Казнь королевы Анны

Олен приступил к чтению.

В начале родословной говорилось о том, как Менеррой, от которого происходили Перси, прибыл с герцогом Роллоном из Дании в Нормандию, как преемники его славы, Уильям и Серло, переселились в Англию с Вильгельмом Завоевателем и как Уильям, любимец этого государя, получил от него после битвы в 1067 году тридцать два поместья и, отправившись на поклонение гробу Господню, умер в Иерусалиме.

Гарри наколол крест и сказал с умилением:

– Кончить жизнь у гроба Иисуса Христа… благодатная смерть!.. Я бы тоже желал умереть таким образом!.. Читай дальше, Олен!

И мальчик продолжал с тем же воодушевлением:

– «Сын Уильяма, Олен, наследовал ему; он подарил немало земельных угодий аббатству Витби, основанному отцом его, и был в нем погребен, оставив после себя пятерых сыновей от брака с Эммой Гентской.

Его сын, Уильям, построил очень много обителей и храмов и был в свою очередь похоронен в Витби.

Ричард, его наследник, основал в 1133 году аббатство Кимблтон.

Его наследник Уильям вел страшную войну с мятежными шотландцами и овеял себя славой. Он женился на дочери короля Генриха и часто одаривал храмы. Одна из дочерей его была выдана замуж за графа Варвикского, другая обвенчалась с Гослином Лорренским, братом Аделидисы, английской королевы, и сыном Годфрида, герцога Брабантского. Четыре сына Уильяма умерли, не оставив потомства, и Агнесса, жена Гослина Лорренского, пожелала, чтобы дети носили ее девичью фамилию и соединили бы фамильные гербы Перси и Брабанта.

Агнесса была тоже погребена в Витби.

Ричард, ее наследник, имел много земель и богатых поместий; он был одним из двадцати пяти влиятельных баронов, которые защищали великую хартию свободы от всех покушений Иоанна Безземельного; он принимал участие в возмущении, вызванном жестокостью последнего, и всеми силами помогал Людовику Французскому, призванному баронами управлять государством вместо Иоанна.

После его кончины младший брат его, Генри, увеличил число их родовых поместий и получил вдобавок и замок Ликинфилд, вблизи от Веверлея.

У сына его Уильяма было более тридцати ленных угодий, не считая его наследственных владений, и король Генрих III выдал ему концессию на учреждение рынков. Он передал много земель госпиталю Сандоу и аббатству Салли, вменив им в обязанность молиться за него, и был похоронен в этом самом аббатстве.

Его сын и наследник уплатил королю девятьсот фунтов стерлингов за право вступить в брак по собственному выбору. Король взял с него слово участвовать в войне, которую он вздумал начать против Шотландии, но Генри встал на сторону непокорных баронов. Это не помешало ему на следующий год вернуть себе милость своего повелителя: он прославился многими блистательными подвигами и женился на дочери графа Сюррейского. И он был, как и отец его, похоронен в Салли.

Старший сын его, Генри, был назначен правителем Голловея в Шотландии; он участвовал в знаменитом сражении при Думбаре и во многих других и получил в награду за верность и за храбрость обширные поместья Ингельрама Баллиота, умершего бездетным. Он приобрел впоследствии у епископа Дургемского живописное и богатое поместье Альнвик».

– Да, это тот самый замок, в котором мы живем! – перебил его Гарри.

– Я знаю! – отвечал торопливо Олен. – Это произошло в третье лето царствования короля Эдуарда, приблизительно в тысяча триста десятом году.

– Да, это было чудесное время! – воскликнул ветеран с пылким воодушевлением. – Представь себе, Олен, картину этих битв, эту доблесть и славу! Лестно даже служить у подобных господ!..

Но мальчик не промолвил ни слова и продолжал читать:

– «Он перестроил замок, приобрел вслед за тем поместье Корбридж и получил по воле короля Эдуарда знаменитое графство Каррик со всеми находившимися в нем имениями и замками Роберта Брюса. Он ревностно заботился об украшении храмов, строил часовню и был похоронен под алтарем известного аббатства де Фунтен.

Его наследник, Генри, был сделан губернатором нескольких городов за услуги, оказанные им в то время королю и давшие последнему возможность сокрушить обоих смелых Спенсеров. Ему была доверена и охрана границ со стороны Шотландии. Король нуждался в нем и в его присутствии даже в мирное время и в награду за эту непрерывную службу отдал ему все замки сэра Джона Клеверинга; он отправлял его и в качестве посланника к шотландскому двору, а шотландский король дал ему в свою очередь богатое поместье со значительным доходом. Этот Перси участвовал несколько раз в войне с Шотландией и Францией; он присутствовал и при осаде Нанта.

Когда шотландцы, пользуясь присутствием короля при осаде Кале, снова внезапно напали на Англию, Перси разбил их наголову и взял при этом в плен их короля Давида…»

– Ну, признайся, Олен, – перебил снова Гарри, – может ли самый доблестный и благородный род сравниться с родом Перси? Разве не приятнее защищать свою родину, одерживать победы и брать в плен королей, а не выводить каракули на аспидной доске, как это делаешь ты?

Мальчуган улыбнулся.

– Ведь я не дворянин, – сказал он добродушно.

– Знаю, дерзкий мальчишка! – крикнул старик. – Но ты мог бы по милости нашего господина сделаться пажом, воином и следовать примеру порядочных людей!

– Мне не нравятся шум и бряцание оружия, – сказал кротко Олен. – Я люблю мирный труд, люблю мирную жизнь. Бог не вложил мне в душу воинственных наклонностей, и не могу же я переделать себя!

– Ну да, ты происходишь от овечьей породы, но хитер, как лиса: я давно это понял. Продолжай же читать! Тебя не вразумишь, не придашь тебе храбрости!..

Старик начал с досадой колоть иглой бумагу, а Олен продолжал:

– «Генри Перси скончался вскоре после возвращения из похода во Францию и был похоронен в Альнвикском прибратстве.

Его сын, тоже Генри, сопровождавший его во всех походах и бывший в знаменитом сражении при Кресси, наследовал поместья и должности отца и приумножил славу знатной фамилии Перси.

Его сын и наследник снарядил на свой счет и отправил в Пуату до тысячи стрелков и три сотни отлично вооруженных солдат; его личная стража состояла из сотни конных стрелков, сорока семи конюхов и двенадцати рыцарей. Возведенный в достоинство маршала Англии, он был следом затем назначен губернатором Кале и его фортов. Он получил титул графа Нортумберлендского во время коронации Ричарда III. Он сражался с шотландцами и взял город Бервик; он был несколько раз посланником при разных иностранных дворах и сопровождал короля, когда тот отправился во Францию для личного свидания с Карлом VI. Сын Перси отличался такой дерзкой храбростью, что шотландцы, которым он не давал покоя, присоединили к имени его прозвище Готспур. Король Ричард, узнав, что этот Готспур, как и отец его, отзывались о нем не с должной почтительностью, приказал им немедленно явиться ко двору и, когда граф ослушался этого приказа, осудил его на изгнание из Англии. Перси был возмущен подобным приговором и, пользуясь своим богатством и влиянием, взял Ричарда в плен, а герцог Ланкастер без труда завладел английской короной. Новый король, именовавшийся Генрихом IV, возвел Нортумберленда в звание коннетабля, подарил ему остров Мэн и вообще окружил его всевозможными почестями. Но волею судьбы он не смог воспользоваться выгодами такого положения. Почти сразу же после этого Готспур, негодовавший неизвестно за что на Генриха IV, восстал против него и пришел с целым войском к городу Шрюсбери; король встретил его во главе своей армии и предложил ему полнейшее прощение, но Готспур не воспользовался его великодушием. Закипел жаркий бой, и Готспур был убит. Узнав о смерти сына, граф Перси удалился в Веркуртское поместье, но был вызван оттуда предписанием парламента как соучастник сына. Он был оправдан лордами, но отрешен от всех своих почетных должностей приказом короля; он пробовал бороться, но напрасно – и умер в изгнании.

После смерти Готспура его единственный малолетний сын Генри бы вывезен дедом в дальнее поместье. Генрих V, вступив на английский престол, приказал лордам Грею и Джону Невиллу съездить за ним и привезти его в Лондон. Он вернул ему все владения деда, а впоследствии даже все должности. Желая защитить Альнвикское поместье от набегов шотландцев, Генри обнес его высокими стенами. Он был предан всем сердцем династии Ланкастеров и погиб в Сент-Олбенской кровопролитной битве.

Его сын оказал много важных услуг королю и отечеству и сражался с шотландцами, как и все его предки. Ему были дарованы все земли и все замки сэра Роберта Огля, лишенного всех прав специальным законом. Генри Перси участвовал в кровопролитных войнах Алой и Белой розы и был убит в Йоркшире».

Родословная, из которой здесь приведены исключительно главные факты, чтобы показать читателю богатство и могущество английского дворянства в ту далекую пору, была почти прочитана. Олен хотел перейти к следующему параграфу, он даже произнес: «Его сын и наследник…» – когда Гарри схватил его неожиданно за руку.

– Довольно! – сказал он. – Неужели ты думаешь, что я не знаю о жизни и блестящих подвигах моего господина, за которым следовал во всех его походах и который способствовал восшествию на престол отца нашего, нынешнего английского монарха! Нет, милый, мне известны малейшие подробности!.. Ты читаешь отлично… Остается узнать, что бы тебе хотелось получить за свой труд?

– Вы действительно хотите вознаградить меня? – спросил Олен, прищурив лукаво-прекрасные глаза, сверкающие умом.

– Да, – отвечал старик нерешительно.

– И вы серьезно думаете оплатить этот труд? – спросил опять Олен.

Мальчик знал о скупости Гарри, который тем не менее сочувствовал нуждам всего человечества.

– Серьезно, разумеется! Я не люблю болтать! – проворчал старик не без досады.

– В таком случае, – сказал мальчик, – позвольте мне хоть изредка приходить сюда и читать эти чудесные рукописи.

– Как? – воскликнул с испугом ошеломленный Гарри. – И ты дерзнул подумать, что я доверю ключ от зала Совета такому сорванцу, ключ, который я чищу почти каждый день и берегу как зеницу ока? Нет, милый, ты затеял невозможное дело! Если бы ты, например, пожелал получить от меня медовую лепешку или банку варенья, то я бы с удовольствием исполнил твою просьбу.

– Я, к несчастью, не лакомка, – сказал Олен.

– Тем хуже, милый мой! Дети должны любить всякого рода сладости, и я не виноват в том, что ты исключение из общего правила.

И Гарри, продолжая развивать свою мысль, вывел из зала мальчика, задвинул массивные железные засовы и запер дверь на ключ.

Глава VII

В дороге

Графство Нортумберленд, отделенное от Шотландии цепью Шевиотских гор, граничило с графством Дургемским, с востока – с Северным морем, а с запада – с графством Кумберлендским и орошалось многими широкими реками, в том числе Альном, Кокетом и Вернбиком. Выехав из замка, Генри Перси поехал в Норпет легкой рысью. Хотя дорога была довольно широкой, страшная небрежность, с которой относились в те далекие времена к путям сообщения, привела бы любого из наших современников в содрогание.

Погонщикам с тяжеловесной кладью часто приходилось терять время на то, чтобы засыпать чем попало колеи и ямы, преграждавшие путь.

Тот, кто, понадеявшись на ловкость и выносливость лошади, думал обойтись без этого, нередко обращался за помощью в ближайшие селения, чтобы поднять и вытащить из грязи опрокинутый воз.

Надвинув до бровей поярковую шляпу с широкими полями и закутавшись в плащ с меховой опушкой, граф ехал, погруженный в глубокое раздумье.

Славное имя, огромное богатство и даже уважение представителей всех слоев общества – все это не имело для него никакого значения. Роковые обстоятельства разбили ему сердце, когда он был в самом расцвете сил, когда судьба сулила ему блистательную будущность, когда он, отважный и прекрасный, волновал воображение всех красавиц, блиставших при английском дворе. Лорд Перси не оправился от этого удара: его земное счастье безвозвратно ушло.

Думать об интересах Анны Болейн, молиться за нее, помогать, не жалея ни времени, ни средств, страждущим стало с тех пор его единственной целью, единственным, к чему устремлялись его чувства и мысли.

Следуя все тем же бескорыстным стремлениям, граф решил отправиться в чрезвычайно долгий и неприятный путь. Ему предстояло проехать через всю Англию, чтобы добраться до Кимблтона. Он не взял провожатого из осторожности, так как знал, что слух о путешествии может легко достичь ушей короля, державшего громадное количество шпионов, а подобный поступок мог навлечь на него гнев государя и даже обвинение в открытом неподчинении державной воле.

Но возможность такого опасного исхода не испугала Перси: он был храбр от природы, да и жизнь потеряла для него уже давным-давно свое значение.

Когда слух об опасной болезни Екатерины дошел до замка Перси, граф решил немедленно отправиться в Кимблтон, чтобы вымолить у законной королевы прощение той женщине, которая дерзнула занять бесправно ее место на английском престоле.

«Екатерина добра, – рассуждал Генри Перси, – она великодушна и способна простить, а прощение ее смягчит, быть может, гнев правосудного Бога против Анны Болейн».

Эта мысль успокоила и ободрила лорда: ему представилась возможность принести пользу прелестному созданию, которое из тщеславия отвергло его несокрушимую, безумную любовь.

Но хотя эта мысль успокоила его больную душу, он не мог, несмотря на все старания; справиться со странным, безотчетным чувством, которое давило и мучило его с первых минут отъезда. Генри Перси казалось, что будущее закрылось внезапно темной, непроглядной тучей.

Он смотрел безучастно и рассеянно на ландшафт, сменяющийся почти ежеминутно: к дороге прилегали обширные луга, орошаемые прозрачными и быстрыми ручьями; на них еще пестрели осенние цветы; охваченные стужей вербы склоняли низко пожелтевшие ветви, и молодые козы ощипывали их с видимым наслаждением.

В иных местах сучья, положенные, конечно, человеком, преграждали путь ручью, и он, стремясь вперед, разделялся на несколько небольших ручейков.

На межах, отделявших владение от владения, возвышались прекрасные величавые тополя.

Пейзаж быстро преображался: почва делалась суше, луга сменялись высокими равнинами с разбросанным по ним разнородным кустарником. Мирно паслись стада, а в стороне белела палатка пастуха, у входа которой лежала косматая собака.

За этими равнинами следовали поля, с которых поселяне уже успели снять обильную жатву, а вдалеке виднелись неясно, как в тумане, очертания гор.

Поля чередовались с лесами и долинами, с пустырями, покрытыми бледной, тощей растительностью, зыбучими песками и топкими болотами. Вскоре на горизонте ясно обозначилась синяя полоса, сливавшаяся с небом, и, хотя море было еще далеко от дороги, Генри Перси услышал грозный шум волн, разбивавшихся с яростью о прибрежные скалы.

Подъехав ближе, всадник остановился на несколько минут, чтобы полюбоваться этим великолепным зрелищем.

Сплошная туча, закрывавшая небо, постепенно раздвинулась, и пронзительный ветер, дувший с утра, заметно ослаб. Солнце уже погрузилось до половины в волны, окрашивая пурпуром легкие облака, слетевшиеся к западу. Море приняло темный, металлический цвет.

Не подлежит сомнению, что не один смельчак, гнавший свою ладью по этой необъятной движущейся массе, смотрел так же, как Перси, на картину заката, задаваясь вопросом, что она предвещает: затишье или бурю? Скользя над бездной, при свете заходящего солнца он зорко смотрит в синюю, бесконечную даль, пытаясь понять, куда стремится его легкий челн: к спасительной пристани или к грозному берегу, где волны разобьют его о подводные камни.

Солнце погрузилось в темную пучину моря; беловатый туман стлался над водами и быстро окутал легкие паруса, мелькавшие над поверхностью волн.

Генри Перси вздохнул и отправился дальше; дорога становилась уже; Шевиотские горы закрыли бушующее море. Лорд Перси спустился по скату высокого холма в глубокую долину; ему не раз пришлось свернуть с дороги, чтобы не помешать окрестным хлебопашцам, возвращавшимся с поля с боронами и сохами, и резвым ребятишкам, бежавшим им навстречу; вдали слышался радостный лай деревенских собак, почуявших, вероятно, приближение хозяев.

С наступлением сумерек графу пришлось проехать обширное селение: двери убогих домиков были открыты настежь, в каждом очаге блестел яркий огонь, грелся котелок с едой.

В кузницах стук молотов сливался с шипением раскаленного железа, опущенного в воду; безобразный, исполинский мех раздувал все ярче и ярче огонь, все краснее становилась наковальня, над которой работало несколько дюжих рук; сверкающие искры, взлетающие в воздух, освещали массивные фигуры кузнецов и их мужественные, покрытые копотью лица.

Но хижины и кузницы скрылись из виду, а Перси продолжал ехать дальше и дальше по пустынной дороге в сгущавшемся мраке наступающей ночи.

Глава VIII

Уединенный трактир

Когда солнце взошло, лорд Перси ехал шагом по высокой равнине; перед ним расстилалось необъятное море: седые волны разбивались о голые, высокие утесы и падали обратно с оглушительным ревом. Легкокрылые чайки кружились над водой, издавая отрывистые и жалобные звуки, и взлетали все с той же стремительностью на высокие скалы, в углублениях которых вили гнезда. В лучах восходящего солнца их темно-серые перья отливали серебром. Мохнатые лапки темно-красного цвета с большими перепонками давали им возможность легко летать и плавать по волнам.

Разноцветные раковины всевозможных размеров пестрели на отмелях, а на мокром песке около расщелин утесов ползали стаи крабов, почти не отличающихся от больших пауков.

Этот песчаный берег имел свою особенность: он был гладким и чистым, но при отливе покрывался камнями, расположенными правильными уступами, а иногда симметричными рядами – явление обычное для тех, кто жил по соседству с морем.

Дальше песок сменялся голой кремнистой почвой, и обрывки канатов, сломанные доски, ржавые гвозди, лежащие на берегу, служили доказательством того, что о него разбилось уже немало судов.

«Я сбился с дороги, – подумал Генри Перси. – Мне следовало взять проводника в Норпете».

Граф повернул от берега по узенькой тропинке, которая виднелась в мелкой поросли, покрывавшей почву; он не терял надежды отыскать прямой путь к цели, но его ожидания оказались напрасными.

Время близилось к полудню, но вокруг было все так же пустынно и дико. Лорд слез с коня, чтобы немного отдохнуть и дать передышку усталому животному: он все еще надеялся, что кто-нибудь выведет его на торную дорогу.

Но прежнее безмолвие царило над равниной, и глухой рокот волн вдали был единственным звуком, который доносился до Генри Перси. Он вскочил на коня и отправился дальше.

Между тем облака, бродившие по небу, собирались в сплошную тучу, воздух стал сырым и холодным, ветер сделался резче. Лорд ехал все по той же бесконечной тропинке, но вскоре заметил, что местность изменилась: кое-где появился кустарник; мелкий дождик, накрапывавший уже некоторое время, перешел в ливень, и порывистый ветер превратился в бурю.

Вода ручьями лилась по плащу Генри Перси; он чувствовал, что конь его дрожит под чепраком ярко-красного цвета, но смелый путешественник сохранял присутствие духа. Наступившие сумерки еще более осложнили путь, но он ехал вперед ровным, медленным шагом; мрак становился гуще, ничто не показывало, что он приближается к населенным местам. В довершение всего Генри Перси заметил, что сбился с тропинки, по которой ехал. Он хотел сойти с лошади, но в ту же минуту увидел вдали небольшой огонек, блеснувший как звездочка в темноте.

Через некоторое время лорд поравнялся с домиком самой жалкой наружности; по безвкусно размалеванной вывеске, приделанной к фронтону, он узнал, что этот дом – трактир.

Сойдя поспешно с лошади, он постучался в дверь, и ему открыли.

У пылавшего очага стояла молодая и красивая женщина. Она пододвигала уголья к большой сковороде, на которой поджаривалась рыба.

Невдалеке на деревянном стуле сидел мальчуган с неприятным, болезненным лицом. Он был горбат.

Когда дверь открылась, он обратил на Перси глаза, светившиеся умом и любопытством.

Мужчине, открывшему дверь, было под пятьдесят: это был человек самой антипатичной наружности; шрамы, изрезавшие его угрюмое лицо, усиливали неприятное впечатление, которое оно произвело на Перси. Он тоже, по-видимому, вернулся домой недавно; у него были мокрые волосы и сапоги, покрытые невысохшей грязью.

– Позволите ли вы мне остаться у вас до завтрашнего дня? – спросил лорд Перси.

– Конечно! – отвечал отрывисто хозяин, внимательно оглядывая коня, лицо и платье путешественника.

Конь был великолепен, костюм, наоборот, чрезвычайно скромен, а голос и манеры обличали человека, занимавшего почетное положение в жизни.

Мистер Алико, трактирщик, перевидал немало людей всяких сословий, он прошел огонь и воду и смело причислил лорда к лицам выдающимся.

– Потрудитесь войти, – проговорил он вежливо и заметил как будто вскользь: – Ваш конь великолепен!

Но Перси отвечал на это замечание лишь совершенно рассеянным и апатичным взглядом.

«Он или не знаток, или не дорожит этим чудесным животным», – подумал Алико и спросил вслух:

– У этого коня есть, вероятно, кличка?

– Называйте его как сочтете удобным, но отведите поскорее в конюшню, – отвечал Генри Перси, несколько раздосадованный любопытством хозяина, – и дайте ему корм… Я заплачу за него и за себя.

– Все будет исполнено, – проговорил трактирщик, уводя утомленное и продрогшее животное.

– Мама! – сказал уродец, обращаясь к красивой женщине, стоявшей у огня. – Нужно добавить рыбы. Приезжий, верно, голоден, и нам придется остаться без ужина.

– Молчи, болтун! – ответила женщина с улыбкой.

– Ваш сын говорит правду, – вмешался Генри Перси. – Вам следует действительно подумать о себе, так как я страшно голоден!

– Мы предложим вам все, что у нас есть, – ответила хозяйка, осторожно сняв сковороду и проходя в соседнюю неказистую комнату, которая служила буфетом и столовой.

Генри Перси и мальчик остались с глазу на глаз; ребенок продолжал внимательно смотреть на путешественника. Догоравшее пламя придавало какой-то фантастический вид этой детской фигурке с безобразным горбом. Мальчуган грыз орех и сильно походил на обезьянку.

Граф Перси всецело погрузился в свои думы, забыв о присутствии этого странного создания.

Он снял перчатки из буйволовой кожи, и ребенок приметил, как на левой руке блеснуло золотое кольцо.

Граф вынул из кармана письмо, уведомлявшее его о состоянии здоровья Екатерины, и так как оно промокло насквозь, то он бросил его в огонь.

Когда граф снял плащ и вынул из него зеленый кошелек, мальчуган рассмотрел в нем браслет, несколько золотых и ключик из того же дорогого металла.

Ни одна подробность не укрылась от зорких и умных глаз уродца, и, когда Перси сел и погрузился в думу, ребенок проскользнул, как тень, в другую комнату.

Через несколько минут молодая хозяйка поспешно вошла в комнату и доложила графу голосом, выдававшим сильное волнение, что ужин на столе.

Граф Перси последовал за ней в столовую, где застал хозяина, который вошел с другого хода.

– Вы покормили лошадь? – спросил спокойно граф.

– Да, милорд, – отвечал почтительно трактирщик.

Но граф Нортумберленд был слишком осторожен, чтобы попасться на удочку.

– Кто же из нас милорд? – произнес он насмешливо.

Трактирщик не отвечал на этот искусно поставленный вопрос.

– Ну, кто же, вы или я? – продолжал Перси все с тем же невозмутимым видом. – Не думаю, что вы имеете право на подобный титул. Не хитрите, мистер Джон! Я, конечно, не знаю, Джон ли вы или Джек. Я вовсе не так прост, как вы думаете, и хотя роль шпиона имеет свои выгоды, предупреждаю вас, что это напрасный труд в отношении меня!

Ужин прошел в молчании. Алико и его жена сидели вместе с сыном на другом конце стола и ели то же самое, что подавалось Перси.

Но в то время как трапеза подходила к концу, Алико попытался опять заговорить с молчаливым приезжим.

– Если вы не милорд, – сказал он, подозрительно посмотрев на Нортумберленда, – то вы, вероятно, торговец, сбившийся с пути, так как к нам заезжают только люди рабочего сословия.

– А вы хотите знать, не могу ли я продать вам хорошее сукно? – спросил Генри Перси, которого забавляла возможность сыграть роль бродячего разносчика и сильно озадачивало любопытство трактирщика.

– Конечно! – отвечал спокойно Алико, толкнув ногой жену. – Я бы хотел купить для праздничного платья хорошего сукна темно-алого цвета, в котором щеголял в давно прошедшие времена… Но вы, очевидно, распродали товар, так как при вас нет короба, с которым разъезжают все прочие разносчики?

– Да, я действительно продал все, что взял с собой из дома! – сказал с улыбкой Перси.