Седьмой

Час был ранний, большинство пилотов и персонала ещё спало. Я пошёл в пилотскую столовую, это минус четвертый уровень. В теории тут могли собраться все сто одиннадцать человек лётного состава, да ещё инструкторам и гостям место бы осталось. К нам порой прилетают с других баз – для обмена опытом, для слаживания, просто для развлечения.

Но сейчас почти все пилоты либо спали, либо были в патрулях. Инструкторы, наверняка собрались в штабе, всё‑таки ситуация сложилась интересная. Только в дальнем краю, у аквариумов с декоративными рыбками, сидело две четверки из третьего крыла, красная и оранжевая. Пилоты завтракали, что‑то обсуждая.

Я прекрасно знал, что.

При моём появлении разговоры прекратились. Мне отсалютовали. Я помахал в ответ и пошёл к раздаче.

К тем, кто только что вернулся, не принято подходить первыми. И это правильно.

Болван на раздаче выдал мне поднос с обязательным питанием. Сегодня это был омлет, белый хлеб и апельсиновый сок. Я докинул круасан с шоколадом, йогурт и порцию мороженого.

Дурацкий дитячий организм хотел сладенького.

Сев поодаль от пилотов третьего крыла я принялся за омлет, поглядывая на ближайший экран. Там, разумеется, рассказывали о происшествии. Плыла внизу экрана надпись о героическом сражении синей эскадрильи. Мелькали кадры с атакой серафима. Его пока так и не идентифицировали.

И что случилось после нашей гибели – было непонятно. Отбился серафим, был ли уничтожен престол и господства?

Ребята кончили завтракать и пошли к выходу. Красная эскадрилья была совсем взрослая и ровненькая – всем тушкам по восемнадцать‑девятнадцать лет. Я не видел сейчас номерных нашивок, но знал, что на каждой цифра «два».

Оранжевая была разновозрастная. Их ведущим была девчонка по имени Хаюн. Я её помнил семнадцатилетней, но недавно она погибла, прикрывая свою группу. Сейчас, выходит, её телу двенадцать с хвостиком.

Можно скажу честно?

Она не особо‑то изменилась.

Второму и третьему номерам по четырнадцать‑пятнадцать. Четвертый постарше.

Когда все пилоты собираются вместе, что бывает нечасто, конечно, то выглядит это будто школьное собрание. Это я теоретически предполагаю. Никто из нас в настоящей школе не учился.

Я доел мороженое, кивнул болвану (тот высветил на белом пластиковом лице улыбку) и пошёл в свою каюту.

Пусть тушки каждый раз одинаковые, но привыкать к ним все равно приходится. Как к новой одежде, пусть она и твоего размера, и рубашка точь‑в‑точь как старая, и брюки такие же… Но старая одежда успела обноситься по тебе, ты к ней привык.

А новое тело ещё не привыкло к старому сознанию.

К тому же сейчас я весил всего тридцать девять килограммов (это если на Земле) и роста во мне было сто сорок пять сантиметров. Проверять не обязательно, все клоны одинаковы.

В двенадцать лет я был тощим и маленьким. К четырнадцати набрал пятьдесят четыре кило и вырос до ста шестидесяти пяти сантиметров. Нормальный пубертат, жрал в три горла и тянулся вверх…

Но сейчас все эти килограммы и сантиметры превратились в пыль и элементарные частицы на орбите Юпа. А я снова был худым и невысоким дитятей. Меня ждали прыщи, поллюции, обидчивость и плаксивость не по делу.

«Хватит себя жалеть» – сказал Боря. «У меня вообще нет тела и ничего, не ною».

«Ты не ноешь, ты нудишь», – отрезал я.

«Потому, что ты захотел такого альтера».

– Ха‑ха, – сказал я, потому что шёл по коридору и рядом никого не было. – Вот уж нет. Я хотел весёлого и оптимистичного приятеля для игр.

«Тогда я бы таким и стал. Не ной. У нас проблемы посерьезнее».

Я насторожился. Боря такими словами не разбрасывался.

«Помнишь вспышку после смерти и перед воскрешением?»

«Угу» – ответил я. «Ну не то, чтобы вспышку… свет…»

«Вот!» – таинственно прошептал Боря и замолчал.

Если он надеялся, что я начну его расспрашивать, то зря. Я устал. Мы были в патруле тридцать два часа, спал я мало и тревожно, так что сейчас мне хотелось прыгнуть в койку и поспать до вечера. Пусть темнит, сам не выдержит и всё расскажет.

Но на жилом этаже меня ждали. Полковник Уильямс и с ним двое морпехов. У меня глаза на лоб полезли. Что им тут делать, на этаже пилотов? Я что, накосячил в патруле и теперь меня арестовывать пришли?

С другой стороны – полковник был в парадке, а морпехи выглядели заинтригованными, но дружелюбными.

– Полковник Уильямс, – щелкнув каблуками о пол сказал я и остановился.

– Старший лейтенант Морозов, – произнёс полковник и приложил руку к фуражке. Собственно говоря, он не был обязан отдавать мне честь, я ведь в штатском. Так что я принял его салют как хороший знак. – Как ты, сынок?

От Уильямса «сынок» звучало не оскорбительно. Ему под шестьдесят, он ко всем так обращается, если в духе.

– Нормально, сэр, – расслабляясь ответил я. – Бывает. Попали в замес, сэр.

Полковник кивнул. У него нет клонов, если Уильямс умрёт – то навсегда, и все полученные зиверты откладываются в его чёрном теле навсегда. И всё же он несколько раз летал в патрули – в «Шершне», конечно, не пилотом, чтобы понять, как это – патрулировать в космосе у Юпитера.

В общем, нормальный дядька.

– Устал?

Я пожал плечами.

– Можно тебя отвлечь на некоторое время?

Совсем странно!

– Конечно, сэр.

Полковник положил руку мне на плечо, склонился и тихо, доверительно произнёс:

– Через полчаса на базу прибывает ангел. Он попросил дать ему возможность приватного разговора с пилотом, который был ближе всех к серафиму.

«Ох…» – сказал Боря.

– А это я?

– Либо ты, либо Джей, – кивнул Уильямс. – Может быть, даже, Джей оказался чуть ближе.

Он улыбнулся уголками губ и сразу посерьезнел.

– Но у лейтенанта Робинсона нервный срыв. Мне бы не хотелось терять лицо перед высоким гостем.

Я кивнул.

– Понимаю, сэр. Конечно. Я готов. Если будет время выпить кофе…

– Организуем, – Уильямс похлопал меня по спине, убрал руку. – Извините за фамильярность, старший лейтенант.

– Нормально, – сказал я. – Сам себя дитятей ощущаю. Главное – в угол не ставьте.

Глава вторая

Конечно же, ангел мог бы появиться сразу внутри базы. Говорят, три года назад, когда была большая драка над Красным Пятном, так и случилось.

Но в этот раз ангел пришёл через вторую взлётку. Опустился на Каллисто в белом сиянии, возникнув на радарах в семи километрах над поверхностью. Вошёл в ангар, дождавшись, чтобы ему открыли шлюз. Сбросил нимб только когда шлюз наполнили воздухом.

В общем – вёл себя как очень вежливый гость.

Я сидел в кабинете полковника Уильямса. Не знаю уж, почему контакт с ангелом поручили именно ему, а не штатному дипломату Исраэлю или главнокомандующему Хуэй Фэну. Не моего ума дело. Так что я сидел скромно на диванчике, пил остывший кофе из кружки самого полковника и болтал ногами. На кружке было написано «West Point 2029», видимо, год окончания академии полковником. Всё‑таки он реально старенький, окончил академию за два года до первого появления ангелов.

Людей со мной в кабинете не было, только болван – то ли прислуживать, то ли присматривать. Но вторая кружка крепкого кофе мою хилую тушку слишком бы вштырила, а копаться в бумагах и компе полковника я, конечно, не собирался. Так что я цедил кофе и смотрел на экран, где Хуэй Фэн подносил ангелу хлеб‑соль по русскому обычаю. Так уж повелось, поскольку первый контакт ангелов был именно с русским представителем. Хуэй Фэн выглядел странновато с белым полотенцем, расшитым красными петухами, на котором лежала коврига хлеба с солонкой. Но китаец держал покер‑фейс, и ангел явно остался доволен. Отломил кусочек хлеба, обмакнул в соль и съел. Пожалуй, зацепив слишком много соли, но что ему с того?

Откушав, ангел коротко переговорил с Хуэй Фэном, благословил касанием руки и китайского командующего, и еврейского дипломата. Повернулся к Уильямсу. Тот что‑то сказал, склонив голову. Звук не было, только изображение, но скорее всего речь шла обо мне.

Потом ангел исчез.

И появился в кабинете, прямо передо мной.

Я застыл. Ангел медленно поворачивал голову, взгляд скользнул по мне – слепо, не замечая.

Он меня что, не видит?

Вскочив, я уронил полупустую кружку. Та начала плавно падать, но тут же оказалась на столе. Меня от движения чуть не подбросило к потолку, но почему‑то я устоял. Болван в углу дёрнул головой, застыл и обвис, будто у него выключили базовые функции. Ангел быстро повернул голову и зафиксировал взгляд на мне.

– Не тревожься, Святослав Морозов, – сказал ангел.

Он походил на обычного человека, высокого мужчину со светлыми волосами и в светлых свободных одеждах. Глаза были глубокого синего цвета, кожа светлая, с лёгким загаром, губы розовые, зубы ровные и белые. Ах, да, ещё он был босой.

И всё в нём кричало «это не человек!»

– Ангел мой, ваше совершенство, – ответил я как подобает, склонив голову. – Я не тревожусь, когда вы рядом.

Тревоги и впрямь не было.

Вся тревога куда‑то спряталась, забилась в уголки сознания, рыдая и вереща от ужаса. А я был наполнен спокойствием и восхищением.

«Так и держись» – одобрил Боря.

Ангел испытующе смотрел на меня. От него пахло свежестью и луговыми цветами. Я знаю, как они пахнут, у меня в сортире освежитель воздуха «цветочная поляна».

– Как перенёс ты смерть, дитя?

– Мужественно и с достоинством, – ляпнул я.

Ангел возложил мне на голову ладонь – большую и мягкую.

– Да пребудет с тобой моё благословение, – изрёк он.

И на меня потекла благодать – тёплая волна энергии, смывающая все печали. Хотелось смеяться, радоваться и преклоняться.

Что я и не преминул, рухнув на колени.

Ангел ещё миг подержал надо мной ладонь, потом, очевидно, решил, что так я и лужу могу сделать от восторга, будто щен при появлении пилота на псарне.

– Встань, Святик.

Я встал, и даже не стал его поправлять. Когда я был маленьким – ну, по настоящему маленьким, ещё в садик ходил, у меня на резинке трусов было вышито «Святик Морозов». У других почему‑то полная форма имени, а у меня уменьшительная. Буквы сэкономили, что ли? С тех пор я не люблю имя «Святик», а в сочетании с фамилией совсем ненавижу.

– Ты был рядом с Иоэлем, дитя?

Так вот кто вёл конвой? Сам Иоэль?

– Да, ангел мой.

– Видел ли ты, что случилось?

Я сглотнул, попытался представить всё максимально ясно.

– Приближался падший престол…

– Соннелон.

– Да, ангел мой. Соннелон. Серафим метнул в него заряд энергии. Очень большой. Как солнечный протуберанец… Корабли конвоя вспыхнули и взорвались. Была сильная вторичка, нас всех разметало, но корпус «пчелы» выдержал, и я продолжал сближение в ручном режиме…

Ангел терпеливо ждал.

– Иоэль повторно начал формировать плазменный пучок… и всё.

Я поднял глаза и посмотрел в невозмутимый добрый лик.

– Было ли что‑то необычное, Святослав Морозов?

«Не говори!» – завопил Боря.

– Да, ангел мой. Фиолетовая вспышка. Джей говорил, что между колёс Престола пылает что‑то фиолетовое, будто застывшая вспышка. Наверное, он успел уда…

– Твои предположения не требуются, дитя, – произнёс ангел и мой рот сомкнулся.

Некоторое время ангел размышлял, а я с ужасом ждал, спросит ли он, было ли что‑то странное после моей смерти.

– Спасибо за служение, Святослав Морозов, – сказал ангел и небрежным движением руки вновь окатил меня концентрированной благодатью. – Есть ли у тебя просьбы или вопросы?

Полагалось сказать «нет», но я то ли ошалел от благодати, то ли и впрямь такой наглый, как считает Анна из зеленой эскадрильи. Я спросил:

– Почему вы меня не сразу увидели?

Ангел вздохнул, помолчал, будто решая, отвечать ли. Сказал:

– Сразу после воскрешения вы безгрешны. В вас нет ни добра, ни зла. Мы видим мир иначе, более духовно, чем физически, и не замечаем вас. Минуты, а порой и часы, пока мирское не возьмёт своё.

Это было неожиданно. Ангел испытующе смотрел на меня, и я осмелился на второй вопрос:

– Всё ли хорошо с владыкой Иоэлем?

Ангел подумал секунду и ответил:

– Мир несовершенен и всё не может быть хорошо.

После этого он исчез.

Я рухнул обратно на диванчик. Болван у стены с лёгким гулом сервоприводов выпрямился.

У меня застучали зубы. Это всё потому, что я в дитячьем теле, конечно. Будь двадцатилетним, как положено, ничуть бы не испугался.

Дверь кабинета открылась и вошёл полковник Уильямс. Махнул рукой – «сиди». Прошёл к своему столу, достал из ящика плоскую бутыль виски, стакан, аккуратно налил до половины и выхлебал в пару глотков, будто воду. Потом покосился на меня, плеснул ещё – и протянул в мою сторону.

– Издеваетесь? – спросил я.

Когда ангел уходит, вся человеческая субординация на время летит к чертям.

– Ну хоть лизни, – невозмутимо ответил Уильямс. – Мне папашка первый раз бурбон налил в десять лет.

Я встал, взял бокал и попытался пригубить. Вернул бокал.

Омерзительно. Никогда не стану пить.

Каждый раз это себе говорю.

Уильямс вздохнул и выхлебал то, что налил мне. Поинтересовался.

– Чего он спрашивал?

Я коротко рассказал.

– Ничего не понимаю, – вздохнул полковник. – После вашей гибели мы потеряли контакт, отправили в район зеленых, синих и желтых. Но они ещё не долетели. На Юпе дикие бури, магнитосфера пылает, им приходится лавировать.

– Это из‑за взорвавшегося конвоя, – предположил я.

– Возможно. Иди‑ка спать, сынок. Тебе сегодня досталось.

Когда я возвращался – огромными шагами, несмотря на грузилова, база уже проснулась. Сновали техники, доносился гул грузовых лифтов – из хранилища поднимали новенькие «пчелы» вместо утраченных. Прошагала группа умников, старых и молодых, они махали руками и до меня донеслось: «Соннелон». Среди умников были физики, математики, теологи – всё как положено. Кондиционеры за настенными решётками выли громче, включилась дневная циркуляция атмосферы, в воздух добавили бодрящий хвойный аромат, свет плафонов стал ярче и теплее. Парочка болванов тащила в сторону столовки морпехов ящики со жратвой.

Базу снабжают четыре грузовых буксира, кружащих по маршруту Земля‑Марс‑Каллисто‑Титан. Они не способны сесть даже на Каллисто, выходят на орбиту, отцепляют контейнеры с едой и прочими расходниками, после чего возвращаются на курс. Я иногда думаю, что, отслужив своё попрошусь в пилоты буксиров. Не знаю, понравится ли мне на Земле, я ведь её совершенно не помню. Нам всем был год‑два, когда после серии тестов нас признали годными и призвали на службу. Иногда я думаю, что бы сейчас делал, откажи мои родители в призыве? Говорят, такие были, хоть и немного.

Жил бы как обычный человек. Было бы мне двадцать, как и положено. Где‑нибудь учился или работал, наверное, у меня была бы девушка. Я смотрел бы в новостях как сражаются в космосе ангелы и Небесное Воинство. Это было бы далеко и походило на увлекательный фильм…

Надо позвонить маме. Сейчас сигнал идёт почти сорок минут, диалога не получится (его никогда не получается, даже когда Юп в максимальном сближении с Землей), но всё‑таки…

Я пришёл в свою комнату. Она была такая же, как у всех пилотов: двенадцать квадратных метров, кровать, стол, кресло и диванчик. Вместо окна – большой экран, сейчас выключенный, обычно на нём море или горы. Дверь ведёт в ванную комнату: унитаз, раковина, душевая кабина. Всё просто и надежно. На стенах я давным‑давно повесил несколько постеров с группами, которые мне нравились в дитячестве. Всё собирался поменять, но теперь надо погодить, может они мне снова понравятся. На столе лежало надкушенное яблоко, оставленное перед патрулированием. След укуса даже не потемнел, столько в яблоке было генных модификаций для долгого хранения.

Сев за стол я опустив кресло пониже, чтобы доставать ногами до пола. На экране мигали значки пришедших писем.

Нейронка, конечно, отфильтровала девяносто процентов самого тупого, а порой и агрессивного спама, но полтора десяток писем осталось. Нам всё время пишут, это не запрещено, и пишут разное. Мне даже кажется, что нейронку специально научили пропускать какое‑то количество бредовых, тупых и непристойных посланий. Психологи во главе с Инессой Михайловной всё время контролируют, в каком мы настроении и решают, как нас подбодрить.

Шесть писем было дитячих. Предложения дружить, рассказы про то, как делали в школе доклады про меня. У каждого пилота есть свои фанаты, у кого больше, у кого меньше.

Я велел нейронке ответить на эти письма и стал смотреть дальше.

Три письма были любовные, два из них от девушек. На них я тоже велел ответить нейронке, третье скинул в спам.

Ещё два письма было от сумасшедших. Сегодня немного. В одном письме утверждалось, что Небесное Воинство служит Антихристу, во втором автор утверждал, что придумал новую конструкцию «пчелы», которая радикально повысит её боевую мощь, но ретрограды‑учёные не воспринимают идею всерьёз. Первое письмо улетело в спам, второе я скинул умникам, скорее по приколу, но вдруг они выцепят какую‑то полезную мысль?

Одно письмо было от банка. Мой счёт рос, когда я вернусь на Землю (если вернусь), то буду очень богатым. Ещё одно письмо от зоозащитников. Те писали, что использовать щенов в бою без их ясно выраженного согласия – жестоко, поэтому всех щенов надо срочно усыпить. Я посмотрел, откуда письмо отправлено и решил, что никогда в жизни не поеду в Данию, где живут такие конченые идиоты.

Тринадцатое письмо было от поэта, который предлагал прочитать его поэму о Небесном Воинстве (прилагалась) и дать одобрительный отзыв. Я даже начал читать, потому что письмо было на русском, а это всё‑таки мой родной язык. Но уже на строфе «Мои мышцы стали будто бы из стали, мои кости как гранит, острый глаз алмаз гранит» сломался и стер письмо.

Ну а четырнадцатое письмо было от мамы. Я сразу включил видео – на воспроизведение и запись.

Мама сидела в саду, за её спиной цвела моя любимая яблоня. Мама часто присылает яблоки, домашнюю пастилу и варенье. Эту яблоню посадил я. Ну, как посадил… мне было года полтора, родители сажали в саду яблони, и я подержал черенок, когда папа засыпал ямку землей.

– Славик, здравствуй, – сказала мама улыбаясь. Она совсем чуть‑чуть постарела.

– Здравствуй, мама, – ответил я. В разговоре мама делала паузы, чтобы я мог ответить и почти никогда не ошибалась, как долго я стану отвечать и что скажу. – Ну, ты видишь, что случилось.

– Я уже знаю, – произнесла мама. – Как сообщили, сразу побежала в сад писать тебе письмо.

– Спасибо, – сказал я. – На самом деле ничего страшного. Как у вас дела?

– Вера позвонила из Питера, – сказала мама. – Ей тоже пришло сообщение. А Вячеслав в школе, может быть и не знает, у них ведь запрещены мобильные.

Да, у меня есть младшая сестра, ей девятнадцать, она учится на биолога. И брат, ему тринадцать, он школьник.

– Скажи Вячику, что он меня всё‑таки обогнал, засранец, – я улыбнулся. – Ростом обогнал. Ну ничего, всё равно я старший.

– Ты старший сын, – сказала мама строго. – И ты пилот Небесного Воинства. Отец гордился бы тобой.

– Гордится, – поправил я.

– Гордится, – поправилась мама. – Мы же знаем, что он на небесах!

Папа был военным лётчиком. Даже проходил подготовку в Звездном, но в космос так и не полетел. Может именно поэтому я хороший пилот?

Но когда был первый и единственный прорыв падших на Землю, папа погиб. В бою. Это было тринадцать лет назад, тогда мы жили и тренировались на лунной базе. Так что в настоящем детстве я с ним часто болтал, почти по‑настоящему, задержка сигнала на Луне крошечная.

– Знаешь, мам, я сегодня говорил с ангелом, – сказал я. – Благодати удостоился! Им тоже непросто, даже серафимам. Мы, конечно, мало что можем сделать…

– Несомненно, – кивнула мама.

Я понял, что она не угадала мой ответ и замолчал. Понятное дело, откуда ей было знать про визит ангела, она ожидала, что я заговорю о папе.

Мелочь, конечно, но я замолчал и дальше отвечал односложно, больше улыбался, смотрел на яблоню, на застывшие в небе облака. И даже почувствовал какое‑то облегчение, когда разговор кончился.

«Спать пора», – тут же сказал Боря.

Мне почудилось в его словах что‑то обидное и я огрызнулся.

«Это мама, альтер».

«Не та мать, кто родила, а та, что вырастила» – наставительно произнёс Боря. «Не впадай в дитячество, ты уже взрослый мужик».

«Завидуешь?» – съязвил я.

«Вот ещё», – ответил Боря и замолк.

Я стянул водолазку и бросил на кресло. Тут в дверях пискнул сигнал. Ну да, да, как без этого… Вздохнув я подошёл к дверям, открыл, сказал:

– Ну?

В коридоре, как я и ожидал, стоял Эрих, командир нашего крыла. По обе руки от него, как почетный караул, застыли Памела и Лидия.

На форме у них были нашивки с цифрой «2». Эрих и Лидия невысокие и блондинистые, выглядят куда моложе своего возраста. Памела куда выше и крупнее. Но всем им было по девятнадцать с половиной биологических лет. Погибли они лишь раз, вскоре после нашего появления на Каллисто, причём по глупости – Эрих атаковал тяжелый заградитель вонючек с предельно близкой дистанции. Атаковал лихо, разнёс в пыль и плазму. Вот только «шершень» посекло обломками, а экипаж поймал вторичку и жить им оставалось от силы сутки.

Мы про это не говорим, но все считают, что Эрих после этого вогнал «шершня» в падшего и ушёл «экспрессом» не ради победы, а чтобы быстро погибнуть и не мучаться. Ходят слухи, что, если совершить самоубийство – не воскреснешь, но Эрих и его команда воскресли. Значит, ангелы тоже не всё знают. Или прикрывают глаза на мелкие нарушения правил?

– Слава! – воскликнул Эрих. – С возвращением, пацан!

– Спасибо, – ответил я.

Эрих протянул руку и похлопал меня по голому животу.

– Ути‑пути, малыш! Вливайся в наш дружный коллектив! Памела?

Памела с невозмутимым лицом задрала водолазку, продемонстрировав мне крепкие молодые сиськи.

– Летай хорошо, расти долго и настанет момент – ты их не только увидишь! – торжественно пообещал Эрих и заржал.

– И тебе того же, подрастай, малыш, – мрачно ответил я.

Не нравится мне этот идиотский ритуал, придуманный Эрихом. Он великолепный пилот, хороший командир, причём не отсиживается за «пчелами», а сам рвётся в бой. Но не нравится он мне и всё.

На мгновение губы Эриха сжались, но он тут же улыбнулся.

– Отдыхай, Слав.

«Слав» прозвучало почти как slave. Значит, я зацепил его больное место – низкий рост и детское личико.

– Спасибо, – ответил я миролюбиво.

И закрыл дверь.

Ссориться с командиром крыла – не лучшее дело. Но дальше Сатурна не пошлют, ниже «пчелы» не разжалуют.

Зевнув, я снял грузилово, ботинки, стянул штаны и забрался под одеяло. Комнатный искин отследил мои движения и начал плавно гасить свет. Из кондиционера стало задувать прохладой.

«Думаешь, зря?» – спросил я Борю, закрывая глаза.

«Посмотрим», – ответил он рассеянно.

И я почти сразу уснул.

Чтобы увидеть свет.

Глава третья

Солнце било в глаза сквозь колпак кабины.

Я был за штурвалом.

Вот только штурвал был странный, кабина странная, пульт странный, противоперегрузочный костюм на мне странный, и я сам тоже!

Размер своего тела, не рост, а именно размер в целом, всё от роста до пропорций тела, учишься ощущать очень быстро, после первого‑второго воскрешения. Сейчас я был здоровенный, ну метр восемьдесят минимум, я был во взрослом теле!

И в кабине незнакомого мне истребителя! То, что аппарат военный, а не какая‑нибудь грузопассажирская лоханка, я задницей чуял.

– Боря! – заорал я.

«Тихо, я тут!» – отозвался альтер.

За спиной ревел двигатель. Незнакомо, в непривычной тональности. Кокпит был странный, вроде и похожей конфигурации на «пчелу», но другой. Передо мной торчала стойка пульта с диким количеством индикаторов и экранов. Мой взгляд метался, пытаясь понять, что здесь к чему относится, где управление главными двигателями, где маневровыми, где жизнеобеспечение и где огонь. Индикаторы внешнего и внутреннего радиационного фона вообще не пойми где, а как без них? На экранах какая‑то хрень, совершенно непонятные сетки координат. Все надписи на русском, почему‑то совсем не используется английский, даже там, где это удобнее. Мои ладони в толстых шершавых перчатках сжимали какие‑то ручки, усеянные кнопками. Я чувствовал перегрузку, вжимающую меня в кресло.

«Слава, соберись!» – рявкнул альтер. «Соберись и не двигайся!»

Я и не собирался. Я оцепенел.

Я смотрел перед собой – и это был верх, это было небо, в нём сияло солнце, а небо было синее. Тёмно‑синее, уходящее в фиолетовое, но это было планетарное небо.

Значит, я в атмосфере, за пультом управления незнакомого истребителя. Им управляют ручками‑джойстиками, а не движениями тела в сенсорном противоперегрузочном костюме. Небо синее, планетарное. Синее небо только на Земле.