Несделанный портрет

– Саши, здравствуй, – хрипло произнёс старик, обращаясь к Руслану. – Опять гостей возишь к нашему озеру?

– Здравствуй, Ахра. Это Дали, писательница из Петербурга. Хочу показать ей настоящую Абхазию.

Старик по имени Ахра внимательно посмотрел на Дали своими пронзительными, совсем не старческими глазами.

– Пишешь книгу про нас? – спросил он. Его голос был низким и густым, как мёд. – Многие приезжают, смотрят на озеро и думают, что поняли нашу душу. Но озеро – оно как лицо человека. Красивое, но это только поверхность. А чтобы понять душу, нужно увидеть те реки, что питают озеро. И те камни, что лежат на дне.

Он подошел к самой воде и провёл рукой по ее поверхности.

– Эта вода помнит все. И радости, и горести. В сорок третьем году здесь прятались наши партизаны. Немцы бомбили эти склоны, а озеро становилось красным от крови… – Он помолчал, глядя в даль. – Теперь туристы приезжают, купаются, веселятся. И правильно делают. Жизнь продолжается.

Старик повернулся и так же бесшумно скрылся в зарослях, как и появился.

– Это Ахра, – тихо сказал Руслан. – Ему уже за девяносто. Его семья жила в этих горах испокон веков. Он последний, кто помнит эти места до всех войн.

По дороге обратно, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая вершины в багряные тона, Руслан сказал:

– Знаешь, озеро Рица – оно как душа нашего народа. Со стороны кажется красивым и спокойным. Но у него есть и глубина, и подводные течения, и затонувшие деревни на дне. Так и мы. Не суди по улыбкам и застольям. За нашим гостеприимством скрывается многовековая боль.

Когда они вернулись в Гагру, уже вовсю светили первые звезды. Амина встретила их на пороге с горячим кувшином чая и свежими лепёшками.

– Ну что, дочка? Понравилась тебе наша Рица? – спросила она, разливая чай по пиалам.

Дали задумалась, согревая руки о тёплую глиняную чашку.

– Она… заставила меня почувствовать себя одновременно очень маленькой и частью чего-то бесконечно большого. Как будто я прикоснулась к вечности.

Амина одобрительно кивнула, и в ее глазах блеснули слезы.

– Значит, озеро приняло тебя. Теперь ты действительно свой человек. Оно не каждого к сердцу пускает.

Вечером Дали сидела на своём балконе и смотрела на темнеющие очертания гор. В памяти всплывали образы дня: бирюзовая гладь озера, мудрые глаза старика Ахры, грохот водопада, запах хвои и ледниковой воды.

Она открыла блокнот и написала: «День седьмой. Сегодня я видела озеро Рица. Оно оказалось не просто красивым пейзажем, а живым существом с собственной памятью. Старик Ахра сказал, что чтобы понять душу, нужно увидеть не только лицо, но и те реки, что ее питают. Я начинаю понимать, что за гостеприимством и радушием этих людей скрывается глубокая, многовековая боль. Но они не носят ее как траур – они превратили ее в мудрость. Как воды Рицы, что остаются чистыми и прозрачными, несмотря на все, что видели».

Где-то в долине запели сверчки, и их стрекот смешался с отдаленным шумом прибоя. Дали закрыла глаза и почувствовала, как что-то в ней изменилось безвозвратно. Она прикоснулась к настоящей жизни – сложной, многогранной, но невероятно настоящей.

Глава 8

Новый Афон: пещеры и колокола

Восьмой день в Абхазии начался с непривычного звука, который показался Дали сном – мелодичный, волнующий перезвон колоколов, плывущий со стороны моря сквозь утреннюю дымку. Она подошла к раскрытому окну, впуская в комнату прохладу ночи, ещё не успевшую рассеяться. Воздух был насыщен запахом цветущего жасмина, морской соли и воска – откуда-то доносился аромат горящих свечей.

Спустившись вниз, Дали застала Амину за необычными приготовлениями. На столе лежал вышитый белый платок и длинная юбка из домотканой шерсти.

– Сегодня большой праздник в Новом Афоне, – объяснила хозяйка, помогая Дали повязать платок. – Престольный праздник в монастыре святого Симона Кананита. Если хочешь увидеть душу нашего народа – тебе стоит поехать. Только помни – в святом месте свои правила. Платок на голове, плечи прикрыты, юбка ниже колен. И главное – открытое сердце.

Через час они уже ехали с Русланом по старой приморской дороге. В отличие от горного серпантина к Рице, эта дорога вилась между вековыми пицундскими соснами, пальмовыми аллеями и полуразрушенными дачами царских времён, утопающими в буйной зелени. Воздух здесь был совсем другим – густым, сладковатым от запаха цветущих олеандров, свежеиспеченного хлеба из придорожных пекарен и дыма мангалов, где готовилась шашлычина.

– Смотри, – показал Руслан на старинное здание из пористого известняка. – Это бывшая греческая школа. Ещё до революции греки селились в этих местах. Теперь здесь живёт семья из Сухума.

Новый Афон встретил их шумной, многолюдной главной улицей. Повсюду стояли лотки с местными товарами: глиняные кувшины с вином, деревянные бочки с мёдом, церковная утварь, связки сушёной чурчхелы. Торговцы наперебой зазывали покупателей:

– Настоящий мёд с высокогорных пасек! От всех болезней!

– Вино «Лыхны»! Тот самый вкус, что пили цари!

Но когда они начали подниматься по крутой каменной лестнице к монастырю, шум рынка остался внизу. С каждой ступенькой воздух становился прохладнее, пахнущим ладаном и кипарисом. Из-за высоких стен доносилось стройное, мощное пение мужского хора – низкие басы переплетались с высокими тенорами, создавая звучание, от которого замирало сердце.

Монастырь святого апостола Симона Кананита стоял на склоне горы, как белоснежный корабль, плывущий по морю зелени. Дали накинула платок и вошла внутрь через массивные дубовые врата.

В храме царила удивительная атмосфера – несмотря на толпу людей, стоявших плечом к плечу, здесь сохранялась торжественная тишина, нарушаемая лишь пением хора и чтением молитв. Лучи утреннего солнца падали из-под купола, освещая старинные фрески, почерневшие от времени и свечного дыма. Дали прислонилась к прохладной каменной стене и закрыла глаза, слушая слова молитвы на церковнославянском, которые переплетались с тихими возгласами на абхазском языке.

Рядом с ней молилась пожилая женщина в чёрном платке. Её натруженные руки сжимали свечу, а по морщинистому лицу текли тихие слезы. Чуть дальше молодой парень в спортивной куртке старательно ставил свечу к иконе, его лицо было серьёзным и сосредоточенным. Дети, обычно шумные и непоседливые, притихли, прижавшись к родителям.

После службы они встретили монаха – отца Давида, старого знакомого Руслана. Это был мужчина лет сорока с живыми, проницательными глазами и окладистой бородой, в которой уже пробивалась седина.

– Руслан, друг мой! – обнял он их. – И кто это с тобой?

– Это Дали, писательница из Петербурга. Хочу показать ей нашу землю такой, какая она есть.

Отец Давид внимательно посмотрел на Дали.

– Петербург… Город на болотах, построенный волей одного человека. А у нас каждый камень помнит византийских императоров. – Он провёл рукой по шершавой стене монастыря. – Знаете ли вы, что первый христианский храм на территории Абхазии был построен ещё в IV веке, когда вашего Петербурга и в помине не было? Византийские миссионеры, грузинские цари, турецкие завоеватели… Все оставили свой след.

Он повёл их в маленький придел, где в золотом окладе стояла древняя икона Богородицы, почерневшая от времени.

– Эта икона пережила три большие войны. Её прятали в пещерах, закапывали в землю, вывозили в горы. Но она всегда возвращалась сюда. Как и вера наших людей. Она может тлеть под пеплом, но никогда не угаснет полностью.

Потом они спустились к знаменитым Новоафонским пещерам. Переход из яркого солнечного света в прохладный полумрак подземелья был ошеломляющим. Маленький поезд медленно вёз их по бесконечным лабиринтам, открывая за каждым поворотом новые чудеса. Сталактиты и сталагмиты создавали причудливые фигуры, напоминающие то замки, то сказочных существ. Подземные озера отражали таинственное освещение, создавая иллюзию бесконечности.

– Знаешь, – сказал Руслан, когда они вышли на поверхность, ослеплённые ярким солнцем, – эти пещеры – как душа нашего народа. Снаружи все кажется простым и ясным – море, горы, солнце. Но стоит копнуть глубже – открываются целые миры. Иногда страшные, иногда прекрасные. Со своими тайнами, трагедиями, надеждами. Но всегда – настоящие.

По дороге обратно они заехали к водопаду на реке Псырцха. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая струи воды в золотисто-розовые тона. Местные мальчишки с радостными криками ныряли в ледяную воду, их смуглые тела блестели на солнце.

– Вот видишь, – улыбнулся Руслан, – для них это не достопримечательность из путеводителя. Это их детство. Их жизнь. Такая же, как была у их дедов и прадедов. Вода та же, камни те же, радость та же.

Когда они возвращались в Гагру, по радио играла старинная абхазская песня. Грустная, протяжная мелодия рассказывала о чем-то вечном – о любви, утрате, надежде, о связи с землёй предков.

– Этой песне больше тысячи лет, – тихо сказал Руслан. – Её пели ещё тогда, когда здесь не было ни христианства, ни ислама. Только горы, море, звезды над головой. И люди, которые учились жить в гармонии с этим миром.

Вечером Дали сидела на балконе и слушала, как вдали, доносясь через горные ущелья, звучал колокольный звон. Она открыла блокнот и написала: «День восьмой. Сегодня я поняла, что вера здесь – не то, что пришло с религиями или книгами. Она была всегда – в этих горах, в этом море, в камнях, в сердцах людей. Они молятся в храмах, но Бог для них живёт везде – в пещерах, на вершинах гор, в шуме водопада, в глазах ребёнка. Их вера такая же древняя, прочная и многослойная, как эти скалы, видевшие римлян и византийцев. И возможно именно эта глубокая, природная вера помогает им сохранять достоинство и любовь к жизни, несмотря на все испытания».

Луна поднималась над морем, отбрасывая серебристую дорожку на воду. Где-то в саду пели цикады, а из открытого окна соседнего дома доносились звуки народной музыки. Дали закрыла глаза и чувствовала, как что-то важное и настоящее – простое, как камень, и глубокое, как море – навсегда поселяется в ее душе.

ЧАСТЬ 2

ТРЕЩИНА В ИДЕАЛЕ

Глава 9

Свадьба в горах

Десятый день в Абхазии начался с того, что ещё до рассвета Дали разбудили непривычные звуки со двора. Не просто голоса, а какое-то особое оживление – скрип колес, звон посуды, приглуженные возгласы. Она подошла к окну и увидела, как во дворе кипит работа: Амина и три соседки разгружали из старого "Москвича" огромные медные тазы, плетёные корзины, откуда доносился аромат свежеиспечённого хлеба, и целые охапки зелени.

– Дочка, просыпайся быстрее! – увидев Дали в окне, крикнула Амина, поправляя платок. – Сегодня у Джоты свадьба! Весь аул будет праздновать! Бери свою самую нарядную юбку!

Дали надела единственное платье, которое взяла с собой – простое синее, без украшений. Когда она вышла во двор, Амина окинула ее критическим взглядом.

– Нет, так не пойдёт, – покачала головой хозяйка и исчезла в доме, чтобы вернуться с расшитым серебряными нитями платьем. – Это моё девичье, давно уж не ношу. На тебе будет впору.

К восьми утра вся узкая улочка, ведущая к дому жениха, напоминала растревоженный улей. Женщины в ослепительных платьях, расшитых сложными золотыми узорами, несли на головах огромные деревянные подносы. На них красовались зажаренные до золотистой корочки ягнята, сверкающие кувшины с домашним вином, пирамиды из спелых гранатов и хурмы. Воздух был густым и пряным, пах дымом от десятков мангалов, ароматом аджики и свежего лаваша.

Астамур, появившийся рядом с Дали как из-под земли, был почти неузнаваем. На нем была тёмно-синяя черкеска с изящными серебряными газырями на груди, а на поясе – старинный кинжал в ножнах из чернёного серебра.

– Ну что, писательница, готова делать заметки? – спросил он, поправляя папаху. – Сегодня ты увидишь не просто праздник. Ты увидишь сложный механизм, который скрепляет наш народ уже тысячи лет. Смотри внимательно – на каждое движение, на каждый взгляд. Здесь все имеет значение.

Когда появился жених с многочисленной родней, воздух буквально взорвался мощными гортанными песнями. Несколько мужских хоров запели одновременно, создавая сложное полифоническое звучание, от которого, казалось, дрожали старые стены домов.

– Это песня рода жениха, – пояснил Астамур. – В ней перечисляются все его предки до седьмого колена. Слушай…

За длинным столом, накрытым под раскидистым орехом, тосты сменяли друг друга с почти ритуальной точностью. Первый тост произнёс седой старец с лицом, испещренным морщинами, но с горящими молодыми глазами:

– Поднимаю первый тост за наш народ! Чтобы мы, как эти вечные горы, стояли нерушимо! Чтобы дети наши не забывали язык предков! Чтобы в каждом доме горел очаг и звучала песня!

Астамур, сидевший рядом с Дали, тихо переводил:

– Это дядя Беслан. Ему девяносто лет. Он помнит, как на его первой свадьбе в сорок третьем году пели те же песни. Тогда за столом сидело всего пятнадцать человек – остальные были на фронте или не вернулись с войны.

Дали с интересом наблюдала, как ловко и почти невидимо женщины управлялись с угощениями, появляясь лишь для того, чтобы сменить блюда. Как молодые парни, оставаясь в тени деревьев, чутко следили за порядком. Как в глазах старших, среди всеобщей радости, мелькала не только гордость, но и усталость – тяжесть многовековых традиций.

– Видишь невесту? – тихо спросил Астамур. – За весь день она не произнесла ни слова. Это древний обычай – сегодня ее устами говорят старшие рода. Её молчание – тоже речь.

Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в багряные тона, Дали заметила в стороне от всеобщего веселья молодую женщину. Она сидела на большом валуне у журчащего ручья и тихо плакала, сжимая в руках угол своего праздничного платья.

– Это Мадина, сестра невесты, – голос Астамура стал тише. – В прошлом году ее муж погиб в горах – сорвался со скалы, когда спасал отбившуюся от отары овцу. Оставил ее с двумя малышами. На свадьбе положено радоваться, но горе… оно никуда не уходит.

Поздно вечером, когда зажглись факелы и начались танцы, Астамур тихо тронул Дали за локоть:

– Хочешь увидеть настоящую магию? – и повёл ее к старому дому на окраине села.

В маленькой комнатке, освещённой единственной керосиновой лампой, сидели несколько пожилых женщин. Их пальцы, узловатые от возраста и работы, перебирали зерна пшеницы и кукурузы, а голоса тихо пели странную, монотонную песню.

– Это обряд благословения нового дома, – прошептал Астамур. – Эти женщины – старейшины рода. Они проведут здесь всю ночь, напевая песни, которые помнят со времён своих прабабушек. Завтра утром молодые войдут в дом, который уже наполнен мудростью и благословением поколений.

Возвращаясь домой под утро, когда первые лучи солнца уже золотили заснеженные вершины, Дали спросила:

– А вы… вы никогда не хотели создать свою семью?

Астамур долго молчал, его шаги мерно отбивали такт по пыльной дороге.

– Хотел, – наконец сказал он. – Очень. Но война распорядилась иначе. Девушка, которую я любил… ее родители не захотели, чтобы дочь жила в месте, где пахнет порохом. Уехала в Краснодар. – Он остановился и посмотрел на Дали, и в его глазах была бездонная грусть. – Видишь ли, наши традиции… они как эти горы. Со стороны – величественные и вечные. Но внутри – много трещин, обвалов, залеченных ран. И не каждый готов нести их тяжесть.

Дома Дали не могла уснуть. Она сидела на балконе, а в ушах у неё стояли свадебные песни, смешиваясь с тихим плачем Мадины. Она открыла блокнот и написала: "День десятый. Сегодня я поняла, что свадьба здесь – это не просто праздник. Это сложный ритуал выживания целого народа. Каждый тост, каждый танец, каждый взгляд имеет свой глубинный смысл. Но за красивым фасадом скрываются сломанные судьбы, невысказанная боль, тяжесть традиций. Астамур прав – их культура действительно имеет трещины. Но ы именно эти трещины и делают ее такой живой, настоящей и прочной, как старый дуб, переживший немало бурь".