скачать книгу бесплатно
Я сморщила нос. Он прямо-таки светился от этих массажей. Мама ушла, чтобы налить им с папой ещё вина, хотя это он предложил, потому что уже затянул с плечами Сефи.
– Сефи, – спросила я, потому что её глаза были закрыты, а мне это надоело, – а какая у тебя мечта на лето?
Она ответила тихо, почти что шёпотом:
– Я хочу устроиться на работу в кафе-мороженое.
Папины руки перестали массировать. У него на лице возникло выражение, которому я не смогла придумать название, хотя мне казалось, что я почти его уловила. Он тут же сменил эту странную гримасу на глуповатую улыбку, которая приподняла его бороду на пару сантиметров.
– Здорово! Ты сможешь отложить на колледж.
Сефи кивнула, но внезапно стала казаться какой-то слишком уж грустной. С самого декабря у неё постоянно мистически менялось настроение. Такая смена темперамента совпала со временем, когда у неё появились сиськи («Санта-Клаус доставил!» – дразнила её я), так что даже мне не нужно было быть Лорой Холт из «Ремингтон Стил»[3 - Американский детективный сериал 1980-х годов, главная героиня которого – Лора Холт – талантливый детектив, вынужденный скрываться под мужским именем, так как клиенты детективного агенства не привыкли доверять женщине.], чтобы понять, что одно событие связано с другим.
Мама вернулась в гостиную с полным бокалом в каждой руке, всё её внимание было приковано к отцу.
– Сыграем ещё раз в криббидж?
Я откинулась назад, чтобы взглянуть на кухонные часы. Была половина одиннадцатого. Все ребята, с которыми я говорила, считали крутым тот факт, что у меня не было время «отбоя». Пожалуй, я согласна. И всё же завтра начиналась последняя неделя моего седьмого класса.
– Я пойду спать. Можете поиграть втроём, если хотите.
Мама кивнула.
– И пусть тебя не кусают клопы! – сказал папа.
Я даже не взглянула на Сефи, когда уходила. Мне было неприятно оставлять её с ними, когда они уже выпили, но потом я решила, что мы теперь квиты, если учитывать, что она всегда засыпала первой в те ночи, когда мы оставались одни и иногда спали вместе. Она разрешала мне ложиться к ней в кровать, и это было очень мило, но потом она вырубалась, как выключатель, а я лежала там и мучалась от каждого звука, а в таком старом доме, как наш, ночью было много необъяснимых стуков и скрипов. А когда я наконец засыпала, прикрыв одеялом всё, кроме рта и носа, у неё случался спазм, и я снова просыпалась.
Я пыталась вспомнить, пока шла в ванную, когда в последний раз мы спали в одной кровати, но не могла, как ни старалась. Я сполоснула лицо, затем потянулась за зубной щёткой, придумывая завтрашний наряд. Если я проснусь на сорок пять минут раньше, то могу взять горячие бигуди, но я не договорилась с Сефи и уже вышла из-за стола. Я почистила зубы и сплюнула, прополоскав рот все той же колодезной водой с привкусом металла, от которой кончики моих волос стали оранжевыми.
Я не смогла бы оказаться в своей спальне наверху, минуя угол гостиной. Я не отрывала глаз от пола, высоко подняв плечи и погрузившись в свои мысли. Моя домашняя работа была сделана, все тетрадки сложены в мою папку, совсем ещё новенькую, за исключением заклеенного скотчем разреза около шва, даром что я нашла её на гаражной распродаже.
Первым уроком завтра должен был быть английский, но вместо этого нам объявили общий сбор в спортзале. Развешанные повсюду плакаты объявляли «Симпозиумом по самосохранению», который некоторые умные восьмиклассники сократили до «Симпозиума змей». ССС. На этой неделе до меня дошли слухи, что дети Лилидейла исчезают, а потом возвращаются изменившимися. Все это слышали. Инопланетяне, как утверждали старшие ребята в автобусе, хватали детей и исследовали их.
Я знала все об инопланетянах. Когда я стояла в очереди за покупками, большеглазые зеленые существа смотрели на меня с обложки «Нэшнл Инквайрер» прямо под фоткой обезьяньего ребёнка-вампира Элизабет Тейлор.
Конечно. Инопланетяне.
Наверное, симпозиум должен был положить конец этим слухам, но мне кажется, не стоило его проводить завтра. Перерыв в нашей рутине – ещё и учитывая то, что это была последняя неделя в школе, – только больше всех взвинтит.
Я была уже на полпути к лестнице, когда услышала стук, от которого у меня на шее зашевелились маленькие волоски. Он звучал так, будто доносился прямо из-под меня, из подвала. Это был новый звук.
Мама, папа и Сефи, должно быть, тоже услышали его, потому что перестали разговаривать.
– Старый дом, – наконец сказал папа, но его голос дрогнул.
Я взбежала по лестнице, пронеслась по лестничной площадке, плотно закрыла дверь и натянула пижаму, бросив футболку и махровые шорты в корзину для грязного белья, прежде чем завести будильник. Я решила, что возьму горячие бигуди. Сефи же их себе не забила, и кто знает, может, я сяду рядом с Габриэлем на симпозиуме. Я должна выглядеть на все сто.
Я ужасно устала, но с верхней полки на меня укоризненно смотрела стоящая среди других моих сокровищ «Хочешь – верь, хочешь – нет» Нелли Блай. Тётя Джин прислала мне её в качестве раннего подарка на день рождения. В этой книжке было полно самых фантастических историй и рисунков – например, рассказ Мартина Дж. Спалдинга, который был профессором математики в возрасте четырнадцати лет, или прекрасной Антонии – «несчастная женщина, которой любовь всегда приносила смерть!»
Я наслаждалась всеми этими историями, читая только по одной за ночь, чтобы они продлились как можно дольше. Я призналась Джин, что когда-нибудь стану писательницей. Достижение такой цели требовало практики и дисциплины. И не важно, насколько я устала. Мне нужно было изучать ночную Нелли.
Я открыла книжку на рандомной страничке, и моё внимание сразу же привлёк рисунок гордой немецкой овчарки.
Я удовлетворённо улыбнулась. Такое я могу написать. Мой план состоял в том, чтобы начать писать одну такую «Нелли» в неделю, как только закончатся занятия в школе. Я уже написала пакт, который назвала «Летние писательские обязанности Кэсси». В него входил план прислать своё портфолио в компанию «Нелли Блай Интернэшнл Лимитед» до Дня труда и штраф (никакого телевизора целую неделю), если я не выполню условия своего пакта. Я попросила Сефи засвидетельствовать, как я его подписываю.
Я убрала огромную жёлтую книжку обратно на свою полку с сокровищами и потянулась, прислушиваясь к мышцам. Как им больше хотелось спать: растянувшись под кроватью или свернувшись калачиком в кладовке?
«Растянувшись», – сказали они мне.
Что ж, ладушки. Я схватила подушку и покрывало с моей кровати и засунула сначала подушку под пружины кровати. Я пролезла за ней на спине, волоча за собой покрывало. Мне пришлось сжаться, чтобы добраться до самого дальнего угла. Луна освещала комнату так, что я могла разглядеть чёрные кольца над головой.
Это было последнее, что я увидела перед тем, как провалиться в сон.
Глава 2
– Твой папа всё ещё спит, – сказала мама, когда я вошла на кухню следующим утром. – Не шуми слишком сильно.
Это была кодовая фраза, означающая: «На завтрак будут хлопья».
– И ты считаешь, что это честно, что ему можно так отсыпаться? – нахмурилась я.
Мама бегала по кухне: вынимала мясо, чтобы разморозить его к ужину, выкладывала обед на видное место специально для папы, упаковывала себе еду на день.
– Если бы жизнь была честной, то дети бы не голодали, – сказала она, даже не взглянув в мою сторону.
Но я была не в том настроении.
– Может, когда я состарюсь, то смогу спать целый день.
Мама напряглась, и я на секунду испугалась, что зашла слишком далеко. Она могла многое выносить, но когда она срывалась, то её несло без остановки.
– Он набирается сил, – наконец сказала она, снова ныряя в холодильник. – У него есть новый проект.
Это объясняло, почему все выходные он был ещё страннее, чем обычно.
Донни Макдауэлл был художником и солдатом, именно это он говорил людям. Только одно он выбрал, а другое – нет, рассказывал он. После выписки из больницы они с мамой попытались уехать в Сент-Клауд, но ему город казался слишком шумным. Он заявил, что его будущее лежит в деревне, где он сможет вернуться к своим корням и жить как первопроходец – естественно и свободно.
Когда мне было четыре, мама с папой подтянули штанишки и отправились в Лилидейл. Единственным моим воспоминанием о жизни в Сент-Клауде было то, что я рано вернулась домой от подруги и обнаружила папу голым в постели с лучшей подругой мамы. Мамина подруга тоже была голой. Я побежала искать маму и увидела, что она катается на велосипеде по кварталу и плачет. Она не стала со мной разговаривать. Я никогда больше не спрашивала её об этом, как и не спрашивала о том, почему дедушка отвернулся от неё на похоронах дяди Ричарда.
Кроме этого, я почти ничего не помню о жизни там. Лилидейл стал для меня настоящим домом, а не просто местом, куда мы переехали. Я не помнила, как папа с мамой сажали сирень, которая теперь заслоняла дом от дороги, густая, как сказочный шиповник. К тому времени, как амбар превратили в папину студию, я уже ходила. Когда они переделали красный сарай в пышную комнатку в арабском стиле, я была уже достаточно взрослой, чтобы помогать красить стены, хотя Сефи жаловалась, что я слишком много проливала краски.
Наш папа любил бывать на улице, по крайней мере днем. По ночам он хватал бутылку и отправлялся в свою студию или подвал, чтобы заняться «личной работой». Или плюхался перед телевизором, пил и становился либо напряженно тихим, либо мегаразговорчивым и рассказывал нам всем о том, что набил целый желудок свинца в каких-то джунглях и с тех пор не мог даже смотреть на рыбу, потому что это был его последний приём пищи, поэтому ему пришлось смотреть, как она вылезает вместе с остальными его внутренностями. Если он продолжал пить – такое случалось нечасто, но все же случалось, он смотрел на меня или на Сефи так, словно был чудищем, нашедшим твоё укрытие, и тогда мама говорила, что будет лучше, если мы ляжем спать пораньше и не будем выходить до следующего утра.
Игры по вечерам, как вчера, были редкостью, скорее какой-то папиной причудой.
Новый проект всё объяснял. Он всегда хвастался, что может продать свои работы за большие деньги, но не хочет быть очередным винтиком в машине капитализма. Его скульптуры правда были впечатляющие, хоть он и делал их редко. Он вырезал, сгибал и сваривал самых красивых существ и цветы из простого металла. Этот контраст просто убивал меня – как он мог сотворить кровоточащее сердце высотой в десять футов из стали и цветного металла, такое настоящее, такое мягкое на вид, что приходилось дотрагиваться до него, чтобы убедиться, что это не настоящий цветок и муравей на его стебле. Но ты действительно ощущал металл, холодный зимой, обжигающе горячий летом.
На пяти гектарах нашей фермы он создал страну чудес Вилли Вонки, о масштабах которой знал только он один. Он восстановил большую часть дикой природы, и мы помогали ему прокладывать тропинки через лес – этакие извилистые тайные дорожки, где можно было наткнуться на парящего металлического шмеля, сверкающего коваными железными ресницами, или поиграть в прятки в саду металлических ромашек. Люди были впечатлены, когда приезжали, по крайней мере, дважды в год во время своих легендарных (по словам отца) вечеринок.
– Как тебе повезло, что у тебя такой творческий отец! – восклицали гости. – Вся твоя семья такая неординарная. Как бы мне хотелось, чтобы мое детство было таким же! Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?
Я понимаю, почему они так говорили, и иногда они говорили так убедительно, что я и сама начинала проникаться всеми этими соплями. И длилось это ровно столько, сколько мне было нужно, чтобы оглядеться и посмотреть, чем занимаются взрослые. Мой желудок скрутило при мысли об этом.
– Я могу тихо пожарить яичницу.
– Недостаточно тихо, – сказала мама.
На кухню прошествовала Сефи.
– Я люблю хлопья, – заявила она.
Я повернулась, чтобы зыркнуть на неё, но была слишком шокирована её внешним видом. Она намалевалась кучей косметики. Вероятно, она думала, что всё будет нормально, ведь папа всё ещё спит, но фигушки мама разрешит ей выйти из дома, если она похожа на нимфоманку из топ-видео ZZ.
Я кашлянула.
Мама продолжила возиться.
Я кашлянула снова, громче.
Мама глянула на Сефи. Она не выпучила глаза, а слишком их сузила. Но потом её лицо вдруг стало таким вялым и усталым.
– Я вам обеим запакую обед.
Я надулась. Да ни за что Сефи не выйдет из дома в таком виде, как будто на неё чихнула Мэри Кей, мне-то даже не разрешили побрить ноги. Но прежде чем я успела сформулировать свой аргумент, Сефи удивила меня.
– Может, ты нас подбросишь? – спросила она маму.
Я растеряла весь свой пыл. «Отличная работа», – сказала я Сефи своим выражением лица. С горячими бигудями, которые я использовала сегодня утром, всё пошло не так, как я планировала. Поездка в школу могла бы хоть ненадолго отсрочить встречу с одноклассниками. Такова уж особенность маленького городка. Все знают, как ты обычно выглядишь, и когда ты появляешься не такой, как всегда, то лучше тебе быть на высоте или не быть вообще.
Я абсолютно точно не была на высоте.
– Не-а, – ответила мама, разворачивая буханку домашнего хлеба, чтобы отрезать шесть ломтиков. ? Мне нужно успеть на работу, чтобы подписать бланк апелляции до семи.
Я быстро сообразила. Если мне придется ехать на утреннем автобусе, то как минимум меня обзовут «Кудряшкой Сью». Возможно, «Розанной Розаннаданной».
– Мой учитель естествознания сказал, что ему нужны пустые контейнеры для посадки растений для летней школы, – сказала я. – Разве у папы нет таких в подвале? Ты можешь оставить апелляцию, отвезти нас с этими горшками в Лилидейл, чтобы помочь другому учителю, и вернуться в Кимболл до первого урока! Трижды победа.
Мама свела брови, но я видела, что она обдумывала это предложение.
– Ладно, – наконец согласилась она.
Мы с Сефи запищали от восторга.
– Папа сказал, что они в подвале? – спросила мама, таким образом давая понять, что она хочет, чтобы мы поскорее их взяли, пока она не передумала.
– Ага! – кивнула я.
Папа предпочитал, чтобы мы с Сефи не ходили в наш грязный подвал и сарай – два места, куда, по его словам, должны ходить только взрослые. Обычно я без вопросов держалась подальше от подвала. В тот единственный раз, когда я туда зашла, он выглядел как могила, только тела и не хватало. Мы с Сефи решили, что он выращивает там грибы да может и еще парочку вещей, из-за странного запаха и потому, что он раздавал сушеные грибы, как баночки с газировкой, когда начинались эти его вечеринки. Но если бы у меня было мамино разрешение и если бы это означало поездку в школу, то я с радостью помчалась бы туда. Я повернулась к двери в подвал и чуть не врезалась в папу.
Все мы трое с мамой и Сефи застыли, как мне показалось. Я точно знаю, что я-то застыла, а сердце так и грохотало в груди.
Я отошла назад, избегая папиного взгляда.
– Я ведь говорил никогда не ходить в подвал! – прорычал папа низким и опасным голосом. На нём были его белые семейники, больше ничего. С пылающими щеками я отвела взгляд от густых волос на верхней части его бедер и таких же волос чуть выше пояса нижнего белья. Мы с Сефи накопили денег, чтобы купить ему халат на Рождество. В тот единственный раз, когда он его надел, он не стал его завязывать.
– Она просто хотела взять несколько старых горшков, которыми ты не пользуешься, – сказала мама. Мне не понравилось, что её голос звучал так, будто она умоляла. – Они нужны учителю Кэсси по естествознанию.
Папино молчание лежало между ним и мамой, как оружие. Она ни в коем случае не нарушит его первой, она никогда этого не делала, и поэтому он наконец заговорил.
– Я не знаю, что для тебя значит никогда, – сказал он, – но для меня это и значит никогда.
Мама вся сплющилась, как это бывает в мультиках, когда персонаж зажат между двумя камнями и кажется нормальным спереди, но потом поворачивается, чтобы уйти, и сразу видно, что его раздавили, как блин.
– Прости, – сказала она. – Ты прав.
Папа посмотрел на неё взглядом «ещё как я прав, чёрт возьми», всей своей ухмылкой и бровями указывая на её глупость. Я даже не пошевелилась. Я не хотела, чтобы он заметил мои волосы или что-то ещё на моем теле.
– Я хотела отвезти девочек в школу, – продолжила мама тусклым, как запотевшее стекло, голосом.
Нет-нет-нет-нет, не давай ему ещё поводов разозлиться.
Я рискнула глянуть на Сефи. Было видно, что она думала о том же. Я не знала, почему ей захотелось поехать в школу на машине, но мы обе уже этому обрадовались.
– Тогда вам лучше поторопиться, – сказал папа, с ухмылкой глядя на часы. – Только если у вас нет машины времени.
Я выдохнула.
Мама взглянула на сэндвичи, которые она готовила. Я видела, как она подсчитывает, стоят ли деньги, которые ей придется потратить на наш обед, той ссоры, которая непременно случится, если она сейчас будет спорить с отцом.
– Ты прав, – сказала она, запихивая хлеб обратно в пакет и вытирая глаза.
Завязав пакет с хлебом, она обошла стол, чтобы поцеловать папу. Я чувствовала его запах даже с того места, где стояла: перегар, волосатое утреннее дыхание, пот. Гадость. К чему вообще весь этот сыр-бор с подвалом?
Сефи схватила меня за руку и вытащила на улицу.
Глава 3
Мама не только преподавала английский: осенью она работала тренером по бегу и консультантом по ежегодникам, начиная с декабря, весной – учила риторике. «Приходится подписываться на всё в первый же год, иначе потом тебе не дадут работу», – сказала она. Я знала лишь то, что мне нравилось бывать с ней в старшей школе Кимболл, даже если всего на десять минут.
К ней относились с уважением, потому что она вела факультативы, и нам с Сефи удавалось быть частью этого. И не важно, что мамина причёска и одежда давно устарели. Люди такого и ожидают от учителей. Имело значение только то, что она была умна. И хорошо справлялась со своей работой. Я видела, как люди к ней относились.
– Доброе утро, миссис Макдауэлл! – чирикали ранние пташки моей маме.
Она улыбалась в ответ. Мы направлялись в офис – я и Сефи с важным видом шли рядом с ней. Она сказала, что мы можем остаться в машине, но нетушки, ни за что. Меня даже не волновало, как нелепо выглядят мои волосы.
Когда мы вошли в офис, секретарша Бетти уже была на своём месте. Она была одной из тех дружелюбных, болтливых женщин, которые носили слишком высокие колючие брюки. Когда мы вошли, её лицо просияло.
– Чудесная причёска, Кэсси! – сказала она мне ещё до того, как я полностью прошла через проём.
