках гудит, сердце бьёт неровно, как барабан в темноте. Глаза моргают, реальность тонет, возвращается. Сон? Нет. Предупреждение. Он был предупреждением. Это было что-то другое. Но сейчас… я здесь, в своей квартире. Через шторы просачивается серый рассвет, он тихо заполняет пространство. Я медленно поднимаюсь с кровати, тело ломит, как после долгой и тяжёлой тренировки. На столе – стопка документов. Я помню… Доставщик был вчера. Молодая девушка. Рыжеватые волосы, веснушки, и тот тёплый, чуть шёпотный голос. Она улыбнулась, когда я расписался. Даже её имя запомнил. Лиза.

Внезапно – звонок в дверь. Я вздрагиваю. Подхожу, открываю. На пороге – двое полицейских.

– Вы знали Елизавету Воцову? – его голос, твёрдый, как холодная сталь, прокатывается по спине.

– Да, она доставляла мне документы. В чём дело? – спрашиваю, пытаясь контролировать голос, но ощущаю, как он немного срывается. Мужчина смотрит на меня внимательно, не отводя глаз.

– Она мертва. В этот момент я теряю чувство времени. Я не двигаюсь. Тело как будто остаётся на месте, а разум, наоборот, рушится.

– Её тело нашли сегодня утром. – Его слова, как тяжёлый груз, падают на меня.

– Что… что случилось? – мои губы едва шевелятся. Второй полицейский не отвечает, только сжимает губы в тонкую линию.

– Её изуродовали до неузнаваемости. Внутри всё сжалось, и вдруг кажется, что воздух стал слишком тяжёлым, как будто он сам упал на меня. Я ощущаю холод, который медленно ползёт по спине, накрывая грудь. Не должен был её запомнить. Не должен был. Руки сжимаются в кулаки, под ногтями – пыль. Серая, как старая, осыпающаяся кожа. Я вцепляюсь в дверной косяк, чтобы не упасть. Полицейские не отводят взгляда, и я вдруг начинаю чувствовать, как они изучают каждое моё движение. Ожидают реакции? Дышу глубже, пытаюсь успокоиться.

– Это… ужасно, – мой голос тихий, ровный, но внутри всё ломается. – Где это произошло? Мужчина, не отрывая взгляда, проверяет блокнот.

– В промышленной зоне, недалеко от её работы. Тело нашли рано утром. Промышленная зона… Что-то в этом месте знакомо. Но откуда? Я снова сжимаю кулаки, пыль прилипает к коже, как какая-то тяжёлая вуаль. Полицейские не торопятся. Пожимают плечами. Не спешат уйти.

– Когда вы её в последний раз видели? Моё сердце вдруг пропускает удар. В голове всплывает картинка – Лиза, стоящая в дверях, протягивающая мне папку. Улыбающаяся. Живая.

– Вчера днём. Она принесла документы. Пару слов – и ушла.

– Она выглядела обеспокоенной?

– Нет, – я качаю головой. Это слово как застрявший осколок в горле. «Нормально» – это что-то неуловимое. Но теперь она мертва. Как и все остальные. Те, кого я замечаю. Те, кого замечает она. И в комнате становится тесно, будто воздух сжался, как в туманном утре, которое никогда не кончается.

– Вы можете сказать, кто мог этого хотеть? У неё были враги?

– Я её почти не знал, – я заставляю себя улыбнуться, но губы дрожат. – Просто подписал бумаги. Эти слова едва выходят, как будто я сам себе не верю. Полицейские обмениваются взглядами, и этот момент протягивается, как вязкая паутина, по которой я скользну чуть-чуть и – всё.

– Хорошо, – говорит один из них, протягивая визитку. Я беру её. Мои пальцы дрожат, но я не поддаюсь. Закрываю дверь. Полицейские уносят свои вопросы, но они оставляют тяжёлое молчание, которое сжимает воздух. Тишина, и вот она опять рядом. Я чувствую её присутствие, как тёмную тень, почти вещественную, вонзающуюся в меня. Я понимаю. Это не конец. Сажусь на стул, визитка липнет к пальцам, но взгляд мой тонет не в ней. Лицо её всплывает – Лиза. Нет… То, что от него осталось, изуродованное, разорванное, как те, что маячат на краю сознания. Тела не видел, но знаю – кожа её рвалась, кости ломались, как у них. Тех, чьи глаза цеплялись за меня дольше, чем нужно, тех, чьи тени шептались во мраке. Они умирают. Как – не знаю. Почему – чувствую.

Тёмная волна в груди поднимается, сжимает, как клещи, выдавливает воздух. Встаю, шаги тяжёлые, веду в ванную, зеркало ждёт. Отражение – не моё. Чужое. Рука касается лица, ищет сон, но кожа – сухая, выжженная, трескается под пальцами, как земля, что слишком долго горела под солнцем. Тру сильнее – она осыпается, серая пыль, мелкая, как пепел, ложится на пальцы, на раковину, витает в воздухе. Вдыхаю её – и шипение приходит. Близко. Очень близко. Замираю, но оно не тонет – живёт в стенах, в дыхании, во мне. Руки дрожат, пыль на пальцах – моя пыль. Касание к лицу – кожа сходит пластами, как шкура змеи, старая, мёртвая. Дыхание останавливается.

Где-то капает вода – медленно, как пульс умирающего. Вглядываюсь в зеркало – глаза там темнее, глубже, не мои. В них – она. Она смотрит изнутри, из пустоты, что живёт в зрачках.

– Ты пробудился, – голос не снаружи, он во мне, течёт по венам, гудит в костях. Хватаюсь за голову – ткань реальности рвётся, нити её растворяются в пустоте, как паутина под ветром. Схожу с ума? Или правда? Память вспыхивает – Лиза, её кровь, её смерть. Убил её? Кровь на руках моих – липкая, горячая? Нет. Не мог.

Звонок в дверь – резкий, как выстрел. Вздрагиваю. Ноги не идут, но она стоит там – Лиза, живая, тёплый свет лампы рисует тень её на полу, мягкую, как вчера, когда она принесла бумаги. Улыбка её тонкая, веснушки на щеках, рыжие волосы вьются, как в тот день. Но знаю – тело её лежало в индустриальной зоне, изломанное, изуродованное. Она не должна быть здесь.

Кулаки сжимаются, воздух густеет, давит, тянет в пропасть. Сердце бьётся – тяжело, низко, словно кто-то рвётся из груди наружу. Взгляд её падает на меня – холодный, острый, как нож в плоть.

– Помнишь меня? – голос мягкий, с лёгкой озорной ноткой, но не её. Не тот тёплый, что звучал вчера. Этот – тьма, что обрушивается волной. Слова застревают, горло сжимает. Улыбка шире – глаза пустеют, как бездна в груди моей. Память жива – её руки с папкой, её доброта, её тепло. Но это не Лиза.

Отойти хочу, но ноги – камень. Шаг её ко мне – тени за спиной растут, дымные, чужие. Рука её – ледяная, как смерть – сжимает запястье, холод ползёт по коже, страх душит, но рука не дергается.

– Ты всё помнишь, не так ли? – голос леденеет, каждый звук – гвоздь в гроб. Тьма внутри шевелится, просыпается, растёт. Глаза её – не верю им.

– Ты… не можешь быть здесь, – шепот мой тонет, как бред в ночи. Забыть её должен был, не видеть её смерть, не помнить её лицо. Улыбка шире – не улыбка, а оскал, рот открывается, зубов нет – чернота, тень, бездна.

Сознание рвётся, стою на грани – живые и мёртвые смешиваются. Не Лиза это, но она знает – всё знает, что скрыто во мне. Страх становится плотью. Шаг назад – рука её держит, не пускает. Взгляд её – бесконечный, и понимаю: это предначертано. Убил её. Тень её пришла за мной.

Шаги её отдаляются, но не стихают – гудят, эхом бесконечным, поглощают воздух, стены, дом. Она здесь – в углах, в дыхании, во мне. Лицо её в зеркале – моё лицо, её глаза – мои глаза, улыбка её – моя. Всё сплетается. Не человек это – не Лиза, не я, а нечто, что живёт в венах, в мыслях, в каждом клочке моей души.

Шипение – везде, снаружи, внутри, в пустоте между. Дыхание тонет, голова в клетке железной, тело кружится, чужое, не моё. Руки – чёрные следы её, она везде – в отражении, в стенах, в доме. Тьма ползёт, сжимает, становится мной. Ужас – неизбежный, бесконечный – приходит, и нет спасения.

Понимание бьёт – не мрак это, а выбор мой. Не спас её, уничтожил. Она вернулась, стала мной, и пути назад нет. Рука тянется к глазам, закрыть их, забыть, но они не закрываются. Оборачиваюсь – её лицо, её глаза, глубокие, тёмные, мои. Выдох – медленный, рваный.

Знаю – она умрёт. Будущее неизбежно, кричать бесполезно, держать её руки – пусто. Душа рвётся, но стою здесь, в этом месте, в этом миге, бессильный. Вижу, как она борется, тело её дергается, глаза полны страха, боли, осознания конца. Звать хочу, кричать, что шанс есть, но тишина вытекает из горла.

Тьма густеет, как одеяло, накрывает нас. Шипение, её агония в руках пришедшего – понимаю: не зритель я, а часть этого. Выбор мой – не спасти, а убить. Видел её смерть, знал, но не шевельнулся.

Всё искажается, плавится, как дерево в огне, формы тонут. Она уходит, глаза её гаснут, след моего выбора – на её теле, в её крови. Лиза. Не вернётся. Крик рвётся – немой, реальность тонет, тьма остаётся.

Но вдруг – шанс? Остановить это? Телефон в руках, пальцы дрожат, экран плывёт. Звонить надо, вернуть её.

– Лиза, – имя срывается, голос ломается под грузом. – Будь осторожна…

Тишина в ответ. Несколько секунд, кажется, целая вечность. В её молчании я чувствую, как мир вокруг меня начинает рушиться. Всё, что я говорил, не имеет смысла, потому что я сам не понимаю, что происходит.

– Слушай, что-то случилось? Ты в порядке? – её голос звучит спокойно, но в нём есть тревога. Я пытаюсь собраться. Нет. Я должен предупредить её. Я должен спасти её.

– Не выходи из дома, – вырывается из меня, как отчаянный крик. – Не выходи, Лиза. Останься там. Пауза. Затем снова её голос:

– Ты что, с ума сошел? Мне нужно доставить документы. Всё нормально, не переживай. Нет. Я вижу, как она стоит в этом переулке, в том же месте, где всё закончится. Я вижу, как что-то тянется к ней, как нечто темное подкрадывается из тени.

– Лиза, пожалуйста, просто останься! – я почти рычу, голос дрожит от паники. – Это не шутки. Ты не понимаешь! Она смеётся. Мне это не нравится. Это смех, полный недоразумения, не понимающего страха.

– Ты пьян, правда? Всё хорошо, не переживай. Она не понимает. Она не видит, что я вижу. Но я не могу просто сидеть здесь и ждать, пока всё сбудется. Я должен её спасти. Я кладу трубку, закрываю глаза и на мгновение замираю. Но времени нет. Я слышу, как тикает секундомер в моей голове. Я встаю, шагаю к выходу, не останавливаясь. Нет больше времени на сомнения. Я прислушиваюсь к тишине, вдыхаю холодный воздух ночи. Сердце бьётся в груди, как молот. Всё вокруг кажется чужим, искажённым, как если бы реальность сама пыталась вырваться из своих рамок. Я слышу её шаги. Там, в конце переулка.

Лиза.

Она ещё слепа к судьбе, не чует, что час пробил. Быть бы рядом, но как остановить неотвратимое? Тень укрывает, кулаки сжимают пустоту, чёрные силуэты сплетаются в одну мглу, тело каменеет, статуей застыв в ночи. Лиза проходит мимо – маленькая фигура, папка в руках, шаг лёгкий, живой. Ничего не слышит, не видит того, что гудит в воздухе, той тени, что крадётся за спиной. Кожа пылает, рвётся вмешаться, но тут вспыхивает она – тень, быстрая, громоздкая, как зверь из бездны. Вспышка. Лапы её душат Лизу, крик тонет, воздух рвётся из груди. Поза ломается, ноги кидаются вперёд, но невидимое цепляет, держит, как оковы судьбы. Глаза её ищут спасения, тёмные руки сжимают шею, жизнь гаснет. Понимание режет – спасения нет, изменить ничего нельзя. Смерть уносит её, оставляя в грязи форму, что была Лизой.

Переулок пустеет, взгляд тонет в её останках, истина давит – реальность не гнётся, ход её неумолим. Память – всё, что остаётся.

Мир сжимается, пустота в груди тяжелеет, каждый вдох – как нож в плоть. Кошмар держит, движения нет, всё вокруг – дымка, туман, что глушит звуки, размывает тени. Граница реальности тонет, уходит в иную тьму, где формы рушатся. Руки чужие тянут к машине, голоса гудят – далёкие, пустые, слов не разобрать. Центр здесь, но где конец этого мира, где начало той бездны, что только что была? Страхи растворяются, чувства гаснут – их нет, лишь тяжесть, что давит грудь.– Давайте двигаться, – говорит один из офицеров. – Это не поможет, если будете так стоять.

Но я не слышу. Я не в силах двигаться. Я – пустая оболочка, в которой больше нет ничего человеческого. Нет силы, нет желания, нет смысла.И только в голове – одно слово:

Лиза.

Я вспоминаю её лицо. То, как она улыбалась мне, как стояла за дверью. Я вспоминаю её смерть – ту, что я видел, ту, что произошла в будущем, а теперь стала настоящим. Как мне это пережить? Как мне жить с этим? Я не убийца. Я не хотел этого. Я пытался спасти её. Но я был слишком слаб, чтобы остановить то, что уже случилось. Меня усаживают в машину. Я не сопротивляюсь.

А за окнами – ночь. Тот самый дождь, тот самый переулок. И я остаюсь там. В своем кошмаре. Сглатываю. И в этот момент понимаю: настоящий убийца всё продумал. Теперь все подозрения – на меня. Сижу в допросной. Стены давят. Холодный металл наручников режет запястья. Передо мной детектив. Он молчит, листая бумаги. Его взгляд скользит по фотографиям Лизы – тело, кровь, искажённое лицо. Всё это кажется мне чуждым, как будто это не моя жизнь.

– Ты был там первым.

– Она звонила тебе перед смертью.

– Ты последний, кто её видел.

Мои пальцы сжимаются.

– Я её не убивал.

Детектив наклоняет голову.

– Тогда расскажи, что произошло.

Я не могу. Я видел её смерть заранее. Знал, что она умрёт, и чувствовал нечто нечеловеческое. Но ему не поверят. Никто не поверит.

– Я прибежал, когда она уже была мертва.

– Почему ты туда пошёл?

– Интуиция.

Он улыбается.

– Серьёзно?

– Да.

Детектив наклоняется ближе.

– Ты не единственный, кто пришёл “по интуиции”

– Кто ещё?

Он не отвечает сразу.

– Вот это мне и интересно.

Он встаёт, собирает бумаги.

– Пока что ты не под арестом. Но далеко не уходи. Остаюсь один. В голове шум. Кто-то ещё был в том переулке. Кто-то знал. Но кто? Выхожу на улицу. Ночной воздух режет лёгкие. Внутри хаос. Я достаю телефон и нахожу последний входящий вызов – Лиза. Я нажимаю её имя. Гудки. Автоответчик. Я закрываю глаза. Почему ты мне звонила? Новый вызов. Незнакомый номер, отвечаю.

– Алло? – голос тонет в пустоте трубки, эхо гудит, как в заброшенном туннеле. Тишина – тяжёлая, влажная, пахнет ржавым металлом.

– Кто это? – слова рвутся, дыхание сбивается. Шипение в ответ – низкое, как скрежет ножа по стеклу, ледяное, заползает в уши.

– Ты ведь хочешь знать правду? – голос хриплый, пропитанный дымом, словно из глубины колодца. – Приходи туда, где нашёл её. Звонок обрывается – резкий щелчок, как выстрел в ночи. Переулок зовёт, темнота густеет, липкая, как нефть, заливает асфальт. Следы крови на земле – чёрные лужи, блестят под тусклым фонарём, пахнут железом и сыростью. Ощущение чужого взгляда холодит затылок, шаги скрипят по битому стеклу. Голос из тени – низкий, бархатный, режет тишину: – Ты пришёл.

Поворот – фигура высокая, плащ трепещет на ветру, как крылья ворона, лицо тонет в капюшоне, только глаза блестят, как мокрый асфальт под дождём. Движение медленное, хищное, ботинки стучат по камням – тяжёлый ритм, как пульс в висках. – Ты знал, что она умрёт, – слова впиваются, ледяная струя бежит по венам, сердце сжимается, как от удара. Это не случайность – знание общее, горькое, как пепел во рту.

Шаг вперёд – плащ шуршит, запах табака и мокрой земли бьёт в ноздри. – Ты её не спас, – голос твёрдый, как гранит, режет кожу. – Кто ты? – хрип вырывается, горло пересохло. – Тот, кто тоже знает, – ответ падает, как камень в воду, рябь правды тонет в глазах его. Будущее видели оба – мутная плёнка сна, где кровь Лизы текла по асфальту. Голова наклоняется, тень падает на лицо – острые скулы, шрам через бровь, знакомый, как старый враг. – Это не конец, знаешь?

– Что? – вопрос тонет в дыхании, воздух густеет. Лицо всплывает – видел его в тенях, в прошлом, где-то за гранью памяти. – Врёшь… – шепот хрипит, но глаза его – зеркало истины, холодные, как сталь. Молчание, взгляд режет, как лезвие. – Это только начало, – слова падают медленно, каждый слог – как капля дождя на раскалённый металл.

Тьма втягивает – резкий монтаж, как в кино, реальность гнётся, детство вспыхивает: темнота густая, пахнет сыростью и табаком, тяжёлое дыхание рядом – низкое, прерывистое, как у зверя в засаде. Смотреть не хочется, но голос отца режет мрак: – Снова пришёл сюда? – хриплый, пропитанный виски, он гудит в стенах. Руки – грубые, мозолистые, пахнут потом и дешёвым мылом – хватают за плечи, пальцы впиваются в кожу, тело каменеет. Смех из угла – змеиный, мокрый, скользит по полу, как тень. – Всё ещё боишься? – голос дяди, липкий, как смола, давит. – Привыкнуть пора… – тёмная фигура встаёт, шаги скрипят, запах пота душит, давление растёт, крик рвётся, но горло молчит. – Проснись, – голос чужой, резкий, как выстрел. Рывок – вдох, грудь разрывает.

Кровать, тишина, пот липкий на простынях, запах сырого дерева в комнате. Крови нет, Лизы нет, только пустота. Смутные тени памяти гудят в голове – реальность или сон? Стук в дверь – громкий, как раскат грома, сотрясает стены. – Полиция! – голос грубый, ботинки топают по коридору. Дверь скрипит, детектив – высокий, в плаще, пахнет кофе и сигаретами, взгляд острый, как прожектор. – Лиза мертва, – слова падают, как бетон. – В морг надо.

– Зачем? – голос хрипит, горло пересохло. – Опознание, – ответ сухой, как выстрел. Ноги ватные, тень его падает на пол – длинная, кривая. Морг – холод бьёт в лицо, запах металла, формалина, сладкой гнили режет ноздри. Шаги гулкие, свет ламп мигает, бросает блики на кафель – жёлтые, больные. Простыня шуршит, падает – Лиза, лицо в крови, рваные раны, глаза стеклянные, смотрят в потолок. Кожа исполосована, символы вырезаны – кривые, красные, как во сне, кровь запеклась, чёрная корка блестит под светом. – Подтверди, – голос детектива режет, как скальпель. Взгляд тонет в ней, шипение гудит в ушах – низкое, змеиное, из теней.

– Кто это сделал? – слова рвутся, горло жжёт. – Не знаю, – ложь тонет в дыхании, тень из переулка знает. Детектив щёлкает телефоном – экран вспыхивает, номер без имени, знакомый, как шрам. – Кто это? – голос его – как удар тока. Молчу – правда безумна. – Знал, что она умрёт? – Тишина режет, шаг вперёд, запах кофе ближе. – Не спас её, – слова бьют, пальцы сжимают воздух. – Кто ты? – хрип рвётся. – Тот, кто тоже знает, – ответ падает, как пуля. Сердце спотыкается. – Что значит “тоже”? – голос тонет, воздух густеет. Взгляд его – лезвие, режет грудь. – Будущее видели оба, – слова холодные, как сталь. Дыхание рвётся. – Как? – Тишина, глаза его – бездна.

– Это не конец, – голос низкий, как гром вдали. Шаг ближе, лицо всплывает – шрам через бровь, глаза знакомые, из прошлого, из теней. – Врёшь… – шепот хрипит, но правда в глазах бьёт, как молния. – Только начало, – слова падают, как дождь на асфальт, тяжёлые, неотвратимые.

Тьма втягивает, падения нет, детство вспыхивает – темнота густая, запах сырости, сигарет, капли воды падают с потолка, глухо, как пульс. Дыхание рядом – тяжёлое, прерывистое, отец стоит, тень его кривая, руки – как тиски, сжимают плечи, запах пота душит. – Снова пришёл сюда? – голос хриплый, пропитанный виски, режет уши. Дядя смеётся из угла – тихо, скользко, как змея в грязи. – Боишься ещё? – слова липкие, давят. – Привыкай… – тень ближе, шаги скрипят, давление растёт, крик рвётся, но горло сжимает. – Проснись! – голос чужой, резкий, как выстрел. Рывок – вдох, грудь рвётся, глаза открываются.

Кровать, тишина, пот липнет к коже, запах сырости в воздухе. Крови нет, Лизы нет, пустота гудит. Сон? Кошмар? Безумие? Стук в дверь – громкий, сотрясает стены, ботинки топают. – Полиция! – Детектив в плаще, взгляд острый, запах кофе режет. – Лиза мертва. В морг. Холод, запах гнили, свет мигает, символы на её коже – красные, живые, как во сне.

Детектив смотрит – взгляд острый, как скальпель, режет тишину, ждёт ответа. Момент тянется, воздух густеет. – Знал, что она умрёт? – голос его сух, как песок в горле. Молчание давит, слова застревают, горло сжимает. – Этот звонок… – экран телефона вспыхивает, номер без имени горит в полумраке, – знаешь, кто это?

Тишина режет, тело Лизы лежит под простынёй – символы на коже свежие, кровь блестит, как чёрный лак, ещё не высохла, всё незавершённо. – Не знаю, – ложь тонет в дыхании, взгляд цепляется за неё. Пальцы её дёргаются под тканью – или тень играет? Детектив хмыкает, звук – как удар по металлу. – Уверен? – Взгляд его держит, секунды тянутся, телефон убирается в карман с шорохом кожи. – Ладно.

Знак санитару – простыня ложится на Лизу, шуршит, как дыхание ветра в пустоте. Взгляд не отрывается – кажется, грудь её вздымается, ткань дрожит. – Всё, иди, – голос детектива режет, шаг к двери, ботинки скрипят по кафелю. – Но из города не уезжай. Ещё поговорим. – Тень его падает через плечо, длинная, кривая.

Санитар уходит, шаги глохнут, тишина давит – тяжёлая, непереносимая, пахнет металлом и гнилью. Простыня чуть приподнята – дыхание? Шаг ближе, ещё один, пальцы касаются ткани, холод пробегает по коже, рывок – простыня падает. Лиза смотрит – глаза открыты, чёрные, глубокие, губы дрожат, шепчут: – Спаси меня…

Тьма взрывается – свет мигает, морг дрожит, запах формалина режет ноздри. Лиза жива? Нет, невозможно. Губы движутся, голос – шёпот из бездны: – Спаси меня… – Глаза её – зеркала, ловят свет, тело мёртвое, изуродованное, но взгляд живой, режет душу. – Спаси… – слова тонут, темнота в углах густеет, дыхание на шее – тёплое, живое, кулаки сжимают воздух.

Лицо её меняется – глаза ширятся, рот рвётся в крике, беззвучном, тело вздрагивает, тянется в тьму, как кукла на нитях. Свет моргает – вспышка, тишина. Простыня лежит, Лиза мертва, дверь скрипит, открыта, дрожь бьёт кости, реальность тонет. Телефон в кармане гудит – резкий, как выстрел, экран вспыхивает: ЛИЗА. Дыхание рвётся, палец дрожит над кнопкой, звонок давит, ответ неизбежен.

– Спаси… меня… – голос хрипит через шум, тяжёлый, живой, шорох ползёт по полу – скрежет когтей по кафелю. Взгляд оглядывает морг – пустота, лампы мигают, тень шевелится в углу. – Он идёт… – голос искажается, смех ледяной, змеиный, шипит в ушах. Телефон падает, бьётся о пол, экран гаснет с треском стекла.