скачать книгу бесплатно
Команду новобранцев весь день промаяли на вокзале. Не было поезда. Когда же его дали, оказалось, что нет свободного вагона, а дополнительный цеплять никто не хотел.
Капитан куда-то бегал, с кем-то ругался. Сержант без конца строил новобранцев и проводил перекличку. Они уже собирались ночевать на вокзале, как в десять вечера наконец подали состав до Минска…
К полуночи родной город остался далеко позади. Поезд ввинчивался в ночь, отбивая монотонную чечетку, унося новобранцев на север. Слева в окне красиво плавился закат.
Поневоле Ярослав прислушался к вагонным разговорам. Парни строили версии, куда их везут, пугали друг друга свирепыми байками об армейских порядках, похвалялись успехами у девушек. Кто-то в соседнем купе со знанием дела описывал, какое это удовольствие – курить драп. Втягивать в себя забористый дымок и потихоньку его выпускать, обалдевая и одуревая, а потом поймать момент перед самой отключкой.
Ярослав с изумлением взирал на несвежих новобранцев. Многие выглядели сущими дядьками – серые лица, морщинистые лбы. У одного придурковатого, откликавшегося на кличку "Фикса", во рту поблескивал золотой зуб.
Почти все они были с похмелья. Кто сколько накануне выпил – была одна из главных тем вагонной болтовни.
– А тебе какие проводы устроили? – ткнул Ярослава в плечо парень с лоснящейся рожей. – Клёво нажрался? Чё молчишь?
Ярослав с трудом сдержался, чтобы не дать ему в ухо.
– Нет.
– Ты прямо как нерусский, – хмыкнул лоснящийся.
Ощущение тоски усилилось.
Поезд пошел резвее, Ярослав некрепко задремал. Отделился от яви тонким слоем полупрозрачного облака. Сквозь дребезжащее стекло доносилось эхо вагонного бубнежа.
Очнулся он от запахов и звяков. В вагоне жевали, пили, чавкали, давились, икали, рыгали. Ярослав тоже почувствовал голод и достал рюкзак. Развязал кашлатые на концах тесемки, достал из шершавых глубин тушенку. Чтобы ее вскрыть, пришлось клянчить нож у сержанта и взрезать банку при нем.
Поев, Ярослав вынул пачку «Примы». Он не курил, но теперь чувствовал, что придется начать.
В тамбуре гулял ветер и неуютно ходил пол. Ярослав попытался затянуться этой самой «Примой». Прима, секунда, терция, кварта… Он вспомнил детство, музыкальную школу. Как это было давно. Десять лет назад он, восьмилетний пианист, на своем первом академическом концерте очаровал всю ДМШ №7 и прямо на сцене был завален цветами. Все словно с ума сошли, только о нем и твердили. Даже заметка в местной газете вышла под заголовком "Его ждет слава". Автор сыпал комплиментами. Куда все это делось?
Хлопнула дверь тамбура. Рядом заколыхалось желвачное лицо Кощея.
– Дашь прикурить?
Ярослав дал. И сам осторожно вдохнул дым в легкие. Грудь остро спёрло и взорвало кашлем.
Капитан внимательно следил за его борениями. «Колобов прав, странный тип. Надо за ним понаблюдать», – подумал он.
После сигареты Ярослава развезло. Ему было и плохо, и приятно. Возникло ощущение, что он никуда не едет, что это то ли кино, то ли сон. Сказка об увлекательном путешествии по стране, с экскурсиями, походами, достопримечательностями. Этот человек в форме показался ему смешным. Зачем он напялил мундир? Ведь мы едем в музей.
– Снимите, – пролепетал Ярослав. – К чему вам эти погоны?
Капитан чуть не выронил сигарету.
– Боец, мы едем родину защищать!
Ярослав блаженно откинулся к тамбурной стене, холода которой не чувствовал.
– Тогда дайте мне коня. Меч, щит, кольчугу. У вас есть кольчуга?
– Чего?
– Ну, вот видите.
Ярослав свесил голову. Перед глазами блеснула бляха
офицерского ремня. Его передернуло, и он грустно поник. Вспомнил, куда они направляются. Ни на какую ни на экскурсию.
Он отлип от тамбурной стены и вздохнул. Кощей что-то резко говорил. Грохотал словами, Ярослав не слышал. Накатила слабость, причем настолько тяжелая, что не было сил плестись в вагон.
Он посмотрел в окно. Летели сумеречные деревья, чертил симметричную синусоиду кабель электропередач. Взлетал и нырял, от вышки к вышке…
Fructus temporum
Наши реки бедны водой, в наших окнах не видно дня,
Наше утро похоже на ночь, ну, а ночь – для меня…
Глядя в жидкое зеркало луж, на часы, что полвека стоят,
На до дыр зацелованный флаг, я полцарства отдам за коня.
1989 год. Группа «Кино», «Невесёлая песня»
4.
Сидя в учительской, среди шкафов с собр. соч. Сухомлинского, Макаренко и Песталоцци, Ирина Леонидовна рассеянно слушала старшеклассницу.
Вика Шканина уже в пятый раз спрашивала гундосым от слез голосом: «Что же мне делать?» И плаксиво косилась на портрет ни в чём неповинного Яна Амоса Коменского. Её фартук ловил крупные слезы.
– Ведь срок – два месяца уже, – всхлипывала она.
Ирина Леонидовна рассеянно смотрела на ее смуглые колени и бедра, едва прикрытые короткой юбкой. Подумала, что сама в 15 лет была куда целомудреннее.
– А что говорит твоя классная, Татьяна Константиновна?
– Вы что? – ужаснулась Вика. – Я даже боюсь к ней подходить. Она будет так орать, что я на месте рожу.
"Татьяна может", – мысленно согласилась Ирина Леонидовна.
Вся школа знала, что биологичка Фролова – готовая клиентка дурдома. Почему эта визгливая особа с ворохом соломы на голове еще на воле, оставалось загадкой.
Но сейчас было не до нее. Надо было разбираться с этой 15-летней дурочкой.
– Твой парень любит тебя? Может быть, все образуется?
Вика что-то промямлила, Ирина Леонидовна уловила только слово "мужик".
– Он старше тебя?
– Ему двадцать пять, – выдавило горе луковое.
Банальная история. Вика с этим хмырем встречалась с лета. Ходили в кино на фильмы про индейцев, ели мороженое. Все было невинно и церемонно. А потом…
Выяснилось, что о ее беременности никто не знает. Ни ее родители, ни даже сам парень. Но ему она говорить не хочет, потому что он прилип к какой-то другой девчонке.
Ирина Леонидовна стала расспрашивать об этом Ромео-переростке. Где он живёт, Вика не знала. Они встречались в видеосалоне, который этот парень держал.
Вика ушла, а Ирина Леонидовна призадумалась. За такое могут и отчислить. Еще и из комсомола попрут. Куда она потом с таким пятном?
Советоваться с ее родителями бесполезно. Мамаша Вики – заторможенная тетка, отец агрессивный алкоголик. Отлупит ремнем, невзирая на.
До педсовета оставалось еще много времени. Можно было посидеть в одиночестве, вспомнить вечер, когда в ее собственной жизни все сдвинулось и побежало…
В тот день она пришла домой поздно. Под зеркалом на видном месте лежала записка от отца: Ирочка, я поехал на вокзал встречать одного человека, это сын моего давнего приятеля. Буду поздно. Ужинай сама. Собаку я покормил.
Погуляв с Кимом, она поела котлеты и сварила кашу на завтра. Потом посмотрела телевизор, самый конец программы "От всей души". Проглядела тетрадки с изложением седьмого «Г». Проверить их решила уже завтра – почему-то не могла сосредоточиться.
Она вылезала из душа, когда заворочалась входная дверь. Наскоро вытершись, накинула халат и выглянула в коридор.
Там неловко разувался отец. Туда-сюда болталась его лысая макушка. Он был пьян – наотмашь, безобразно. Она его таким никогда не видела. Рядом с отцом смущенно топтался молодой усач в офицерской шинели.
– Что с тобой, папа?
Она помогла отцу снять второй ботинок. Тот бормотал что-то невнятное.
Ирина Леонидовна неприязненно глянула на усача. На погонах четыре звезды. Лейтенант? Капитан? Она всегда путалась в этих армейских созвездиях. Отметила его умеренную пьяность. На фоне не вяжущего лыка родителя он был просто как стекло.
– Где же ты так нализался, папа?
– Ирочка, прости! Знакомься, это Анатолий. Сын моего лучшего друга Пети, царство ему небесное. Ты помнишь Петра Авдеевича? Должна помнить! Он потом большим человеком стал – генералом! Сам маршал Устинов ему руку жал!
– И в честь этого вы так наклюкались?
– Неееет, в честь нашей с Толиком встречи. Толик в детстве приезжал к нам со своими родителями.
– Не помню.
– Зато я вас хорошо помню, – внезапно встрял усатый. – Мы с вами играли в короля и королеву, ходили в мантиях из пледов.
Ирина Леонидовна покраснела, словно ее уличили в чем-то постыдном. Она вспомнила бойкого щекастого мальчика с вибрирующими ляжками и тугим пузцом под футболкой. Неужели этот стройный широкоплечий мужчина – тот самый пузан? Форма, надо признать, на нем сидела отлично.
Они вошли в комнату. Вернее, просеменили, таща отца. Тот урчал и порывался петь.
Не успели они уложить его на диван, как он захрапел. Ирина набросила на него покрывало. Посмотрела на Анатолия, который даже не покачивался.
– Вы пили что-то другое?
– То же самое, – широко улыбнулся тот.
– Я просто диву даюсь.
Она присела рядом с бесчувственным папулей.
– Ладно, пойду, – сказал Анатолий. – В гостинице еще толком не поселился, только вещи кинул.
Но в коридоре его повело. Словно слепой, он облапил стену.
– Стойте, куда вы пойдете? Вы совершенно не в форме. Я имела в виду… Кстати, четыре звезды – это лейтенант?
– Обижаете. Кэп!
Он театрально щелкнул каблуками и чуть не поскользнулся на паркете.
– Осторожно! Чаю хотите? Так тоскливо оставаться одной. Отец сегодня – сами видите. Это так непривычно. Он всегда вечером шумит, хохмит, смотрит кино или футбол.
Анатолий рухнул в кресло.
– Уговорили.
Они выпили чаю с печеньем. Анатолий рассказал, что его перевели сюда из Москвы. Можно сказать, в ссылку. После училища он по блату (папа-генерал) попал служить за границу. Два года отбыл в Германии, "как сыр в пиве катался". Но как-то не отдал честь командиру полка, потом ляпнул ему дерзость. В общем, был сослан на родину и очутился в подмосковной части. Но и там у него не заладилось. Солдат из его роты в пьяном виде угнал КАМаз. Солдату – трибунал и дисбат, а старлею Воробьёву – методическое пропесочивание. Хорошо хоть в звании не понизили.
Чувствуя, что с полевым командирством не заладилось, Толик написал рапорт и пошел служить в столичный военкомат. Удалось пристроиться начальником отдела – вновь помогла протекция лампасоносного отца.
Три года он служил не тужил. Работа была прелестная: составляй списки призывников да на подпись военкому подавай. Час несложного труда, а все остальное время – картишки и домино с сослуживцами. Чтобы не деградировать, Анатолий стал читать.
– Всю русскую классику проштудировал, вплоть до Лескова, между прочим, – заметил он. – А на работе скукотень, балду гоняю. Целыми днями – анекдоты в курилке, шатания по коридорам. Однажды подслушал разговор нашего военкома Рылова с каким-то деятелем. Тот спрашивал у Рылова, сколько стоит откупить сына от армии. Военком назвал совершенно несусветную сумму. Проситель щелкнул замком дипломата и купюрами зашуршал. А через неделю Рылова сняли. В "Комсомолке" вышла разгромная статья про взятки в нашем военкомате с его огромным фото – морда во всю страницу. А что вы хотите? "Перестройка, гласность". Рылова арестовали, а нас давай шерстить. Пришлось подать рапорт – переводите куда угодно, хоть на Кушку, хоть на Сахалин. Да и отец к тому времени умер. Вот и отправили меня к вам в глубокую провинцию.
В тот вечер она постелила ему в кухне на угловом диване.
На следующий день Анатолий пришел уже трезвый и с цветами. Он принялся рьяно за ней ухаживать, зазывать в кино и кафе. Ирина отстранялась – в ней сидела одна тоска по Ярославу. Но отец поощрял настырность капитана: "Давай-давай, Толик, не робей, а то засиделась моя красавица в девках. С такой переборчивой невестой я до внуков не доживу".
Вскоре Анатолий устроился на работу в Дзержинский военкомат. Тот самый, к которому был приписан Ярослав.
Ирина Леонидовна решила, что пора сдаваться. Сначала согласилась сходить с Анатолием на танцы, где он умело поймал в капкан ее узкую талию. Потом разрешила проводить себя домой.
Она позволила любить себя. И сама сделала вид, что влюбилась.
На самом деле это был обман шпионки. Всякий раз, обнимая капитана, она представляла себе совсем другого человека.
Она терпела покалывание усов Анатолия, подхихикивала его брани в адрес военкома. Даже поддакивала ему. Иногда они обсуждали Лескова или Гаршина, и его мнение было вовсе не топорным. Он был по-своему мил, этот честный малый Анатолий Воробьев.
Но думала она лишь о Ярославе.
Толик позвал ее замуж. Она отбрехалась – заявила, что не хочет детей, мол, ей учеников с головой хватает. Он скис. И вскоре женился на какой-то девахе из магазина галантереи.
Ирина Леонидовна вздохнула с облегчением. Они остались друзьями. Продолжали перезваниваться. Чаще звонила она. Держала его в пределах досягаемости своих радаров. Того требовала спецоперация, в которой он должен был сыграть свою роль.
Когда пробил час Ярославу идти в армию, Ирина пришла к Анатолию (уже майору) и заявила, что должна знать о судьбе этого бойца все.
