Лягушка в квасе

И тогда Бог ещё раз помог. Оказалось, что у Миши внезапно появилось собеседование. Не мог с ними. Может, через день. Ага. А что «тройка» сделал после собеседования? Очевидно, уверенный, что его возьмут на работу, он отправился отдыхать, полежать на берегу Москвы-реки, где солнце его буквально поджарило. Бедный лобстер три дня не мог встать. Год назад, во время белых ночей, они так же гуляли рука об руку, Инна открыла своё сердце, Маттьё не сдался, но теперь природа выиграла, плотина прорвалась, и Санкт-Петербург стал ареной первых дней отношений, которые должны были состояться. Когда они вернулись, Миша, без сомнения, слишком гордый собой, абсолютно ничего не заподозрил. В этой уверенности было что-то трогательное. Особенно в «тройке».

Но плотина была так прорвана, что Маттьё, вернувшись во Францию, всё выложил своей девушке. Несколько предметов пролетели через всю комнату, а на следующий день он обнаружил, что некоторые связанные с Россией вещи были порваны, сожжены, сломаны, выброшены в мусорное ведро. Начался увлекательный период парижского скитания между разными квартирами друзей и решением административных проблемам, чтобы окончательно разорвать эти отношения и чтобы быстро вернуться в Москву. Ему надо было сообщить об изменении программы своим друзьям, семье. Инне нужно было избавиться от своего костюма, а это было нелегко, поскольку он утверждал, что может модернизировать компьютерную систему хостела. Хорошо, что в жизни есть административные вопросы, иначе было бы скучно. После двух месяцев, в течение которых они томились, как романтичные влюблённые девятнадцатого века, в то время как технологии помогали общаться 90 % времени, Маттьё вернулся в Москву.

Она ждала его в аэропорту. Для него это было трогательно, так как до этого единственная история, связанная с аэропортом и девушкой, была в тот день, когда его первая любовь улетела домой, не сказав ему ни слова. Инна решила показать ему район Таганки, где она когда-то жила несколько лет. Ужинали в ресторане «Семь пятниц» на Воронцовской улице – прекрасное заведение с красивой старой мебелью, приятным сервисом и богатым меню, далёкое от современных неоновых огней, извещающих о том, что здесь вы найдёте шаверму с начинкой из суши. Это место она посещала со своими родителями, и, скорее всего, Инна забронировала там столик, чтобы подсознательно продолжать эти отношения девятнадцатого века. За несколько недель до этого брат Инны сказал ей, что не собирается принимать всерьёз эту историю с иностранцем, пока не увидит у неё на пальце кольцо. Француз тогда хорошо понял намёк, но не собирался жениться. Он хотел с ней детей, и это объясняло те чувства, которые они испытывали во время знакомства. Но, считая себя правым анархистом, он не мог не вспомнить песню Жоржа Брассенса:

Поверь, любимая: не стоитгрозить бродяге Купидонуего же собственной стрелой.Так многие уже пытались,да только не у дел осталисьза свой кощунственный настрой.

Тем не менее потерять Инну было немыслимо. Надо было показать, что его настрой был серьёзным. Когда они сделали заказ и остались одни, он положил перед ней небольшой свёрток. Инна открыла и вынула из него серебряное кольцо шириной в сантиметр. Она мгновение смотрела на подарок с лёгкой улыбкой, а затем вернула ему этот кусочек металла. Нет, она не примет его. А он вообще ничего не понял, этот подросток.

Затем, как будто ничего не произошло, она открыла для него Химки и своих друзей. Почти никто не говорил по-английски, но некачественное пиво и водка облегчили общение, а Маттьё смог дальше наблюдать этот мир, несмотря на смутное беспокойство. Какой-то парень поспешил домой и вернулся нагруженный невероятными подарками для этого иностранца; молодая женщина, под кайфом, убрала не свою квартиру, как маньячка. Инна с радостью болтала почти только со своими друзьями, которых мало видела, так как часть года жила в Доминиканской Республике, а эта шайка из Химок редко покидала свой городок, «центр мира», как они говорили. Француз ничего не понимал в их разговорах. Впрочем, он ещё и ничего не понимал в том, что происходило, и наивно продолжал влюблёнными глазами смотреть на эту девушку, которая была таким удачливым потрясением в его короткой жизни.

Планы были, – они так много планировали за время своей короткой физической разлуки! – и на следующий день они оправились на дачу родителей Инны, на Истре. В жаре августа деревня выглядела не совсем так, как те сёла в сибирском тумане, но смесь убогих лачуг и ухоженных домов была для француза возможностью увидеть новую сторону русского мира и важной частью жизни Инны. Дом, постройка которого была начата почти двадцать пять лет назад, до сих пор не достроен, но в нём многое произошло, у него уже была история. Галина Алексеевна, мать, казалась бесконечно хорошей, Геннадий Васильевич, отец, производил такое впечатление, что было ясно, что с ним не стоит шутить. В любом случае француз мог шутить только на языке жестов…

Вечером за ужином в саду, когда солнце уже садилось, Инна вдруг перестала переводить, когда между отцом и его женщинами возникло какое-то недопонимание. Немного пьяный, Геннадий Васильевич в ярости вышел из-за стола и пошёл внутрь собирать чемодан, полный решимости уехать и всех бросить. После момента молчания, в течение которого эту сцену комментировали только птицы, Инна и её мать начали петь. По всей видимости, они достаточно привыкли и нисколько не волновались. А Маттьё, чувствовавший себя в этой ситуации таким же полезным, как фикус, надеялся, что отец протрезвеет и вернётся на следующий день. Но когда Геннадий Васильевич услышал, как пели жена и дочь, он понял, что нет, он не мог уехать, они были вся его жизнь, и он вернулся к столу. Маттьё не понял, что произошло, не понимал вообще, что происходило с Инной, тем более что спать там приходилось отдельно.

Проснувшись, Маттьё собирался выйти покурить и помедитировать о ситуации, но отец предложил ему партию в шахматы. Не было причин отказываться, даже если он играл в шахматы всего два раза в своей жизни. Фигуры представляли собой полководцев Отечественной войны, и было сразу понятно, что отец возьмёт Кутузова, а Маттьё – Наполеона. Хорошо, переиграем 1812 год. Унижение будет полным. Пока игра продолжалась, отец серьёзно смотрел на этого незваного француза.

– Что ты собираешься делать с моей дочерью? – спросил он медленно и несколько раз.

– Семья… – с трудом выговорил француз, наконец поняв вопрос.

– Точно, уверен?

– Извините?

– Точно, да? Семья, ты, Инна?

– Ах, да…

Отец возобновил игру, явно удовлетворённый ответом. Затем, когда Инна вышла из своей комнаты, он повернулся к дочери и спросил: «Он нарочно так плохо играет, что ли?»

В последующие дни в Москве Инна становилась всё холоднее и холоднее по отношению к Маттьё и в конце концов сказала ему в лоб, что ей очень жаль, что она ошиблась, что это была просто «вспышка», что ему придётся поменять билеты, чтобы раньше вернуться во Францию.

По крайней мере, таким было её желание. На самом деле Инна уже в ресторане «Семь пятниц» психологически вытащила его из своего мира, а он это только начинал понимать. Маттьё решил спать на диване, но отказался возвращаться в Париж немедленно. Пока днём она работала в хостеле с «тройкой», он бродил по улицам Москвы, испытывая это странное и сильное чувство, что потерял всё, что полностью обосрался, но до такой степени, что это было комично красиво. И вот, после того как он провёл много часов один, ему пришла в голову очередная потрясающая идея. Вечером, когда они пошли курить на лестницу панельного дома на Речном вокзале, он поставил на всё. В этой сказочной обстановке он достал из кармана шкатулку с адекватным кольцом из белого золота, открыл её и спросил:

– Инна, выди… выди меня… нет, блин… Выйдешь меня за… бл…

– Выйдешь за меня замуж, хочешь сказать, – ответила она с нежной улыбкой.

– Да, вот, вот! Точно, блин, язык такой сложный… Так, вот, Инна Геннадьевна, выйдешь за мной замуж?

– Нет.

Она же сказала: ему надо было домой. Он начал возражать, но… а как же, а что с их запланированной поездкой в Сочи? Нет, нет, нет, он не хотел возвращаться во Францию, нужно было ехать в Сочи, брать отпуск, как они говорили по «Скайпу», ей самой нужен был отпуск, чтобы сменить обстановку, у неё была каша в голове из-за него, из-за Миши, а потом билеты уже были и отель забронирован! Он не будет трогать её! Они будут там просто как друзья!

Простецкая речь была долгой, мучительной, но в конце концов Инна сдалась и согласилась.

В поезде в Сочи Инна в целом только спала, а он только курил. Он сдержал обещание: он не прикасался к ней, что было легче из-за южной жары – он всегда ненавидел физический контакт при таких температурах. Гуляли, болтали, как друзья, хотя Маттьё чувствовал себя совсем пустым. Он нашёл в себе силы только на то, чтобы отвлечь её, чтобы у неё был по крайней мере настоящий отпуск. Она чувствовала себя пустой и нашла в себе силы только на то, чтобы нормально общаться и чтобы он не думал, что приехал в Россию зря. Тем не менее день за днём нежность между ними возвращалась, а за два дня до поезда обратно в Москву они провели чудесный день, выпивая на берегу с сибиряками – фанатами Патрисии Каас, а вечер – полностью воссоединившись как пара. Наконец-то! Московские дни были просто ужасным кошмаром! На следующее утро за завтраком она объявила ему, что возвращается к Мише. «Ты со мной на вокзал? Чтобы поменять мои билеты?» Он, конечно, не пошёл на вокзал. Как зомби, он тащил себя до берега и начал пить пиво с утра, c глазами, устремлёнными на море, не видя его, держа в руках второе кольцо, от которого она отказалась.

Её поезд отправлялся вечером, поэтому пришлось проводить день вместе. Сидели за столом на берегу. Пили весь день. Он поставил напротив неё маленькую – и теперь довольно смешную – шкатулку.

– Это с собой бери.

– Нет, я…

– Ты это берёшь с собой. Это твоё, я же не собираюсь дарить такое другой женщине.

– Но я же…

– Берёшь. Кто знает, может, через несколько лет ты ко мне с ним. Может, и нет. Тогда это будет забавная история, которую ты будешь рассказывать своим внукам. «Когда у меня был идиотский поклонник-француз…»

Инна, в слезах, нежно улыбалась, но не знала, как отвечать. Она же приняла решение, а такой сувенир после этой истории теперь выглядел абсурдно. Молчала и плакала. Ему было удивительно.

– Странно, что ты плачешь. Это же твоё решение. А страннее, что я не плачу. Хотя, кажется, понимаю почему. Я в пустоте. Просто. Был бы пистолет на столе сейчас, я бы убил себя совершенно спокойно. Без страха, без сожалений, без чувств.

– Это как?..

– Понимаешь, я возлагал все свои надежды на нас. Нашёл кое-что важнее себя, хотел беречь тебя, семью, а также тем самым спасти себя.

– Себя?

– Да, себя.

Они пошли на вокзал вместе, и, рыдая, она отправилась в Москву. Он вернулся на берег один. Не зная никого, не говоря по-русски: ситуация была идеальной, чтобы созерцать в одиночестве этот феноменальный провал. Но вдруг он увидел двух негров в костюмах дикарей, которые зарабатывали, фотографируясь с туристами. Он сразу подумал, что они наверняка должны были говорить по-французски. Бинго! Он сказал им убрать своё снаряжение, пока он сходит за пивом. Они были рады выпить бесплатно, ему было интересно послушать их историю. Как он выглядел глупо со своими сентиментальными проблемами рядом с этими двумя неграми, которые с широкой улыбкой рассказывали обо всех своих несчастьях…

Тридцать шесть часов и тридцать бутылок пива спустя Маттьё прибыл в Москву, где его ждала Инна, чтобы он забрал свой чемодан на Речном вокзале. Последние три дня он провёл в каком-то общежитии, где она забронировала ему кровать, так как Миша спал в её хостеле. Когда они встретились, он заметил, что она носит кольцо. На указательном пальце. Вот так, дорогой, ты думал, что американские русские горки закончились? Нет, милый, девушка думает. Хотел свою Грушеньку, разве нет? Так сильно думала, что в итоге она ночевала с ним в общежитии, но утром пошла к Мише.

Пока Маттьё собирал свои вещи, она ему сообщила: «Слушай, сегодня твой день рождения, а мои родители хотят его отметить, они в городе». Встречу организовали в 20:00 в ресторане, где они ужинали с Мишей, в пяти минутах от хостела, где тот спал. Всю дорогу Маттьё думал, что это ловушка. Притаившись, он посмотрел на вход ресторана: Инна вошла туда одна. Он колебался. Затем решился войти, даже если это означало, что утром его труп найдут в мусорных баках за рестораном. Родители приехали с небольшим опозданием. Облегчение. По крайней мере, его не убьёт безработный украинец в тройке. Хотя… Был долгий момент неловкости. Ему хотелось исчезнуть с лица земли. Довольно быстро французу показалось, что надо было решить эту ситуацию раз и навсегда.

– Геннадий Васильевич, вот так, жениться, не знаю, что она хочет, кажется, она сама не знает, что хочет… А вы как думаете?

– Я считаю, что ты хороший человек, ты нам с Галей очень нравишься. Но понимаешь, это может быть только её решение, – ответил с удивительной нежностью отец.

Маттьё прекрасно понял. Тут уже ему захотелось плакать. Инна молчала. Как будто его вопрос был неуместным. Всё-таки отмечали его день рождения. Как будто это было уместным. Только когда они прощались напротив ресторана, Инна сказала ему: «Давай последний бокальчик выпьем».

И вот в шумном баре, пока он делал всё, чтобы не заплакать и сохранить глуповатое мужское достоинство, она посмотрела на него и сказала: «Ответ – да. Я теперь твоя».

4. Ками России

Всё видимое было создано из невидимого.

Павел, Послание к Евреям 11:3

О венчании речи никогда не было, и свадьба состоялась несколько месяцев спустя в очаровательном – в советском смысле – загсе № 4 Москвы. Но двум душам, чтобы почувствовать мощное духовное единство, действительно нужны православные иконы или тяжёлые брежневские мраморы, только если они серьёзно поражены материалистической близорукостью. Я бы даже сказал, что никакого брака не нужно, но женские желания и бюрократические требования сочетаются в прекрасной гармонии. Как говорят по-французски, чего хочет женщина – того хочет Бог Государственная администрация. Но не каждый готов жить отшельником ради того, чтобы не ходить в МФЦ.

Будь то на берегах Невы у Петропавловской крепости, в суздальских монастырях, в Кижах, созерцая шаманские льды Байкала, в гроте Симона Кананита, в храме Василия Блаженного, смотря на бабушек, ожидающих консультаций в питерском Дацане Гунзэчойнэй, во время моих наблюдений за индивидуальными судьбами, в литературе и кино, в истории и политической коммуникации, я всегда был поражён тем фактом, что моя вторая родина была бесконечно более проникнута духовностью, чем моя родная страна.

Мне рассказали историю, которая, очевидно, не поддаётся проверке. Николя Саркози в Москве. Владимир Путин принимает его в своём доме и устраивает ему экскурсию. Зайдя в часовню, Путин крестится. Саркози ошеломлённо смотрит на него и спрашивает: «Ты верующий?» Путин смотрит на него и в ответ просто говорит: «Я русский». Эту историю невозможно проверить, но дело в том, что я нигде так сильно не чувствовал присутствия чего-то «высшего», чем в России. Я мог бы, конечно, подробно рассказать о посещении Сен-Гилем-ле-Дезер во Франции, Коя-Сан в Японии, о своём изумлении на склонах Фудзи… А сколько ещё в этом мире есть чудесных мест, где я не был и о которых даже никогда не слышал. Но речь идёт о местах. Я не могу написать о Франции или Японии (особенно о Франции после Второго Ватиканского собора!) то, что пишу о России. Но пример французского монастыря и священного места Японии, где похоронен Кобо-Дайси, позволяет мне напомнить, что у России одна нога – в Европе, а другая – в Азии, что также, естественно, подразумевает духовный синкретизм.

Не обижайтесь, дорогие православные люди. И хотя я хорошо осознаю, что православие является эквивалентом государственной религии в России, хотя легче всего в мире меня божественно могут растрогать русские церкви, особенно когда там поют, – я неверующий. Я ещё и не атеист, но у меня есть настоящее недоверие к монотеизму. «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землёю, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Какая наглость, какой эгоцентризм с первых страниц! Христианство, ислам, иудаизм – нет, это не для меня. После тринадцати лет обучения в католической школе и типичного французского буржуазного воспитания, уходящего корнями в христианство и основанного на чувстве вины, моё критическое мышление заставило меня усомниться в благости и красоте единого Бога, перед которым мы должны преклонить колени и который наказывает нас. Вот такие мысли вбивают в голову мальчика, хотя при этом ему весь день повторяют, что Бог только любовь. Садомазохизм, безусловно, можно рассматривать как разновидность любви. Процитирую Алана Уотса: «Здесь есть существенное различие: христианин преклоняет колени в молитве перед своим Господом и Королём, в то время как буддист сидит в медитации вместе с сидящим изображением Будды».

Я знаю об историческом признании иерархии в России, о важности вертикали власти – я вернусь к этому позже, – однако у этой страны есть духовный характер, выходящий за рамки догм. Это, конечно, связано с имперской и евразийской природой России. Столетия совместного проживания разных религий формируют умы. Помню реакцию россиян в 2015 году после теракта в редакции газеты Charlie Hebdo – юмористической тряпки, известной публикацией карикатур на ислам и пророка Мухаммеда (я всё ещё жду от них карикатур на еврейского пророка). В то время как во Франции все терялись в бесплодных спорах и претензиях на правильность и возможность публикации таких карикатур, русские постоянно просили меня объяснить им, что «смешного» в высмеивании чужой религии. Респект. Наконец-то я находился в стране, где абсурдные понятия, о которых постоянно говорят во Франции, не руководят людьми. Активная секуляризация мозгов и святое право на богохульство (только в отношении некоторых религий – если вы понимаете, о чём я). Понятия, которые я не могу не проиллюстрировать небольшой историей. После рождения моей дочери (её, кстати, зовут Вера) мне пришлось обратиться во французское посольство. В МФЦ хотели получить справку, подтверждающую, что «Маттьё» действительно является эквивалентом «Матвея», потому что я хотел, чтобы её звали «Вера Матвеевна», а не «Вера Маттьёвна». Так как милая культурная русская сотрудница посольства не знала, как делать такую справку, раздражённый консул подошёл ко мне со всем высокомерием дипломата низкого уровня и спросил, как, чёрт возьми, они могут подтвердить что-то подобное. Я спокойно ответил ему, что достаточно открыть Библию, чтобы обнаружить, что на французском языке написано «l’évangile selon Saint Matthieu», а на русском – «Евангелие от Матфея» (Матвея). Он разозлился ещё больше и возразил мне возмущённым тоном: «Месье, здесь вы находитесь на французской территории, а Франция – светская страна!» «Хорошо, гондон, – думал я, – я не свалю отсюда, пока ты не дашь мне эту справку». Самое смешное, что справку-то я, конечно, получил, но не использовал. Франция всё ещё является империей, империей дебильных идей, и она очень хорошо представлена за рубежом.

Меня также очень тронуло отношение некоторых русских, которые после смерти моей матери, хотя они, конечно, её никогда не видели, спросили её имя, чтобы поставить свечку в церкви. Почему-то я тогда подумал об уважении японцев к мёртвым. В каждом доме есть небольшой алтарь, посвящённый предкам, а на кладбищах могилы обычно регулярно украшают, например, банкой пива или саке и пачкой сигарет любимого бренда покойного. Так-так-так, а что за русская традиция с кусочком хлеба и рюмкой водки на могилах? Это не совсем похоже на безличный букет цветов, возложенный на арендованные могилы на французских кладбищах. Несмотря на догмы и преобладание православия, русская духовность – евразийский гибрид. Большая разница между священником и шаманом заключается, в частности, в том, что священник рукоположен собратьями по своей организации, а шаман становится шаманом самостоятельно, уединяясь на природе. Разве это не объясняет, почему столько юродивых было в России? Судьбу Распутина и его неоднозначную, но всё ещё актуальную славу? У Распутина никогда не могло быть такой судьбы сто двадцать лет назад на материалистическом христианском Западе.

Ещё один пример. В условиях войны американцы оправдывали продление боевых действий (лучшими примерами являются Афганистан и Ирак) уже потраченными миллиардами. Японцы во время войны на Тихом океане, даже когда поражение было неизбежным, оправдывали продление боевых действий душами уже погибших солдат. Окупаемость инвестиций vs духовное единение целого народа. «Спасите наши задницы» vs «Спасите наши души». Мне кажется, что в этом плане поведение русских находится где-то посередине, но с сильным уклоном на восток. Конечно, тут действует тот же психологический трюк, что называется «иррациональное усиление», но мне кажется, помнить о душах погибших в боях солдат более великодушно и естественно, чем сосредотачиваться на банкнотах. Это означает думать о настоящем, а не о гипотетическом краткосрочном экономическом будущем.

В общем, в своих отношениях друг с другом, увлечениях, любви и драках, отношениях с природой, в том, как они скорбят и продолжают жить, торжествах, отношениях с животными, войнах и молитвах, уважении к предкам русские, как мне всегда казалось, живут интенсивнее, чем европейцы. Общаться с миром в настоящий момент времени, а не находиться в постоянной проекции в будущее, которого не существует. Отвергая монотеизмы в пользу концепций, более близких к синтоизму, я предпочитаю продолжать свою жизнь с людьми, которые доверяют здравому смыслу и чьё отношение к жизни одновременно простое и эмоциональное, то есть в богатом богами мире, во Вселенной, с необходимой грустью и изумлением. И я с радостью оставляю европейцам их старую, лишённую субстанции духовность, коей является католицизм, и их новый мрачный милленаризм, коим является климатическая религия.

5. Тратить или не тратить, вот в чём вопрос

«НА БУХЛО» (зато честно).

Картонка одного бомжа на Невском проспекте

Но давайте вернёмся к более приземлённым соображениям. Потому что у русского человека ещё есть гораздо более материальный Бог, у него часто в глазах полно долларов (за неимением их в карманах). Вася, который воспринимается как дядя Скрудж. Но такой безденежный дядя Скрудж с затуманенными водкой глазами, в которых колеблются очень размытые доллары, похожие на мираж, на сон, который он плохо понимает. Он видит $ вместо ₽, не осознавая, что по сравнению с русской банковской системой для обывателя западные системы – это советское средневековье. Но будем здесь мыслить о русских и об их отношении к деньгам, а не о международной финансовой системе, в которой я сам разбираюсь так же, как курица в логарифмах.

О, мне нужно писать здесь в общих чертах. Я, допустим, не собираюсь тут говорить о женщинах, которым позже в этой книжке будет посвящена глава (а как же иначе!), даже если они играют в этом деле очень большую роль. Фактически эту главу можно было бы свести к одному предложению. Русский человек гонится за деньгами, он их хочет, собирает, суёт в свои карманы, вечно дырявые, а затем понимает, что ему нечем заплатить за позавчерашний вечер, поэтому он продолжает поиск банкнот. По-французски мы говорим о «проколотой корзине», то есть о транжире. Вася идёт за грибами, возвращается с корзинкой, полной грибов. Вася идёт за банкнотами, возвращается с монетами. Что ж, по пути он неожиданно сталкивается с Олегом, они видят ресторан, который строит им глазки. На первый взгляд, отношение к деньгам такое простое – для меня приятное, особенно когда я думаю о занудных, постоянно копящих французах или немцах. Но эта дихотомия «одержимость нехваткой денег/компульсивные траты» раскрывает глубокую двойственную природу русского человека и показывает, что он является кульминацией того типа, который не создаёт богатство, потому что он считает, что деньги – это и есть богатство, а не простой инструмент измерения и обмена. В итоге он крадёт. Или берёт взаймы. Небольшие повседневные ссуды, которые он выплачивает, когда он умён, но о которых он забывает, когда он глуп. Я знаю одного такого: регулярно отстёгиваю ему пять косарей, но он всегда возвращает вовремя, привязывая меня как своего надёжного кредитора.

На самом деле у русского человека никогда не бывает денег. Не кричите сразу о неравенстве, я приду к этому! Ах, эти русские и их жажда равенства и справедливости… У среднего русского никогда не бывает денег. Или, скажем так, когда они у него есть, либо он об этом не говорит, либо бабло удивительно быстро исчезает. У всех вас есть друг, который соглашается пойти в ресторан, только если у него есть скидочная карта. Да-да, обязательно найдётся один. Вечный скупердяй, эксперт грошовой экономии. Потом есть тот, кто неплохо зарабатывает, но за один вечер тратит месячную зарплату, чтобы повеселить и повеселиться, а на следующий день понимает, что у него больше нет ни копейки. Я вполне мог бы поговорить здесь о роли женщин в этом, но… нет, позже. Дальше есть настоящий богач: ему не о чем беспокоиться, он зарабатывает как дышит, поэтому он тратит, тратит, тратит. Какая разница? Вдох, выдох, вдох, выдох – счёт в состоянии равновесия. Я знаю одного такого. Однажды он, уже пьяненький, пришёл в бар и заметил, что появился новый бармен. Он заказал виски, а затем сказал ему: «Борис, видишь это? Это моя банковская карта. Если ты снимешь 50 000 и вернёшься через десять минут, эти деньги твои». Конечно, Борис вернулся через пять минут. Весёлый богач отдал Борису не всё, он дал ему 20 000, а затем раздал 30 000 другим сотрудникам бара. Через десять минут: «Борис, вот моя карта. Ты помнишь код? Иди, снимай 200 000». Он отдал Борису 30 000, а остальное распределил. Через десять минут: «Борис, вот моя карта. Ты помнишь код? Иди, снимай 200 000». Он отдал Борису 30 000, а остальное распределил. 450 000 за двадцать минут. Ему это было так же просто, как мне купить пачку сигарет. В другой вечер он объяснил мне, что каждый раз, когда он становился богаче, в этом процессе присутствовал алкоголь. Это смешно. Когда я пью, я обычно теряю деньги. Наверное, я что-то не понял в этом мире. Даже не хочу знать, как живут сверхбогатые. Вы, кстати, тоже не хотите знать, вы, кто сейчас задаётся вопросом, какого черта вы купили эту маленькую книжку, когда за эту сумму могли бы купить игрушку ребёнку или цветок любовнице.