Нетипичный хэппи-энд

У меня вырвался крик ярости: достаточно громкий, чтобы разбудить кошку, которая сидела на низкой ограде неподалеку, но не испугать ее. Она вскинула брови, посмотрев на меня с улыбкой на очаровательно циничной морде и осуждением во взгляде.

– Не надо меня осуждать, – сказала ей я. – Он мог оказаться тем самым. Под всеми этими… волосами. Он мог оказаться тем самым, если бы у нас было время узнать друг друга получше. Так что иди к черту.

Она меня страшно раздражала, и я уже начала раздумывать, насколько испортится карма, если спихнуть кошку с ограды. Сама я больше собачница. Но топанье ногами и самобичевание никак не приближали меня к теплой постели, и, несмотря на то что сентябрь часто приносит с собой последние теплые деньки, был конец месяца, а на улице так холодно, что у меня заледенели ресницы.

Так что я просто вздохнула.

– Куда мне идти? – в итоге спросила ее я.

Но она ничего не ответила. Очевидно. Потому что она кошка.

Так что вместо этого я проконсультировалась со всезнающими картами в телефоне и зашагала в сторону дома.

Глава 7

Два автобуса (на одном из которых я тридцать минут ехала прямо в противоположном направлении) привезли меня к порогу моего собственного дворца в Бэлеме. И вот я стою на его ступенях.

Это трехэтажное викторианское здание, разбитое на две квартиры. На первом этаже живут ребята, которых моя мать однажды описала как «самое долгоиграющее студенческое братство в истории». А она всего одну ночь поспала у меня на кухне, прислушиваясь к звукам бурной деятельности внизу. Сейчас никакого шума нет, потому что даже те, кто сохранил студенческую выносливость спустя годы после окончания университета, иногда должны спать. Я прохожу мимо их двери и поднимаюсь по выцветшему светло-зеленому ковру на второй этаж. Спертый плесневелый дух общежития встречает меня, словно специально разожженные благовония, но теперь он действует на меня не так, как несколько лет назад, – теперь он вызывает у меня только улыбку. То, что раньше ежедневно меня ужасало, теперь превратилось в запах родного дома.

Проворачивая ключ в замке своей квартиры, я улавливаю какое-то движение внутри. Проверяю часы: 5:55 утра.

Мне стоит волноваться?

Как только я открываю дверь, мне навстречу выскакивает вечно жизнерадостная Энни Палмер – с высоким хвостом, в леггинсах и со спортивной сумкой, перекинутой через плечо.

– Хорошее свидание? – спрашивает она меня походя, удерживая все еще открытую входную дверь.

– Не-а.

– Жаль. До скорого!

Как будто она уже готова броситься в объятия этого огромного мира и улететь в дальние дали.

– Энни? – тихо говорю я, еще раз взглянув на часы.

– Да?

Она разворачивает голову, и хвост летит следом, чуть не ударив ее прямо в лицо. Она невыносимо красива: безупречная гладкая кожа прямо из рекламы «Мейбеллин» – только свои ресницы у нее настолько длинные, что для выразительности взгляда объемная тушь ей не нужна. Но она хотя бы из тех, кто это осознает. Ложная скромность – это не про Энни Палмер.

– Сейчас суббота… Неужели твоему телу не нужно… я не знаю… спать? – Мне даже глядеть на нее тяжко. – Спать хорошо.

– Не могу. Мы встречаемся с девчонками, – весело отвечает она, не обращая внимания на ужас в моих глазах, захлопывает за собой дверь и сбегает по ступенькам на улицу. А я стою с открытым ртом, пялюсь на дверь и с усталостью и недоумением слушаю, как она перепрыгивает через две ступеньки.

Энни – психопатка. Кому вообще могут нравиться физические нагрузки? Кому может нравиться унижаться в присутствии фанатичных спасателей Малибу и истекать потом раньше, чем выпьешь свой утренний флэт уайт? Ну, наверное, тем, кому больше везет с мужчинами, но это неважно. Я все взвесила: если говорить в терминах усилия и вознаграждения, это просто того не стоит. Для меня гораздо предпочтительнее мой собственный метод: просто сидеть смирно, попивать жиденький латте и ждать, пока по волшебству появится фея-крестная и презентует мне моего личного готовенького Прекрасного Принца.

Я отворачиваюсь от двери и… внезапно встречаюсь глазами с настолько красивым мужчиной, что смотреть больно. Он стоит посреди квартиры, как будто тут ему и положено быть, практически голый, не считая нижнего белья телесного цвета, на которое я стараюсь откровенно не пялиться. Я с усилием моргаю.

Черт возьми.

Фея-крестная?

Глава 8

А потом я понимаю, что если феи-крестные и существуют, то они, наверное, действуют более утонченно и не доставляют на дом полуголых мужиков.

– Ванная? – спрашивает он. У него испанский акцент, и это волнует и возбуждает меня так, как никогда не смог бы Чарльз Вулф. Его рельефные мышцы легко угадываются под кожей, а трусы, похоже, несколько теснее, чем должны быть. С одной стороны, не стоит мне объективизировать человека, но с другой… я не могу перестать думать, как провожу языком по аккуратно выбритой полоске волос внизу его живота. У него почти нет растительности на теле – полная противоположность моей ночной катастрофе!

С выражением умственно отсталой я указываю ему на дверь рядом с кухней. Как только она захлопывается за его спиной, я хватаюсь за телефон.

Нахожу номер Энни и печатаю так быстро, что у меня пальцы болят.

Я. 26 СЕНТ, 05:58:

Кажется, ты кого-то забыла!

ЭННИ СОСЕДКА. 26 СЕНТ, 05:59:

Мой ушел вчера вечером. Еще предположения?

Не ее?

За дверью спускают воду, и она снова открывается. Красивый мужчина медленно выходит и с некоторым недоумением смотрит на меня. Он несколько раз моргает, всматриваясь в сумрак коридора, и тут до меня доходит, что я не сдвинулась ни на сантиметр, пока он был в туалете.

О господи. Я веду себя как чудила.

Красивый мужчина пожимает плечами и направляется в сторону последней оставшейся спальни на этаже.

– Саймон? – тихо, но гордо шепчу я себе под нос. – Уважаю!

В тишине вновь опустевшего коридора на меня заново обрушиваются воспоминания о моей менее удачной ночи, и я понимаю, что стою тут совсем одна – в доме, полном людей, которым повезло гораздо больше, чем мне.

Я преодолеваю еще одну лестницу, но вместо того, чтобы сразу отправиться к себе в спальню, останавливаюсь. Смотрю на дверь в конце коридора, потом неохотно разворачиваюсь, смотрю на собственную одинокую и депрессивную дверь и принимаю решение.

Я открываю дверь в конце светло-зеленого коридора (хозяин дома выбрал общую цветовую схему – и она плохая), и меня оглушает скрип старого дерева. На две спящие фигуры падает прямоугольник света, как на какой-то картине. Элли лежит неподвижно, изящно приподняв подбородок, словно настоящая принцесса под своим небесно-голубым пушистым одеялом. А Марк свернулся вокруг нее и трогательно положил руку ей на живот.

Во сне у нее беспокойный вид, но на самом деле у нее всегда беспокойный вид. Она беспокойная.

Я смотрю на них какое-то время и уже думаю уйти, но тут слышу в темноте свой самый любимый голос на свете.

– Бэлс?

Элли смотрит на меня из-под полуприкрытых век. Она аккуратно убирает руку Марка, и они вдвоем передвигаются на одну сторону кровати. Она приподнимает одеяло рядом с собой, и в этот момент Марк, которого уже достаточно потревожили, осознает происходящее и что-то бормочет себе под нос. Я предпочитаю не вслушиваться, потому что хватит с меня на сегодня негатива. Тихо прикрыв за собой дверь, я радостно принимаю приглашение и запрыгиваю в постель к ней под бок.

Я и не понимала, насколько заледенела, пока не оказываюсь под ее одеялом с повышенным уровнем теплоты в ее успокаивающих мягких объятиях.

– Значит, не тот самый? – сонно говорит она, постепенно погружаясь обратно в дрему.

– Ты та самая, – отвечаю я, прижимаясь к моей самой лучшей подруге на свете.

Глава 9

Меня будит потрясающий аромат любимого чая.

– Подъем, подъем, спящая красавица, – припевает Элли, опасно балансируя на кровати с двумя кружками чая с молоком и без сахара в попытке присесть рядом со мной. Я чувствую на лице теплые касания солнечных лучей, пробивающихся через занавески, но упорно не открываю глаза. Слышу, как фарфоровые чашки стукаются друг о друга над моим ухом, и улыбаюсь.

– Спасибочки, – весело отвечаю я, усаживаясь поудобнее.

Я дотягиваюсь до приготовленной для меня чашки чая со все еще закрытыми глазами, и только горячий пар распечатывает мне веки. Тогда мне удается наконец увидеть все вокруг в безжалостном свете дня.

Зрелище трагическое. Из-за своей чашки чая я смотрю на пустую оболочку, которая осталась от когда-то лучшей спальни во всей квартире в доме 13 по Элмфилд-роуд.

– Нет-нет-нет, – причитаю я как избалованный ребенок, глядя на картонные коробки, громоздящиеся на полу. А еще отчаянно мотаю головой, так что чуть не расплескиваю драгоценные питательные вещества из своей чашки.

– Если не сделаю этого сейчас, завтра со мной случится настоящая паника, – отвечает на все это Элли, тоскливо окидывая взглядом свои владения. Ее шкаф уже открыт, и одежда в некотором порядке разложена на полу. Это выглядит как алтарь давно ушедшему. У нее на полках все еще валяются какие-то безделушки и мелочи, собранные за восемь лет нашего совместного проживания, но ключевые объекты пропали: плюшевый полярный медведь Грег обменял свой трон на книжной полке на дорожную сумку; большинство фотографий в рамках она тоже убрала – видимо, куда-нибудь на дно одной из наполовину собранных коробок; разноцветные гирлянды, которые мы повесили на Рождество где-то пять лет назад, а потом так и не сняли, наконец-то исчезли. Если бы я не знала правду, я бы подумала, что случилось ограбление. Лучше бы это было оно.

В другом конце комнаты стоят коробки Марка. Они уже упакованы, заклеены скотчем и готовы к отправке. Могу поспорить, ему не терпится отсюда убраться. Маленький тролль.

– А где Марк?

– Пошел забирать ключи у риелтора.

– Уже?! Мне кажется, ты говорила про воскресенье?

– Воскресенье завтра.

– Вот именно! Воскресенье завтра.

– Не волнуйся, мы еще сегодня останемся после ужина. Нам точно нужны будут все выходные, чтобы перевезти вещи. К тому же ключи надо вернуть завтра в час.

Отчасти из-за недосыпа, отчасти из-за вчерашней ужасной ночи, отчасти из-за до боли знакомого аромата чая, наполняющего мои ноздри, но в основном из-за разбитого сердца я чувствую, как на глазах наворачиваются крупные слезы.

– Нет – вот только этого сейчас не надо, – пытается остановить процесс Элли, но слишком поздно. Дамбу прорвало. Сантехнические работы неизбежны. Ее традиционно обеспокоенное лицо становится еще обеспокоеннее.

– Почему вы не можете пожить здесь еще год? Что один год может изменить в текущей ситуации?

– Только не надо снова начинать.

– Вам будет нас не хватать! Вы понятия не имеете, как жить без нас! Что, если вы начнете жить вдвоем и обнаружите, что у вас нет ничего общего? Что, если вам станет скучно и одиноко и вы слишком сильно по нам заскучаете?

Теперь я точно ничего не могу поделать со слезами. Остатки макияжа, который я вчера забыла смыть, в виде черных комочков туши падают в мою идеальную чашку чая.

– Тогда я приеду и останусь на ночь.

– А если вы расстанетесь?

– Мы не расстанемся.

– Ну а если?

– Я думала, это я паникерша. Не ты! – Она права. Ненавижу, когда она права. – Тогда я приеду и останусь навсегда. Теперь довольна? А теперь расскажи мне про этого злого и страшного серого волка, пока чай не остыл.

Глава 10

Хотелось бы мне сказать, что я умею слушать, но с Элли мне даже близко не сравниться. Это одно из ее самых фантастических качеств. Впрочем, за все время я не заметила в ней ни одного качества, которое не было бы замечательным. Она была рождена, чтобы стать психотерапевтом, клянусь; но у этой женщины так много талантов, что вместо этого она остановилась на медицинских исследованиях. Каждый раз, когда я спрашиваю ее о работе, у меня голова идет кругом, так что я давно перестала пытаться. Но она гений в любом случае – могу я это осмыслить или нет.

К ее суперспособности слушать, наверное, добавляется еще и тот факт, что ее мать была моей первой учительницей. Так что, когда я в подробностях описываю серию роковых ошибок, допущенных мной накануне вечером, я снова чувствую себя первоклашкой, которая сидит на паласе в кабинете мисс Мэтьюс и плачет, потому что Том Андерсон испортил ей пенал. Какое-то удивительное чувство покоя наполняет меня, когда она смотрит своим сочувствующим, но не скатывающимся в снисхождение взглядом, пока я яростно выдаю свой безобразный монолог.

– Ну отправь его в утиль и двигайся дальше. В мире еще полно других.

– Разве? – жалобно протягиваю я. Даже мне неловко от плаксивости в собственном голосе, но я ничего не могу поделать. Просто передо мной сидит более молодая и менее пахнущая лавандой мисс Мэтьюс, так что я инстинктивно веду себя как ребенок. – Потому что мне кажется, что варианты на исходе.

– Ой, да ладно тебе. Идеальный парень ждет где-то за углом.

– Я уже даже не знаю, какой он – этот идеальный мужчина. Десять лет назад я знала. Тогда я точно знала, кого именно ищу: он должен любить собак, хотеть детей и выглядеть как Райан Рейнольдс. А сейчас что? Сейчас я соглашусь на любого, кто согласится на меня.

– Так, ну это уж совсем неправда. – Смех Элли раздражающе заразителен.

– Правда-правда! Я тебе говорю! После десяти лет отказов я дошла до той точки, в которой сижу за столом с парнем, у которого на лице больше волос, чем самого лица, и благодарю звезды, что он вообще согласился встретиться со мной. А потом почему-то чувствую себя как дерьмо, когда этот волосатый вонючий мужик отказывается идти со мной на второе свидание.

– Ты бы все равно не захотела идти с ним на второе свидание.

– Я хочу хеппи-энда, Элли. Я хочу большую красивую свадьбу с привлекательным мужчиной, который будет носить меня на руках. – Я украдкой смотрю на нее, прежде чем резко сменить тон. – Знаю, знаю. Не надо мне ничего говорить.

– Говорить что? – спрашивает она с неподдельным удивлением.

– Я знаю, ты считаешь, что свадьбы – это дорого и бессмысленно, и вообще не понимаешь, почему меня это так волнует.

Она вскидывает бровь.

– Я когда-нибудь в жизни тебе такое говорила?

Если честно, она действительно никогда не произносила это вслух, но я знаю, что она так думает. О свадьбах вообще, не конкретно о моей. Как будто в довершение моей мысли, она качает головой.

– Если лично мне не нужны пышное платье и милая церковь, это еще не значит, что я не понимаю, почему они нужны тебе. Если это сделает тебя счастливой, я тебе этого и желаю. – Фраза предельно в духе Элли. Она и правда наполовину ангел.

– Я знаю, – говорю я с улыбкой. – И я знаю, что мне не нужен мужчина, чтобы быть счастливой, но я хочу его. Просто, кажется, никто из них не хочет меня!

– Еще найдется тот самый. Тот, кто не будет обращаться с тобой как с мусором и не выкинет тебя на улицу в четыре часа утра.

– В последнее время мне только такие и встречаются!

– Ерунда. Хороших еще очень много! Просто сначала нужно поцеловать несколько лягушек.

– Я уже поцеловала всех лягушек.

– Прямо всех?

– Ну из тех, кто живет в Лондоне, – да.

– А что с тем новым приложением, которое ты недавно скачала? Что-то про зеркало?

– Оно… ну оно нормальное. Но проблема всех приложений для знакомств в Лондоне в том, что там везде одни и те же люди. Выходит новое, и все радуются, но потом происходит миграция, и вот ты уже разговариваешь с тем же мужиком, который отверг тебя на четырех платформах до этого.

– Так. Ладно, этот праздник жалости к себе пора прекращать, – говорит Элли, решительно допивая свой чай. Люблю, когда Элли превращается в эдакую боевую Барби. Тем более ради меня. Ее обычное обеспокоенное лицо принимает гораздо более возбужденное и воинственное выражение. – Ты заслуживаешь человека, который будет относиться к тебе с уважением, и с учетом того, что в Лондоне проживает более девяти миллионов человек, практически невозможно, чтобы ты поцеловала всех одиноких мужчин в этом городе. Тебе нужно набраться терпения.

– Мне нужна ты в мужском обличье, – говорю я, пытаясь снова не заплакать.

– Марти? – шутит она.

Я на автомате поворачиваю голову, чтобы посмотреть на семейную фотографию, которая все еще гордо стоит на полке. Полагаю, Элли не будет убирать ее до самого конца сборов. И, вероятно, вытащит ее в самую первую очередь, когда приедет на место. Только я не хочу сейчас об этом думать.

Ее мама Нив сидит в центре, и с обеих сторон к ней жмутся двое детей: Элли – с одной стороны и Марти, ее брат, родившийся примерно на шестнадцать минут сорок пять секунд раньше, – с другой. На фото им обоим около шестнадцати, и мне это известно лучше других – я почти уверена, что сама это фото и сделала, учитывая сад моих родителей на фоне.

– Фу, – только и говорю я и падаю в ее объятия, ловко удерживая свой чай. И мне хочется, чтобы этот момент длился вечно. Она так долго была неотъемлемой частью меня, что я просто не знаю, как функционировать без нее.

Элли всегда была рядом – и в детском саду, и в школе. И хотя она никогда не хотела играть невесту, она исполняла роль ее подружки на всех 392 свадебных приемах, которые я организовывала в родительской гостиной. Она была рядом каждый раз, когда мы с моим воображаемым женихом разрезали торт и когда мой возлюбленный и я уезжали в закат: иногда в качестве хора ангелов над нашими головами, иногда – причем больше одного раза – в качестве лошади.

Ее волосы отчетливо пахнут моим шампунем от «Осси», а не ее собственным от «Бутс», но сейчас даже это не волнует меня настолько, чтобы делать замечание. Сегодня не тот день. Она убирает кудрявую прядь с моего лица и с улыбкой смотрит на меня. И я чувствую, что все будет хорошо.

– Довольно, юная леди. – Честно, она снова точь-в-точь мисс Мэтьюс. – Мне нужно собирать вещи, а тебе – писа́ть.

– Писать! Я не могу писать в таком состоянии!

– Ты обещала мне, что будешь писать каждый день как минимум по два часа, а учитывая то, что последние две недели ты пропустила, тебе еще много нужно наверстать.

– Но у меня похмелье!

– Это не оправдание.

– Но мне грустно. – Я делаю самое трагически-театральное лицо, на которое способна, но она только смеется над моим несчастьем.

– Пусть это тебя вдохновит!

– Ой, всё!

Я допиваю остатки своего чая и смотрю на нее, раздумывая, как бы еще потянуть время.

– Конечно, если хочешь, можешь помочь мне собраться.

Элли хорошо меня знает. Я смотрю на разбросанные вокруг сумки. Безусловно, я люблю собирать мебель, но что-либо разбирать – просто ненавижу. А упаковка восьми лет нашей дружбы доставит мне столько же удовольствия, как если бы сороки клевали мне внутренности.

– Ладно. Ухожу, – ворчливо говорю я и на цыпочках обхожу руины нашего многолетнего соседства.

– Ужин в восемь, – напоминает она мне. – Десерт с тебя.

Я пинаю одну из коробок Марка, и от этого мое настроение немножко улучшается.

– Эй!

Черт, Элли меня поймала. Я изображаю невинность, но она даже не удостаивает меня взглядом.

– Да, – вкрадчиво говорю я.

– И что, ты в итоге оставишь худи себе?

Ах, это.

Я натягиваю красный капюшон на голову и застегиваю молнию до упора. При этом торжествующе улыбаюсь, ведь я все же вернула себе контроль.

– Конечно, – отвечаю я.

Глава 11

Я открываю дверь своей холодной паршивой комнаты и направляюсь прямо к столу.

Кровать не застелена. И это неудивительно, ведь кроме меня этого никто не сделает, а меня, очевидно, дома не было. Все горизонтальные поверхности заставлены каким-то нелепым количеством пустых стаканов, а пол похож на смертельную ловушку – ведь на нем больше разбросанной одежды и торчащих под разными углами острых шпилек, чем, собственно, пола. Клянусь, я постоянно прибираюсь, но вся уборка занимает у меня примерно часов десять, а снова развести беспорядок – примерно десять секунд, так что я постоянно сомневаюсь, стоит ли это вообще усилий. Но сейчас я не обращаю на это внимания и снова поворачиваюсь к своему столу.

Родители подарили мне его много лет назад, когда я еще только сказала, что хочу стать писательницей. Мне на тот момент было лет четырнадцать, и я все еще подсознательно цеплялась за идею существования пасхального кролика, так что не очень понимаю, почему они приняли меня всерьез. Но так и было. Они выслушали меня, услышали меня и подарили мне письменный стол, потому что «первый инструмент, который необходим писателю, – это рабочее место».

Это лишний раз доказывает, насколько они всегда меня поддерживали. Это, безусловно, потрясающе, и я все понимаю, но в то же время это самую малость раздражает, хотя и наименее раздражающим способом. Просто я постоянно слышу о писателях, которые преодолевали страшные преграды на своем пути, а я даже ни разу не поссорилась с родителями из-за выбора карьеры.

Я что хочу сказать. Когда я получала весьма средние отметки в школе, были ли они разочарованы? Нет. Они просто говорили, что мне нужно найти дело, в которое я верю и смогу вложить душу. Когда я приезжаю домой и рядом со мной нет мужчины, отпускают ли они какие-нибудь комментарии? Говорят, что я их подвела? Говорят, как сильно они хотят внуков, и винят меня за то, что я не смогла заарканить достойного осеменителя, чтобы он остался в моей жизни на постоянной основе? Нет. Они говорят, что видят силу в моей независимости, и приветствуют мое нежелание остепеняться.

Господи, они просто потрясающие. Я даже на секунду задумываюсь, не написать ли им – просто так, без повода, – но сразу же передумываю. Напишу им позже. Потому что Элли права: в январе этого года я заявила, что буду писать по два часа в день, а сейчас уже сентябрь. Так что получается, я отстаю от графика на восемь с половиной месяцев.

Мой ноутбук, остывший от пренебрежения, давно ждет меня. Я поднимаю крышку, ввожу пароль и открываю «Ворд». Все готово.

Я смотрю на белый лист на экране.

Я люблю писать, правда. Только сейчас я не пишу – сейчас я раздумываю о том, что писать. А это полный отстой.

Как только во мне вспыхивает искра идеи, она становится во главе угла. Когда я в самом центре драмы и сюжетные повороты наматываются, словно сахарная вата на палочку, а текст становится все более глубоким и вкусным, я – самый счастливый человек на свете. Но сейчас, в этот самый момент, я понятия не имею, о чем писать.

Как говорит Элли: «Нужно больше рутины».

– Именно так я дописала свою диссертацию, – как-то заявила она мне. И это меня весьма вдохновило, потому что если она написала 80 000 слов об эпидемиологии и последствиях псориатического артрита, не теряя присутствия духа, то я не вижу причины, почему бы мне не написать вторую Бриджит Джонс.

Она говорит, что писательский блок – просто психологическое состояние, которое можно преодолеть, и что мне нужно писать не под влиянием момента, а ежедневно, как заниматься йогой. Не то чтобы я занималась йогой ежедневно. Или вообще. Но смысл я поняла и дала ей обещание.

Чертово вдохновение. Где оно? Что это? Откуда оно берется? И почему после стольких лет, когда в моей голове буквально роились идеи, теперь они все канули в Лету и я просто пялюсь в пустой вордовский документ? Я могу развернуть целый мир, создать и раскрыть новых персонажей, раскрутить новый сюжет! Но сейчас это все сосредоточено в мигающем курсоре на экране.

В поисках искры я бросаю взгляд на фотографию своих родителей, которую поставила рядом со стопкой книг на краю стола.

Они оба такие же рыжие, как и я, что удивляет людей до невозможности, особенно когда мы собираемся вместе. Моя старая учительница даже называла нас «семейством Уизли», что приводило в недоумение мою мать, потому что она никогда не была большой фанаткой Гарри Поттера. Ей вообще не зашла вся эта история, и это неспроста, ведь она плоть от плоти Слизерина. Мой отец скорее с Пуффендуя, так что, полагаю, я должна быть неким Слизердуй-гибридом, и возможно, так и есть, но в моем случае это очень сильно зависит от настроения.

Может, мне написать о них?

Я снова гляжу на экран и кладу руки на клавиатуру.

«Один лимонный пирог и долгая счастливая жизнь», – пишу я.

Мои родители познакомились в школе. В школе! Истории не известны случаи, когда встретившиеся в двенадцать лет дети остаются счастливой и идеальной парой на всю жизнь, но это про них! В шестнадцать они уже встречались и вместе пыхтели над домашками по химии и сочинениями по английскому, пока однажды, в один волшебный рождественский день, когда им было по двадцать с лишним, моя мать не испекла любимый лимонный пирог отца (Это важно! Эта деталь никогда не опускается при пересказе, ведь лимонный пирог – единственное блюдо, которое моя мать умудряется не сжечь и не сделать опасным для здоровья) и не встала перед ним на одно колено.