скачать книгу бесплатно
– Если я и мои люди будут довольны, то утром получишь ещё столько же, но если вино будет кислым, мясо не прожаренным, или простыни будут влажными, то утром взгрею тебя палкой по твоему толстому заду.
Хозяин испуганно отпрянул и засуетился, и вскоре перед вновь прибывшими на столах появилась еда и вино в окружении множества горящих свечей. Немногочисленные посетители постоялого двора с интересом посматривали из своих сумрачных углов на пирующих. Наконец, из самого дальнего угла поднялся человек и подошёл к графу, встав напротив него:
– Матфрид, не угостишь ли своего старого приятеля?
Матфрид поднял глаза и в испуге перекрестился:
– Ламберт?! Ты наяву или наваждение, появившееся из небытия?
– Чего это ты так испугался? – иронично скривился Ламберт, присаживаясь перед старым другом.
– Так меня известили, что император Людовик, мир его праху, лишил тебя головы.
– Как видишь – я жив, а ты постарел – сразу не узнать! Одни седые усы чего стоят! Аж в синеву отдают… И на вино не так налегаешь… Только по прежнему не ценишь золото и раскидываешь его горстями.
Матфрид, убедившись, что перед ним живой человек, улыбнулся:
– Все мы меняемся с годами, вот и усы мои поседели. Из-за них меня так и прозвали Синеусом. Я рад тебя видеть, Ламберт. Угощайся!
Ламберт отхватил ножом от жареного на вертеле поросёнка немалый кусок и потянулся за вином:
– Ты назвал себя графом. Орлеанское графство у тебя забрали. Так какими землями ты теперь владеешь? Как тебя теперь величать? Граф?..
– Просто граф.
Ламберт презрительно сморщил нос:
– Я так и предполагал. Граф без земельных владений… Так ответь старому другу, «просто граф»: откуда у тебя столько золота? Зная тебя, я не думаю, что ты мог заняться разбоем. Так кому ты служишь?
– А ты?..
– Я служу сыну Пипина – Пипину II, но, как видишь, он не так богат, чтобы так щедро одаривать своих слуг золотом, иначе, послав меня к Лотарю, отсыпал бы мне горсть монет… Не то что тебе… Я бы не отказался, как и ты, служить такому щедрому хозяину. Так кто он?
– Я служу человеку, который ценит преданность и за это щедро платит и который всегда верен своему слову, а это многое значит. Пусть сейчас он лишился выделенной ему земли, но когда он её вернёт, то и я получу своё.
– Ты служишь Людовику Баварскому, – понятливо закивал головой Ламберт.
– Когда это сыновья покойного императора Людовика были щедры? Я говорю о Рюрике.
– Вот как! Занятно. Ты всё-таки выбрал разбой…
– Война – это всегда разбой. Всегда при этом есть униженные и обиженные, не говоря о погибших.
– Но он наш враг и варвар!
– Он стал врагом, когда его неправедно лишили земель, подаренных ему императором Людовиком. А ты забыл, что его и его воинов крестили?.. Какой он варвар?..
– Он не чтит Господа нашего, разоряет монастыри, убивает священников…
– Зря князь Рюрик кровь не проливает, а разве все воины императора выглядят агнцами Божьими? Славяне, как и все христиане, хотят выращивать хлеб, рожать и растить детей, торговать… Да, у них нет особого рвения почитать Иисуса, – здесь Матфрид перекрестился, – а разве все священнослужители соблюдают добродетели, преподнесённые нам свыше? Даже папа…
– Ладно, оставим этот спор. Скажи мне лучше – как ты оказался в этих краях, если ты служишь Рюрику?
– Князь велел мне встретиться с Лотарём. После смерти императора Людовика только он может решить судьбу Фрисландии. Если Лотарь соглашается с правом Рюрика на эту землю, то князь обещает забыть прошлые обиды.
Ламберт, сделав очередной глоток вина, отставил бокал и, наклонившись к Матфриду, с возмущением зашептал:
– Глупцы! Неужели вы рассчитываете, что Лотарь забывает прошлые обиды? У него в руках почти вся империя, а главное – имперская казна. Со временем золото сделает своё дело – к Лотарю примкнут и другие, но он не любит ждать. Он не может терпеть, пока поддерживающие его брата Людовика саксы, часть франков, аламаны и тюринги покорятся ему, а тем более поддерживающие Карла бургундцы и аквитанцы. Лотарь люто ненавидит Карла и его мать Юдифь. Если Рюрик ударит по землям Карла, то, я думаю, Лотарь оценит это. Заодно князь поможет Пипину, который изо всех сил сопротивляется стремлениям Карла отобрать его земли.
Ламберт откинулся на спинку стула и внимательно разглядывал Матфрида, пытаясь понять – согласен ли тот с его доводами? Видя его сомневающееся лицо, он продолжил:
– Если тебе дорога твоя голова, то не стоит тебе показываться на глаза Лотарю. Всё, что хочет князь Рюрик, могу передать и я, а ко мне-то он более снисходителен.
Матфрид потянулся к фруктам, выбрал яблоко и с хрустом откусил кусок. Медленно пережёвывая, он доел яблоко до конца и только после этого промолвил:
– Видимо – ты прав. Какая разница, если Лотарь узнает о предложении князя из твоих уст, а не из моих. А Рюрику я передам твои замыслы.
Ламберт облегчённо вздохнул и с сожалением замотал головой:
– Жизнь так быстротечна и суетлива. Чуть больше двадцати лет назад все были друзьями, пили вместе вино, а теперь!.. Граф Руссильон казнён. Граф Вельф Баварский милостью судьбы и потугами маркиза Септиманского стал тестем императора и смотрит на всех свысока. Вместе с тобой мы сражались плечом к плечу во многих битвах, а теперь ты служишь Рюрику! И хотя мы теперь можем оказаться на разных сторонах поля битвы, давай просто, как в старые добрые времена, выпьем вина.
* * *
– Э-хе-хе! – В очередной раз вздохнул Владияр и опять начал ворошить свой товар, выкладывая вперёд на его взгляд самые яркие и цветастые платки. – Красавица! – попытался привлечь он к своему товару проходящую мимо торговку пирогами. – Подбери себе платок! Смотри, какой выбор! Весь торг обойдёшь, а таких не найдёшь… Цветасты, узорчаты… Можем поневу[3 - Передник, одеваемый поверх рубахи.] подобрать…
Женщина остановилась и окинула купца презрительным взглядом:
– А ты что, пень старый, не видишь – не наторговала ещё. На что покупать-то?..
– И почему это я старый-то? – только и смог промолвить Владияр, растерявшись от дерзкого ответа, и услышал в ответ не менее дерзкое и едкое:
– Али зубы у тебя все на месте? Не повыпадали ещё?.. – торговка отвернулась и пошла дальше, призывая покупателей. – Пироги! Пироги! Кому пироги?!
– Не обижайся на неё, сосед! – подошёл к Владияру продававший неподалёку свой товар Мошко. – Не осталось у народа серебра совсем. Злой он стал от этого. Зачахла от этого торговля, зачахла… Сам не знаю – чего делать? Никому не нужна стала моя ковань. Бывает – днями стою, ничего не продав. Давеча топор продал и рад, а к мечам да кольчугам никто и не приценивается. Зимой на санях повёз по округе торговать, так весь и чудь привередливые стали, чуть ли не задарма хотят брать? Какая выгода мне? Никакой. Молвят, что в Ладоге у Рюрика дешевле возьмут. Куда деваться? Пришлось продавать с никчёмным наваром. Набрал я у них пушнины, а кому сбывать? Сворачивают купцы торговлю, сворачивают… А осень придёт, Синеус своих людей опять пришлёт за данью. Серебро только готовь!.. А где его взять-то? Как дальше жить? Не знаю… Как жить?! Хоть в Муром под хазар переселяйся! Всё меньше обирать будут.
– Верные слова ты говоришь, сосед. Князю дай, мурманам дай… Серебра не напасёшься. Уж приходится в мошну руку запускать, из спрятанного на чёрный день тратить. Неужто этот чёрный день наступил?
– Не знаю, не знаю… – вздохнул Мошко. – Мне отец казну большую оставил, чтобы я его дело продолжил. А что теперь мне сыну оставлять? А другому?.. Сырца железного купить надо? Надо. А сколько пота прольёшь, прежде чем меч изготовить! Да на прокорм… А времени сколько потеряешь, прежде чем это всё продашь! Погоди, погоди, никак товаром моим заинтересовались.
Мошко засеменил к покупателю, рассматривающего кольчуги, а Владияр, выдавив на лицо слащавую улыбку, поспешил следом:
– Мишата, что же ты меня сторонишься? Ведь немало мы с тобой стёжек-дорожек истоптали! Из скольких переделок вместе выпутывались! Аль обижал я тебя и платил мало?
Мишата, примеряя кольчугу, степенно ответил:
– Платил честно, зря нечего говорить.
– Что же ты меня покинул? Возвращайся!
Мишата достал кожаный кошель, выложил на стол кучу серебряных монет за кольчугу и промолвил:
– Все в Нова-граде знают, что лучше, чем у Мошко, доспех не сыскать. В таком доспехе в любом бою живым останешься. Князь Рюрик в скором времени опять в поход собирается, вот кольчужка мне и пригодится.
– Не вернёшься, значит?! – загоревал Владияр.
– Ты уж, Владияр, извини – смысла нет. С тобой плыть торговать – голову тоже сложить можно, как и с Рюриком. Зато с князем обогатишься быстрее. Когда бы я с тобой на доспех накопил?! К тому же в Нова-граде жить – мурманам дань платить, а в Ладоге я свободен от этого.
– И Балша с тобой там? – поинтересовался Владияр.
– И Балша… – повернулся уходить Мишата.
– А Путарь?.. – вдогонку крикнул Владияр.
– Пропал Путарь, сгинул – ни слуху, ни духу…
Глава 4
(841-842 гг. от Р.Х.)
В непроглядной темени раздался надрывной кашель и эхом разнёсся по всему сырому подземелью. Бермята приподнялся на своей скудной подстилке из влажной соломы, пытаясь разглядеть что-либо, но чёрный мрак застилал глаза. Он облегченно выдохнул и, почёсываясь от досаждавших его блох и гремя оковами, с шумом подгрёб под себя влажную солому.
– Чего ворочаешься? Не спится? – услышал Бермята тихий голос Путаря, прикованного к стене цепями рядом с ним.
– Оскол кашляет – живой ещё, – так же тихо ответил Бермята. – На нём живого места нет. Хорошо, что каты уж несколько дней не ходят и оставили его в покое. Иначе…
– Какой он Оскол?! Франки его Аскольдом кличут, да и он не прочь отзываться на это прозвище.
– То же мне, имечко придумали: Аскольд!.. Непривычно уху. Да и Дир тоже…
– А что Дир?! – отозвался Тыра, прикованный напротив. – Чем тебе имя Аскольд не нравится? Это как удар мечом: «ас» – взмах и шелест ветра, «кольд» – звон удара о шелом врага. А Дир! Это же звон отбитого щитом удара. Мне нравится. Да я зарок дал, что если выберусь отсюда, то до самой смерти Диром буду зваться, и франки будут помнить месть Дира. Вот только как выбраться?.. Я бы выбрался, но как бы цепи сбить? Бермята, ты бы смог?
Бермята только горестно улыбнулся, но кто в этой кромешной тьме увидит эту улыбку?
– Сгниём мы здесь, если не сбежим. От этой похлёбки скоро ноги не будем волочить, – отозвался из темноты Ульвар. – У данов рабом и то было легче. Хитрость какую-нибудь надо придумать.
– Что придумаешь? – вздохнул Путарь. – Я уж извелся весь, да ничего на ум не приходит. Отупеешь здесь…
И опять наступила тишина до тех пор, пока небольшое тёмно-серое пятно зарешёченного массивными прутьями окошка не посветлело, предвещая рассвет, и сразу же лязгнули засовы, заскрипела тяжёлая дубовая дверь, и в её проёме показался монах Эббон, освещённый чадящим пламенем горящего факела.
– Князь! Князь Аскольд, не осознал ещё свои грехи? Не желаешь покаяться? А может из твоих людей кто хочет?.. – закричал монах от самого входа, и его крик эхом несколько раз прокатился по всему подземелью.
Зазвенели цепи разбуженных криком русов, и недовольный Путарь с раздражением откликнулся на крик монаха:
– Чего ты как петух непутёвый голосишь ни свет ни заря? Чего в такую рань припёрся? Не терпится тебе людей мучить? И катам своим спать не даёшь… Иль еды нам нормальной принёс?
– Нет еды. Один я остался, трудно мне одному со всем управиться, – закряхтел Эббон, осторожно спускаясь по мокрым каменным ступенькам и освещая себе дорогу тускло светящим факелом. – Воинов мало сталось, да и те не хотят мне помогать, а палачи без воинов не хотят к вам идти. Что делать – не знаю, не знаю…
– Куда же ты воинов подевал? – поинтересовался Путарь.
– Так на войну с Лотарём ушли. Большое войско собралось. Что теперь будет, что будет?.. Брат на брата поднялся – беда-а!
Путарь в темноте не видел, как изменилось лицо у Тыры, но услышал, как он застонал, и стоны становились всё громче при приближении монаха. Заинтересовавшись этими стонами, Эббон остановился и протянул руку с факелом, освещая пленника:
– Ты чего?..
И в ответ услышал:
– Занемог я – нутро горит. Чую, что скоро конец мне. Проникся я в твои нравоучения, Эббон.
– Зови меня отче… – Лицо монаха приняло приторно-слащавое выражение.
– Видение я видел этой ночью. Подошёл ко мне человек, руку протянул к моей голове, и легко мне стало так, что боль прошла. Слышу я голос, а человек губ не размыкает. Удивился я и испугался, а голос так явно мне приказывает…
Пленник опять застонал, ухватившись руками за живот, а заинтригованный рассказом Эббон подошёл ближе к пленнику:
– Чего приказывает-то?
– Приказывает, чтобы я веру истинную принял.
Монах довольно заулыбался:
– Это ангел тебя посетил и передал веление Господа нашего, – Эббон перекрестился.
– Поверил я этому чуду, так как боль моя прошла при его появлении. Хочу я перед смертью своей веру истинную принять. Окрести меня, отче! Верю я, что боль моя отступит после этого.
Бермята, зазвенев оковами, приподнялся:
– Да ты что, Тыра! Опомнись! От веры своих отцов отказываешься?
Но тот только зло вскинулся:
– Дир я, и умру теперь с этим именем! – а затем опять застонал: – Окрести меня, отче, побыстрее! Боюсь, что не доживу я до этого – скрутило меня шибко.
– Сейчас святой воды принесу… – заторопился Эббон.
– Так не пойдёт, отче. Креститься в оковах – это как по принуждению. Не примут меня небеса.
– Что же делать-то? Не могу я с тебя оковы снять – все ключи у аббата. Хотя… Я сейчас, – монах чуть ли не бегом поспешил к выходу.
– Да-а, – выдохнул Бермята, – измельчал народ. Умереть с честью – зазорно, видите ли…
– Недалёкий ты, Бермята, – усмехнулся Путарь, – дальше своего носа не видишь.
– Чего это я не вижу? – возмутился Бермята, а из темноты подземелья раздался голос Аскольда:
– Вы там монаха этого не пришибите ненароком. Пообщаться я с ним хочу потом.
Бермята удивлённо повёл глазами, а затем довольная, даже можно сказать чуть блаженная улыбка появилась на его лице. Опять наступила тишина, и все, затаив дыхание, напряжённо ждали появления Эббона. Он не заставил себя ждать и чуть ли не вприпрыжку подбежал к Диру, держа в руке молоток и шкворень и, прежде, чем приступить к его освобождению, склонился над ним и вкрадчиво попросил:
