скачать книгу бесплатно
Они шли сквозь розово-золотистое сияние заката. Таунхаусы-близнецы по обеим сторонам длинной улицы отбрасывали алые тени – самые разные по форме. По окнам пробегали оранжевые отблески. Ника смотрела и пыталась запомнить каждый оттенок, чтобы найти потом в цветовом редакторе.
Суперклубы высшей лиги никогда не отказывались от вингеров и потому рвут всех, говорил Артем. Поэтому с его позиции прямая дорога в суперклуб. Так что он будет отстаивать свое амплуа, как бы кому ни хотелось поставить его на другое место. Здесь прогибаться нельзя.
Как хорошо будет, думала она, когда он пробьется в высшую лигу и сможет вместе с ней уехать из социального квартала на большую землю. Ему шестнадцать, он на два года старше Ники. Совсем взрослый. Отпустят ли ее родители на большую землю? Конечно! Никуда не денутся. Через год-два вообще можно будет их уже не спрашивать.
Как приятно, что из всех девчонок в школе он пригласил именно ее!
Главное сейчас не угодить ногой в какую-нибудь колдобину: дороги в социальном квартале всегда были ужасными. Получится ужасно неловко, если полетишь носом вниз или хотя бы просто неуклюже покачнешься.
На большой земле она запишется на художественные курсы. Это здесь никому не интересно, что и как ты рисуешь. А там, как она слышала, художников ценят. Там понимают, что не в наших силах продлить волшебство момента. Но можно запечатлеть миг в рисунке. Тогда его огонь будет согревать людей и через много лет.
– А потом, закончив карьеру в клубе, я стану тренером в какой-нибудь школе интелей, – говорил Артем, – и буду гонять их как сидоровых коз. Потому что все интели – чмыхи.
Интелями или ботанами школьники социального квартала называли жителей большой земли. Впрочем, ботанами, в отличие от интелей, могли быть и свои отличники.
Забавно, подумала Ника, что по сложению Артем сам похож на интеля: высокий, стройный, широкоплечий. Именно такими, как она заметила, были коренные жители большой земли.
В социальном же квартале люди почему-то имели самые разные фигуры. Многие с детства раздавались вширь. Форму держали только спортсмены и парни из уличных банд. Однако и их фигуры, как правило, отличались от уроженцев большой земли. Так что по виду интеля можно было с высокой долей вероятности определить, родился он на большой земле или вышел из социального квартала. Ведь некоторым удавалось выбраться отсюда.
Когда Артем будет жить там, его вполне могут принимать за коренного.
– Чему ты улыбаешься? – поинтересовался Артем.
– Подумала: а вдруг ты сам станешь интелем среди них? Вот будет забавно.
– Я-а? Никогда! Парни из социального квартала всегда остаются парнями из социального квартала. – В его голосе сверкнула гордость. – Скорее, ты станешь такой. Ты же у нас ботаничка, – мягко добавил он, – но ты все равно мне нравишься, ты нормальная.
Ника сочла, что разумней в ответ промолчать, и только искоса посмотрела на орла. Тот продолжал широко размахивать крыльями.
Они свернули в проход между двумя одноэтажными зданиями. За домами, стоявшими вдоль главной улицы, начинался пустырь размером с пару футбольных полей. Дорога пересекала его наискосок и огибала круглое озеро с вечно торчащими на его берегах рыбаками. Там, с другой стороны озера, начинался район, где жила Ника.
Вот они дойдут, и пора прощаться.
Строгие родители еще имели власть над Никой. Поэтому она не могла задержаться. А так хотелось! Еще неизвестно, что станет делать Артем, проводив ее. Может, побежит к кому-нибудь из старшеклассниц?
Ника ненавидела их за то, что все поголовно сохли по Артему. По ее Артему!! Только бы он не счел ее малолеткой из-за того, что ей рано возвращаться. Другие подружки свободно гуляют допоздна. А ей нельзя. Как же это обидно!
Когда они дошли до озера, розовое свечение стало рассеиваться. Из черной воды озера, казалось, начинали выползать сумерки. Волшебство по мере приближения к дому таяло.
Ника почему-то вспомнила, что очень давно, пару лет назад, на пустыре еще существовал пейзажный цветник. Он был там, сколько она себя помнила. Каждый год, как только сходил снег, территория, огороженная низким (чуть выше колен) забором, расцветала. На узких дорожках между клумбами, насыпанными пригорками и кустарниками появлялась бабушка, которую все называли Фиалкой. С ранней весны до первых снегов она становилась частью пейзажа – то с лейкой, то с тяпками, то с садовыми ножницами в руках.
Именно Фиалка поддерживала жизнь в цветнике, занимавшем широкую полосу от домов до озера и несколько раз преображавшемся в период с ранней весны до поздней осени. Одни краски отцветали, другие цветы распускались.
Порой пригорки покрывались желтыми и мохнатыми, как шмели, бутончиками. Иногда на кустах появлялись цветы, похожие на спящих попугаев. А однажды Ника видела цветы, похожие на разбитые сердечки. Ни до, ни после она их не встречала, но тот раз запомнила навсегда. Несколько кустов, увешанных алыми сердцами с розовой капелькой посередине, выросли на окраине цветника и вскоре неожиданно исчезли.
Но больше всего ей нравился апрель-май, когда распускались тюльпаны. Они были яркими и бархатными, как ее надежды. Порой ее охватывало желание прийти в цветник с электронным холстом и рисовать с натуры всю эту красоту. В мечтах она это делала тысячу раз. Однако с мольбертом до цветника так и не дошла: пока боролась с сомнениями (как отреагирует Фиалка, стоит ли светиться с холстом, учитывая, что над ее увлечением и так посмеиваются), цветник исчез. Как узнала Ника, Фиалку забрали на большую землю, и ухаживать за цветами стало некому.
А вот рыбаков, между прочим, никто не забирает, словно они тупиковая ветвь эволюции.
Ника с ироничным скепсисом покосилась на рыбаков. Но Артем вернул ее в романтическое русло, спросив, придет ли она на его футбольный матч. Ах, конечно! С большим удовольствием. Когда?
Они миновали пустырь, обогнули озеро и вышли на улицу с длинными заборами. Здесь жили состоятельные люди социального квартала, точнее – одного из его районов. Сам квартал занимал гигантскую территорию.
За углом начинался забор ее дома. Они остановились. Точнее, остановилась она: проститься лучше было здесь, чтобы не попасть под прицел родительских видеокамер. Артем последовал ее примеру.
Настал вечно неловкий момент прощания. Артем повернулся к Нике и пристально посмотрел. Его короткие чернильные волосы вызывали у девочек школы неодолимую потребность вздыхать. У нас будет двое детей, подумала вдруг Ника. Мальчик и девочка. Нет, трое: лучше два мальчика. Назовем их…
Вдруг Артем взял ее за запястье. Ника почувствовала тепло его ладони. Надо уходить, это точно. Но от его прикосновения у нее слегка закружилась голова. Что-то должно произойти, чему сопротивляться нет сил. И все-таки сопротивляться надо. К тому же скоро по улице может пройти отец, никак нельзя попадаться ему на глаза в такой момент. Надо уходить!
– Постой, – прошептал Артем.
Она поняла, что начинается то самое, к чему она еще не была готова, чего боялась и желала одновременно. Ее рука дернулась, пытаясь вырваться из захвата. Но Артем держал крепко.
– Подожди, – тихо сказал он.
От его голоса, наполненного мягкой властностью, ее ноги ослабли и чуть не подогнулись в коленках. Страшно было остаться. И страшно уйти: не обидится ли? Ведь она почти придумала, как назвать девочку: Марта, хорошее весеннее имя. Никак нельзя его сейчас обижать!
– Чего ты боишься? – Он улыбнулся. – Постой.
Ника опустила глаза и увидела, что темные бутсы Артема хищно нацелились на ее кроссовки. Они явно готовились вот-вот броситься вперед и подмять пестрые девичьи бегунки. Кроссовки Ники чуть отползли назад. Бутсы решительно придвинулись. Их самоуверенность импонировала кроссовкам, но не была достаточным поводом сдаваться без боя.
Вдруг Артем отпустил руку Ники и – не успела она перевести дух – взял обеими руками ее лицо и сказал:
– Не опускай глаз, глупышка.
Ника закрыла глаза и опустила подбородок, чтобы Артем не смог поцеловать ее. Не сейчас! Слишком рано! Да и отец может увидеть – будет большая беда.
Но Артем был настойчив. Его мятное дыхание несколько раз касалось щек Ники, пока губы искали цель.
– Что с тобой происходит? – спросил он после очередной попытки.
Ника молчала, ей было очень страшно разомкнуть губы. Тогда Артем крепко обнял Нику за плечи. Она было обрадовалась, что все самое страшное позади, но не тут-то было. Артем заправил за ухо ее локон, нежно сказал: «Ты – глупышка, не надо меня бояться» – и поцеловал. Как-то само получилось, что его губы прорвались к ее губам. И она ничего не могла сделать.
Его язык наткнулся на заслон ее зубов, а она, стиснув их, держала этот рубеж, сгорая от радости и ужаса. Это не был нормальный взрослый поцелуй. Но все же они целовались! Очень нежно. Артем нажимал, пытаясь пробить языком оборону. В какой-то миг ему удалось приоткрыть заслон, однако тут Ника вырвалась и убежала.
Все закончилось.
Закончилось на хорошей волне: и Ника, и Артем понимали, что продолжение следует.
Когда Ника ступила на порог дома, ее сердце ухало, будто она пробежала три километра. Глаза полыхали. Правда, сама Ника ничего этого не замечала.
Ей, наоборот, казалось, что удалось притвориться спокойной. К тому же она в любом случае не собиралась долго находиться в поле зрения матери. Поздороваться, прошмыгнуть в свою комнату, уединиться – таков был план.
Расчет не оправдался.
Как только Ника вошла в дом, сразу наткнулась на пристальный взгляд матери. На миг душа похолодела: неужели мама навела на них видеокамеры и все видела? Но мама изучающе молчала. Значит, не видела.
– Привет. – Ника постаралась сказать максимально непринужденно, мол, все как обычно, нет повода для вопросов.
– Постой. – Мама задержала Нику за плечо, когда та пыталась пройти мимо, отводя глаза. – Что с тобой?
– Все в порядке.
– Что с тобой?!
Ника поняла, что не отвертеться. Придется что-то сказать. Когда мама приставала с расспросами, то вцеплялась намертво, вытягивая ответы. Надо было что-то говорить. Желательно не правду, а нечто такое, что удовлетворило бы маму. Честные признания в большинстве случаев заканчивались головомойкой на несколько дней.
Поэтому она всегда держала про запас две-три версии, где была, что делала, что думает и чувствует, которые бы устроили маму. Но сейчас Ника была слишком взволнована, чтобы переступить через капканы. Ее мысли, казалось, превратились в комочки сладкой розовой ваты.
– Мама, я влюбилась! – воскликнула она. – Мы целовались, и это волшебно! Мамочка, как же хорошо!!
Но ее улыбка наткнулась на каменный взгляд матери.
– Ты в своем уме? – Ее бледные губы искривились. – Ты что творишь?
Тональность маминого голоса нарастала с каждой фразой.
– Учебу бросишь, по рукам пойдешь?!
Звонкая пощечина оглушила Нику. Мир резко стал мрачным и черно-белым. Нике захотелось исчезнуть, стать невидимой или отгородиться от мира стеной.
Затем появился отец, все узнал и побагровел. Начался новый круг ада. Барс – так звали отца со времен его футбольной юности – начал вбивать, как гвозди, свои стальные слова в Нику. Потаскуха. Неуч. Подстилка. В завершение пытки он грохнул массивным кулаком по столу. От удара мир вокруг содрогнулся.
– Прочь с глаз! – Волосатая мускулистая рука указала на дверь.
Ника в слезах убежала в свою комнату. Вся жизнь покатилась в пропасть, возникло дикое желание умереть. Закрыть глаза и больше не проснуться. Никогда-никогда! Потому что жить больше незачем. Она упала на кровать и уткнулась в подушку, вмиг пропитавшуюся влагой.
Через какое-то время пришла мама. Села на край кровати, погладила Нику по спине и стала долго и нудно говорить, что родители стараются для ее же блага. Сейчас надо учиться изо всех сил, чтобы вырваться из социального квартала. Если начнешь бегать по мальчикам, говорила мама, забросишь учебники. Какая уж тут учеба, когда лишь свидания на уме. А без образования никогда не получишь разрешения жить на большой земле. Останешься навсегда в социальном квартале. Хочешь этого?
Всхлипывая, Ника повернула голову и посмотрела на длинную шею мамы. Под бледной кожей резко выступили жилы. Не обязательно что-то отвечать: когда мама говорила, она редко слышала ответы. Но надо показать, что слушаешь ее, иначе жди очередную порцию криков и обид.
– Ты должна выбросить из головы глупости: и мальчиков, и, кстати, эти твои рисунки, – с ласковой твердостью продолжала мама.
Наставления тянулись бесконечно.
– Рисунки – это баловство, и мальчики тоже баловство, – поучала мама, – а чтобы найти хорошую работу, надо закончить школу и поступить в университет. Подумай сама, кому нужны эти твои художества, куда пойдешь с рисованием? Заборы разукрашивать? Ищи настоящую профессию, а для этого учись хорошо и слушай, что тебе говорят.
Все это Ника слышала сотни раз. Просто в этот вечер слушать было больнее, чем обычно. Она вздохнула: в этом мире никто тебя не услышит и не поймет. И как с этим жить, непонятно.
3.
Март всегда начинал жить сразу, как проснется.
Жить – означало чувствовать, как огонь бежит под твоей кожей.
Проснувшись, Март мог постоять у окна, с интересом наблюдая, как капли дождя ползут по оконному стеклу. Или ветер качает березки во дворе. Или серые тучи закрывают небо, нагоняя лиричные думы. Любая погода ему нравилась. Любая разжигала тот самый огонек под кожей.
В яркие дни его нередко будили солнечные зайчики, заползавшие под ресницы. В хмурую погоду он открывал глаза, когда уставал от снов. Работа позволяла ему самостоятельно определять график и не ходить в рабах у будильника.
Просыпаться без принуждения – это естественное удовольствие жизни.
Жизнь вообще нам дана, чтобы наслаждаться.
Кто этого не понимает, тот глупец.
Или живет в социальном квартале.
В этот раз он проснулся от теплого света на веках. Утро было еще и солнечным! Что ж, тем лучше. День обещал быть особенно хорош: Марту предстояло сообщить одному из своих подопечных приятную новость, что того забирают в интернат при колледже.
Очередного «головастика» удалось, как говорили, «заспиртовать» раньше срока.
Март работал мастер-учителем в СПИРТе – правительственной Службе поиска и развития талантов, отбиравшей одаренных детей в социальном квартале. Несколько лет он занимался с Дмитрием – застенчивым пареньком, чуть-чуть косившим левым глазом. Этого парнишку с его светлой головой надо было как можно скорее вытаскивать из болота невежд (так Март мысленно называл социальный квартал).
Многие идеи ученика восхищали Марта. Например, это он предложил алгоритмы, как улучшить программу «танцующего огонька», уничтожающего материю.
Невообразимо: откуда у 12-летнего затравленного ребенка столько чудесных прозрений?!
Время от времени Дмитрий приходил на уроки к Марту с лиловым фингалом или синяком под скулой. И занимался как ни в чем не бывало. Понятно, почему мальчишке жилось туго: злая массовка социального квартала травила всех, кто выделялся и не мог за себя постоять.
Возможно, трудности закаляли талант. Но как ни благотворны испытания, с ними всегда надо заканчивать вовремя. Март настоял на том, чтобы Дмитрия направили в колледж вне обычного графика.
Администрация системы образования работала не так быстро, как хотелось бы. Некоторые администраторы ворчали, мол, не стоит ли подождать, пока ребенок дорастет до университета.
Приходилось доказывать.
В итоге удалось добиться финансирования индивидуальной программы в одном из колледжей низшей ступени. Дмитрий мог собирать вещи и прощаться с социальным кварталом. Сегодня у него начнется новая жизнь!
Все – благодаря Марту. Правда, результата можно было достичь быстрей, если бы сам Март сильнее нажимал на систему. Но его часто отвлекали другие дела, а иногда просто хотелось расслабиться.
Март инстинктивно не хотел тратить на беседы с бюрократами больше времени, чем оно того стоило. В итоге не всегда торопился звонить, порой откладывал визиты, чуть позже представлял документы. А время уходило.
Но он и не отступал. Пусть с затяжками, но дело решилось.
Как радостно будет сегодня сообщить мальчику отличную новость! Март представил счастливые глаза Дмитрия и вдруг ясно осознал, что для парня время имело совсем другую цену.
Легко ждать хороших новостей в уютном доме большой земли. А попробуй сберечь свет в душе, будучи застенчивым умненьким мальчиком из социального квартала, где каждый день тебя бьют.
«Эх, ты! – подумал про себя Март, спускаясь по лестнице со второго на первый этаж. – Ведь мог раньше все сделать, мог же! Ладно, хорошо, что все наконец позади».
Ступеньки под ногами скрипели: специальная программа создавала эффект живого дерева. Марту нравилась эта опция, и он никогда не отключал звук. Но настроек перепробовал множество: волжский ясень, карельская береза, карпатский бук. Больше всего ему понравилась сибирская сосна – у нее был самый уютный звук.
Он кивнул Лалле, застывшей у дверей столовой. Робот-домохозяйка в ответ улыбнулась и сверкнула ласковыми диодами глаз.
– Как спалось, милая? – спросил Март на ходу. – Я не слишком тебя ночью загонял?
– Все хорошо, дорогой. Я рассчитана на более высокие нагрузки.
– Наглая железка. – Март усмехнулся.
