скачать книгу бесплатно
– Не высыпаемся?
– Никак нет, – обучено отбарабанил Ярослав.
– Не высыпаемся?! – выпучился сержант.
– Так точно. То есть… высыпаемся.
– Отставить!
– Куда отставить? Что?
Логвиненко разразился бранными трелями. Пустился вдоль строя, давая понять, что это относится ко всем присутствующим. Вернулся к Ярославу.
– Это форма одежды, боец?
Ярослав опустил глаза. Чёрт! В спешке он перепутал петли пуговиц. Хотел исправиться, но Логвиненко не дал:
– Выйти из строя на три шага!
Ярослав вышел.
– Кру-гом!
Ярослав развернулся.
– Посмотрите: это боец нашей великой родины. А если завтра Парад? А если в поход? Например, в каком-нибудь Гондурас. Все гондурасцы подумают: «Мы эту советскую армию одними бананами и кокосами закидаем!»
Логвиненко быстро распалился, затопал, рельефно напряг шейные жилы. Вспомнил дедов-фронтовиков, заговорил про НАТО:
– Как ты стрелять по врагу будешь в таком кителе? Может, без штанов в атаку пойдешь?
Ярослав хотел заметить, что древние греки вообще сражались голыми. Но благоразумно смолчал.
– Наряд вне очереди, – наконец выдохнул Логвиненко.
– Хорошо.
– Не "хорошо", а "есть наряд вне очереди"!
– Понял.
– Не "понял", а «так точно»!
– Так точно.
Свою провинность он искупил сполна. Драил казарму, мыл туалет. Когда забилось унитазное очко, ему пришлось пробивать его проволокой, лезть руками прямо в вонючую бурду. Задыхался, но пробил. Говно с утробным урчанием ушло в трубу.
На следующий день все шесть учебных рот собрали в актовом зале. Перед ними поочерёдно выступило все командование.
Лысый командир части полковник Сысоев сказал несколько воодушевляющих слов. Потом слово взял заместитель Сысоева по политработе подполковник Больных. Этот был тягуч и нуден. К тому же у Больных была странная особенность – дважды повторять произнесённые слова. Он словно пробовал их на вкус. "Товарищи бойцы, товарищи бойцы, вам доверена великая честь служить отчизне, служить отчизне. Помните о славных традициях советской армии, советской армии…" – заунывно гундел он, и сержанты зорко следили, чтобы никто из солдат не спал.
От штабистов выступил Караваев – еще молодой 35-летний майор с уже набрякшими на щеках брылами и наметившимся вторым подбородком. Он насуплено вещал про международную обстановку.
– Думаете, раз объявлена перестройка, то у нас нет врагов? Ошибаетесь! – гремел в микрофон Караваев, тряся брылами. – Мировой империализм всего лишь затаился. Не слушайте тех, кто говорит о так называемой разрядке напряженности. Соединенные Штаты Америки не откажутся от своей враждебной политики. Мы должны быть бдительны и готовы во всеоружии встретить любую угрозу!
Ярослав переглянулся с сидевшим рядом Игорем. Только что они листали в ленкомнате журнал "Огонёк", в котором говорилось о конце холодной войны между СССР и США. На большом фото Горбачев с Рейганом нависли над столом в дружеском рукопожатии.
– Мы ж вроде уже не враждуем с американцами, – прошептал Ярослав. И получил сержантским кулаком по лопатке.
– Отставить разговоры! – прошипел злодюга Логвиненко.
Вечером после отбоя, когда в казарме погасили свет, младший сержант Шихин повернулся набок. Высунув из-под одеяла кальсонную ногу, ткнул Ярослава.
– Спишь, солдат?
– Сплю.
Рот Шихина оскалился в подобии улыбки. Глаза светились воспалено, как у больного лихорадкой. Очередной приступ болтливости, обреченно подумал Ярослав, смеживая веки.
– О чем ты там трепался в актовом зале? – снова пихнул его Шихин.
– Ни о чем.
Сержант заерзал под одеялом. Чувствовалось, что спать он не даст. Ярослав с усталой злостью посмотрел на утиное лицо Шихина. Хочешь поговорить? Ну ладно.
– Меня удивили слова майора, – сказал он.
– Какие слова?
– Про угрозу и затаившийся империализм.
Шихин поскребся под одеялом.
– Не улавливаешь ты, Молчанов, тонкостей международной обстановки. Ничего в мире не изменилось. Есть наш социалистический блок, а есть империалисты – США, Великобритания, Япония и так далее. Они только и думают, как развалить нашу великую державу, а нас с тобой поработить.
– Да ну?
– А ты как думал? Мы потому с тобой и служим родине, чтобы не дать им осуществить эти коварные замыслы.
– Родине можно служить по-разному. Для этого не обязательно надевать шинель и кирзовые сапоги.
Шихин даже взвизгнул:
– Значит, я тебя должен от врага защищать, а ты будешь на печке сидеть?
Это была его обычная песня. Просто изнурительно допекал. Ярослав никогда не знал, как его заткнуть.
– Товарищ младший сержант, вы меня не поняли, – с досадой сказал он. – Я хотел сказать, что в каком-то другом месте мог бы принести больше пользы. Вот кем вы были на гражданке? Чем увлекались? Что вам было интересно?
Шихин укоризненно скривился.
– Эх, Молчанов, Молчанов. Тебя родина одевала, обувала, а ты вот как, значит. Ладно, запомним.
Он зарылся с головой под одеяло и глухо забубнил. Под этот бубнеж Ярослав очень быстро заснул.
Наутро после завтрака Игорь отвел его в сторону.
– Зря ты с Шихиным лишнее болтаешь.
– Что именно?
– Не заводи с ним такие разговоры.
– Какие разговоры?
– Тихо, услышат.
– Ну и пусть.
– Послушай, Шихин – явный провокатор и стукач. Ты что-нибудь неосторожно брякнешь, а он доложит куда не надо.
– Плевать.
– Ярила, не дразни гусей. Мы здесь зависим от таких, как Шихин и Логвиненко. Терпи.
– Что ж ты сам не стерпел, когда припечатал того профессора?
Игорь только зубами скрипнул.
Ярослав понял, что задел за живое.
В армии у него пока все выходило неловко и коряво. Куда-то делись чутье, смекалка, такт. Здесь он был сам не свой.
Fructus temporum
8 октября 1989 года. Сеансы Кашпировского
С 8 октября на Центральном телевидении СССР были проведены шесть передач «Сеансы здоровья врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского». В ходе таких сеансов он пытался погрузить телезрителей в сон. Сам Кашпировский утверждал, что таким образом он излечил от самых различных заболеваний около 10 миллионов человек.
7.
Ярослав, любимый, как ты там? Из чего состоит твой день? Пиши, пожалуйста, мне все интересно.
Я маюсь. Зачем только поступила в этот дурацкий пед? Это не мое. Пошла на поводу у матери, которая всунула меня сюда.
Голова болит. Тупо. Бесконечно. Не отпускает ни на секунду. А на столе распластанная тетрадь с темой семинара.
Стоит немного напрячься, как приступ усиливается. И сразу тошнота…
Ручка вывалилась из руки, закатилась под стол. Далеко. Поэтому не удивляйся, что пишу другими чернилами. Когда у тебя присяга? Я обязательно приеду. Что тебе привезти?
Мать замучила нас с отцом. Меня постоянно пилит, что сижу дома, ни с кем не общаюсь. Его – за то, что он бросил преподавание и погряз в одной науке, поэтому мало денег. Она только и твердит, что надо запасаться, запасаться, запасаться. Всю кладовку и коридор заставила мешками с гречкой и пшеном, и все ей мало. Это какой-то дурдом, Ясик!
Недавно по твоему совету посмотрела "Зеркало". Ничего не поняла. К чему эти длинные сцены без диалогов? Чуть не заснула прямо в видеосалоне.
Слушай, мне принесли кассету с новым альбомом Цоя. Я просто балдею! Жаль, что ты не можешь послушать!
Снова за окнами белый день,
День вызывает меня на бой.
Я чувствую, закрывая глаза, -
Весь мир идёт на меня войной.
Хочу научиться играть на гитаре. Тут есть один знакомый, который здорово учит.
Тьфу ты, мать с работы пришла. Зовет. Ну что опять ей от меня надо?!
Целую, Ясик, пиши!
Твоя Женя.
Он сложил тетрадный листик в клетку, стараясь соблюсти последовательность сгибов. Зачем-то засунул письмо обратно в конверт.
В другой раз он немедля засел бы за ответ. Но не сегодня. Угнетающей плитой давило мозги, щёлкало хлыстом: «Ищи хлястик, ищи хлястик…»
Пропажу хлястика от шинели он обнаружил утром, перед построением роты на завтрак. Его шинель висела на вешалке, а вот хлястика не было – одни пуговицы торчали беззащитно, как глаза сироты.
– Молчанов, выйти из строя! Почему не по форме одежды? – насел Логвиненко.
Ярослав попытался объяснить.
– Не украли, а просрал! – оборвал сержант. – Это твоя вина, боец! Молчать! Твое обмундирование – это как знамя части! Ты обязан следить за его внешним видом и сохранностью…
4-я рота стояла на плацу притихшая. Минуты тикали. Столовая поддразнивала голодных бойцов своими запахами, в которых угадывались гречка с лучком и тушеное мясо с подливой. Но 4-я рота мимо завтрака пролетала. И все из-за такой мелочи, безделицы, какого-то вшивого куска войлока.
Логвиненко продолжал долбить, что без хлястика они никуда не пойдут, и Ярослав не мог понять, издевается он, или в самом деле ждет, что пропавшая деталь униформы невесть каким образом упадет с неба.
Голод подступал к глоткам бойцов, заныривал в утробы, бередил внутренности. От этого голода они стремительно свирепели. Ярослава толкали и пинали. Зло косил щелочки своих глаз узбек Кулиев. Бубнил угрозы хмурый молдаванин Бараган. Коренастый Леша Лукашов сквозь зубы обещал Ярославу устроить ночью тёмную.
В голове строя кто-то заерзал.
– Товарищ старший сержант, что-то живот скрутило, – подал голос Игорь. – Разрешите в казарму?
Логвиненко зыркнул на него тяжелым взглядом.
– Иди.
