скачать книгу бесплатно
Учительница нежная моя
Юрий Лузанов
Ярослав уходит в армию, прощается со своей девушкой. И не подозревает, что у военкомата его тайно провожает бывшая школьная учительница. Неожиданная любовь и убийство в воинской части сплетаются в один узел…
Юрий Лузанов
Учительница нежная моя
Много раз я вскакивал, строился,
оторопело узнавал людей в форме –
своих бывших сослуживцев.
Я заговаривал с ними, и тягостный
ужас прорастал во мне:
«Боже мой, снова два года в армии.
За что?» Это чья-то ошибка,
думал я. Или война?!
К счастью, я просыпался.
Из признания бывшего солдата советской армии
1.
Кирзовый сапог шлепнул по луже, едва не задев червя. Но уже следующий шаг оказался роковым для целой семейки дождевиков. Топ-топ-топ-топ. На плацу подрагивал розовый фарш.
Подойдя к капитану, здоровенный сержант-альбинос небрежно поднес руку к шапке.
–…варищ… тан…, – глотал звуки ветер. – …зывная …манда …строена!
Новобранцы ежились от холода. Мимо протащился закопченный ПАЗ, обдав их душной гарью. Ярославу было на все плевать. Кроме лезущего за пазуху ледяного щупальца ноября, он не ощущал ничего.
Сержант куда-то убежал, гупая сапожищами. Капитан остался на плацу. Его воспаленные глаза и обглоданное худобой лицо намекали на какую-то скрытую болезнь. Сосредоточенный и угрюмый, капитан сгодился бы на роль Кощея.
У военкомата сновали люди, военные, штатские. Ярослав с удивлением узнал парня, который был с ним на медкомиссии. Они вместе входили в кабинет к тетке-венерологу. Парень ни капли не стеснялся, даже как будто фрондировал, спуская штаны.
Сейчас этот фрондёр беззаботно курил на крыльце военкомата. Что он там делает? Почему не в строю, сволочь?
Ярослав почувствовал хмурый толчок в бок: "Ты?"
– Молчанов! – порывисто плескалось над плацем.
– Я! – выпалил Ярослав, дивясь зычности собственной глотки.
Кощей стрельнул в него короткой очередью междометий.
– Спишь?
Экспресс переклички понесся дальше: «Нерух – я!.. Погодин – я!.. Рычков… Тищенко…»
Их заставили вывалить из рюкзаков вещи. Ярослав, морщась, пристроил с краю маслянистой лужи две банки тушенки, блокнот, туалетные принадлежности и прочие мелочи. Книжку стихов сжал в руках.
Когда до него дошла очередь, сержант-альбинос удивленно на него посмотрел. Вытащил из рук Ярослава книгу и полистал. Вернул с кривой ухмылкой. Изъял нож.
У других он тоже забирал ножи, открывалки-клювы и вообще все острое.
– Приказ военкома, – пояснил сержант. – В соседней области призывник проткнул себя вилкой. Пошел в поезде в сортир – и хлобысь в сонную артерию.
Кощей куда-то ушел, сводя руки над огоньком сигареты. Новобранцев распустили, их тут же облепили родственники.
Женя вынырнула откуда-то сбоку. Ярослав схватил ее за холодные руки. Попытался вспомнить какие-то подходящие слова. Язык буксовал, как у немого, он словно отупел. Всматривался в нее, вбирал в память любимые черты. Выпуклые азиатские скулы. Влажно-серые глаза. Густые ресницы. Легкий пушок под носом.
Он коснулся её щеки, на которой розовел прыщик. Даже не прыщик, а маленький зародыш будущего воспаления. Когда он созреет, Ярослав будет уже далеко.
– А твоих родителей нет? – спросила она.
– Отец в срочной командировке, а мама с сестрой, она что-то приболела. Да мы простились уже.
Она затеребила хвост застежки на его куртке. Неожиданно всхлипнула.
– Сейчас ты уедешь, а я пойду домой. И целых два года без тебя. Зачем тебе туда идти?
Он отвернулся.
– Мы уже говорили об этом. От двух поступлений в институт я совсем вымотался. Лучше уж послужу. Может, я хочу в армию!
– Дурак.
– Строиться у автобуса! – заорал альбинос с лычками.
Они поцеловались, и Ярослав пошел.
Новобранцы полезли в ПАЗ.
– Все сели? – прохрипел с передних сидений Кощей. – Колобов, проверь!
Сержант снова затеял перекличку. Ярослава уже мутило от этих фамилий, постылых и раздражающих. А когда наконец автобус тронулся, Ярослав рванулся к выходу.
– Стойте, я вещи забыл!
Под всплески хохота и ругань Кощея он выскочил из автобуса и понесся к военкомату. Навстречу бежала Женя с его рюкзаком. Ярослав притянул ее к себе. Теперь он действительно уходил.
Вскочив в автобус, он оглянулся на зашипевшие челюсти дверей. Земля тронулась, где-то вдали мелькнули несколько лиц. Одно показалось знакомым, напомнив учительницу русского языка и литературы Ирину Леонидовну Стриж.
Конечно, показалось. Что ей делать у ворот военкомата? Будний день, она в школе на уроках. Когда-то Ирина Леонидовна ему нравилась. Но это было в другой жизни, классе в восьмом…
Ярослав Молчанов уходил в армию осенью 1989 года, под эхо микрофонных споров депутатов Верховного Совета и стрельбу в Нагорном Карабахе, металлический голос Цоя и стук шахтерских касок о мостовую, звон осмелевших церковных колоколов и щелканье нунчак в глухих дворах…
Fructus temporum
27 мая 1989
Из выступления на съезде Народных депутатов СССР ректора Московского государственного историко-архивного института Юрия Афанасьева:
«Так вот, уважаемое агрессивно-послушное большинство… давайте все-таки ни на минуту не забывать о тех, кто нас послал на этот Съезд. Они послали нас сюда не для того, чтобы мы вели себя благостно, а для того, чтобы мы изменили решительным образом положение дел в стране».
2.
Ирина Леонидовна провожала уходящий автобус, стоя у киоска с проездными талонами. Подол плаща был изрядно забрызган, пришлось бежать.
Отпросившись у директора школы Померко (соврала, что надо с собакой к ветеринару), она понеслась через парк к автобусной остановке. С трудом втиснулась в неподатливую пассажирскую плоть. Наконец, выплюнутая на тротуар, помчалась к военкомату.
На зеленых воротах алели две звезды. В щель Ирина Леонидовна рассмотрела, что солдаты уже садятся в автобус. Опоздала!
Но через минуту случилось чудо. Выехавший за ворота автобус вдруг резко затормозил, и из него выскочил Ярослав. Навстречу ему бежала Женя, его девушка. Ирина Леонидовна отвернулась от свирепого порыва ветра. А когда вновь посмотрела в их сторону, Ярослава уже не было…
Ирине Леонидовне было уже под тридцать. За семь лет работы в школе она успела понять, что ошиблась. Учительство надоело, опротивело. К склочной педагогической среде она не притерлась. С детьми было легче, но и они раздражали – тупостью, нерадивостью, нахальством. Если бы не редкие лучики юных талантов, давно бы ушла.
Хотя куда бы она подалась с дипломом педа? В гороно брали только по блату. Да и не рвалась она туда, совсем бы скисла от тоски методичек.
Класс Ярослава Молчанова был её первым выпуском. И в этом классе он был самым любимым её учеником. Даже больше. Намного больше.
Когда Ярослав окончил школу, примерно полгода она чувствовала щемящее чувство утраты, словно от смерти любимой собаки. Её задумчивая рассеянность удивляла коллег и вызывала насмешки учеников.
Полтора года с тех пор, как Ярослав окончил школу №5, Ирина Леонидовна старалась держать его в поле зрения. Она знала, что он провалился на экзаменах в театральный институт, и это вызвало в ней смешанные чувства – обиду и в то же время радость оттого, что он не уехал в Москву. Она знала, что он устроился рабочим на электромеханический завод и готовится к новому поступлению в вуз.
На этот раз его понесло на философский факультет университета. Он снова не поступил и теперь уходил в армию.
К счастью, у Ирины Леонидовны в военкомате был хороший знакомец. Он сообщил день и время, когда была назначена отправка команды новобранцев, среди которых значился Ярослав.
Её тайная любовь к нему началась где-то в девятом классе. А может, и раньше. Постыдно-нежная любовь учителя к своему ученику.
Каждый урок в "А" классе стал для нее особенным. Она ждала этих уроков до судорог в лодыжках. И одновременно боялась их. Где-то посредине урока ей вдруг начинало казаться, что она чем-нибудь может выдать себя.
Мучительно дались несколько занятий, посвященных лирике Пушкина. Когда дошли до Онегина, она боялась цитировать письмо Татьяны и отдавала томик Леночке Канивец, которая прилежно читала: «Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он!…»
Какое облегчение она испытала, когда они наконец перешли к Гоголю!
Ирина Леонидовна была красива. Что-то в ней было от Вивьен Ли – такое же открытое и чистое лицо, густые волосы. Придраться можно было разве что к широким бёдрам. Зато талия у нее была тоненькая. И весь стан – прямой и стройный, с большой грудью, которая вздымалась крутой волной.
Дважды ее звали замуж. Сначала коллега-историк, нескладный очкарик с нечленораздельной речью, посмешище старшеклассников. Потом – усатый трудовик, мешковатый человек в пыльном берете.
Это все было не то. Крамольное чувство к школьнику они задуть не смогли. Скорее распалили еще сильнее.
"Как он ко мне относится?" – часто думала она, расчёсывая в ванной перед зеркалом свою гриву.
Иногда ей казалось, что во взглядах Ярослава с третьей парты проскальзывает что-то мечтательно-заинтересованное. Она краснела, старалась не обращать внимание. Перестала его вызывать.
Но однажды в коридоре услыхала, как кто-то из десятиклассников грубо о ней пошутил, и Ярослав покатился со смеху. Она разозлилась и вызвала его к доске, смяла придирчивыми вопросами. А потом всю ночь проплакала, лупила в пуховую подушку. Отец, помогая собирать пух, в недоумении ворковал. Ей впервые в жизни захотелось наброситься на него с кулаками. Она орала, как припадочная, будя соседей: «Меня тошнит от правильных слов! Мне 27 лет!»
Вспоминать об этом было стыдно и дико.
Ярослав окончил школу. У него появилась девушка Женя. Но у Ирины Леонидовны ревности не было. Была лишь тихая, покорная усталость. «Когда все это кончится? Когда пройдет?»
Не проходило.
Прошлой осенью, гуляя с собакой по парку среди ржавых кленов и каштанов, она увидала его с Женей. Ирина Леонидовна не успела рта раскрыть, как её сеттер Ким подбежал к парочке и сунулся лизать руки.
Нечего делать, пришлось знакомиться. Ярослав сумрачно рассказал, как пролетел мимо театрального института, куда он поступал на отделение критики. А Женя училась на первом курсе местного пединститута. В педе у Ирины Леонидовны были знакомые, разговор зацепился за них.
Ярослав похудел и осунулся. Ирина Леонидовна осторожно спросила, не нужно ли ему помочь с русским. Он грустно покачал головой.
Женя ушла, бежала на какой-то институтский вечер. Ярослав остался. В тот день он работал на заводе во вторую смену, надо было еще час где-то болтаться. Они побрели по аллее парка…
Ирина Леонидовна потом долго вспоминала эту прогулку. Шелестя листвой, Ким носился туда-сюда. Ярослав продолжал рассказывать ей о заводе, о противной бригадирше с железными зубами и волчьим взглядом. Бригадирша требовала, чтобы он выполнял план по закручиванию шурупов. За смену нужно было вкрутить 5 тысяч шурупов. А он едва успевал осилить 4 тысячи. Зубастая бригадирша ругалась.
– И что теперь? – спросила Ирина Леонидовна.
– Надеюсь поступить на философский, – ответил он, гладя Кима.
– А если не получится?
– Пойду в армию.
– Ты уверен, что тебе это нужно?
– Я не уверен, что мне нужно что-то другое.
Ирина Леонидовна узнала, когда кончаются его смены. Если у нее в это время не было уроков, она стала гулять в парке рядом с заводом. Без собаки. Неброско одевшись, проезжала на троллейбусе шесть остановок. Выходила и садилась в сквере недалеко от заводской проходной, надвинув на глаза головной убор и прикрывшись книгой.
Понимала, что это безумие. Но ничего не могла с собой поделать. Несколько раз у проходной Ярослав встречался с Женей.
Ирина Леонидовна находила какую-то странную, извращенную прелесть в том, чтобы жадно наблюдать за ними. Ярослав целовал Женю, та брала его за руку. Он что-то рассказывал, Женя смеялась.
Все это и ранило, и одновременно доставляло ей необъяснимое наслаждение. Как будто Женя была частью чувства Ирины Леонидовны к нему. Эта девушка по-своему вписывалась в контекст этого чувства. Была не столько соперницей, сколько соучастницей и исполнительницей её любви.
Fructus temporum
Сентябрь 1989
По просьбам телезрителей в СССР повторно показан сериал «Рабыня Изаура», приковавший к экранам десятки миллионов советских граждан. С момента первого показа прошло всего полгода. Сериал о белой рабыне и богатом владельце плантации обсуждался дома, во дворах, на улицах, на работе, в транспорте, в очередях за маслом и колбасой…
3.
