скачать книгу бесплатно
– Он у меня в руках был, я им грязь выковыривал.
– Брешет, собака! – возмутился Мустафа и снова подскочил к Ивану, но тот промолчал, а Мустафа, подергался и отошел.
Наступила тягостная тишина. Иван слышал, что «старики», разгадывающие кроссворд, уперлись в «точку небесной сферы» из пяти букв, и сказал:
– Может «Зенит»?
– Что, «Зенит» переспросил один.
– Слово из пяти букв, – пояснил Иван.
– Подходит! А рыба со змеевидным телом из пяти букв?
– Угорь?
– Точно!
«Старики» с интересом посмотрели на Ивана. В это время в каптерку стремительно вошел старшина Ярысько по кличке Ярый: худой, жилистый и быстрый на расправу.
– Это что за сборище? – строго спросил он и посмотрел на Ивана.
Несколько секунд тот тупо смотрел на старшину, но, сообразив, сказал:
– В бане трусы достались рваные, поменять можно?
– Возьми иголку и зашей! – резко сказал старшина.
– И мы ему это же говорим, – с готовностью подхватили игру «старики». – Совсем обнаглела молодежь! Все им только новенькое подавай.
– Так, кончай базар, марш все отсюда! – строго сказал старшина.
Иван выскочил первым и побежал вниз.
После отбоя Мустафа несколько раз пнул его снизу ногой (на двухъярусной кровати Иван спал над ним), потом встал, взял ремень, сказал:
– Подставляй задница, салапет!
Иван не двигался. Мустафа стал дергать одеяло и кричать: «А ну, поворачивайся!» Но один из «стариков», что был в каптерке, лениво сказал:
– Мустафа, кончай шуметь, спать не даёшь.
– А салага воспитывать!?
– Завтра будешь воспитывать.
Но завтра уже ничего не было. Мустафа еще пару раз, демонстративно ткнул Ивана под бок и успокоился, но с тех пор больше не трогал. Лом оказался аргументом весьма убедительным.
Красотка Лиза и любовь по переписке
Ну, а дальше служба пошла уже по распорядку дня: подъём, зарядка, завтрак, занятия, работы, караул, кухня, полевые учения, стрельбы, кроссы и всё это превращается в однообразную обыденность. Но и с редкими удовольствиями по воскресеньям, в виде увольнений, в основном для тех, у кого ещё не пропало желание гулять по пустынным, по выходным, улочкам немецких деревушек и городка, расположившихся неподалёку.
Но главное, что со временем всё происходящее становится привычным, понятным, и ты уже не так напрягаешься, особенно по пустякам, а исполняешь и делаешь многое, что называется на автопилоте и, оказывается, что служить не так уж и трудно.
Ну, а дни, которые раньше тянулись, убыстряют свой бег, а за ними не отстают и недели, месяцы, и ты уже больше смеёшься, чем грустишь, да и воспоминания о прошлой жизни уже не так бередят душу, хотя и не уходят. Дом, родные, друзья – они рядом, в тебе и с тобой, но и далеко, отсюда не видать, да и время там другое.
…Когда дома наступают сумерки, а на танцевальных площадках включают музыку, здесь солнце только садится за зелёные холмы и над долиной разносится гул колокола. Монотонный звон плывёт над землёй и бередит душу, обостряет тоску по родным местам.
Вот и сейчас где-то там, на вечерних площадках зазвенели гитары, а здесь бумкает колокол, и солдаты расходятся на посты. Сегодня заступил в караул и наш Иван, а пару дней назад был в наряде на кухне, ну, а сейчас дело посерьёзнее – караул.
Бетонка идет на взгорок, потом через рощицу, а чуть в сторонке от дороги несколько строений – это и есть шестой пост, его называют ещё и Дальним – полчаса уходит на то, чтобы смениться на нём. И здесь, в течение предстоящих суток, вместе с другими ребятами, по очереди и будет нести службу Иван.
Шестой пост – это: бокс учебно-боевых машин, небольшой склад, классы для занятий, а дальше полигон, поросший редким кустарником и, примыкающий к нему сосновый бор, чистый, как парк. А вообще, леса здесь ухожены и полны зверья.
Что в центре Европы, на обжитой веками земле Германии так много дичи, для новобранцев было неожиданным. Когда они пересекли границу, то первыми их встретили зайцы. Они паслись на осенних лугах и при виде поезда усаживались на задние лапки и с интересом смотрели на эшелон. А меж рощиц с достоинством трусили косули, появлялись на опушках и выводки диких свиней.
Сегодня Иван идёт на шестой пост, и у него первая смена. Впереди топает разводящий – сержант Русаков, командир танка: аккуратист, службист. Он хочет остаться на сверхсрочную службу, и поэтому с новой энергией взялся за исполнение своих обязанностей. Стал придирчив и занудист, даже голос изменился: сделался высоким и писклявым, но вологодский выговор не исчез.
Рядом с Русаковым шагает разводящий третьей роты, черный, похожий на цыгана парень. Сегодня Иван и Русаков меняют их, чернявый уведет своего часового, а Иван останется.
Пост Русаков принимает дотошно: окна, замки, двери, пожарный инвентарь и все остальное.
– А печать где? – спрашивает он, подойдя к двери одного из складов хозвзвода.
– Вот бегемот, возмущается разводящий третьей роты, – я ж ему звонил, сказал «приеду». Ну, чума ходячая! Вечно у него не как у людей, – это он в адрес прапорщика, завскладом Коновалова.
– Пока не опечатает, пост не приму, – твёрдо говорит Русаков.
– А я что, опять стоять буду?! – возмущается часовой.
– А ты молчи, иди и охраняй, – говорит Русаков.
Часовой, щупленький солдатик в помятой гимнастерке, с красными от недосыпа глазами, дуется, бурчит и отходит. Через сутки Иван тоже будет таким же – усталым и помятым, а сейчас они с Русаковым как новые пятаки – выглаженные, розовые и бодрые.
– Ладно, – соглашается Русаков, – часового сменим, он тут ни при чём, а тебя, – он поворачивается к разводящему, – не отпущу, пока печати не будет.
– Ну, я ему устрою, – в сердцах говорит тот.
Иван принимает пост и спрашивает у Русакова насчет Коновалова – пускать его на пост или нет. По инструкции без разводящего не положено, но он знает, что и Русакову тащиться сюда еще раз неохота, и он мнется, но потом, найдя предлог, говорит:
– Пустишь, он же на своём драндулете приедет, а я что, за ним бежать буду?
Иван остаётся один, обходит бокс, классы и поднимается на вышку. Она стоит чуть в сторонке, на пригорке, и с неё видно все нехитрое хозяйство шестого поста и далеко вокруг.
Вечереет. Тихо, прохладно и благодатно. Солнце скрылось за холмы, и звон колокола стал четче и призывнее. Он плывёт над притихшей землёй, над островерхими черепичными крышами плотно сбитых деревушек. Красными пятнами на темно-зелёном они расположились невдалеке.
Часов в десять всё вокруг уснёт и угаснет, и только редкие огоньки будут теплиться до утра. А завтра, еще затемно, всё оживёт: черные, с белыми пятнами коровы, спокойные и мудрые, выйдут на зелёные луга и, прикрывая печальные глаза, примутся со вздохом рвать сочную траву, а по бетонке мимо поста к лесопильному заводику неспешно проедут на велосипедах рабочие. Они будут негромко переговариваться, и звуки, четкие в утренней свежести, поплывут над землёй.
Но это будет завтра, а сегодня еще только вечер, Иван смотрит на ближайшую деревушку и еще не знает, что там в одном из домов живёт Моника Краузе. Молодая, симпатичная, смешливая мадам, которой больше подходит определение фройлен – девушка, нежели фрау – женщина, но она уже пять лет как замужем, так что фрау – будет точнее.
А её супруг сегодня вечером, как и в предыдущие дни, развлекается в местном гаштете – ресторанчике. Он уже прикончил пару кружек пива и сыграл несколько раз в карты. Но впереди последняя игра на интерес, и они с напарником её проиграют, а значит, придется платить за выпивку, что его расстроит.
Поэтому домой Вильке придет не в духе, завалится спать, и Моника не дождется от него никаких ласк, на что рассчитывает, поджидая его. Ну а потом, полежав, рядом с храпящим мужем, она встанет, возьмёт подушку, заглянет в детскую, где спит трёхлетний сынишка, и уйдёт спать на диван…
…Коновалов появился минут через сорок. Увидев его, Иван спускается с вышки и поджидает у двери склада. Прапор соскакивает со своего раздерганного дамского велосипеда, прислоняет его к стене, в сторону Ивана не смотрит, сопит и отворачивает свою конопатую физиономию. Ивана это задевает, и он как можно спокойнее говорит:
– Без разводящего на пост не пущу.
Коновалов, наконец, «замечает» Ивана, в светлых его глазах вспыхивает злость и беспокойство.
– Иди ты! У меня допуск есть.
– А мне плевать, по уставу без разводящего не положено, – резко говорит Иван и демонстративно поправляет автомат.
В глазах Коновалова, обрамлённых рыжими ресницами, мелькает растерянность, но он еще хорохорится:
– Ты умника из себя не строй, я уже в караульном отметил!
–Ладно, – великодушно соглашается Иван и отходит в сторону.
Коновалов лепит печать, прыгает на своего козла и быстренько сматывается, а Ивану весело и чуточку жаль его. Совсем замордовался мужик, не до службы ему сейчас. А всё из-за заочницы, будь они трижды клятые…
С год назад ему дали адрес незнакомки, и он стал посылать ей письма – это называется «писать заочнице». Есть любители, что пишут нескольким сразу и те отвечают, иногда ехидно, но бывает и добросовестно. Если «клюёт», то ей высылают фото, чаще не своё, а ротного или батальонного красавца на фоне немецкого пейзажа, и просят взамен. И фотки приходят, но наверняка тоже чужие. В общем, игра в любовь.
Вот так было и у Коновалова. Как он кадрил свою заочницу, одному ему известно, но поехал в отпуск, женился, привез её, и все ахнули: длинноногая, фигуристая, с наглыми красивыми глазами – она была неотразима. В батальоне её сразу же окрестили «красотка Лиза».
Когда она появлялась, а ходить в часть, смущая солдатиков, она страсть как любила, по три раза на день в магазинчик бегала, – всё вокруг наполнялось одним вздохом: «Ух ты!».
Коновалов ходил обалдевший от счастья и, хотя ему даже до взводного красавца Гены Чумадина, как до Москвы на четвереньках, тем не менее, в глазах солдат он вырос.
Отсчитывая трусы и майки для бани, Коновалов сбивался, загадочно улыбался, но это не возмущало нетерпение ротных каптенармусов. Они понимающе подмигивали и прощали ему рассеянность.
Но вот Лизавета оказалась не только красивой, но и коварной. Она залезла в долги, накупила немецкого барахла, и в один прекрасный день, устроив скандал, с шумом отбыла в родные пенаты, оставив Коновалова наедине с разволновавшимися кредиторами.
Поднявшийся было ажиотаж среди тех, кто писал заочницам, сменился лёгкой паникой, и был подготовлен диспут на тему «Письма незнакомкам и их последствия», но Коновалов делиться опытом наотрез отказался.
– Это же надо, – сокрушался он, – какая баба, а стерва еще большая, – и в его светлых сонных глазах вспыхивал огонь гнева, любви и еще чего-то непостижимого для окружающих.
Коновалов укатил на своём драндулете, а Иван снова поднялся на вышку. Вид отсюда отличный. И стоять приятнее, чем ходить вокруг бокса, да и нагуляться он ещё успеет. По инструкции он может находиться на вышке до темноты, а потом «охрана патрулированием».
И припомнилось Ивану, как с месяц назад он патрулировал на этом посту и его здорово напугал дикий поросёнок. Он шёл вдоль стены, время приближалось к утру, на востоке уже посветлело, завернул за угол, а из-под ног с визгом шарахнулся поросёнок. Ивана точно током шибануло, пилотка в миг поднялась и плавно опустилась. Вот тогда он впервые и узнал, что такое волосы, вставшие дыбом.
Смена пришла минут на пять раньше, чем Иван рассчитывал.
– Опечатал? – спросил Русаков, кивнув на дверь.
– Да, был.
Русаков вопросительно посмотрел на Ивана, но ничего не сказал. Видно, Коновалов всё же пожаловался, что тот не пускал его на пост.
В караульном ужинали, аппетитный запах жареной рыбы с картошкой струился из открытой двери, но Ивану еще предстояло полчаса стоять у караульного помещения и глотать слюнки.
Ребята, заправившись, выходили под навес. Сытые и разморенные ужином, они сидели, курили, балагурили. Потом и он поужинал, отдохнул, почитал журнал «Юность», который прихватил в караул, подремал на жёстком диване – и снова на пост.
Второй его заход пришелся на середину ночи. Ходил, спотыкался, глаза закрывались на ходу. Энергично потер лицо и вроде полегчало. Стало зябко и пришлось облачаться в просторный заношенный плащ.
Луна и звезды равнодушно взирали на его борьбу со сном. В лесу кричала какая-то птица. Стоял, слушал. Но потом снова навалилась сонливость, хоть спички в глаза вставляй. Ну, а если без спичек и серьёзно, то в таких ситуациях помогают воспоминания, особенно смешные или приятные истории.
Одно из таких воспоминаний, случившееся недавно, чаще всего и лезло в голову Ивану. А произошло то, что он, наконец, побывал в отпуске.
Тернистый путь и московские кидалы
Иван тихо мечтал о поездке домой, а когда объявляли отпуск другим, то задавал себе вопросы почему не ему, ведь я не хуже? И это было действительно так. Полгода назад, после увольнения Мустафы, Иван был назначен наводчиком орудия и с этим успешно справлялся – все стрельбы отрабатывал на оценки «хорошо» и «отлично» и его ставили в пример.
Новая должность и звание ефрейтора добавили и доплату, как в марках, так и в рублях. Его избрали в бюро ротной комсомольской организации, где он отвечал за подготовку стенгазеты и «Боевых листков», и этим Иван занимался с удовольствием, и всё у него здесь тоже получалось, если не на отлично, то на хорошо точно.
А ещё Иван мог складно говорить, обобщать, подмечать интересные детали, делать выводы. Запоминал он и анекдоты, а главное умел их рассказывать, усвоив однажды, что анекдот должен быть таким же, как женская сорочка – коротким и прозрачным. И придерживаясь этого, он всегда привлекал к себе внимание ребят, как в курилке, так и на политзанятиях и комсомольских собраниях.
Любил Иван и читать, почти каждый вечер заходил в библиотеку, где было полно книг, газет и журналов. Выписал он и себе пару журналов, не пожалев рублей.
Дело в том, что кроме немецких марок солдатам в Германии платили ещё и рубли, только поступали они на банковские карточки, с которых можно было снять деньги лишь в России, когда уволишься или находясь в отпуске. А здесь на эти деньги можно было выписывать журналы и газеты, чем он и воспользовался, оформив на себя «Юность» и «Технику молодёжи», которые в библиотеку не поступали. А прочитав их, обменивался с ребятами, которые также что-нибудь выписывали, так что круг его познаний был довольно обширным.
И вот, наконец, всё его способности и старания сработали, и он услышал свою фамилию в списке отпускников, когда подводились итоги учений, что проходили несколько дней на магдебургском полигоне. А через пару недель, ближе к вечеру, старшина Ярый сообщил Ивану, чтобы к утру следующего дня он был готов ехать в отпуск.
– Завтра в штабе полка собирают всех отпускников, там получите необходимые документы, а затем вас отправят на вокзал, ну а оттуда уже и в Россию.
Новость наполнила Ивана радостью и тихим ликованием, и почти всю ночь он провозился в бытовой комнате: гладил, чистил, подгонял и без того уже готовый к поездке мундир. Наводил блеск на сапоги, а значки, пуговицы, эмблемы начищал до золотого сияния.
Уложил он в новенький чемодан, оклеенный красочными этикетками немецких городов и подарки, прикупленные в ожидании отпуска: настенный коврик с немецким пейзажем, косынку матери и блузку сестре, отцу зажигалку, а себе джинсы и светло-голубую рубашку с эмблемой гэдеэровского технического вуза на рукаве.
Почти половина этого добра была приобретена на деньги, взятые у ребят в долг, с прицелом, что из России будут привезены часы и транзисторный приёмник и проданы здесь за марки, что и покроет расходы. Да еще, возможно, кое-что и останется на предстоящий потом дембель.
Но, увы, все старания Ивана выглядеть на все сто процентов оказались напрасными. На вокзале в Магдебурге для солдат было выделено всего два вагона в пассажирском поезде, идущем до Бреста и Москвы, а желающих уехать было больше, чем мест в них. И часть ребят отправили назад, в свои части, в их число попал и Змеенко.
– Не повезло тебе! – сказал старшина, ставя Ивана снова на довольствие в столовую, и пояснил. – Лето началось, офицеры и прапоры с семьями в отпуск тронулись, ну а кого прикажешь урезать на места в вагонах – разумеется, солдат. Но ты не расстраивайся, раз отпуск объявлен, значит рано или поздно поедешь.
Через неделю всё повторилось, только на этот раз он и до вокзала не доехал. Почти целый день семь таких же бедолаг, как и он, просидели в штабе полка, а к вечеру их отправили по батальонам. И только с третьего захода, когда Ивану было уже всё равно, как там получится с отправкой, пассажирский поезд, в котором разместился Иван, наконец, тронулся, и никто из вагона его не попросил. Вот тогда он, да и другие ребята вздохнули с облегчением.
Солдатский вагон повеселел, ребята достали свои продуктовые пайки, выданные на дорогу, и уселись за столики. Смех, шутки и перестук колёс сливались в один звук – радости и ожидания возвращения домой пусть и ненадолго.
А на следующее утро за окнами поплыла уже Польша, затем появился и Брест. Здесь пассажирский поезд был переставлен на колёса с широкой российской колеёй. А Иван за время, пока меняли колёса, снял в отделении сбербанка на вокзале с карточки рубли, которые очень пригодились в Москве.
Поезда, идущие на Юг, были забиты, и в столице пришлось доплачивать за плацкартный вагон, потому, как в общих вагонах мест по солдатским проездным не было. Так что те деньги, что он получил в Бресте, почти все и ушли на доплату.
Иван погулял вокруг вокзала, забитого народом, купил газету и только нашёл место и уселся почитать, как к нему подсел прилично одетый в костюме и при галстуке мужчина. Он приветливо поздоровался, спросил, откуда служивый и куда едет?
Иван ответил и, почему-то подумал, что перед ним офицер или прапор. И это подтвердил и подсевший, сказал, что он тоже служил за границей, только в Польше, а сейчас живет в Подмосковье и ждет электричку.
– Ну, что, зайдем в ресторан, перекусим, – предложил мужик, кивнув на вход в вокзальный ресторан неподалеку от места, где они сидели.
