скачать книгу бесплатно
– Так…
– И я тоже виноват в этом, я тоже, как вот эти старики, постоянно защищал меркитов. Странно, но тогда только один старик Усун твердил: «Нельзя образумить человеческими речами людей с таким неисправимым нравом. Никакими уговорами их не убедишь, не заставишь разжать челюсти на твоей руке или горле. Так что, пока еще не поздно, отделите их от себя, прогоните…» В те времена это было воспринято как жестокие и пустые, ничем не обоснованные слова, никто их не услышал. Но теперь-то я понимаю, что тогда стоило бы послушать старого мудреца.
– Да ведь часть меркитов все равно надежно вошла в наши ряды…
– А то, что они несговорчивые, никто и не отрицает. Зато, если их убедить, нет нукеров более стойких.
– А вы посчитали, сколько наших людей стали жертвами почти десяти меркитских восстаний, всякий раз неожиданных, в самое нежелательное для нас время? И прибыль, и потери от них, наверное, равны… Считаю, мы мало что выиграли от того, что присоединили в себе меркитов… – Боорчу сел обратно, не глядя ни на кого, всем своим видом показывая, что убежден в своей правоте. – А скорее проиграли.
– Да, сложный вопрос…
– Потому и собрались на совет.
– Ничего, ничего. Ради того, чтобы вот так со всех сторон тщательно обсудить, как следует обдумать неотложную задачу, мы и собрались все вместе, – спокойно подытожил Мухулай. – Разговор все же получился, так что нельзя сказать, что никакого толка не добились. Потому что у такого сложного вопроса всегда много углов и сторон, одним умом всего не обнимешь, а в спорах рождаются порой неожиданные, но верные решения. Подождем, подумаем еще немного и выберем то, что нам истинно нужно…
Сюбетея, не проронившего ни слова и уже собравшегося выйти, остановили, позвали обратно: решили еще раз обсудить самое ближнее военное дело.
Поднимали всех тойонов, спрашивали о боеготовности вновь прибывших к Стене войск.
– Мой тумен готов, – сказал Сюбетей, выпрямившись во весь свой немалый рост. – Устроили свои станы в десяти местах на расстоянии примерно в кес от Стены. Как только поступит приказ, тут же окажемся в седлах.
Хан отложил наконец-то в сторону стрелы и точило, которые все это время не выпускал из рук, отрывисто спросил кое-что у других тойонов, затем повернулся к Сюбетею:
– Ну что? Сможешь захватить башню?
– Захватить-то можно, но потери будут огромные…
– Это понятно. – Хан поднялся, походил. – Нужно придумать другую тактику, другой способ, военную хитрость какую-то, чтобы занять Стену без больших потерь.
– Не получится на этот раз так, как с тангутами, не поддадутся. Ведь и китайцы наверняка наслышаны о той осаде.
– Да, пожалуй…
– Сейчас нужно какой-то хитростью выманить основные войска из башни и со Стены.
– Но как?
– Они всегда и всех превосходят численностью, так что, полагаю, привыкли уже считать свою многочисленность основным залогом победы, – раздумчиво сказал Сюбетей. – Про нашу малочисленность они прекрасно знают, так что выйдут, не опасаясь. Надо только, чтобы они сочли нужным выйти.
– Так-то оно так. Великие чжурчжены, привыкшие на все народы смотреть свысока, нас-то уж точно за серьезную опасность не принимают. Думают, что мы дикари, не умеющие есть палочками. И потому могут выйти, да. – Хан, наконец-то открыто высказав потаенные мысли, что бывало не так уж и часто, облегченно вздохнул, радостно посмотрел на своих тойонов. – Вам не надо сосредотачиваться, как раньше, – наоборот, разбейтесь на сюны. И пеших показывайте побольше. Тогда их военачальники решат, что нас совсем мало, не выдержат соблазна побыстрее расправиться с наглыми степняками и выпустят свои толпы. Заманить мнимым бегством подальше, отрезать от Стены – и вот тогда все решат ваша решительность и быстрота.
– Хорошо! – оживились все, глаза загорелись.
– Если б получилось, как задумано! Но китайцы – народ осторожный, мудрый, поддадутся ли уловке? – Джэлмэ, как всегда, тихо выразил свое сомнение. – Им ведь нет большой нужды гоняться за нами…
– Но к китайцам там не очень-то и прислушиваются, – возразил Хан. – Такие великие вещи решают только сами чжурчжены. А они известны своей поспешностью, горячностью и любят делать все по-своему. Бойкий народ, ничего не скажешь, но мыслящий напрямик.
– А китайцы и на самом деле во всем сомневаются, нерешительные, – тихо вставил Мухулай.
– Умный человек всегда сомневается.
– Так я, получается, решителен из-за своей глупости?! – Боорчу принял нарочито оскорбленный вид, смерил друга взглядом с ног до головы.
– Хватит вам бодаться, как молодым бычкам, тут такое важное дело решается… – Джэлмэ сердито глянул на друзей. – На самом деле, могут плотными рядами выйти, не выдержав долгого ожидания.
– Что нам делать, как себя вести, чтобы побыстрее выманить их оттуда? – Сюбетей спросил о том, что непосредственно касалось его.
– Самый правильный вопрос! – оживились тойоны-мегенеи, до сих пор молча сидевшие в заднем ряду.
– Приказ вам дан, а как его выполнить, придумайте сами. Главная задача – убедить врага в своей малочисленности и неважной вооруженности. При их вылазках не оказывайте серьезного сопротивления даже небольшим отрядам, устраивайте короткую перестрелку для виду и сразу отступайте. Не показывайте своей силы. В лоб не бейтесь. А с местными жителями, как и до сих пор, ни в какие отношения не вступайте. Если даже они попытаются жаловаться друг на друга, искать у вас суда, не вмешивайтесь,
– Так они сами же приходят с подарками, с едой…
– Нельзя! Не берите даже самую малость и сами ничего не давайте, не помогайте, не защищайте. И смотрите, чтобы лазутчиков не пропустить – ни к Стене, ни в другую сторону. Тайна – это тоже сила.
– Но их войска отбирают у населения все, что понравится.
– Пусть, это их дело. А у нас – другое. Всем своим видом, поведением мы должны убедить их, что мирная, спокойная и размеренная жизнь есть только у нас. Поддержка населения очень много значит. Ведь им потом все равно предстоит влиться в наши ряды, стать нашими людьми. А потому не забывайте, что за нами не должно оставаться никакой вражды, ненависти и даже малых обид.
– Не знаю… Поймут ли, оценят ли они наши старания ради будущего, оправдаются ли надежды, ради которых мы готовы из собственной шкуры выскочить? Или опять-таки получится то же, что с меркитами и туматами? – Боорчу все твердил свое. – Что-то не верится.
– Конечно, тупого глупца ничем не ублажишь, не убедишь, – сказал Мухулай. – Но большинство отличают добро от зла. Потому и примкнуло к нам столько народов. А тех, кто не способен увидеть зло и отметить добро, найдешь в любом роде-племени. Так что неплохо было бы иной раз немного и поучить, заставить почувствовать силу. Но помните крепко, что это возможно только во время сражения, когда начнется настоящая война. А вне поля боя, по Джасаку, никто не смеет и сухой травинки обломить, не забывайте об этом.
От этих слов Мухулая мегенеи одновременно вздохнули, потупили глаза: Джасак строго и резко ограничивает поведение ратного человека в мирное время. Порой бывает очень трудно сдержать людей. Но делать нечего. Надо, так надо!
– Ну, все. – Мухулай вопросительно посмотрел на Сюбетея. – Задача ясна?
– Понял… – выпрямившись, коротко ответил Сюбетей. – Вы сказали. Я услышал.
– Да она-то простая, привычная… – Мухулай улыбнулся и, выдержав многозначительную паузу, добавил: – Но понятно и то, что такую простую задачу сложно будет выполнить столь малыми силами. Все это понимаем, но ничего не поделаешь. Сил не хватает… Так что не ждите, что откуда-то подмога придет.
– Это так… Нас мало. Но все должно быть рассчитано именно на этом, – сказал Джэлмэ, задумчиво глядя вперед раскосыми глазами… – Нас мало, и потому мы обязаны заранее все рассчитать, вплоть до каждого нукера, чтобы ни одной оплошности не допустить…
– Но тут за малыми военными решениями надо не упустить, надо видеть и положение в целом – в этой большой войне, – заговорил опять ведущий совета. – Во-первых, их очень много, их армия в несколько десятков раз превышает нас по числу. Зато они разбросаны по стране и в основном пешие, а мы собраны вместе и все верхом на конях. И государство их не такое сплоченное, как наш Ил. Китайцы почти все живут под гнетом другого народа. Чжурчжены, веками угнетавшие их, так ведь и не стали своими людьми для хани… – Мухулай вопросительно посмотрел на своих людей. – Это так, или я желаемое выдаю за действительное?
– Так-так, – согласно загудели люди. – Правильно говоришь.
– И потому вся наша большая война в Китае должна исходить из такого расчета. Не давать себя втягивать в положение, где Хани смогут воспользоваться своим превосходством. Значит, не вступать в ближний вязкий бой, а расстреливая издалека, кружить вокруг, искать слабые места, наносить удары короткие и быстрые и опять отскакивать. Или бить по частям, подвижность наша ведь куда больше. Это первое. – Мухулай крякнул несколько раз, вытер выступивший на продолговатом лице пот мягким платком с яркими цветными полосками. – Во-вторых, нужно воспользоваться внутренними противоречиями врага, всеми способами разжигать распри, углублять, обострять их. И привлекать к себе их внутренних врагов…Что скажет об этом Джэлмэ, он же много думает над этим?
– Противоречия есть! Если б мы сумели обострить их, это стоило бы половины победы, – кратко подвел всему сказанному итог Джэлмэ.
Глава девятая
Печали старого Гур хана
Трагедия усуньского народа. В 64 г. до н. э. скончался вождь усуней, враг хуннов и верный союзник Китая – Унгюйми. Перед смертью он старался укрепить свои позиции браком старшего сына Юань-Гюйми с китайской царевной и передать ему престол. Но в разгар сватовства Унгюйми умер, и старшины возвели на престол, согласно прежнему условию, его племянника Ними.
Ними был сыном хуннской царевны и хуннофилы, которых среди усуней было немало, возлагали на него большие надежды. Однако положение хуннов стало столь печальным, что ориентироваться на них было бессмысленно. Ними принял титул Куанван (китайский титул «царь»), женился на китайской царевне Гяй-ю, которая родила ему сына, но между супругами не было согласия.
В 52 г. до н. э. в Усунь приехали послами китайские вельможи: Вей Хо-и и Жень Чан. Царевна договорилась с ними убить мужа. На пиру китайский ратник ударил Ними мечом, но промахнулся. Раненый князь успел вскочить на коня и ускакать. Старший сын Ними поднял народ против мачехи-изменницы и несколько месяцев толпы усуней осаждали дворец, где жила царевна и китайское посольство в городе Чигу. Только подкрепление, посланное наместником Западного края, вызволило их. Царевна вернулась в Китай с тремя детьми. Она получила земли, дворец, хорошее содержание. Скоро она умерла, но дело ее рук не погибло: распри продолжали раздирать усунь, и усуни уже не были опасны для китайского господства в Западном крае. Так, постепенно один из тюркских народов – усуни – исчез из-за своих междоусобиц, доносов, измен, предательских убийств и т. д., а их земли захватили китайцы.
Р.Н. Безертинов,
«История великих империй», том I (ХХв.)
Кехсэй-Сабарах ног под собой от радости не чуял, узнав, что Кучулук вернулся от гур хана, заручившись такой огромной помощью, какая им и сниться не могла.
– Слава, слава и благодарение всемилостивому Господу Богу нашему Иисусу Христу! Значит, дошли до Него молитвы, которые возносил я денно и нощно! – повторял он восторженно. Затем вытащил из-за пазухи бережно закутанную в тряпицу золотую иконку, с которой никогда не расставался, зажег сальную свечку, опустился на колени пред Ликом Божьим и начал истово молиться, кладя земные поклоны.
У него была привычка: в подобные мгновения он высказывал вслух, излагал все свои потайные пестрые мысли, все свои думы он поверял великому образу Того, в Кого верил со всей страстью своей мужественной души. И тогда он словно очищался от скверны, на душе становилось легко и светло. Ведь бывает так: душа человеческая, подобная котлу, где варятся вперемешку и добро, и зло, превращается порой в сосуд, на дне и стенках которого густо осела всякая грязь. Поэтому время от времени надобно извергать эту грязь, очищать сосуд от скверны… А что может сравниться с тем облегчением, которое испытывает человек, чье существо освободилось от черных обид, от злых мыслей?
Но тут появился джасабыл Орды, вестник по особым поручениям гур хана, и велел Кехсэю немедля явиться к гур хану.
* * *
– Близко ли ты знал Джамуху – гур хана? – спросил Кехсэй-Сабараха повелитель кара-китаев после традиционных слов приветствия.
– Джамуху? – удивился тот, ибо не ждал такого вопроса. – Приближенным его я не был, однако нет такого человека в наших краях, кто не наслышан о бурной жизни этого неугомонного владыки.
– Я слышал: он по всем статьям был выдающимся человеком…
– Верно. Хотя внешне он от всех прочих ничем особо не отличался. Поставишь сюн на построение – его в этом строю не отметишь, если он там, не отыщешь среди других. Росту был среднего, сложения тоже среднего, ни худ, ни толст, разве что голова у него была очень большой и круглой. Но гибок и ловок, да и мускулист он был невероятно – ну, словно изюбрь, а то и барс: и плавный, и мощный! До быстрой езды был страшно охоч, всегда носился на необъезженном жеребце…
– Говорят, и язык у него был остер – дальше некуда?
– О-о, тут он равных себе не знал! Люди за ним толпами бежали, чтоб его послушать. Раскроет рот – все вмиг уши развешивают, зачаровывал, околдовывал он всех речениями своими. А уж как пел, как он пел! Такого пения никогда я больше не слыхивал!..
– Даже у нас его песни поют, ведомо ли тебе это?
– Да, знаю.
– А что же их с Чингисханом развело в разные стороны?
– Никто того в точности не ведает… Гадают про то многие, но доселе ничего не прояснилось… Я долго жил, чего только ни перевидал, но людей, подобных Джамухе, не встречал никогда. – Кехсэй поразился, как внимательно и с каким жарким интересом слушал его гур хан – завороженно, точно дитя малое. А ведь чаще всего такие люди, у которых в руках большая власть, уже теряют живость духа в старости, огонь в их глазах гаснет, ум закисает. Ибо головы у них уже забиты-перезабиты познаниями, а главное, им постоянно приходится напрягать свой ум для государственных или сложных воинских размышлений. Не то с гур ханом.
– Все же в отношениях меж двумя великими людьми всегда есть какая-то тайна, и нам ее трудно разгадать!
– Да… К примеру, я не раз бывал на военных советах, где готовились к сражениям против Чингисхана, но никогда из уст Джамухи ни единого худого слова о его бывшем друге не слышал.
– Да неужели?!
– Да, хоть и странно это. Ведь на войне принято клеймить врага, умалять его достоинства лишь для того, чтобы укрепить в своих воинах веру в победу.
– А правда ли, что Чингисхан призвал его к себе, когда тот оказался сокрушенным судьбой, когда был унижен и раздавлен?
– Да, было такое!
– Чудеса! Как в какой-то дивной легенде…
– Но Джамуха напрочь отказался, более того – сам просил смерти, говорил: «Отпусти меня!»
– О, ужас!
– Да, ужасно это было… Но было именно так!
– Поразительно… И в наше-то жалкое время родятся такие люди… – Гур хан с мальчишеской горячностью покачал седой головой, лицо его потемнело. – А вот мы, ничтожные, такую долгую жизнь прожили на этой земле, но нет в ней ни единого события, которое достойно стало бы подобной легенды…
– Ну, что вы! Да разве есть в окружающем нас мире правитель, равный и тем более превосходящий Великого гур хана своим могуществом?! Ведь от вас одного зависит судьба огромной державы.
– Эх! – Гур хан печально усмехнулся. – Какое точное слово ты вымолвил: «одного»… Действительно, я один держу в руках весь Ил кара-китаев. Один! Ты же видел вчера: нет у меня ни единого умного и толкового полководца, тюсюмяла, советника, нет достойной правой и левой руки в правлении. Я совсем одинок… И это – моя беда, бесславье мое…
– Но, гур хан, я ведь совсем иное имел в виду! – с запоздалым сожалением о нечаянно вырвавшихся словах воскликнул Кехсэй, он видел – гур хан задет за живое.
– Ладно, оставим это… А вот что: ведь и о тебе тоже есть слух, будто и тебя Чингисхан призывал к себе, сулил высокую должность, но ты отказался. Так?
– О, гур хан, как же точно вы обо всем осведомлены, даже о том, что происходит столь далеко от вас! – искренне воскликнул удивленный Кехсэй.
– Как-никак, будучи правителем целой страны, должен же я обладать какими-то глазами и ушами, кроме своих собственных. – Гур хан, поднявшись, бесшумно зашагал по мягкому ковру, а потом, остановившись, испытующе глянул на Кехсэй-Сабараха. – Но то, что ведомо тебе лишь по слухам, в действительности может предстать совершенно иным. Вот потому я с таким пристрастием и расспрашиваю тебя. Иногда человек ведь услышит что-то собственными ушами – а истолкует превратно. Так что же было?
– Я действительно несколько раз говорил с Чингисханом.
– Когда и как?
– Помнится, на второй день после поражения в битве, когда мы все уже стали пленниками, он повелел меня отыскать и к нему привести. Потом еще дважды приглашал на беседу с ним.
– Ну и что?
– Да, он и впрямь звал меня в свое воинство, однако, вопреки слухам, определенно никакой высокой должности не сулил.
– И ты отказался?
– Я сказал, что мне надо подлечить раны, а тем временем я обдумаю его предложение.
– И сбежал к Кучулуку!
– Нет, не сбежал: отправился к своему, родовому, Хану. Никакими обычаями и уставами это не возбраняется…
– Так-то оно так… – согласился гур хан в задумчивости. – Но, говорят, Чингисхан потому и стал великим правителем, что умел в каждом увидеть ему одному присущие таланты и достоинства. И разве не становится несчастным воин, попав под начало тупого и недальновидного военачальника, и разве не будет он счастлив, когда его правитель умен и проницателен?
– Мне это знать не дано, мне правителей выбирать не приходилось… Какой ни есть правитель – это моя судьба, – так, не зная, куда деваться от смущения, отвечал Кехсэй, чью судьбу столь проницательно и точно разглядел его мудрый собеседник.
Разве все равно, кого избрать себе властелином – полководца, набирающего державную силу, того, кто уже взял большую власть над Степью, или – обнищавшего и ударившегося в бега Хана-мальчишку? – Гур хан вперил взор в старого воина, опустившего голову, словно провинившийся мальчик. – Вот мои тойоны, окажись они на твоем месте, ни мига бы не раздумывали, перешагнули бы через своего законного владыку – и дело с концом…
– Не дай бог до такого докатиться! – воскликнул, перекрестившись, Кехсэй-Сабарах, вспомнив тот страшный для Найманского ила день. – Может ли выпасть на долю человека большее проклятие, чем это: увидеть, как рушится благополучие, веками наживавшееся, как распадается строй, еще вчера казавшийся незыблемым, и, более того, самому участвовать в этом разрушении… И мне ли, считай, уже прожившему свой век, теперь пресмыкаться перед чужим Ханом? Пройденная моя дорога много длиннее той, что предстоит, и у меня теперь единственное достояние – мое доброе имя, которое заслужил немалой кровью и потом.
– Истину говоришь. Мне ведомо, какие мучения и лишения пришлось вам испытать.
– Вот поэтому-то, о Великий гур хан, мы сторицей отплатим за помощь в смертельно тяжкие наши дни. Я – старик, а Хан – отпрыск знаменитых правителей, познал все препятствия и горести, какие только может обрушить жизнь на человека. И, как я вижу, из него выйдет настоящий полководец, талант которого уже заложен в нем самой природой. Если бы вы, повелитель, потом постепенно приблизили его к себе, он стал бы самой надежной опорой, верным помощником.
– Ладно-ладно, я понял. – Гур хан усмехнулся. – Истинную сущность твоего Кучулука покажет время… Мы же испытаем его жаждой славы – славы, которая желаннее всего, ибо за нее соперничают и бьются, мы испытаем его блеском богатства, которое ослепляет сильнее солнца, испытаем чинами и должностями, которые так притягивают, что из-за них многие плетут интриги и не чураются коварства и подлости… Это долгий путь, он займет не менее двух-трех лет. Об этом мы еще поговорим отдельно. Ибо обнищавших да обездоленных отпрысков некогда славных правящих династий – много. И обычно мало выходит из них толку: нe выдерживают они горькой участи павшего из-за переполненной чаши грехов. Более того: у проклятых судьбой нередко проявляется лживый и жестокий нрав, они порочны и души у них изуродованы. Так что, старик, пойми меня правильно, но я раскрыл двери помощи столь широко не столько ради одного славного происхождения Кучулука, сколько из уважения к твоему славному имени.
